Повесть о том, как я родился, жил и умер, так и не догадавшись, ради чего. Миг 13 страница
И так будет всегда!
1976
История, рассказанная Васей о человеке из обслуги, который организовал встречу Хрущева с земляками. Я имею в виду старика, согласившегося на роль помнящего Никиту Сергеевича молодым. Рассказать о том, как думающий мужик, в общем-то совестливый, вдруг неожиданно вышагнул вперед и пошел на заведомую ложь. Т. е. он и помнил что-то, но совсем не уверен, кто тогда был. Скорее всего не Никита. Но старик вмиг сообразил, что пришел его звездный час. Наивная надежда на чудо. Возможно, старик был тогда мальчишкой. Тогда есть возможность обратиться к поколению еще крепкому и функционирующему, а не сдавшемуся.
Несмотря ни на что у нас, видимо, действительно существует диктатура рабочего класса. Вернее, диктатура от имени рабочего класса. Все дело заключено в духе диктатуры, в уровне культуры, во вкусе и т. д. Диктатура по цвету и по запаху слилась с рабочим классом. Хамелеон. И рабочий класс, так и не пережив сладости власти, уйдет с исторической арены, как отживший класс. От имени рабочего класса легко сравнительно управлять, т. к. этот класс замкнут сам в себе, его интересы чрезвычайно ограниченны, он легко поддается развращению. До сих пор класс рабочих социально ущербен и обозлен. Злость эту легко направить почти в любую сторону. Но и опасен этот класс. Лучше его не дразнить и попусту не тревожить. Особенно сейчас настроения рабочих опасны. Сегодняшняя диктатура больно уж смахивает на мафию. Методы, культура, быт. Этакие паханы. Но паханы культурничают и манерничают, лезут в аристократы и хотят очень походить на западных политиков. Упорно не узнают себя в китайцах. Первые правители, будучи интеллигентными, прикидывались пролетариями и были нарочито грубыми, нынешние жлобы до обморока хотят быть интеллигентами. И все-таки диктатура как была, так и остается диктатурой пролетариата. Почему так?
|
|
|
Гордые споры о варягах ведутся давно. «Сами русские не могут управлять государством, – говорят «враги», – они и с самого начала пригласили княжить варягов». «Русское государство образовано русскими, – говорят современные государственные патриоты, – оно, русское государство, было и до варягов». Тычут другу другу в лицо документами, летописями, тяжелыми археологическими находками. Изувечились в спорах.
Государство и государственные институты никогда не занимали почетного места в жизни русского народа. Сколько голов полетело из-за этого! Вся Россия была клеймена, пересидела по острогам, лагерям, каторгам и тюрьмам. И лишь в лихие времена, когда возникла смертельная опасность для нации, русский народ поднимался, да и то не сразу, на защиту Родины и отстаивал свое право жить опять двусмысленно – и в государстве и вне государства.
|
|
|
Государство и государственные учреждения на Руси всегда были варяжьими. Даже в те исторические моменты, когда у власти стояли исключительно русские люди, государство было варяжьим, т. е. отделенным от жизни народа. Власть на Руси всегда была вакантна, неустойчива. И какие только нации не пробовали управлять русскими людьми. А понять нужно было одно: со времен варягов русские люди хотят, чтоб государство было в услужении, а не правило, не угнетало, чтоб оно, государство, было направлено по устремлениям своим вовне, а не внутрь, т. е. государство не имеет права переходить русскую границу. Служи. Охраняй границы. Не больше. Ясно, что мы, русские, будем кормить и одевать государство. Но не все же отдавать! А так именно и получилось. Из века в век.
Русские хотели жить мирно. А для охраны своего жилья держать варягов. И держат. До сих пор. Раньше, во времена Олега, эта идея не казалась нелепой. Действительно, позвали варягов, и они пришли. Дружина. Опытные вояки. Пограничники.
Интересно, русский Христос какой-то удивительно мирный и глубокий в своем смирении и всепрощении. И страдания Достоевского, и непротивление Толстого – как все это по-русски!
|
|
|
Когда у русских родилась идея: сами варягами можем быть? Неизвестно пока. Одна «ошибка» ведет за собой другую. Общество усложняется, и простая идея теряется среди мелочей, случайных и никчемных, сама превращаясь в никчемную и случайную. Но из хламья идут излучения, заражающие людей уже неизвестно чем. И от зуда, от догадок, от мучительных воспоминаний люди сходят с ума, делают еще большие ошибки, кончают самоубийством. Государство в кровь вошло, отравило нацию на долгие века. Люди не могут жить уже без власти, без подчинения. Появились апатия, лень, обломовщина, карамазовщина и т. д.
И наконец – герой, через которого мы должны понять все. Бывший уголовник, отсидевший 26 лет, крепкий поджарый мужик. Жора! На протяжении съемок одного лишь фильма с Жорой произойдут изменения весьма показательные. Будут меняться взгляды на жизнь свою. Жора всю свою собранную в сердце жизнь, собранную для великого выплеска, разменяет по мелочам пьяных или полупьяных экзотических разговоров. И никто не узнает об истинных причинах прихода Жоры в кино. Чем закончится киноодиссея моего героя, еще не знаю. Но чем бы она ни закончилась, никто не заметит даже самого трагического исхода. Все проглотится кинобандой незаметно, между прочим.
|
|
|
И еще. Пожалуй, самое чудовищное и фарсовое в киностадности. Все про запас держат, как будущий киносценарий, собственное жизнеописание. И все рассказывают этот киносценарий. Ждут своего часа? Нет! Раздражены, что снимают какое-то говно, а не его жизнь. На каждую новеллу из тюремной жизни Жоры существует целый декамерон. На ту же тему. Смотрят съемки эпизода и снова декамерон. На все – Декамерон. Киностадо – это сами себе чума. Себе и всему окружающему. Напряжение бездуховности невозможное. Запись полового акта. Матери близнецов. Тотальное вторжение во все области человеческой жизни. Чума – это вседозволенность, безнаказанность. Кинопленка – разврат души, валюта, на которую покупается все. Человеческие души тоже. Даже существуют расценки: крупный план, например, за душу.
Театральные рассказы. Завещание Шукшина. Намечалась запись давно. Но вот сейчас вернулся к тому, что так и не записал лет 6 назад. Почему? Ведь раздумья о Театральном романе это и есть театральные рассказы, которые заставлял Шукшин меня писать и которые я обещал ему обязательно написать! Но моя лень, выражающаяся в гигантских замыслах (такие замыслы легко отодвинуть в будущее, т. е., проще говоря, до неопределенного времени можно ничего не делать). Но вспомнить тактику самого Шукшина – «перебрасывать» рассказы как можно дальше друг от друга, чтоб в них не угадывалась будущая книга, т. е. одно целое.
Сильную личность выдвигают люди, массы людей, для осуществления своих целей. Но сильная личность имеет свои цели. На то она сильная личность. Она выходит на подмостки не для того, чтобы плясать под чужую дудку. Крокодиловы слезы людей по себе и по «друзьям» льются потому, что их обманули в лучших намерениях. Каждый из толпы хотел втайне руководить этой сильной личностью. Русская черта? Да. Исконная черта русского мува. Заставь дурака Богу молиться!
Возникновение театра было не однажды. Оно происходит всегда. Театр каждый раз обновляется и возникает заново. Всегда одним путем – из глубин народных. Театр не существует сам по себе, однажды и навсегда. Театр жив людьми из народа, актерами, приносящими в искусство новые темы, новые краски, новые настроения. Актеры – лакмусовая бумажка народа.
Вот мы говорим о Шукшине уже два года. И создается впечатление: постигли вроде Шукшина. А жизни своей не меняем. Не пересматриваем свои приемы воссоздания жизни. И даже мертвому дороги ему не уступаем. Значит, не поняли? Не постигли?
Современный театр: люди ущербные хотят воспитать всех остальных на своей ущербности и сделать такими же ущербными. Кроме одного-единственного штампа ничего нет! И на всех ответственных постах в театре должны быть люди ущербные. Это закон.
1977
В искусстве не может быть компромиссов, не может искусство заниматься отображением действительности, хотя бы потому, что ее, действительности, просто нет. Впрочем, она существует, но существует как некая карикатурная гармония, в воображении ничтожных чиновников, начиная с чиновников самого высокого ранга и кончая рабами этих чиновников, рабами духовными и рабами-прихлебателями.
Действительность в наше время есть не что иное, как далекая от жизни догма, в которую обязаны верить все.
Искусство – это гладиаторская арена, на которую выходит художник, чтобы схватиться с так называемой Действительностью. Исход поединка предрешен: гибнет всегда художник. Зрители бурно приветствуют победителя – Действительность. Некоторые – их очень мало – искренне плачут. Из них иногда вырастают новые художники, которые выходят на арену, полные решимости победить Действительность. Тем более что, как им кажется, они учли ошибки предыдущего художника.
Между схватками (а надо сказать, что арена часто пустует) Действительность скучает и от скуки сама себя веселит или щекочет нервы себе мнимой опасностью. Существует масса затейников, которые умеют позабавить Действительность. Они-то, эти затейники, и берут на себя роль художника. Они научились принимать героические позы, будто перед смертью, или бросаться отчаянно в бой, подняв забрало. Одним словом, поднаторели. Действительность любит таких затейников, даже награждает некоторых, поощряет за похожесть на художника. Но вот раздается голос. Он может быть тихим, но его услышит Действительность. Правда, она не всегда спешит, делает вид, что приняла художника за затейника. И часто бывает, что художник передумывает и становится затейником. Зрители разочарованы: сорвалась коррида, ложная тревога. Правила игры простые: Художника должны принародно убить. Убить! Убийство – акт обязательный. Самоубийство исключено. Даже если оно совершено на арене, во время схватки. Конечно, допускается, на арене-то, но публика не всегда бывает довольна. Со стороны схватка выглядит смешной: на арене – художник. И все. Действительности же нет. С трибун кричат: вон она! Вон несется на тебя! Берегись! Художник отскакивает и вонзает шпагу или копье в воздух, в пустоту. На трибунах восторг или визг ужаса. Миновало! Потом эмоции трибун, нарастая, доходят до бешенства. По разным причинам.
Художник доходит до галлюцинации: он видит действительность, которой не существует. И гибнет… По разным причинам…
Действительность есть, существует, но она во время схватки, смертной схватки с художником, находится вне опасности, на трибуне, и не где-то на одном месте, например в правительственной ложе, а в каждом, желает или не желает этого каждый-то.
Художник – явление духовное. Действительность – тоже Дух, тоже явление духовное. Когда говорят, что жизнь вся состоит из борьбы Добра и Зла, то предполагают именно ту схватку, о которой я сейчас пишу. Дух Добра – Искусство. Дух Зла – Действительность. Первый обретает силу, когда концентрируется в одном человеке. Другой, дух зла, наоборот, становится силой, когда дробится на мелкие части и, как вирус, проникает во всех. По-разному его называли на протяжении веков. Сейчас дух зла называют демагогией. Демагогия действует на массы парализующе. Это болезнь, массовый недуг.
Нашу родную демагогию недооценивать преступно. Она сильна и обворожительна.
Весь мир (государство) играет комедию. А человек – трагедию. Государство – бездуховность. Человек – тоска по духовному. Государство – эстетика. Человек – искусство. Две фразы Шекспира вдруг слились для меня в нечто единое, имеющее отношение ко всему, что бродит во мне. А именно: «Весь мир играет комедию» и «Весь мир – тюрьма».
Народ живет в нелегальной резервации. Резервация – это понятие не географическое, не территориальное, а духовное, из области культуры. И еще! Это не ругательство. Резервация – это хорошо. Люди приладились бы жить в ней, обросли бы своими обычаями, искусством и т. д. Даже в тюрьме можно добиться относительной свободы. Но не дают! Телевидение (подсматривающие), кино, общая грамотность (стандартизация) и законы-оборотни. Да мало ли чего еще?! Людей дергают, перенагружают, им льстят, угождают их слабостям, вытягивают из них самые низменные качества, играют на их слабости. Используют их в основном как черную злую силу против всего талантливого и легкого, естественного.
Одним словом, уравниловка против духовного.
Но резервации, тем не менее, не исчезают, а, наоборот, еще более укрепляются. Народ перестал петь, сочинять пленительные сказки, легенды, былины. Народ онемел, завороженный и оглушенный государственной мифологией.
1978
Меня бесит, что народу подсовывают истории вроде истории янтарной комнаты или библиотеки Ивана Грозного. А в это же время архив Цветаевой лежит в гараже Н., который ждет, что к нему придет какой-то случайный и очень дальний родственник Цветаевой и заберет эти сокровища, чтобы сдать их в госархив. Спрячет от людей. В самом главном деле все стало случайным и близким к гибели.
Удивительную черту советской интеллигенции наблюдаю в течение долгих лет. Почти вся советская интеллигенция оппозиционно настроена к власти. Но это не мешает устраиваться в жизни именно за счет власти. Вот вышагнул Солженицын, не выдержал. И от него ждут, что он скажет о тех, «несчастных», которые остались в архипелаге. Они, конечно, публично отрекутся от него, но он-то должен понять это так, будто бы всерьез. И т. д. Если удастся протащить в книгу или фильм кукиш в кармане, это в закоулках выдается чуть не как акт неповиновения или крупной диверсии.
Герой в нашем советском представлении – это человек, «сознающий» историческую ответственность, которая на нем лежит, т. е. хорошо понимающий, что он Герой. Так может думать человек, лишенный, как правило, юмора. Или просто глупый. И еще: обязательный в соцреализме элемент подхалимства. Постоянные преграды привели к тому, что мы ищем героя там, где его и не было: не пьет, работает нормально, без прогулов – и герой.
Первый вариант «Вассы Железновой». Это начало нового этапа в жизни нашего театра вообще. И обидно, что этого никто не хочет замечать. Даже те, кто восхищен спектаклем, не хотят принимать его как явление новое, а говорят о блестящем спектакле, не более.
Обнаружил удивительное явление – вырождение и упадок советской аристократии. Всемогущие партийные деятели, военачальники, писатели, артисты, чекисты, ученые и пр. сталинские соколы – они были во всех сферах общественной деятельности – ушли из жизни и оставили своим детям огромные квартиры-хоромы, сказочные дачи в подмосковных лесах, редкие фотографии, многочисленные награды и неумение жить, неприспособленность к волчьей московской жизни. На смену сталинским гигантам идут другие, деловые и денежные люди, но это не их дети.
Молодежь на подъеме, молодежь, захватившая инициативу в театре (имею в виду театр Станиславского). Я для них стар и в прошлом, актер на небольшие, второстепенные роли стариков. Когда-то, приблизительно в их возрасте, я так же свирепствовал в Кемерове. Ситуация похожая, если не учитывать мой уже сложившийся авторитет и постоянную работу в кино. Да и многое другое. Потом эта молодежь постареет, превратится в союз (круговая порука) мэтров и будет долго, не обращая внимания на свой солидный возраст и позабыв, что когда-то именно этот самый возраст ставили в главную вину другим, диктовать театральную моду. И все, казалось бы, просто, закономерно, как в жизни вообще. Молодежь агрессивно борется за свои единственные идеи, от которых отречется позже во имя более глубоких и более единственных идей. В этом есть рост и это естественно, повторяю.
И ничего нет удивительного и в том, что, приходя в сложившийся театр, молодая режиссура переиначивает репертуар, переиначивает и труппу. Все так. Если бы дело не касалось в данный момент лично меня, моей дальнейшей, актерской пока, судьбы. Мне предлагают, вернее, навязывают, подпольный, подвальный вариант табеля о рангах. Вот что главное. Из подвалов они постепенно выходят наверх. С будто бы совершенной программой театрального обновления и, естественно, с новой шкалой ценностей в актерском искусстве. Лоскутное одеяло из Фрейда, Брука, Ионеско, Беккета, нового американского кино, Феллини и пр.
Временное и вечное.
Временное – это реальный взгляд на жизнь Театра. Система рассчитана ровно на 12-15 лет. Вечное гибнет, застигнутое врасплох. Театр нельзя планировать на века, он быстротечен и быстро стареет. Поэтому реалисты, ограниченные и циничные, к великому сожалению, правы. В чем спасение вечного? Видимо, система должна быть рассчитана на один спектакль. Не знаю! Буду пока думать так. Театру не нужны философы, нужны верткие исполнители. Актеры-философы одиноки. Остальное – от удачи.
Тема не ироническая, а серьезная, философская. Она серьезна еще и вот почему: я не собираюсь заниматься возвеличением Человека-Личности и уничтожением Государства-Стада. Задача моя: найти гармоническое соединение людей в такую общность, которая не ограничивала бы Человека, а, наоборот, способствовала бы его выявлению, была бы заинтересована в его выявлении.
1980
О воспитании.
Шукшин не любил рассказывать замыслы. Да и никто не любит. А кто любит, не пишет. В кино замысел картины, пока идешь к съемкам, надо подробно рассказать раз 20. На разных уровнях чиновничества и редактуры и на разных уровнях культуры.
Желательно угодить на все вкусы и на все, что очень важно, особенности характеров начальников. Потом приходит группа – художник, оператор, композитор, актеры и т. д.
И все сначала.
Театр – настоящий – устроен по-другому. Сговор происходит постепенно. На следующих этапах можно уже опускать общие места. Можно не расшифровываться до конца. Начинается понимание с полуслова. Приближаешься к языку образному. Образование должно стать действительно высшим, а не начальным: театр должен давать гарантии, что молодые актеры будут продолжать совершенствоваться в том, чему их учили.
Театр представления – это кружной путь к переживанию.
В конце концов студенты начинают понимать, что мечта ограничится дипломом. И отбывают цинично годы.
Ученик никогда не станет мастером. Поэтому мастер должен воспитывать против себя. Иногда – врагов.
Как возвести профессию на уровень Любви? Через любовь же?
Это не теория. Ну, например, зачем я занимаюсь актерством? Чтобы заработать на жизнь? Или потому, что ничего другого не умею? А те, кто плох в актерстве? Халтурщики? И хорош ли я сам? И долго ли буду хорошим, если так? Не стану ли я скоро плох?
Идея Бога, христианская культура в жизни русского народа, и Социализм, социалистическая культура. Болезненное расставание с христианством и погружение в духовный сон под монотонную и однообразную музыку Демагогии. И не имеет уже никакого значения, что делает и как живет народ: носит ли на руках обыкновенное ничтожество, поет ли этому ничтожеству гимны, строит ли индустриальную махину, поднимает ли целину, истребляет ли бесцельно и бессмысленно своих соседей, просто спивается ли… Все это не имеет значения. Страшный сон духа. Массовая летаргия, «жизнь – есть сон». Сон русской нации – не смерть! И не всепрощение. Даже не смерть памяти. Нельзя жить тем, чем сейчас будто бы живет русский человек. Но нельзя жить и для того, чтобы активно и безжалостно бороться с тем, что есть сейчас. Единственный выход в наше время – сон.
Вот когда начнет рождаться новая духовная культура, новая «религия», тогда медленно будет выходить и подыматься из глубокого сна русская нация. Не для того нация проснется, чтобы мстить (За что мстить? За сон? Кому мстить?), а для того, чтобы жить в заново обретенном единстве. А сон сам по себе спадет, как пелена с глаз, и – забудется.
Дата добавления: 2019-08-31; просмотров: 149; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!