Человеку, исследующему истину, необходимо хоть один раз в жизни усомниться во всех вещах – насколько они возможны 8 страница
Для того чтобы перейти к обсуждению также и его второй части, тщательно отличить понятия простых вещей от понятий тех вещей, которые из них составляются, и рассмотреть, в котором из этих двух видов их мы можем заблуждаться, дабы избегать этого, и каковы те, о которых мы можем иметь достоверные знания, дабы иметь дело только с ними, здесь, как и в предшествовавших исследованиях, необходимо допустить некоторые предположения, с которыми, может быть, не все согласятся. Но что за беда, если мы будем считать их не более реальными, чем те воображаемые орбиты, в которые астрономы помещают свои феномены, лишь бы с их помощью различать, о каких вещах возможны истинные, о каких ложные познания.
Вещи в познании могут быть даны как простые, так и как составные. При этом быть простой в действительности и такой же в познании не одно и то же. Например, в действительности телесная природа, фигура и протяженность характеризуют вещь как целое и не существуют в отдельности друг от друга как три разные вещи. Однако в познании эти характеристики могут быть рассмотрены сами по себе в отдельности друг от друга. То есть составное в познании может быть простым в действительности.
Итак, мы говорим, во-первых, что вещи должны быть рассматриваемы по отношению к нашему интеллекту иначе, чем по отношению к их реальному существованию. Ибо если, например, мы рассмотрим какое-нибудь тело, обладающее протяжением и фигурой, то мы без труда признаем, что оно само по себе есть нечто единое и простое и в этом смысле его нельзя считать составленным из телесности, протяжения и фигуры как частей, которые реально никогда не существуют в отдельности. Но по отношению к нашему интеллекту мы считаем данное тело составленным из этих трех естеств, ибо мы мыслим каждое из них в отдельности прежде, чем будем иметь возможность говорить о том, что они все находятся в одной и той же вещи. Поэтому, говоря здесь о вещах лишь в том виде, как они постигаются интеллектом, мы называем простыми только те, которые мы познаем столь ясно и отчетливо, что ум не может их разделить на некоторое число частей, познаваемых еще более отчетливо. Такими частями являются фигура, протяжение, движение и т. д. Все же остальное мы представляем себе как бы составленным из этих частей. Это нужно понимать в столь широком смысле, что мы не исключаем из них даже такие вещи, которые мы иногда абстрагируем от простых вещей, как это бывает, например, когда мы говорим, что фигура есть предел протяжения, понимая под пределом нечто более общее, чем фигура, ибо, конечно, можно говорить о пределе длительности, о пределе движения и пр. Ведь в данном случае, хотя понятие предела и является отвлеченным от понятия фигуры, оно тем не менее не должно казаться более простым, чем последнее, но скорее, поскольку его прилагают и к другим вещам, например к окончанию длительности или движения, toto genere отличным от фигуры, оно должно быть отвлеченным также и от этих вещей и, следовательно, является соединением многих совершенно различных естеств, к которым оно прилагается только в различных значениях.
|
|
|
|
|
|
Вещи, или, лучше сказать, природы, простые по отношению к познающему разуму, могут быть интеллектуальными (идея), материальными (фигура, протяжение, движение) или общими. Общие природы могут приписываться как духовным, так и материальным вещам (существование, единство, длительность). Прочие вещи составлены из этих простых природ.
Во-вторых, мы говорим, что вещи, называемые нами простыми по отношению к нашему интеллекту, являются или чисто интеллектуальными, или чисто материальными, или общими. Чисто интеллектуальны те вещи, которые познаются интеллектом посредством некоторого прирожденного ему света, без всякого участия какого-либо телесного образа. Действительно, интеллекту присуще нечто подобное, ибо мы не можем вообразить ничего телесного, для того чтобы представить, что такое знание, сомнение, незнание, а также и действие воли, которое, если будет позволено, я назвал бы волением (volitio), и т. п.; тем не менее все это реально познается нами с такой легкостью, что для этого нам достаточно быть только одаренными разумом. Чисто материальными являются вещи, познаваемые нами только в телах, такие как фигура, протяжение, движение и т. п. Наконец, общими называются те, которые без различия относятся к материальным и духовным вещам, например существование, единство, длительность и т. п. К этой же группе должны быть отнесены все общие понятия, которые являются как бы своего рода связками для соединения различных простых естеств; на очевидности их мы основываем все выводы рассуждений. Примером этого может служить положение: две величины, равные третьей, равны между собой, а также: две вещи, которые не находятся в одинаковом отношении к третьей, имеют между собой некоторое различие, и т. д. Именно эти общие понятия могут быть познаны чистым интеллектом, или интеллектом, интуитивно исследующим образы материальных вещей.
|
|
|
Впрочем, к числу простых вещей можно отнести также и их отсутствие и отрицание, поскольку они доступны нашему пониманию, ибо знание, дающее мне понять, что такое ничто, мгновение и покой, не менее истинно, чем то, которое дает мне понять, что такое существование, длительность и движение. Этот способ понимания в дальнейшем даст нам основание говорить, что все другие вещи, познаваемые нами, являются составленными из таких простых вещей. Так, если я думаю, что некоторая фигура не находится в движении, то я могу сказать, что моя мысль в известном отношении состоит из фигуры, покоя и т. д.
|
|
|
Для Декарта жизненно важно найти такую опору в познании, которая исключала бы ложь и сомнения, и он находит ее в познании простых вещей. Если мы познаем такую вещь, то мы познаем ее полностью, иначе она не была бы проста. Поэтому познание простых истин никак не может вместить ложь или ошибку. Последние могут возникнуть лишь в последующих суждениях.
В-третьих, мы говорим, что эти простые вещи известны нам сами по себе и никогда не заключают в себе ничего ложного. Это мы легко обнаружим, если отметим различие между способностью нашего интеллекта созерцать и познавать вещи и способностью, посредством которой он выносит утвердительные и отрицательные суждения. Ведь может случиться, что мы будем считать вещи, в действительности познанные нами, непознанными, а именно если предположим, что в них кроме того, что мы созерцаем или постигаем нашим мышлением, есть нечто другое, скрытое от нас. Но, мысля таким образом, мы впадаем в заблуждение. Очевидно, что мы будем ошибаться, считая что-либо совершенно непознанным в одной из этих простых вещей, ибо если наш ум имеет о ней хотя бы малейшее понятие, что, конечно, совершенно необходимо, поскольку мы выносим о ней некое суждение, то из этого самого нужно заключить, что мы познали ее полностью. В противном случае нельзя говорить об ее простоте, так как в этом случае она должна была бы состоять из тех свойств, которые нам известны, и из тех, которые мы считаем неизвестными.
Для Декарта важно убедиться в достоверности не только простых вещей, но и суждений, которые поясняют сложные вещи. Первый шаг на этом пути – разграничение необходимых и случайных соединений между простыми вещами. Необходимое соединение – это такое, когда одного не может быть без другого, например, фигура и протяжение, движение и длительность. Соответственно и связь между ними достоверна. А вот о достоверности случайных связей разговор должен быть особый.
В-четвертых, мы говорим, что соединение этих простых вещей может быть необходимым или случайным. Оно необходимо, когда одна вещь так смешивается с понятием другой, что мы не можем отчетливо представить себе ни ту ни другую из них, если судим о них как об отдельных вещах. Таким образом, фигура связана с протяжением, движение – с длительностью или с временем и т. п., ибо невозможно представить себе фигуру, лишенную всякого протяжения, движение – длительности. Так же точно, если я скажу: четыре и три составляют семь, это составление является совершенно необходимым, ибо мы не можем представить себе ясно число семь, если не будем именно смутно мыслить в нем чисел три и четыре. Таким же образом и все, что было сказано относительно фигур и чисел, находится в необходимой связи с вещами, о которых высказываются утверждения. Эта необходимость присуща не только чувственным вещам. Если, например, Сократ говорит, что он во всем сомневается, то из этого необходимо следует вывод, что он по крайней мере знает о своем сомнении, а также знает, что может быть нечто истинное или ложное и т. д., ибо ведь это находится в необходимой связи с природой сомнения. Но подобное соединение случайно, когда вещи не связаны друг с другом неразрывно, как, например, когда мы говорим: тело одушевлено, человек одет и т. п. И есть также множество вещей, находящихся в необходимой связи, которую большинство людей считают случайной, ибо они не замечают между этими вещами связи. Примером этого может служить положение: я есть, следовательно, Бог есть; или еще другое: я мыслю, следовательно, я имею дух, отличный от моего тела, и т. п. Наконец, нужно заметить, что есть большое число таких необходимых положений, которые при обращении становятся случайными, например: хотя я и заключаю из своего существования о достоверности существования Бога, однако на основании существования Бога я не могу утверждать, что существую также и я.
Далее Декарт поясняет, как именно постигаются простые природы. Разум стремится схватывать предмет в целостности. Например, мы понимаем треугольник сразу как целое, не задумываясь о том, что есть угол, что есть линия и т. д. Разум может уразуметь только простые природы и их сочетания, при этом целое, которое образуется в сочетании, постигается легче, чем элементы, составляющие это сочетание.
В-пятых, мы говорим, что мы не можем познавать ничего, кроме этих простых вещей и их смешений или соединения; и именно часто бывает даже легче обращаться мыслью к соединению множества их, чем выделить из них какое-нибудь одно, ибо, например, я могу познавать треугольник, хотя бы я и никогда не мыслил, что познание его содержит в себе познание угла, линии, числа трех, фигуры, протяжения и др. Последнее, однако, не мешает мне говорить, что природа треугольника заключается в природе всех этих вещей и что они являются для меня более известными, чем треугольник, ибо они есть то самое, что я в нем разумею. Кроме того, в этом же треугольнике может быть скрыто еще и многое другое, ускользающее от нас, как, например, величина углов, которая в сумме равна двум прямым, бесчисленное множество отношений между сторонами и углами, величина площади и т. д.
Познание составных вещей часто сопряжено с заблуждениями, и Декарт показывает, как именно они возникают. Следует различать вещь в действительности и ее данность в виде объекта разума. Восприятие такого объекта не может быть ошибочным. Ошибка возникает, когда мы неправильно судим о связях этого объекта с тем, что в действительности. Если нам рассказывают небылицу, мы не можем ошибаться по поводу самого факта рассказывания, но можем поверить ложным указаниям на то, чего в действительности нет. Больной желтухой не может ошибиться в том, что он все видит в желтом свете, но может допустить ошибку, полагая, будто все вокруг стало желтым. Источник заблуждения в том, что мы составляем сложные вещи не так, как они составлены на самом деле.
В-шестых, мы говорим, что свойства, называемые нами сложными, известны нам либо потому, что мы познаем их таковыми из опыта, либо потому, что мы составляем их сами. Из опыта мы познаем все, что воспринимается нами посредством чувств, все, что мы слышим от других, и вообще все, что привносится к нашему интеллекту либо извне, либо из созерцания им самого себя. Нужно здесь заметить, что интеллект не может быть введен в заблуждение никаким опытом, если он безусловно ограничивается только интуицией вещи, являющейся его объектом, в том виде, в каком она представляется в нем самом или в воображении, и, кроме того, если он не считает, что воображение правильно представляет объекты чувств, чувства передают реальные фигуры вещей и, наконец, внешние объекты суть всегда таковы, каковыми они являются. Все это может ввести нас в заблуждение лишь в тех случаях, когда нам рассказывают сказку, а мы принимаем ее за действительность, или когда мы заболеем желтухой и считаем все желтым, ибо наши глаза окрашены в этот цвет, или, наконец, принимаем за реальность призраки нашего больного воображения, как это имеет место у меланхоликов. Но подобные вещи не обманут опытный ум, ибо, признавая, что все получаемое им от воображения было действительным впечатлением, он, однако, никогда не будет утверждать, что данный образ целиком и без изменения перешел от внешних объектов к чувствам, а от чувств к воображению, покамест сам не убедится в этом каким-либо иным путем. Но мы сами составляем те вещи, которые разумеем всякий раз, когда предполагаем, что им присуще нечто, постигаемое нашим умом непосредственно, без всякого опыта. Так, например, когда человек, заболевший желтухой, убеждается в том, что видимые им предметы окрашены в желтый цвет, то его представление создается из того, что ему преподносит воображение и что он прибавляет от самого себя, а именно: все кажется ему желтым не из-за недостатка его глаз, но потому, что видимые им вещи являются действительно желтыми. Отсюда следует вывод, что мы можем ошибаться только тогда, когда доверяем тем вещам, которые мы составляем тем или иным способом.
Знание о составных вещах возникает на основе внушения под воздействием: 1) высшей силы, и тогда заблуждениям нет места, 2) собственной свободы, и тогда они могут возникнуть, 3) фантазии, и тогда заблуждения возникают почти всегда. Знание о составных вещах может также возникать на основе предположения. Тогда в нем не будет ошибки лишь до тех пор, пока мы понимаем, что речь идет лишь о вероятности. Надежное знание о составных вещах дает только дедукция. Однако и тут возможны ошибки, если мы станем выводить общее и необходимое из относительного и случайного. Однако правильное проведение дедукции позволяет избегать подобных ошибок.
В-седьмых, мы говорим, что это составление может производиться тремя способами, а именно: внушением, догадками и дедукцией. По внушению составляют свои суждения о вещах те люди, которые побуждают свой ум к вере во что-либо, не имея для этого никаких разумных оснований, определяясь на это либо некоторой высшей силой, либо своей доброй волей, либо склонностью своей фантазии. В первом случае никогда не бывает ошибок, во втором – редко, в третьем – почти всегда. Но первый случай не подлежит здесь рассмотрению, ибо он не входит в область науки. Мы составляем суждение путем догадок, например тогда, когда из положения, что вода, более удаленная от центра, чем земля, имеет также и более тонкую субстанцию, чем последняя, и что воздух, находящийся выше воды, является более тонким, чем вода, мы делаем заключение: над воздухом нет ничего, кроме эфирного вещества, чрезвычайно чистого и несравненно более тонкого, чем самый воздух, и т. д. Но все суждения, которые мы составляем таким образом, если и не вводят нас в заблуждение, поскольку мы считаем их только вероятными, но никогда не утверждаем, что они являются истинными, то не делают нас и более сведущими.
Следовательно, остается только одна дедукция, посредством которой мы можем составлять вещи так, чтобы быть уверенными в их истинности. Однако и у нее могут быть недостатки. Так, если из того, что в этом пространстве, наполненном воздухом, нет ничего воспринимаемого посредством зрения, осязания и других чувств, мы делаем вывод, что это пространство пусто, то мы неправильно соединяем природу пустоты с его природой. Так бывает и во всех тех случаях, когда из частного и случайного мы рассчитываем вывести нечто общее и необходимое. Но мы имеем возможность избежать такой ошибки, именно если мы никогда не будем соединять друг с другом вещи, не убедившись в том, что их соединение совершенно необходимо; так, исходя из необходимости связи фигуры с протяжением, мы делаем заключение: никакая вещь не может обладать фигурой, если она не протяженна, и т. д.
Как полагает Декарт, данный анализ методов познания подтверждает, что достоверное знание дает очевидная интуиция и необходимая дедукция. При этом простые природы даны в своей очевидности, нужно лишь правильно направлять на них ум и уметь их разграничивать. Суть человеческого знания состоит в понимании того, как простые природы составляют сложные вещи. Если это понимать, то становится видна надуманность представлений о каких-то особых, тайных и темных путях познания.
Из всего этого следует, во-первых, то, что мы изложили теперь ясно и, я думаю, посредством достаточной энумерации, ранее же показанное смутно и лишь в самых общих чертах, а именно: для человека нет иных путей к достоверному познанию истины, кроме отчетливой интуиции и необходимой дедукции; а также объяснили, что представляют собой те простые вещи, о которых мы говорили в правиле VIII. Таким образом, ясно, что интуиция ума имеет дело как со всеми этими вещами и необходимыми связями, соединяющими их, так. наконец, и со всеми прочими объектами, которые интеллект находит исключительно или в самом себе, или в воображении. О дедукции же мы будем говорить более подробно в следующих правилах.
Во-вторых, из этого следует, что не нужно прилагать никаких усилий для познания этих простых вещей, ибо они достаточно понятны сами собой, но нужно лишь стараться отличать их друг от друга и пристально рассматривать каждое из них по отдельности, пронизывая их острием ума. Не может быть настолько тупоумного человека, который не понимал бы, что в сидячем положении он чем-то отличается от самого себя, когда он стоит, но не все могут отчетливо различить сущность сидячего положения от всего остального, что при нем мыслится, и утверждать, что в этом случае не изменилось ничего, кроме положения. И не напрасно мы делаем это замечание, ибо ученые часто оказываются настолько остроумными, что находят возможным становиться слепыми в таких самоочевидных вещах, которые всегда понятны даже крестьянам. Это случается с ними всякий раз, когда они пытаются с помощью чего-нибудь очевидного объяснить сами по себе ясные вещи. Действительно, либо они объясняют что-нибудь другое, либо совсем ничего не объясняют. Кто не понимает прекрасно все те перемены, которые происходят тогда, когда мы меняем место? И кто поймет то же самое, когда ему говорят, что место есть поверхность окружающего тела? Ведь в то время, как эта поверхность может изменяться, я могу оставаться неподвижным и не менять места, или, наоборот, она может двигаться со мной таким образом, что, хотя меня будет окружать та же самая поверхность, я, однако, более не буду находиться на одном и том же месте. Не кажется ли вам, что ученые произносят магические слова, обладающие таинственным смыслом и выходящие за пределы человеческого разумения, когда говорят, что движение – вещь, понятная всем, – есть становление в действие скрытой сущности, поскольку она находится в потенции. Действительно, кто поймет эти слова? Кто не знает, что такое движение? И кто не согласится с тем, что они ищут узлы в тростниковом стволе? Итак, необходимо сказать, что совсем нет нужды давать определения подобных вещей, чтобы не принимать простого за сложное, а нужно лишь тщательно отличать их от всех прочих неизвестных вещей и друг от друга и исследовать их с помощью света своего ума.
В-третьих, из сказанного нами следует, что все человеческое знание заключается в отчетливом усмотрении того, как все эти простые вещи вместе служат для составления других вещей. Это замечание очень полезно потому, что всякий раз, когда представляется надобность исследовать какую-либо трудность, почти все люди останавливаются на пороге исследования в нерешительности, каким мыслям они должны посвятить свой ум, убежденные в том, что им нужно отыскивать некоторый новый род еще не известных вещей. Когда, например, их спрашивают о природе магнита, то они, предполагая, что это грудная и неодолимая вещь, тотчас же отдаляются духом от всего очевидного, для того чтобы обратиться к самому трудному, и, блуждая в пустом пространстве множества причин, ждут, не подвернется ли им под руку случайно что-нибудь новое. Но тот, кто думает, что в магните не может быть открыто ничего, что не состояло бы из некоторых простых и известных самих по себе естеств, и не колеблющийся в том, что ему надлежит делать, сначала заботливо соберет весь возможный для него опыт относительно этого камня, а затем попытается сделать вывод: каково должно быть необходимое соединение простых естеств, для того чтобы оно могло производить все те действия, которые он обнаружил в магните. Достигнув этого, он может смело утверждать, что вскрыл истинную природу магнита, насколько это доступно человеку в пределах данного опыта.
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 354; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!