Война — это здоровье государства» 9 страница
Фашистские государства упорно настаивали на том, что удел женщины — домашнее хозяйство. И хотя война против фашизма привела многих женщин на работу в оборонную промышленность, где ощущалась крайняя необходимость в рабочих руках, это обстоятельство нисколько не изменило их подчиненного положения. Военная комиссия по рабочей силе не допускала американок в свои учреждения, где принимались решения. И это несмотря на то, что очень много их трудилось в военных отраслях экономики. Как указывалось в докладе, представленном Мэри Андерсон, директором Бюро по делам женщин министерства труда, в Комиссии испытывают «сомнения и беспокойство» по поводу «растущих воинственных настроений и готовности к борьбе у части лидеров женских организаций…».
В одном из своих политических мероприятий Соединенные Штаты почти скопировали практику фашистских режимов. Речь идет об обращении с американцами японского происхождения, проживавшими на Западном побережье. После нападения на Пёрл-Харбор антияпонская истерия охватила правительство. Один из членов Конгресса заявил: «Я за то, чтобы собрать всех японцев, живущих в Америке, на Аляске и на Гавайях, и поместить их в концентрационные лагеря… Да будут они прокляты! Давайте избавимся от них!»
Ф. Д. Рузвельт не разделял столь радикальных взглядов, однако в феврале 1942 г. без колебаний подписал исполнительный приказ № 9066, предоставивший армии право без соответствующего ордера, без предъявления конкретного обвинения и без судебного слушания арестовать всех американцев японского происхождения Западного побережья — 110 тыс. мужчин, женщин и детей, — вывезти в лагеря в глубине страны и держать их там в условиях близких к тюремным. Три четверти этих людей родились в Америке от родителей-японцев, а потому по праву являлись американскими гражданами. Оставшаяся четверть интернированных родилась в Японии и по закону не могла приобрести американское гражданство. В 1944 г. Верховный суд подтвердил правомочность принудительной эвакуации, ссылаясь на требование военного времени. Японцы оставались в лагерях более трех лет.
|
|
|
Мичи Уэглин была маленькой девочкой, когда ее семью вывезли и поместили в лагерь. В своей книге «Годы бесправия» она рассказывает о тяготах депортации, страданиях, неразберихе и возмущении, но также о сохранении человеческого достоинства и попытках противиться насилию. Имели место забастовки, петиции, массовые сходки, отказы подписывать клятву верности, бунты против лагерного начальства. Японцы сопротивлялись до самого конца.
Только после войны история японо-американцев стала известна широкой публике. В сентябре 1945 г., через месяц после окончания военных действий в Азии, в журнале «Харперc мэгэзин» появилась статья профессора права Йельского университета Ю. В. Ростоу, в которой он назвал принудительную эвакуацию «нашей грубейшей ошибкой военного времени». Было ли это в самом деле «ошибкой» или же акцией, вполне ожидаемой от государства с длительной историей расизма, которое сражалось вовсе не ради того, чтобы положить конец этому явлению, а ради сохранения фундаментальных элементов американской системы?
|
|
|
Из войны, которую вело правительство, главную выгоду — несмотря на многочисленные реформы — извлекала богатейшая верхушка общества. Союз крупного бизнеса и администрации берет начало с первых же рекомендаций, предложенных Александром Гамильтоном Конгрессу после окончания Войны за независимость. В период Второй мировой войны этот альянс получил дальнейшее развитие и стал более тесным. Во время Великой депрессии Рузвельт однажды осудил «экономических роялистов», но неизменно продолжал пользоваться поддержкой влиятельных руководителей бизнеса. В годы войны Брюс Кэттон, член Управления военного производства, заметил: «Экономические роялисты, которых высмеивали и осуждали… также должны были теперь сыграть свою роль…»
|
|
|
Кэттон в работе «Боги войны из Вашингтона» подробно описывает процесс мобилизации промышленного производства для военных нужд и постепенную концентрацию богатств в крупных корпорациях, число которых, по мере их слияния, неуклонно уменьшалось. В 1940 г. Соединенные Штаты начали поставлять значительные количества военного снаряжения Англии и Франции. В 1941 г. три четверти общего объема военных заказов (в денежном выражении) приходилось на долю 56 крупных корпораций. В сенатском докладе «Концентрация экономики и Вторая мировая война» отмечалось, что в военное время научно-исследовательскую работу по правительственным контрактам вели около 2 тыс. компаний, однако из выделенных на эти цели 1 млрд долл., 400 млн получили 10 корпораций.
Последнее слово при принятии решений по-прежнему оставалось за руководством предприятий, и, хотя 12 млн рабочих являлись членами КПП и АФТ, их положение оставалось подчиненным. На 5 тыс. предприятий были созданы в качестве символов производственной демократии комитеты по трудовым отношениям, однако они в основном вырабатывали меры по укреплению дисциплины и увеличению выпуска готовой продукции. Кэттон пишет: «Владельцы и управляющие больших компаний, принимавшие текущие решения, пришли к выводу, что никаких перемен не требуется».
|
|
|
Несмотря на атмосферу всеобщего патриотического подъема и стремления во что бы то ни стало выиграть войну, несмотря на обязательства АФТ и КПП не устраивать стачки, многие американские рабочие, возмущенные фактом замораживания зарплаты в то время, когда компании получали колоссальные прибыли, все же решались бастовать. За время войны произошло 14 тыс. забастовок, в которых участвовало 6,77 млн рабочих, т. е. больше, чем в любой другой период американской истории. Только в 1944 г. бастовал 1 млн рабочих из числа шахтеров, сталелитейщиков, работников автомобильной промышленности и предприятий транспортного оборудования.
Забастовки продолжались в рекордных количествах и после окончания войны. Только в первой половине 1946 г. в них участвовало 3 млн человек. По мнению Дж. Брешера, высказанному в книге «Стачка!», если бы не дисциплинирующая рука профсоюзов, дело могло дойти до «всеобщей конфронтации между рабочими многих отраслей промышленности и правительством, поддерживающим работодателей».
Согласно сведениям, содержащимся в неопубликованной рукописи М. Миллера «Ирония победы. Лоуэлл в годы Второй мировой войны», в этом городе в штате Массачусетс в 1943–1944 гг. состоялось столько же забастовок, как и в 1937 г. Возможно, война и была «народной», но многих сильно раздражал тот факт, что в текстильной промышленности в 1940–1946 гг. прибыль увеличилась на 600 %, а зарплата работников фабрик, производивших хлопчатобумажные изделия, выросла всего на 36 %. Насколько мало изменились нелегкие условия труда женщин, имевших детей говорит тот факт, что в Лоуэлле лишь 5 % работниц, занятых в военном производстве, имели возможность отдать малышей в детские сады, прочие приспосабливались как могли.
Невзирая на проявления восторженного патриотизма, встречалось немало людей, считавших эту войну неправильной — даже перед лицом фашистской агрессии. Из 10 млн призывников Второй мировой войны лишь 43 тыс. отказались взять в руки оружие, однако и это число в 3 раза превышало количество отказников по убеждению времен Первой мировой войны. Шесть тысяч (из 43 тыс.) подверглись тюремному заключению, что в 4 раза превысило аналогичный показатель за годы Первой мировой войны. Из каждых шести заключенных федеральных тюрем один человек был отказником по убеждению.
Помимо этих 43 тыс. человек, многие просто не явились на призывные пункты. Правительственные службы зарегистрировали примерно 350 тыс. подобных случаев, связанных с различными уловками и прямым дезертирством, поэтому трудно назвать точную цифру. Однако число тех, кто либо не пришел на призывные пункты, либо потребовал для себя статус отказника по убеждению составляло сотни тысяч — количество довольно внушительное. И это в условиях, когда почти все американское общество единодушно поддерживало войну.
Трудно оценить масштаб недовольства начальством среди солдат, согласившихся воевать, но вынужденных сражаться за цели, которые были им не совсем ясны. Не улучшало общую атмосферу и свойственное военной машине полное отсутствие демократии. Никто не описал горечь простых солдат, увидевших особые привилегии, которыми обладали офицеры армии страны, известной своими демократическими традициями. Например, придя в перерывах между боевыми вылетами в кино на американской военно-воздушной базе в Европе, можно было обнаружить две очереди в кассу: для офицеров (короткая) и для рядового состава (очень длинная). Существовали раздельные столовые, и даже перед боем солдат кормили значительно хуже, чем офицеров.
В послевоенной литературе («Отныне и вовек» Джеймса Джонса, «Уловка-22» Джозефа Хеллера, «Нагие и мертвые» Нормана Мейлера) нашло отражение сильное недовольство солдат армейским «начальством». В романе «Нагие и мертвые» есть разговор солдат перед боем. Один из них говорит:
«Единственное, что плохо в нашей армии, так это то, что она никогда не проигрывала войны».
— Ты что же, полагаешь, что мы должны проиграть эту войну? — удивился Толио.
Реда как прорвало:
А что, по твоему, я должен иметь против этих проклятых японцев?
Ты думаешь, я опечалюсь, если они удержат вот эти джунгли? А какая мне польза от того, что Каммингс получит еще одну звезду на погоны?
А что генерал Каммингс? Он хороший человек, — вмешался Мартинес.
Хороших офицеров не бывает вообще, — убежденно заявил Ред[201].
В черном сообществе повсеместно наблюдалось безразличное, а порой и враждебное отношение к войне, несмотря на попытки негритянских газет и лидеров воздействовать на патриотические чувства чернокожего населения. В своей книге «Восставшие против войны» Л. Уиттнер приводит следующее высказывание чернокожего журналиста: «Негр… раздражен, обижен, к войне относится с безразличием. „За что воевать? — спрашивает он. — Эта война для меня ничего не значит. Если мы выиграем, то я опять проиграю. Так что?“» Один чернокожий офицер, находясь дома в отпуске, рассказывал друзьям в Гарлеме, что, участвуя в сотнях разговорах с солдатами-неграми, он убедился в полном отсутствии у них какой-либо заинтересованности в этой войне.
Учащийся колледжа для черных заявил своему преподавателю: «В армии нас дискриминируют. Во флоте допускают лишь к работе на кухне. Красный Крест отказывается принимать нашу кровь. Работодатели и профсоюзы отвергают нас. Линчевания продолжаются. Мы лишены элементарных гражданских прав, нас всячески унижают и оплевывают. Что еще смог бы сделать Гитлер?» Уолтер Уайт, руководитель НАСПЦН, повторил эти слова, выступая на Среднем Западе перед аудиторией в несколько тысяч человек; он полагал, что собравшиеся осудят высказывание учащегося. «К моему удивлению и страху, — вспоминал Уайт, — присутствующие встретили процитированные слова взрывом аплодисментов, и потребовалось 30 или 40 секунд, чтобы успокоить собравшихся».
В январе 1943 г. в одной из негритянских газет появилась следующая «Молитва призывника»:
О Боже, сегодня Я отправляюсь на войну:
Сражаться и умирать.
Скажи мне, ради чего?
О Боже, я буду сражаться.
Я не страшусь Ни немцев, ни япошек,
Мне страшно здесь.
Америка!
Однако организованной негритянской оппозиции войне не существовало. По сути, в стране почти не было организованной оппозиции. Компартия безоговорочно выступала в поддержку военных действий. Социалисты раскололись, будучи не в состоянии ясно определить свою позицию по отношению к войне.
Против нее выступили лишь несколько небольших групп анархистов и пацифистов. Международная женская лига за мир и свободу заявила: «… война между народами, классами или расами не в состоянии навсегда уладить конфликты либо залечить нанесенные ими раны». Газета «Католик уоркер» писала: «Мы по-прежнему пацифисты…»
Трудности, сопровождавшие абстрактные призывы к «миру» в мире капитализма, коммунизма и фашизма с их динамичными идеологиями и агрессивными действиями, беспокоили некоторых пацифистов. Они начали говорить о «революционном ненасилии». А. Дж. Маст, член Братства примирения, позднее сказал: «На меня не произвел впечатления сентиментально-добродушный пацифизм начала столетия. Тогда люди полагали, что стоит им сесть и мило потолковать о мире и любви — и они решат все проблемы на свете». Мир переживал революцию, и Маст понимал: всем противникам насилия необходимо действовать по-революционному, но без применения силы. Движению революционного пацифизма следовало «наладить действенные контакты с угнетенными группами населения и меньшинствами, такими как негры, издольщики, индустриальные рабочие».
Только одна организованная группа социалистов безоговорочно выступила против войны — Социалистическая рабочая партия. Закон о шпионаже, принятый в 1917 г., продолжал действовать в отношении книг, а в военное время применялся и к некоторым публичным заявлениям. Однако в 1940 г., когда Соединенные Штаты еще не начали воевать, Конгресс принял закон Смита, в который вошли статьи прежнего Закона о шпионаже, запрещавшие всякие устные или письменные высказывания, побуждающие к отказу от воинской службы, в том числе и в мирное время. Закон Смита также квалифицировал как уголовное преступление призывы к свержению законного правительства силой, присоединение к любой группе или организации, выступающей с такими призывами, а также любые публикации, содержащие подобные идеи. В 1943 г. в Миннеаполисе 18 членов Социалистической рабочей партии были осуждены за принадлежность к организации, идеи которой, выраженные в ее Декларации принципов и в «Манифесте Коммунистической партии», подпадали под действие закона Смита. Все они получили сроки лишения свободы, а Верховный суд отказался рассматривать апелляцию.
Были слышны немногие голоса, утверждавшие, что подлинная война происходит внутри каждого государства. В начале 1945 г. журнал «Политике», издававшийся в военные годы Дуайтом Макдоналдом, опубликовал статью французского рабочего-философа Симоны Вайль, в которой говорилось:
Какой бы ярлык ни украшал маску — будь то фашизм, демократия или диктатура пролетариата, — нашим главным противником был и остается Аппарат: бюрократия, полиция, военные. Наш подлинный враг — не тот, кто находится по другую сторону границы или поля битвы, а тот, кто объявляет себя нашим защитником и превращает нас в своих рабов. Как бы ни складывались обстоятельства, наихудшее предательство — подчинить себя этому Аппарату и, ему в угоду, растоптать в себе самом и в других все человеческие ценности.
Между тем значительная часть населения США оказалась мобилизована, чтобы вести войну в составе вооруженных сил или на гражданской службе, и американцы все глубже и глубже погружались в военную атмосферу. Опросы общественного мнения показывали, что большинство солдат выступает за сохранение призыва и в послевоенный период. Ненависть к врагу, в особенности к японцам, получила широкое распространение. Сказывались и расистские предубеждения. Сообщая о битве с японцами за остров Иводзима, журнал «Тайм» писал: «Простой нерассуждающий япошка невероятно темен. Быть может, он и человек. Однако ничто… не указывает на это».
Итак, существовала благоприятная почва для массового одобрения самых жестоких бомбардировок гражданского населения в истории войн — воздушных налетов на немецкие и японские города. Кто-то, возможно, скажет, что эта всеобщая поддержка и делала войну «народной». Но если под «народной войной» понимать войну народа против агрессора, оборонительную войну — за сохранение человеческих ценностей, а не привилегий правящей верхушки, войну против немногих, — то тактика массированных воздушных атак на немецкое и японское гражданское население полностью опровергает данное утверждение.
Воюя с Эфиопией, Италия бомбила селения. Германия и Италия разрушали с воздуха мирные объекты во время гражданской войны в Испании. В начале Второй мировой войны немецкие самолеты бросали бомбы на голландский Роттердам, английский Ковентри и на другие города. Рузвельт назвал это «бесчеловечным варварством, противоречащим всякому представлению о гуманности».
Но эти немецкие бомбардировки кажутся куда менее значительными по сравнению с налетами английской и американской авиации на города Германии. В январе 1943 г. на конференции в Касабланке союзники договорились о проведении широкомасштабных воздушных атаках с целью «разрушения и нарушения функционирования германской военной, индустриальной и экономической системы и подрыва морали немецкого народа до такой степени, что его готовность к вооруженному сопротивлению будет решительно ослаблена». Так начались массированные бомбардировки: тысячи самолетов совершили налеты на Кёльн, Эссен, Франкфурт, Гамбург. Англичане летали по ночам, даже не стараясь делать вид, будто их целью являются «военные» объекты, американцы предпочитали дневное время и уверяли, что бомбят конкретные цели, хотя при бомбежках с больших высот ни о какой точности не могло быть и речи. Пиком этого воздушного террора явилось нападение на Дрезден в начале 1945 г. Ужасающий жар, вызванный взрывами бомб, создал вакуум, в который быстро устремилось пламя; чудовищная огненная буря бушевала по всему городу. Погибло более 100 тыс. жителей Дрездена. (Уинстон Черчилль в своих военных мемуарах ограничился следующим описанием этого эпизода: «В последний месяц мы совершили массированный воздушный налет на Дрезден, который являлся важным центром коммуникаций германского Восточного фронта».)
Бомбардировки японских городов продолжали ту же стратегию массированных ударов с целью подрыва морального духа гражданского населения. Один ночной налет на Токио с применением зажигательных бомб унес 80 тыс. жизней. Шестого августа 1945 г. в небе над Хиросимой появился один-единственный американский самолет, сбросивший первую атомную бомбу. Результат: более 100 тыс. погибших на месте и десятки тысяч медленно умирающих от облучения. Погибли и 12 американских морских летчиков, находившихся в то время в тюрьме Хиросимы, — факт, который, по словам автора работы Разрушенный мир» историка М. Шервина, правительство США официально так и не признало. Через три дня атомная бомба была сброшена на Нагасаки: погибло около 50 тыс. человек.
Эти жестокости оправдывали тем, что благодаря им якобы быстрее закончилась война и отпала необходимость прямого вторжения в Японию. Как уверяло правительство, подобное вторжение неизбежно привело бы к огромным людским потерям: не менее миллиона человек, по оценкам госсекретаря Джеймса Бирнса; Трумэн, сославшись на генерала Джорджа Маршалла, называл цифру в полмиллиона. (Когда годы спустя были опубликованы документы Манхэттенского проекта по созданию атомной бомбы, стало известно, что Маршалл требовал заранее предупредить японцев о характере бомбы, чтобы гражданское население было заблаговременно эвакуировано и удар пришелся бы только по военным объектам.) Оценки возможных потерь при вторжении были далеки от реальных и, по-видимому, просто придуманы, чтобы оправдать бомбардировки, которые, когда стали известны их последствия, приводили в ужас все больше и больше людей. К августу 1945 г. Япония находилась в отчаянном положении и уже выражала готовность капитулировать. Вскоре после войны военный обозреватель Хэнсон Болдуин писал в «Нью-Йорк таймс»:
Когда в Потсдаме 26 июля выдвинули требование о безоговорочной капитуляции, противник с военной точки зрения находился в безнадежном стратегическом положении.
Такова была ситуация, когда мы стерли с лица земли Хиросиму и Нагасаки.
Была ли в этом необходимость? Сказать утвердительно, конечно, нельзя, но ответ почти наверняка будет отрицательным.
Американская служба стратегических бомбардировок авиацией стратегического назначения, созданная военным министерством США в 1944 г. для изучения результатов воздушных налетов, опросила после капитуляции Японии сотни гражданских и военных должностных лиц этой страны и представила подробный отчет о своих изысканиях. В нем, в частности, указывалось:
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 134; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!