Янус определяет сознание Будды 31 страница
В махаяне один из главных образов учения Будды на санскрите именуется Парамита[1140] — запредельное совершенство, перфекция. Парамиты — это шесть взаимосвязанных действий, «переправляющих на тот берег океана существования», то есть приводящих к освобождению и просветлению; это «Освобождающие действия»[1141]. Этимология этого слова темна, однако имя Яна-Януса в нем разглядеть можно.
«Праджня-парамитские сутры были самыми ранними каноническими текстами Махаяны. Одна сутра прямо говорит, что праджня-парамитские тексты появятся через пятьсот лет после нирваны Будды, то есть около I в. н. э. Составлялись небольшие тексты, кратко обобщающих содержание больших сутр и выражающих как бы саму суть доктрины Запредельной Премудрости. Они кратки, лаконичны и чрезвычайно содержательны:
Наиболее известны и даже знамениты два текста этого типа — Ваджраччхедика праджня-парамита сутра[1142] (Сутра о Запредельной Премудрости, отсекающей [неведение] алмазным [мечом], более известная в Европе под неточным названием Алмазная сутра) и Праджня-парамита хридая сутра (Сутра сердца Запредельной Премудрости, или Сутра сердца; само название этого текста указывает на то, что он воплощает в себе самую суть, «сердце» праджня-парамиты). Они были исключительно популярны и авторитетны во всех странах распространения Махаяны, но в Китае и других странах Восточной Азии были наиболее почитаемы».[1143]
|
|
|
Герой евангелий тоже говорил, что принес людям в своем учении меч: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч».[1144]
Стремление невозвращенцев к пониманию действительности на местный, как им казалось, лад отмечено и в буддистских текстах, где кшатрии (военное сословие) назывались самыми первыми; отметил это Г. М. Бонгард-Левин: «особенно значительной была роль кшатриев в республиканских объединениях, где брахманы (проповедники, друиды? — Д. Н.), как правило, в делах управления не участвовали. Обладали властью кшатрии, и они же обычно были крупными земельными собственниками».[1145]
С точки зрения многих римских пленных, ставших вольными после 26 года до н. э., ничего особенного не произошло. Они просто осознали, что давно освободились от всех клеш-запоров, и уподобились Янусу, первому царю Лация, альфе и омеге, началу и концу.[1146]
«Можно утверждать, что, несмотря на существование различных версий предания, Янус в представлении римлян безусловно обладал чертами культуртрегера. Хронология данных источников также позволяет говорить, что Янус почитался как первый царь Лация начиная с доримского времени и вплоть до эпохи поздней Империи и утверждения христианства».[1147]
|
|
|
Санскр. महयान, махаяна, сейчас переводят как Великая колесница.[1148] Подобным образом долго переводили слово хинаяна (малая колесница или малый (узкий) путь). Впервые слово махаяна видим в Лотосовой сутре[1149], появившейся между I веком до н. э. и I веком нашей эры.[1150]
Сэйси Карасима: «На раннем этапе передачи Лотосовой сутры, в этих местах стояла среднеиндийская форма jāṇa либо *jāna (санскр. джняна, яна). Я предположил, что в махаянские термины buddha-yānā (путь Будды), mahāyāna (великий путь), hīnayāna (плохой путь) означали первоначально buddha-jñāna (знание Будды), mahājñāna (великое знание) и hīnajñāna (плохое знание)».[1151]
В ранней гандхарской версии Лотосовой сутры читаем не mahāyāna, а mahājāna, пракритская форма санскритского mahājñāna (великое знание). Позднее слово превратилось в mahāyāna, возможно, из-за двойного смысла в знаменитой притче о горящем доме из упайи, которая говорит о трёх путях (санскр. яна).[1152]
Еще одно имя Яна, Януса — Квирин (сабинск. Quirinus, копьеносный).[1153] Это имя выводят либо от названия сабинского города Куры (Cures), либо от сабинского quiris, копье. В основе имени Квирин (как и в основе слова curia) слово vir, муж (ср. co-viria, собрание мужей). Квирин считался ипостасью Марса (в отличие от Марса военного, движущегося, он олицетворяет Марса мирного, Марса в покое). Поэтому храм Марса был вовне, а храм Квирина внутри городских стен. Впоследствии с Квирином стали отождествлять Ромула, сына Марса. Фламин Квирина был иерофантом.[1154]
|
|
|
Сама формула Janus Quirinus употреблялась по поводу объявления войны. С Янусом-Квирином связан описанный Овидием в Фастах древнейший обряд убийства животного Агоналии:[1155]
9 января. Агоналии
Четверо суток прибавь, когда ноны минуют, и утром
В день Агоналий почтить надобно Януса нам.
Назван сей день, может быть, по жрецу с подпояской, который
Жертву приносит богам и убивает ее, —
Ибо, свой нож обнажив и ее поразить собираясь,
Он говорит: «поражу ль» или «agone» ее?
Иль потому, что скот к алтарю погоняют — «agantur»,
Назван был этот день днем Агоналий у нас?
Думают также, что встарь он овчим — «агнальным» был назван,
Тем же словом, но лишь с пропуском буквы одной.
Иль потому, что в воде видит жертва ножей отраженье,
Может по страху скота названным быть этот день?
Также возможно, что день этот назван по греческим играм
В старое время, когда игры бывали в ходу.
|
|
|
Древний язык называл тогда «агоналией» стадо;
В этом, по-моему, смысл истинный слова сокрыт.
Как бы то ни было там, но жрец верховный обязан
В жертву богам принести мужа шерстистой овцы.[1156]
Проще говоря, служитель Януса убивал барана. В учении Будды таким бараном для каждого является его alter ego, ложное я. В грубом русском военном глуме сказано так: я — головка от крупнокалиберного снаряда. Такой долго ощущал себя на Черном море Овидий:
«Нет вида города, нет любимых товарищей, нет супруги, дороже которой для меня никого нет. Вместо этого есть скифская чернь и толпа одетых в штаны гетов. Так на меня действует и то, что я вижу, и не вижу».[1157]
Почти четыре века спустя после создания Энеиды к ней напишет замечания Мавр Сервий Гонорат:
«Стих 276. Ромул род свой создаст.
Рем погиб, и известно, что после его смерти начался мор. И тогда обратились к оракулу, а тот ответил, что следует умилостивить манов погибшего брата; поэтому всякий раз, когда Ромул совершал какой-либо торжественный обряд, рядом с ним ставились курульное кресло, скипетр, корона и прочие знаки царского достоинства, чтобы было видно, что они равноправны во власти. Отсюда и сказано: С братом Ремом Квирин… людям законы дадут [ст. 292–292] [Квирин вместе с братом установят правопорядок] (Remo cum fratre Quirinus iura dabunt).
Стих 277. …и своим наречет он именем римлян.
Это он очень разумно сказал — не «Рим», а «Римлян». Ведь настоящее имя этого города никто не произносит даже во время священнодействия. Более того, некий Валерий Саран, народный трибун, как сообщает Варрон и многие другие, осмелившийся произнести это имя, как утверждают некоторые, был выброшен из сената и распят на кресте. А другие говорят, что из страха перед наказанием он бежал, был схвачен в Сицилии и, по настоянию сената, убит претором. Имя же города не называет даже Гигин, когда говорит о его расположении».[1158]
Юлий Цезарь тоже прожил недолго, назвав Рим ничем (nihil esse rem publicam, appellationem modo sine corpore ac specie[1159]), пустым именем без тела и образа.
Имена фламинов Квирина в Рима с 160 г. до н. э. до 51 г. н. э. неизвестны. Праздник Квириналии устраивался в феврале. Flaminis, фламин от flamen, пламя — возжигатель огня, приносящий жертву, прислужник при храме, жрец. Должность трех великих фламинов при храмах Квирина, Юпитера и Марса учредил римский царь Нума Помпилий. Место почитания Януса-Квирина находилось в северной части Форума у перехода через высохший ручей Аргилет к Квириналу. Храм состоял из одних ворот. Квирин-Янус был еще и богом народного, мужского собрания, отсюда наименование римлян: квириты.
1 января 29 г. до н. э. Октавиан в пятый раз стал консулом, а сенат принес ему присягу in acta.[1160] В середине года он вернулся в Рим, отпраздновав триумф и закрыв храм Януса. Это действо он считает одним из утешений прожитой жизни, отмечая в перечне своих деяний:[1161]
«При мне принцепсе [сената] сенат трижды постановлял запереть храм Януса-Квирина, — его наши предки пожелали запирать в том случае, когда благодаря победам по всей империи римского народа на суше и на море порожден мир, — тогда как до моего рождения, с тех пор как основан Рим, он был заперт, по преданию, всего лишь дважды».[1162]
Гораций также описал, как Август закрыл двери Януса-Квирина: vacuum duellis Ianum Quirini clausit.[1163] В целом это стихотворение Горация является прекрасным примером ранней непрямой риторики, где поэт ловко избегает лести. Только ко времени Овидия, когда Август превратился из патрона в цензора, панегирик (восхваление) стал единственным возможным литературным ответом на давление императора.[1164]
Итак, вековая гражданская война окончена. Соседи покоряются без войны. Закрытие ворот выглядит очень внушительно. Светоний: храм Януса Квирина, который от основания города и до сего времени закрывался только раз или два, он за короткое время запирал трижды в знак мира на суше и море.[1165]
Общепризнанно, что при Гае храм запирался в 29 и 25 гг. до н. э. (Третья дата считается неизвестной.).
Спасением мантуанской усадьбы отца от конфискации Вергилий обязан Корнелию Галлу, бывшему в 42 г. до н. э. комиссаром, раздававшим земли в Верхней Италии ветеранам. Его упоминает Овидий.[1166] После захвата Египта Октавиан назначил Галла личным представителем, префектом магистратуры Египта; тот подчинялся только Августу и не был подотчётен сенату. Корнелий Галл установил добрососедские отношения с царством Куш. В Египте устанавливались статуи Галла, найдены надписи о его деяниях на нильском острове Филы, на пирамидах в Гизе и на обелиске, стоящем ныне на площади св. Петра в Риме:
«Гай Корнелий Галл, сын Гнея, римский всадник, первый префект Александрии и Египта после низложения царей Цезарем, сыном божественного. Когда отложилась Фиваида, он победил врага за 15 дней, в течение которых одержал победу в двух сражениях, взял пять городов: Боресу, Коптос, Керамик, Великий город Зевса, Офиессу. Захватив вождей этих мятежей, он провел войско за порог Нила; прежде до этого места не доходили вооруженные силы ни римского народа, ни царей. Покорив Фиваиду, общину, устрашавшую всех царей, дав у Филе аудиенцию послам царя эфиопов и приняв этого царя под покровительство, назначив тирана в Триаконтасхену, одну из областей Эфиопии, посвятил отеческим богам и Нилу-помощнику».[1167]
Несмотря на эти достижения друг Вергилия в 26 г. до н. э. попал в немилость и убил себя.[1168] В 26 г. до н. э. После Октавиан заключил с Фраатом договор, давший волю римлянам на востоке.
Через год потерпел неудачу поход в Аравию еще одного Галла:[1169]
Р. Хенниг: «Страбон, который был близок к Элию Галлу, чрезмерно сетует на "предательство" арабского проводника, как это, бесспорно, делал и сам полководец, чтобы снять с себя ответственность за совершенно недостаточно или даже вовсе неподготовленный поход, оказавшийся поэтому неудачным. Некоторые народы вообще склонны все свои военные неудачи объяснять "предательством". В катастрофе в Тевтобургском Лесу было повинно "предательство" Арминия, в капитуляции Меца в 1870 г. — "предательство" Базена! Для Элия Галла "предателем" и козлом отпущения стал невинный Силлай. Позднее в наказание за бескрайние пустыни и скалистые берега Аравии бедного Силлая обезглавили в Риме!
Несмотря на жестокие лишения и неимоверное напряжение всех сил, осложненное свирепой чумой, опустошавшей воииские ряды, римлянам все же удалось подойти вплотную к "Счастливой Аравии". К юго-востоку от столицы Мариаба (Мариб) в сражении у реки Гзел-эль-Кадир арабы потерпели поражение. Но и после этой победы, непосредственно перед достижением цели, римское войско из-за недостатка воды, вражеских атак и эпидемии цинги вынуждено было в сентябре 25 г. до н. э. начать отступление. Оно проходило гораздо быстрее, чем наступление, но сопровождалось, видимо, огромными человеческими жертвами, ибо даже в приукрашенном изложении Страбона говорится, что лишь остатки войск вернулись в Александрию.
Предпринятая с таким непостижимым легкомыслием война не имела никаких политических последствий. Если не считать значительно расширенных знаний об Аравии, римляне ничего с собой не привезли, кроме сильно сокращенного войска. От "богатств" Arabia Felix императору Августу пришлось отказаться».[1170]
В тот же год ворота Януса Октавиан закрывает. Меньше чем через год он открывает их вновь.
Р. Хенниг: «Пока Элий Галл воевал в Аравии, эфиопы (кушиты[1171]) вторглись в Египет, оставшийся почти без войск. Одновременно в самой стране вспыхнуло опасное восстание. Римлянам стоило большого труда справиться с двойной угрозой. Элин Галл был смещен с должности наместника, и его преемником стал Г. Петроний. Звание наместника Петроний, видимо, получил еще в 24 г. до н. э., ибо царь Ирод покупал у него зерно, когда на 13-м году царствования (25/24 гг. до н. э.) страну иудеев поразили неурожай и голод.
Петроний решил наказать эфиопов-кушитов и отправился в поход против них в район верхнего Нила. Римляне впервые вторглись так далеко в глубь Африки. Вероятно, они достигли примерно тех же районов, в которых за 500 лет до них побывали персы под предводительством Камбиза. Первоначально Петроний, видимо, намеревался отодвинуть границу Римской империи дальше на юг, но, встретив в Северной Эфиопии весьма негостеприимные области, отказался от своего плана. Поэтому позднее, как и в древности, Элефантина (у Асуана) оставалась аванпостом Египта и Римской империи на границе с Эфиопией. Элефантина великолепно подходила для этой роли, ибо здесь начиналась судоходная часть Нила. Впрочем, со времен Петрония еще дальше к югу, в стране блеммиев, в Премнисе (Ибрим) длительное время стоял пограничный римский гарнизон, неоднократно упоминавшийся в литературных источниках».[1172]
Ныне кушитов не смешивают с эфиопами, численность которых превышает 88 млн человек. Кушиты ныне проживают в Восточной Африке, от Восточной пустыни Египта до Северо-Восточной провинции Кении. Общая численность кушитов по данным до 2000 года свыше 30 млн человек.[1173]
Ретивость привратника может вызывать насмешку. Придворный писатель Тит Ливий три действа с калиткой сливает в одно: «После правления Нумы он запирался дважды, в первый раз в консульство Т. Манлия после окончания Первой Пунической войны, и вторично — что по желанию богов довелось нам увидеть в наше время — после Актийской войны, когда император Цезарь Август установил мир на суше и на море».[1174]
Действия Гая Осьмушки с воротами Януса были для современников необычными, из ряда вон выходящими, неслыханными. Постаревший Август также считает их особо важными.
Закрытие Октавианом ворот Януса это громкое открытие ворот в Рим для эмигрантов и невозвращенцев. На это надеялся Фурин. Но невозвращенцы не возвращались.
Для римлян обряд с дырой Януса не был предметом для баловства. Вот как пишет о нем Вергилий, придумывая римлянам национальный эпос:
Есть обычай один в Гесперийском Лации; прежде
Свято его блюли города альбанцев, а ныне
Рим державный блюдет, начиная Марсовы брани,
Гетам ли он готовит войну и плачевную участь,
В грозный идет ли поход на гиркан, арабов иль индов,
Шлет ли войска навстречу заре, чтоб значки легионов
Римских отнять у парфян. Почитают все как святыню
Двери двойные войны, перед Марсом яростным в страхе;
На сто засовов они из железа и меди надежно
Заперты, и ни на миг не отходит бдительный Янус.
Но коль в сенате отцы порешат, что война неизбежна,
Консул тогда, облачен по-габински надетою тогой
И квиринальским плащом, отворяет скрипучие створы,
Граждан на битву зовет, и за ним идут они следом,
В хриплые трубы трубят, одобренье свое изъявляя.
Должен был бы Латин, объявляя войну энеадам,
Мрачную дверь отворить, соблюдая тот же обычай,-
Но погнушался отец совершить обряд ненавистный,
Скрылся во мраке дворца, роковых не коснувшись запоров.
Тут слетела с небес царица богов и толкнула
Створы своею рукой; неподатливый шип повернулся,
Прочный сломался засов — и двери войны распахнулись.[1175]
Нам неизвестна дата открытия ворот царицей богов, супругой Юпитера Юноной. Однако Вергилий пишет о вмешательстве женщины в мужской обряд до своей смерти после встречи с Августом в Греции в 19 г. до н. э. До 2 г. до н. э. ворота были открыты. То есть, Рим воевал (Может быть отъезд Вергилия был неудачной попыткой бегства?). Посольство серов и индов в 20 г. до н. э. посетило Рим при открытых воротах Януса. Значит это было посольство союзников, не врагов?
Своими играми в закрытие-открытие врат Януса в Риме Гай Фурин превратил для невозвращенцев их дырку в ярмо (iugum) Януса. Похожее случалось и раньше, о чем рассказал Тит Ливий:
«В этих сетованиях застал их роковой час бесчестия, когда суждено было изведать такое, что превзошло самые мрачные их ожидания. Для начала римлянам приказали безоружными и раздетыми выйти за вал, и в первую очередь были выданы и взяты под стражу заложники; потом ликторам приказали покинуть консулов и с консулов сорвали их облачение. У тех самых воинов, которые только что готовы были с проклятьями отдать консулов на растерзание, зрелище это вызвало такую жалость, что, позабыв о собственном положеньи, все, словно ужасом охваченные, отворачивались, дабы не видеть, как поругано столь высокое достоинство.
Консулов, чуть не нагих, первыми прогнали под ярмом,[1176] затем тому же бесчестию подвергся каждый военачальник в порядке старшинства и, наконец, один за другим все легионы. Вокруг, осыпая римлян бранью и насмешками, стояли вооруженные враги и даже замахивались то и дело мечами, а если кто не выражал своим видом должной униженности, то оскорбленные победители наносили им удары и убивали. Так и провели их под ярмом, причем на глазах врагов, что было, пожалуй, самым мучительным. Хотя, выбравшись из ущелья, римляне, словно выходцы из преисподней, казалось, впервые увидели белый свет, но и самый свет для взиравших на свое столь опозоренное войско был чернее мрака смерти. Вот почему, хотя еще засветло можно было добраться до Капуи, римляне, не надеявшиеся на верность союзников и к тому же их стыдившиеся, не доходя до Капуи, легли, как были, у дороги на голую землю. Когда весть о том достигла Капуи, естественное сочувствие к союзникам взяло верх над присущим кампанцам высокомерием. Они тотчас посылают консулам знаки их достоинства, фаски и ликторов и не скупятся на оружие, коней, одежду и продовольствие для воинов. Когда же римляне приблизились к Капуе, навстречу им вышел весь сенат и весь народ и было сделано все, что от частных лиц и от государства требуют законы гостеприимства. Однако ни радушие союзников, ни их приветливое обращение, ни ласковые речи не могли заставить римлян не то что слово проронить, но и глаза поднять и взглянуть в лицо утешавшим их друзьям, — настолько стыд вкупе с унынием понуждал их избегать и разговоров, и людского общества. На другой день, когда знатные юноши, посланные сопровождать тронувшихся в путь римлян до границ Кампании, возвратились и были призваны в курию, то на расспросы старших они отвечали, что римляне показались им еще более подавленными и еще более павшими духом; шли они в таком полном безмолвии, словно это шествие немых; сокрушился былой дух римлян, вместе с оружием они лишились и мужества; на приветствия они не откликаются, на вопросы не отвечают, никто не смеет рта раскрыть от стыда, будто все еще несут они на шее то ярмо, под которым их прогнали; а самниты, дескать, добились победы не только славной, но и прочной, ибо взяли в плен даже не Рим, как некогда галлы, но доблесть и отвагу римлян, а эта победа куда блистательней.
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 154; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!