Сцена 3. Наступление на Сомме
Битва (ИЛИ, если выражаться стратегически более аккуратно, серия частных наступлений франко-британских армий) в Пикардии, начавшаяся 1 июля 1916 года, потребовала участия всех сил британцев на Западном фронте и той части сил французов, которая оказалась налицо после изнурительного напряжения и тягот долгого оборонительного «сражения» под Верденом. Кампания эта стала славой и вместе с тем кладбищем «армии Китченера» — тех граждан-добровольцев, которые, немедленно отозвавшись на клич, раздавшийся в 1914 году, образовали первую национальную британскую армию.
Наступление на Сомме берет свое начало от конференции союзного командования, состоявшейся 5 декабря 1915 года в Шантильи. Жоффр, оценивая обстановку, утверждал, что осенние наступления в Шампани и Артуа (включая Лоос) привели к «блестящим тактическим результатам», и приписывал плохой погоде, а частично временной нехватке боеприпасов, то обстоятельство, что не удалось развить этот тактический успех в стратегический.
Самым важным для успеха предстоявшей операции было требование, чтобы «главное командование не имело никаких опасений в отношении боеприпасов», поэтому операция не могла быть предпринята раньше, чем через три месяца. В начале февраля Жоффр пришел к заключению, что срок операции должен быть еще отложен, так как важно было, чтобы русские одновременно начали атаку и чтобы соответствующее участие в ней приняли также британцы со своими вновь организованными армиями. На совещании с Хейгом Жоффр изложил свою точку зрения, говоря, что широкий фронт наступления — ключ к успеху. Для этого он хотел совместного наступления французов и британцев «bras dessus bras dessous» [79], чтобы фронт атаки одного из союзников продолжал фронт другого. Жоффр намечал наступление французов 40 дивизиями на фронте в 25 миль, от Лассиньи до Соммы, а британцев — дальше к Гебютерну примерно 25 дивизиями на фронте в 14 миль.
|
|
|
Британская официальная история отмечает, что решение Жоффра начать наступление в секторе, который «мог рассматриваться как самый укрепленный» на всем Западном фронте, «возможно, было связано исключительно с надеждой на участие британских войск. Прочие резоны, двигавшие генералом Жоффром, едва ли можно постичь». Даже Фош, обычно не склонный обращать внимание на тактические трудности, охарактеризовал выбранный сектор как стратегически тупиковый. Хейг предпочел бы провести атаку во Фландрии (на том самом месте, где он сделал это в 1917 году), подкрепив удар высадкой на бельгийском побережье.
В последующей дискуссии Жоффр непрестанно нажимал на британцев, требуя, чтобы они провели подготовительную атаку севернее Соммы и во взаимодействии с французами и бельгийцами между Ипром и бельгийским побережьем, чтобы, вклинившись здесь, сковать резервы противника и этим облегчить проведение главного франко-британского удара. Хейг предпочитал организовать один мощный удар, использовав для него все имевшиеся силы и развив его тогда, когда все для этого будет полностью готово.
|
|
|
Хотя точка зрения Хейга оправдывалась неполнотой его ресурсов и бесплодностью таких же подготовительных атак прошлой осенью, критик должен признать, что на стороне Жоффра был опыт истории и что опыт войны должен был показать всю тщетность решительных наступлений, пока резервы противника не отвлечены демонстрацией на каком-либо другом направлении. Но если Хейг сдался, неохотно уступив давлению Жоффра и внеся при этом свои изменения, он был безусловно прав, отстаивая свою точку зрения, что любое подготовительное наступление, чтобы отвечать поставленным ему целям, должно предшествовать главному на десяток дней, но не больше.
Он считал, что британцы могли бы организовать одну такую атаку, если французы организуют другую. Но эта идея не вдохновила Жоффра, который, по словам Пуанкаре, теперь «держал в уме войну на истощение, которая должна в основном вестись нашими союзниками — Англией, Россией и Италией». Поэтому обсуждения продолжились. Забавно отметить, что британский Генштаб относился к ситуации следующим образом: «Британская армия готова нести свою долю трудностей, но мы не можем справиться с политическими деятелями, которые являются нашими самыми большими врагами после немцев».
|
|
|
В конечном счете на конференции 14 февраля было достигнуто соглашение, по которому Хейг принимал план Жоффра, предусматривавший наступление на Сомме, назначенное на 1 июля, в то время как Жоффр согласился с его требованием организовать предварительные наступления.
В результате этой отсрочкой наступления союзники уступили инициативу германцам, и атака Вердена с 21 февраля и дальше помешала всем планам союзников и их кампании 1916 года.
22 февраля Жоффр вновь стал требовать, чтобы британцы немедленно развили подготовительные атаки и заняли более широкий участок фронта: Хейг не считал себя в состоянии исполнить первое требование Жоффра, и до июльской атаки никаких действий предпринято не было. Чтобы удовлетворить второе требование, он поспешил сменить французскую 10-ю армию, стоявшую у Арраса и зажатую между 1-й и 3-й армиями Хейга. 3-я армия Алленби передвинулась к северу, а вновь организованная 4-я армия под начальством Раулинсона взяла на себя защиту фронта между Марикуром и Гебютерном. Британцы теперь занимали непрерывный фронт от Ипра почти до самой Соммы.
|
|
|
Поскольку французы истощали свои силы под Верденом, постольку рассеивалась как дым их доля участия в плане наступления на Сомме. В конечном счете фронт их атаки сократился с 25 миль до 8, а силы — с 40 дивизий до 16, из которых 1 июля атаковало только 5. С этого времени британцам пришлось взвалить всю тяжесть кампании на Западном фронте на свои плечи, и уже одно это сделало 1 июля 1916 года новой вехой в истории войны.
Остается вопросом, насколько оперативные стремления Хейга были ограничены этим уменьшением ресурсов и его материальными возможностями. Его приказы больше уже не ставили неограниченных целей, как в боях у Лооса и в Шампани, не предвидели они также быстрого прорыва, который затем оказывался миражом. Хейг набросал даже план для переброски в случае полного поражения своей резервной армии на север к Ипру. Но по-видимому, он не предвидел случая, когда частичный успех перемежается с частичным поражением, — обычно же это наиболее распространенное явление на войне. Именно отсутствие такой гибкости помешало выполнению плана Хейга при проведении его в жизнь.
Возможно, что план страдал и от отсутствия реализма: во-первых, британское командование питало «умеренные» надежды прорвать фронт германцев между Марикуром и Серром, во-вторых, оно хотело овладеть высотами между Бапомом и Жинши, причем одновременно французы захватывали высоты у Сайли и Ранкур; в-третьих, зайдя слева, свернуть фланг германцев вплоть до Арраса, расширив этим прорыв. Для этой цели все имевшиеся части, включая конницу, должны были быть брошены вперед в северном направлении с линии Бапом — Миромон, а удар объединенными силами проводился против германского фронта юго-западнее Арраса. В-четвертых, рассчитывали на переход в общее наступление на Камбрэ — Дуэ.
Что за контраст между намерениями и претворением их в жизнь!
В стратегическом отношении план был задуман хорошо, и Хейг был прав, заглядывая так далеко вперед. Но при этом он, видимо, потерял способность решить ближайшие задачи. Самая уверенность в таких далеких возможностях говорит о неумении оценить действительную обстановку. В основе этого плана была заложена нереальность, так как он, отбрасывая старое и вечно новое преимущество — внезапность, не пытался ничего выдвинуть взамен.
Главная атака на 15-мильном фронте между Марикуром и Серром была поручена 4-й армии Раулинсона, состоявшей из 18 дивизий. Из них 11 должны были повести атаку, а 5 остаться в ближнем резерве. В армейском резерве имелось всего 2 пехотных дивизии и 3 кавалерийских дивизии. Дополнительно Хейг передавал в распоряжение Раулинсона для развития успеха две кавалерийские дивизии под командованием Гуфа вместе с прибывающим за ними корпусом в две дивизии. В районе боя размещены были корпус в составе 3 дивизий и штаб резервной армии с командующим, причем эта группа считалась резервом главного командования. Две дивизии 3-й армии должны были провести вспомогательную атаку на участке фронта у Оммекура. Всего было сосредоточено 1537 орудий, из них 467 тяжелых.
В среднем одно орудие приходилось на каждые 20 ярдов фронта. Для того времени это являлось большим достижением — хотя последующим массированием артиллерии рекорд этот был далеко превзойден. Мощь артиллерии была такой же, как мощь германской артиллерии при крупном прорыве на Дунайце — но нельзя было сравнивать силу укреплений русского фронта год тому назад с сетью проволоки и окопов на фронте реки Соммы. Другим ярким контрастом являлось то, что у французов было 900 тяжелых орудий, а британцы, атакуя на более широком фронте, имели меньше половины этого числа — одно на 57 метров фронта.
Британская официальная история отмечает: «Главная задача союзников фактически состояла в штурме крепости. Согласно историческому опыту и прецедентам, здесь должна была присутствовать главная атака самыми крупными силами (или в самом слабом месте), несколько вспомогательных ударов на второстепенных участках — которые сами по себе должны были являться достаточно сильными, чтобы поддержать основную атаку, — и ложные атаки». Вместо этого распределение сил было столь же равномерным, сколько стереотипны оказались методы атак. Артиллерия, в любом случае недостаточная, была равномерно размазана по всей линии фронта. Почему же так произошло, что стало причиной подобной слепоты Главной квартиры? Причины имели еще довоенную основу. «Следует признать, что задачи войны, которая носила бы в значительной мере осадный характер и требовала высокой концентрации артиллерии, необходимой для атаки мощных фортификационных сооружений, никогда не изучались Генеральным штабом на практике. Под влиянием генерала Г. Г. Уилсона (позднее сэр Генри Уилсон) имело место следование французским представлениям о природе будущей войны. Практически игнорировалась вся полученная от разведывательной службы информация о приготовлениях немцев и методах, отрабатывавшихся ими на маневрах».
Для того, чтобы понять проблему и развитие этого боя, необходимо вначале кратко описать местность этого театра военных действий. Во многих сражениях на Западном фронте топография имела исключительное значение и сильно влияла на сознание борющихся сторон. От Перонна, где Сомма под прямым углом заворачивает на юг, в северо-западном направлении тянется ряд холмов. Холмы эти образуют водораздел между Соммой и бассейнами рек Скарпы и Шельды. Этот хребет, прорезанный естественной долиной маленькой речки Анкр, был в руках германцев с октября 1914 года — со времени знаменитого «бега к морю». Хребет этот позволял противнику господствовать над окружавшей местностью и просматривать как позицию союзников, так и местность в ее тылу. В первый год этот недостаток не имел большого значения, ибо, когда британские гости сменили здесь в июле 1915 года французов, фронт выглядел здесь так мирно и настроения были столь миролюбивы, что это даже ошеломляло людей, привыкших к не прекращавшимся стычкам под Ипром или Ла-Бассе.
Донесения гласят, что на некоторых участках солдаты союзников уходили dejeuner [80] в деревни сразу позади линии фронта, почти не тронутые войной. В окопах оставались только часовые. В одной деревушке, оказавшейся на «ничьей земле», каждую ночь враждующими сторонами соблюдалась полюбовная очередь на право переночевать с удобствами. Я сам могу поручиться за достоверность того, что в первые месяцы после занятия британцами этого фронта батальоны могли без всяких помех проводить занятия (учения) в поле, на виду у германских позиций. А шесть месяцев спустя точно там же биваки, расположенные в нескольких километрах за линией фронта, обстреливались постоянным артиллерийским огнем.
Политика французов в этом году (за исключением, конечно, активных столкновений) руководствовалась мудрым изречением: «Живи и жить давай другим». Оглядываясь на прошлое, можно с уверенностью сказать, что политика эта была разумнее политики британцев — беспрестанного «подливания масла в огонь» (беспокойства противника). Ибо в тех случаях, когда позиция германцев позволяла им господствовать над местностью и они обладали превосходством в средствах и боеприпасах, такая тактика изнуряла британские войска сильнее, чем войска противника, так что в конечном счете «измор» оказывался не там, где было желательно. Вдобавок такой тактикой англичане вынуждали германцев укреплять их систему обороны, искусственно развивая естественные преимущества позиции, в результате чего наступление вместо сравнительно слабой сети обороны, существовавшей осенью 1915 года, наталкивалось на почти непреодолимую крепость.
Мазефильд в своей книге «Старая линия фронта» удачно и точно описывает эту обстановку:
«Почти на каждом участке этого старого фронта наши бойцы, двигаясь в атаку, вынуждены были карабкаться в гору… Противник обладал великолепными средствами наблюдения — наблюдательными вышками, дававшими прекрасный далекий обзор и связанное с этим чувство превосходства. Наши бойцы находились совсем внизу, и взорам их открывался только ряд оплотов обороны противника — холмы, возвышавшиеся прямо над ними и с каждым днем все сильнее и сильнее укреплявшиеся».
В настоящее время хаотическое запустение и разорение, которое когда-то было ареной боев на Сомме, прошло. Хотя Мазефильд переоценивает фактор времени, инстинкт его верен. Он говорит, что когда:
«Окопы сравняются, и по ним пройдется плуг, местность потеряет вид войны. Одно лето с его цветением скроет большинство разрушений, которые смог сделать человек, и затем места эти, откуда начался откат противника, трудно будет отыскать даже при помощи карты».
Но если уже трудно восстановить в памяти, как эта местность выглядела во время войны, то все же и теперь большое впечатление производит крутизна подъема этого хребта и господство его над местностью. Впечатление это еще сильнее, чем в те дни, когда успех измерялся метрами, а рельеф местности осматривался бойцом, зарывшимся в землю. С артиллерийской точки зрения атака вверх по холму давала то преимущество, что окопы германцев сильнее подставлялись действию артиллерии, но со всех остальных точек зрения это являлось и физическим, и психологическим препятствием не только для атакующей пехоты.
Внезапность, трудно достигаемая, когда имеешь перед собой такую господствующую над местностью позицию, затруднялась еще и тем, что войска до сих пор не овладели искусством скрытой подготовки и маскировки. В результате сооружение новых укрытий по обоим берегам реки Анкр в феврале дало германцам первую нить к распознаванию намерений союзников. С этого времени признаки все больше и больше умножались. Фалькенгайн намечал даже попытку сорвать британское наступление, но вскоре убедился, что ему не удастся выделить для этого нужных войск.
Если обширная подготовка и не выдала британского наступления целиком, то бомбардировка, продолжавшаяся неделю, безусловно говорила о надвигавшемся штурме. Но еще раньше неосторожная речь английского министра труда Артура Гендерсона, 2 июня обратившегося с призывом к рабочим снарядных заводов, позволила германскому командованию угадать намерение союзников перейти в ближайшем будущем к активным действиям.
Единственным ограничивающим фактором было то, что Фалькенгайн, несмотря на верные предсказания и предостережения о готовящейся атаке, исходившие как от командующего 2-й армией, так и от заграничных агентов, продолжал верить, что это лишь прелюдия, введение к настоящему решающему наступлению, которое начнется севернее. Фалькенгайну казалось, вероятно, что британская подготовка слишком вызывающа, чтобы быть истинной. В соответствии с этим он задерживал подкрепления. Только 5 июля он убедился, что Хейг действительно выбрал ареной своих действий Сомму. За этот промежуток времени он успел отстранить от должности начальника штаба 2-й армии — за то, что тот справедливо требовал «все больше и больше».
Расхождение во взглядах среди немецкого командования дало британцам шанс, которого они лишились из-за расхождения во мнениях своего собственного командования. Степень этих разногласий и их последствия стали известны только в последние годы. Наступление продолжалось всего несколько недель, когда официально вдохновленные апологеты уже начали распространять рассказы о том, что Хейг всегда стремился к кампании на истощение и не мечтал о «прорыве». Эта версия рьяно отстаивалась в течение многих лет после войны; она представляет собой одно из самых продуманных искажений исторической правды, какое знает мир. «Дымовая завеса», состоящая из частиц бессовестно перетасованной истины, была наконец рассеяна с публикацией официальной истории в 1932 году.
Из этой публикации видно, что Жоффр только рассматривал возможность битвы на истощение, и Раулинсон склонялся к той же точке зрения, в то время как Хейг, являясь посредником, стремился к прорыву и верил в него. Его решение определило цель Британии. Но сомнения Раулинсона привели к тому, что британский план стал компромиссом разных методов, что сделало его практически непригодным для достижения любой цели. Из-за своих «сравнительно небольших ресурсов» в артиллерии и глубины германских позиций Раулинсон предпочел длительную артподготовку и наступление в несколько этапов. Первое неизбежно снижало шансы на неожиданность, которая наилучшим способом могла скомпенсировать недостаток ресурсов, в то время как второе стало препятствием для развития любых достигнутых успехов, давая противнику время восстановить целостность обороны и подтянуть резервы.
Хейг правильно понимал эту проблему и также склонялся к короткой бомбардировке; но, похоже, будучи кавалеристом с нетехническим складом ума, он пренебрег проблемой ликвидации проволочных заграждений, которые закрывали подход к позиции противника. После обсуждения Раулинсону разрешили его долгую бомбардировку — но ему было приказано одним залпом накрыть часть второй немецкой позиции вместе с первой.
Официальная история, показывая, что прорыв едва ли имел бы решающее значение, и даже предполагая, что тот просто создал бы опасный выступ, подразумевает, что этот прорыв был возможен. Но не так, как он был предпринят. Нацелившись на прорыв, Хейг фактически полагался на единственное средство — в котором он был, по всеобщему мнению, слишком ограничен. Его специалист по артиллерии сказал ему, что он чересчур «растягивает» свою артиллерию. Раулинсон «выразил опасение», что он «просит слишком большую часть» доступных войск, что его огневая мощь будет слишком размазана для оказания нужного эффекта и что попытка откусить кусок от второй позиции будет «авантюрой». Тем не менее именно для этой авантюры Хейг решил задействовать своих командиров и их людей.
По мере того, как день сражения приближался, Хейг выказывал «растущий оптимизм», хотя французские ресурсы и, следовательно, доля их участия неуклонно сокращались из-за утечки под Верден. Возможно, еще более примечательным является то, как его основные подчиненные присоединились к этому оптимистическому хору и пели так громко, словно хотели заглушить свои собственные сомнения, возникшие у них во время хладнокровного рассмотрения этой проблемы. Они не просто уступили мнению Хейга, они разделили его. Большей лояльности и быть не могло.
«Неофициально» Раулинсон «был убежден, что они [распоряжения Хейга] были основаны на ложных посылках и преувеличенном оптимизме». Тем не менее, он «внушал на всех конференциях и в других случаях… „что после бомбардировки в области, охваченной ею, ничто не уцелеет“ а пехоте останется только прийти и вступить во владение». Это текущий оптимизм был принят и его подчиненными, в результате чего даже после того, как бомбардировка оказалась неэффективной, батальонам, «которые сообщали, что вражеские пулеметы не подавлены, люди из дивизий отвечали, что они слишком пугливы». Ужасные слова для официальной истории, поскольку сказаны они были людьми, готовыми платить жизнью за такое пренебрежение своими словами!
Из-за своих катастрофических последствий причины этого фантастического оптимизма требуют более подробного анализа. В отношении некоторых офицеров в значительной степени — и, возможно, большинства офицеров в некоторой степени, — это могла быть забота о своих личных интересах. Говоря беспристрастно, это нельзя поставить в особенный упрек солдатам, поскольку в любой профессии, предполагающей пожизненную карьеру, человеку свойственно следовать командам, отданным свыше.[81] Но более общей причиной, пожалуй, был именно самообман. В некоторых случаях он, возможно, имел причиной смутную идею лояльности — «слепой лояльности» — которую поощряла военная система XIX века; даже здесь инструкции 4-й армии, в которых было упущено так много тактических моментов чрезвычайной важности, прилагали все усилия, чтобы особо подчеркнуть, что «вся критика со стороны подчиненных… приказов, полученных от вышестоящей власти, в конечном счете скажется на самих критиках…» Но в других случаях оптимизм был настолько жизнерадостным, что не нуждался в инициации свыше. Поэтому когда Хейг, тревожась о недостаточной готовности одного из армейских корпусов, направил туда генерала Чартериса с правом отменить приказ о наступлении, «поскольку у него было мало шансов на полный успех», его эмиссар обнаружил, что командир «более чем доволен» и восторженно сообщает, что он чувствует себя «как Наполеон перед битвой при Аустерлице». В итоге Чартерис уступил его желанию, хотя и «вернулся обратно, полный мрачных предчувствий».
Официальная история наводит на мысль, что истоки этого рокового оптимизма среди высшего командования могут быть связаны с поразительной неспособностью понять главный урок предшествующих событий — урок, который давно уже усвоило большинство полковых солдат. «Неудачи прошлого объясняются иными причинами, нежели активным использованием пулеметов противником и его научно спланированной обороной». Подобное экспертное «рассуждение», безусловно, является одним из самых примечательных зафиксированных в истории случаев, когда за деревьями не был замечен лес.
С рациональной точки зрения предположение, что в результате бомбардировки в противоположных окопах никого не останется в живых, кажется совершенно необъяснимым. Ибо, помимо изначальных сомнений Раулинсона, имеется и тот факт, что он сам равномерно растянул по фронту свою ограниченную артиллерию «без оглядки на силу и важность той или иной части», в результате чего «огонь неизбежно был настолько рассеян, что многие опорные пункты и пулеметные посты так и не были им затронуты». Кроме того, большая часть доступных тяжелых орудий была устаревшего образца и малой дальности стрельбы, в то время как значительная часть боеприпасов оказалась некондиционнной. Таким образом, снаряды не могли проникнуть в блиндажи, в которых укрывались, пережидая обстрел, немецкие пулеметчики. Но только исходя из предположения о потенциально подавляющем эффекте бомбардировки, мы можем полностью понять тактику, принятую британским командованием. Вряд ли можно поверить, что кто-то, обладая крупицей здравого смысла или хотя бы каким-то пониманием предшествующих событий, повел бы войска в атаку таким способом, если бы не был опьянен уверенностью в действенности бомбардировки. Этот способ определенно представляет собой наглядный пример предельного отрыва от реальности.
Официальная история продолжает: «В начале обсуждения Хейг заявил, что корпус не будет атаковать, пока их командиры не посчитают, что оборона противника достаточно разрушена; но похоже, что впоследствии это условие было отброшено». Эта небрежность в поддержании условий, необходимых для всей войны, особенно осады, представляет собой еще один удивительный факт. И в этом тоже заключается вина командующего кампанией.
Ради справедливости стоит отметить меру предосторожности, которую можно считать неким оправданием — или то, что могло стать таковой мерой. Хейг заранее предложил, что прежде чем пехота будет массово пущена в дело, результаты бомбардировки и состояние защиты следует проверить, отправив вперед разведывательные патрули или небольшие группы, подобные тем, что немцы использовали под Верденом. Но это предложение было «отклонено его командирами».
Было ли что-нибудь, что могло привести к благополучному исходу или, по крайней, мере уменьшить жертвы? Да — если бы британская пехота смогла добраться до траншей противника до того, как защитники откроют огонь. Этого можно было достичь двумя способами. Солдатам следовало преодолеть расстояние до врага, прежде чем он мог увидеть их, чтобы открыть огонь, или прежде чем он изготовиться к стрельбе. Без тумана, природного или искусственного, единственный шанс первого подхода заключался в нападении в темноте или в тусклом предрассветном свете. Мы знаем, что «некоторые командиры… хотели, чтобы нападение было произведено по крайней мере при первых лучах, прежде чем вражеские пулеметчики смогут увидеть свою добычу». Нам говорят, что «Раулинсон сам принял» это предложение «и добился согласия от своих французских соседей». Но они удвоили количество его тяжелых орудий и хотели хорошего наблюдения за ними. Поэтому он согласился на более поздний час, хотя и, очевидно, с некоторым опасением.
Остается вопрос, могла ли британская пехота пересечь нейтральную полосу до того, как начнется заградительный огонь? Это была гонка со смертью — величайшая из таких гонок, в которой на первом этапе участвовало почти 60 000 человек. И эта гонка была безнадежно проиграна. Вся масса, состоящая из плотных человеческих волн, должна была стартовать одновременно, не подозревая о том, что бомбардировка действительно парализовала сопротивление. Согласно указаниям командования 4-й армии эти волны должны были наступать с постоянной скоростью, симметрично выровненными, подобно рядам кеглей, готовых к тому, чтобы опрокинуться. «Необходимость пересечения нейтральной полосы в хорошем темпе, чтобы добраться до бруствера до того, как до него доберется враг, не была упомянута». Но сделать это было невозможно физически, и самым тяжелым препятствием из всех стало то, что «пехотинцы были нагружены столь тяжело, что не могли передвигаться быстрее, чем шагом». Каждый человек нес на себе около 66 фунтов — более половины массы своего тела, «что мешало им выбраться из траншеи и делало невозможным передвижение более быстрое, чем неспешная прогулка, и не давало возможности быстро встать и лечь». Даже армейские мулы, пресловутые естественные вьючные животные, предназначены для перевозки только трети от своего веса!
«Гонка» была проиграна еще до того, как она началась, а бой вскоре после этого. Заградительный огонь продолжался, пехота не могла идти дальше, артиллерийский огонь не удавалось возобновить, и пехотные подкрепления были оттеснены туда, где пехота не могла продолжать действовать — вот трагическая череда ошибок.
Бомбардировка началась 24 июня. Атака была намечена на 29 июня, но затем отложена до 1 июля из-за испортившейся погоды. Эта отсрочка, сделанная по просьбе французов, не только была совмещена с растягиванием боеприпасов на более долгий период и с уменьшением насыщенности огня. Она вызывала также большее изнурение и большее напряжение ударных частей, поднятых уже для атаки, но ждавших ее еще 48 часов, скучившись в окопах, при утомительном грохоте огня своей артиллерии и потерях, наносимых огнем противника. Условия эти ухудшались проливным дождем, буквально затопившим окопы.
1 июля уже рассвет обещал томительный зной. К 7 часам утра бомбардировка достигла своего апогея. Получасом позднее пехота выступила из окопов. Но прежде чем германские окопы были вообще достигнуты, тысячи британцев усеяли своими телами нейтральную полосу. Ведь их противником были германцы 1916 года, в большинстве своем — упорные и искусные бойцы. Снаряды сравнивали с землей их окопы, но они укрывались в убежищах или воронках, а затем, когда огневой вал продвигался дальше, вытаскивали свои пулеметы и обрушивали стальной град на слишком плотные волны атакующих.
1916 год знаменателен как год, когда искусство пехотной атаки упало наиболее низко. Из-за формализма военных и отсутствия возможности к маневру на поле боя он возродил боевые порядки, которые более соответствовали XVIII веку. Батальоны атаковали четырьмя или восемью волнами, каждая на расстоянии не более сотни ярдов от другой. Люди в каждой волне шли плечом к плечу, в симметричном и хорошо выдержанном равнении. Их учили наступать спокойно во весь рост, медленным шагом, держа винтовки наперевес — то есть именно так, чтобы было как можно удобнее целиться противнику. Это стало полным подражание пехотным «автоматам» времен Фридриха — с той лишь разницей, что наступление велось уже не против ружей, обладающих эффективной дальностью огня не более чем в сотню шагов.
Поэтому не удивительно, что к ночи 1 июля многие батальоны не насчитывали и сотни бойцов. Хейг приказал применять методы действий германцев под Верденом: перед тем, как главная масса пехоты попадет под удар, сильные дозоры должны нащупывать пути и проверять результаты артиллерийской подготовки. Но начальник его штаба Киггель, несмотря на это распоряжение, все равно приказал наступать «волнами». И лишь когда эти волны разбились об огонь противника, британцы получили возможность атаковать.
Дело в том, что человеческая природа и первобытные инстинкты восстали против указанной выше тактики. Наиболее предприимчивые и менее запуганные бойцы, уцелевшие во время этой передряги, стали образовывать маленькие группки. Обычно каждой такой группкой руководил случайный командир. И группки эти пробирались вперед короткими скачками, переползая от одной воронки к другой, прокрадываясь мимо пулеметов противника и обтекая их, часто проникая таким образом даже на значительную глубину и неся сравнительно небольшие потери. Но в результате во многих местах оказались оставлены неподавленные группы противника и пулеметные гнезда. Под их огнем тяжко расплачивались подкрепления, выступавшие в прежних плотных построениях.
В конечном счете, за исключением южного сектора боя, силы наступающих постепенно уменьшались, пока атака наконец не захлебнулась совсем.
Фрикур — центр правого фланга наступления — стал поворотным пунктом как атаки на этом участке, так и успеха в этот день. Французы южнее Соммы и севернее ее, вплоть до Марикура, овладели всеми объектами атаки, понеся небольшие потери. Успехом этим они были обязаны отчасти своей более гибкой тактике и более мощному сосредоточению артиллерии, а отчасти меньшей силе германской обороны. Наконец, определенную роль сыграла здесь и тактическая внезапность, так как германцы ожидали атаки только на британском фронте.
Между Марикуром и Фрикуром британский XIII корпус (30-я и 18-я дивизии), хотя и со значительными потерями, тоже достиг поставленных ему целей, захватив Монтобан. Слева от него XV корпус частично выполнил свою задачу, ликвидировав сопротивление противника в лесу и деревне Фрикур. 7-я дивизия свернула один фланг, захватив Маметц, а на другом фланге 21-я дивизия проникла вглубь германской позиции на полмили, удержавшись на узкой полоске земли, причем оба ее фланга были обнажены до тех пор, пока на следующий день не пал Фрикур.
Но 21-я дивизия была последней, отметившей предел успеха. Севернее же все завершилось поражением — причем поражением, в котором британцы понесли потери, не превзойденные ни в один из других дней войны. Большое значение при этом сыграло то, что здесь ширина нейтральной полосы была больше. 34-я дивизия (III корпус) наступала мимо Ла-Буассель к Контальмезону, но ей пришлось отойти назад, так как ее фланг попал под жестокий фланкирующий огонь со стороны Овиллера, против которого тщетно разбивались волны атаковавших частей 8-й дивизии. Севернее X корпуса (32-я и 36-я дивизии), британцам также удалось проникнуть на некоторое расстояние вглубь позиции противника. Часть 36-й Ольстерской дивизии достигла даже Гранкура, но поддержкам не удалось продвинуться вперед; передовые части оказались отрезаны от них, и когда спустилась ночь, в руках ольстерцев оставались лишь небольшая часть германских окопов близ Тьепваля.
Атака VIII корпуса (29-й, 4-й и 31-й дивизий) на левом фланге была совершенно отражена — и значительно быстрее, хотя и здесь несколько изолированных групп просочились вплоть до Бомон-Гамеля и Серра.
Неудача с подведением мины под позиции противника привела к использованию тяжелой артиллерии, открывшей огонь за десять минут перед атакой пехоты — с фатальным исходом. Что же касается вспомогательного удара VII корпуса у Жоммкура, то неудача 46-й дивизии свела на нет весь успех, достигнутый 56-й дивизией, в то время как тяжелые жертвы, понесенные корпусом в целом, оказались бессмысленными на фоне провала главного наступления.
Количество пленных, прошедшее в этот день через корпуса, до некоторой степени является показателем достигнутого вначале сравнительного успеха: XIII корпус (Конгрев) — 934 пленных; XV корпус (Хорн) — 517 пленных; III корпус (Пюлтени) — 32 пленных; X корпус (Морланд) — 478 пленных; VIII корпус (Хантер-Уэстон) — 22 пленных. Числа эти демонстрируют, что на севере X корпус проник глубоко в расположение противника, хотя 36-я дивизия была вынуждена позднее выпустить из своих рук захваченную местность из-за поражения и отхода соседей на обоих ее флангах. Для сравнения — французы захватили 4000 пленных сравнительно небольшой ценой.
Наступление их XX корпуса рядом с британцами началась под прикрытием речного тумана, позволившего пересечь нейтральную полосу, и быстро захлестнуло первую линию немецкой обороны. Французы хотели продолжить движение дальше, но вынуждены были остановиться, поскольку их британские соседи сдержали свое наступление в соответствии с приказами вышестоящего командования. Французские атаки южнее Соммы двумя дивизиями Колониального корпуса и одного дивизией из XXXV корпуса также достигли успеха благодаря их полной неожиданности. В итоге наступление французов не только достигло всех своих целей, но и смогло продвинуться до второго рубежа германской обороны.
Для французов, которые понесли в этот день незначительные потери, 1 июля может считаться победой. Но главный удар проводился британцами, и германцы могут справедливо заявлять свои претензии на успех, так как, имея налицо всего шесть дивизий, то есть по грубым прикидкам, только по одному полку на каждый британский дивизионный сектор, они потеряли от действия 13 британских дивизий только 1983 человек пленными и узкую полоску местности.
Воздушные замки, преждевременно построенные, развеялись в прах. Месяцы долгой подготовки и работы дали лишь горькие плоды. Хотя 1 июля и оказалось военным поражением, но вместе с тем оно стало героическим эпосом — и, что еще важнее, доказало высокое моральное качество новых британских армий. Принеся великую жертву войне, они подверглись наиболее жестокому и кровавому испытанию, но вышли из него не потрясенными. Эти бывшие штатские выдерживали такой процент потерь, который не в состоянии была вынести ни одна профессиональная армия прошлых войн, не потеряв при этом своей боеспособности. И они продолжали в течение пяти месяцев столь же ожесточенную и тяжелую борьбу. Опыт усовершенствовал их тактику действий, руководство высшего командования улучшилось, но ничто из последующих подвигов не могло превзойти высокий моральный уровень, показанный этими войсками 1 июля.
«В течение всего этого дня маленькие группки британцев выходили из залитых кровью окопов и двигались по нейтральной земле. Не все они успевали достичь окопов врага, многие же вообще так и не пересекли этой безобидной зеленой лужайки, многие погибли на проволоке врага, многим пришлось вернуться назад. Некоторым же удавалось добраться до цели; они продвигались дальше и теснили противника от одного рубежа к другому, пока сражение на Сомме не закончилось отступлением противника».
Это отступление все же заставило себя ждать долго. И когда враг наконец отошел, это произошло в такое время, что скорее повредило атакующим, чем послужило им на пользу.
Почему Хейг упорно продолжал цепляться за Сомму даже после того, как его действия здесь приняли столь бедственный оборот, вместо того, чтобы попытать успеха на севере? Официальная история имеет «мало сомнений, что атака Мессина, столь успешно осуществленная в 1917 году, дала бы в 1916-м куда лучший шанс, чем наступление на верхней Сомме, особенно если бы проводилась одновременно с атакой на прибрежном участке». Уже 5 июня Хейг предупредил Раулинсона, что если атака 4-й армии «встретит серьезное сопротивление, он сам будет решать, останавливать или продолжать Мессинскую операцию». Опыт 1 июля это продемонстрировал. Возможно, упрямство Хейга лучше всего можно объяснить «бульдожьими» свойствами его характера. Он испытывал отвращение к такой тактике, когда в случае отказа ослабляют захват там, где почувствовалось сопротивление. Если его наступление было отражено повсюду, он мог бы перенести его севернее, к Мессину. Но, вцепившись в линию немецкого фронта, Хейг лишь сильнее сжимал свои зубы. Почему же тогда он не сжал их еще сильнее на одной, самой мягкой его части? Отчасти это объясняется туманом войны, который усиливался непредсказуемостью человеческого фактора.
Далеко от фронта вышестоящие командиры составляли отчеты, стремясь придать тусклым фактам наиболее оптимистические краски. «В первую очередь сообщалось о захвате пленных, а не о собственных тяжелых потерях». Отсутствие информации в таких условиях было естественно, но обман куда менее простителен. А тем временем возможность развития успеха на юге исчезла.
Поздно вечером 2 июля Хейг, убедившись в том, что обстановка стала критической, решил усилить атаки там, где был уже достигнут успех, а не предпринимать новый фронтальный штурм нетронутой обороны противника к северу от Овиллера. Тактический опыт последующих лет и опыт прежней истории подтверждают правильность этого решения. Единственный вопрос, который невольно напрашивается: почему успех, достигнутый на юге, не был развит более быстро? Было бы лучше, если бы часть многочисленной пехоты, усеявшей трупами ничейную землю, была сохранена и умножила собой резервы на случай такой возможности.
Но даже при том германцы оказались сильно потрясены, и если у британцев мало было резервных дивизий, то у германцев, как это показали задержки с организацией контратаки, резервов было еще меньше. Увы, 4-я армия не пыталась даже продвинуть резервы через секторы, где сопротивление противника было более слабым, и в 10 часов утра 1 июля просто приказала своим корпусам продолжать атаку «равномерно на всем фронте». К счастью, оба командира левофланговых корпусов указали на безнадежность свежей атаки без предварительной подготовки. Затем вмешался Хейг, и план был изменен. Но вмешательство это несколько запоздало. Все, что сделал Хейг, заключалось в переподчинении обоих левофланговых корпусов (X и VIII) Гауфу, не изымая их в то же время окончательно из состава 4-й армии.
Так как эти корпуса не были в состоянии вторично атаковать непоколебленную оборону, то 2 июля ничего нового не произошло. В это время XIII корпус, которому на крайнем правом фланге действительно удалось проникнуть довольно глубоко, был остановлен. Эта пассивность была тем более обидной, что во взаимодействии с французами корпус только что отбил нерешительную контратаку, проводившуюся германской дивизией, спешно подтянутой сюда от Камбрэ, — единственным резервом, который противник мог немедленно ввести в бой.
Благоприятная возможность еще раз представилась 3 июля, когда Раулинсон отдал приказ о возобновлении атак на левом фланге при одновременной атаке центра. План этот Хейг одобрил, но изменил, причем далеко не все внесенные им изменения оказались удачными. Теперь он обратил свое внимание вправо и сузил атаку, готовившуюся на следующее утро, до ударов, проводимых небольшими отрядами с целью прорвать фронт противника у Тьепваля и Овиллера. Данное изменение усилило невыгоды, связанные с отказом от единого руководства наступлением. Правда, атаки эти не выродились в слабые усилия, но и проводились они без всякого взаимодействия. В итоге атаки не привели ни к каким результатам, за исключением разве новых потерь.
Тем временем справа пехота XIII корпуса вошла в лес Бернафэ, почти не встретив никакого сопротивления, но затем была остановлена. Дальше продвинуться ей не удалось. Вследствие этого французский XX корпус, сосед XIII корпуса, также был обречен на бездеятельность. Но южнее Соммы французы овладели второй линией германских позиций и высотами, господствующими над Перонном.
Теперь Хейг мог убедиться в правильности сосредоточения всех усилий на правом фланге. Но в этом он встретил резкий отпор со стороны французов. И Жоффр и Фош — последний непосредственно руководил всеми французскими войсками, участвовавшими в этом наступлении — требовали, чтобы Хейг первым делом овладел в центре хребтом, идущим от Позье к Тьепвалю. Это должно было послужить предпосылкой к атакам справа или в секторе Лонгеваль. Возражения Хейга, что у него слишком мало боеприпасов, чтобы действительно поддержать новую атаку на всем фронте, а оборона хребта у Лонгеваля значительно слабее обороны у Тьепваля, не произвели никакого впечатления. Жоффр заявил, что, если британцы атакуют сам Лонгеваль, они потерпят поражение. Жоффр пошел так далеко, что отдал Хейгу прямой приказ атаковать в центре. На это Хейг ответил, что он отвечает перед британским правительством, и хотя готов следовать стратегии Жоффра, однако в вопросах тактики будет руководствоваться собственным мнением. Это решило вопрос.
Все же последовал долгий перерыв, пока 4-я армия снова готова была к атаке второй линии германской обороны. Перерыв этот затянулся еще больше потому, что Хейг считал необходимым до начала главного удара ликвидировать все опорные пункты и гнезда сопротивления противника, лежавшие впереди этой линии, пытаясь овладеть ими рядом непрерывных бивших в одну точку атак. В то же время X и VIII корпуса на левом фланге были окончательно изъяты из 4-й армии Раулинсона и переданы резервной армии Гауфа. Последнюю затем сделали 5-й армией, а имевшиеся в распоряжении резервы и орудия сосредоточили на фронте 4-й армии, весьма ослабленной всеми этими мероприятиями.
Таким образом в дни, непосредственно следовавшие за 1 июля, когда на южном секторе Монтобан-ля-Буассель оборона германцев была сильно поколеблена, новые атаки были незначительны и судорожны. Германцы смогли перевести дух, реорганизоваться и укрепить оборону. Передышка дала им возможность закрепиться на командующем хребте Жинши-Позье, где проходила вторая линия обороны.
Наступление британцев было чрезвычайно медленным, а лес Маметц представлял собой особо труднопреодолимое препятствие. Наступлению британцев должны были предшествовать три дня коротких атак, проводимых 38-й Уэльской дивизией. Связанная с этим задержка сама по себе должна была неблагоприятно повлиять и на главный удар. Но еще большая помеха пришла сверху.
Если британское главное командование до 1 июля отличалось излишним оптимизмом, то теперь оно, пожалуй, ударилось в обратную крайность. Все-таки удалось убедить Раулинсона, что необходимы смелые и решительные действия, раз они хотят взять укрепления германцев и остановить их работы, которые восстанавливали в тылу фронт обороны скорее, чем британцам удавалось силой проложить себе дорогу. Если бы британцы ждали, пока линия их фронта будет достаточно близко подведена ко второй линии германских окопов, чтобы тогда накоротке развить штурм, то они натолкнулись бы на преграду такой же крепости и стойкости, с какой им пришлось иметь дело 1 июля.
Раулинсон разработал план атаки и прорыва германской обороны на фронте протяжением в 4 мили, ограниченном справа лесом Дельвилль, а слева — лесом Бозентен-ле-Пети. Правый фланг Раулинсона находился в 3/4 мили от второй линии германских окопов, а между флангом и германцами находился еще важный в тактическом отношении лес Трон. К левому флангу Раулинсона полоса «ничьей земли» постепенно суживалась, так что на участке леса Маметц ширина ее была всего лишь 300 ярдов. Но лес Трон фланкировал здесь большую часть фронта наступления. Если бы остановились на простейшем решении и развили атаку только на левом фланге, то вряд ли она могла обещать успех. Опыт 1915 года показал, что атака на узком фронте против неприятеля, защищенного достаточным числом орудий, может быть вначале успешной, но затем успех этот быстро испаряется, как только орудия противника оживут и сосредоточат свой огонь по захваченному участку. Это даже облегчит им борьбу с атакой.
Вместо того, чтобы остановиться на очевиднейшем и простейшем решении, Раулинсон избрал другой путь, который, несмотря на весь связанный с ним сознательный риск, все же в действительности был более безопасен и обещал большую экономию сил.
Войска должны были ночью скрытно пересечь угрожаемую полосу нейтральной земли, а на рассвете броситься в атаку, предваряемую ураганным артиллерийским огнем продолжительностью всего лишь в несколько минут. План этот оживлял надежды на внезапность, остававшуюся без использования в течение большей части войны и успевшую покрыться ржавчиной, пока наконец в последний год войны — после Камбрэ и дальше — оружие это не нашло вновь применения.
Для 1916 года идея внезапного ночного наступления с такой короткой артиллерийской подготовкой была так нова и так свежа в своем возрождении, что производила потрясающее впечатление и ортодоксальному мышлению казалась рискованным предприятием. То, что Раулинсон хотел попытаться провести этот маневр с бойцами новой армии, которые менее чем два года назад были сугубо штатскими людьми, лишний раз подчеркивало правильность его замысла.
Главнокомандующий резко возражал против этого плана, предпочитая обычные методы наступления — но Раулинсон решительно отстаивал свою точку зрения, тем более, что уверенность его зиждилась на доверии к командирам частей и убеждении, что они смогут успешно провести операцию. Хорн, способность которого соглашаться во всем с главнокомандующим была так же постоянна и неизменна, как и его карьера, на этот раз продемонстрировал исключение из традиции, выступив против своего непосредственного начальника и поддержав Раулинсона. Этот небывалый факт, видимо, помог склонить чашу весов в пользу последнего.
Раулинсон добился своего — но вместо того, чтобы атаку эту, уже раз отложенную, организовать 13 июля (как он это предполагал), сопротивление главного командования вызвало новую задержку, и атаку пришлось отложить на 14 июля. Задержка была всего на один день, но и он по своим последствиям имел огромное значение.
Другой помехой являлось отсутствие в данной операции взаимодействия французов, — помеха, вызванная отсутствием у последних доверия к успеху этой попытки.
Ударные части составляли: на правом фланге — 9-я и 3-я дивизии XIII корпуса (Фюрс и Хальдан), на левом фланге — 7-я и 21-я дивизии XV корпуса (Уатте и Кэмпбелл). Еще одной дивизии, 18-й на крайнем правом фланге, была поставлена задача очистить от сопротивления противника лес Трон. На крайнем левом фланге III корпус обеспечивал фланг наступления, расположившись уступом между лесом Базентен-ле-Пети и Контальмезон. К фронту наступления были подтянуты кавалерийские дивизии и переданы в распоряжение обоих ударных корпусов.
Германский фронт в этом месте защищали только 6 батальонов смешанных дивизий группы генерала Штейна, а южнее Бапома стояла в резерве 6-я дивизия. Окопы германской позиции Браун Стеллунг проходили как раз впереди леса Дельвилль и местечек Лонгеваль, Базентен-ле-Гран и Базентен-ле-Пети. Несколько позади, как темная туча на горизонте, был виден лес Хай-Вуд, господствовавший над всей зоной наступления. Оттуда германцы могли наблюдать местность на несколько миль дальше старой линии фронта британцев 1 июля.
13 июля, через несколько часов после наступления темноты, на правом фланге были высланы специальные команды, которые обозначили путь наступления белыми лентами, чтобы войска ночью не сбились с пути, проводя сближение на 1000 метров. Затем готовые к наступлению войска были расставлены под прямым углом, параллельно фронту к направлению наступления, чтобы отметить исходную линию, с которой войска перейдут в штурм. Сделано это было для того, чтобы войска пошли в атаку перпендикулярно к целям, которыми они должны были овладеть. Эта рискованная и трудная задача была выполнена успешно, и вскоре после полуночи батальоны собрались в укрытиях долины Катерпиллер, двигаясь оттуда дальше гуськом длинными, напоминавшими червяков, линиями рот или взводов.
В 3:20 утра огневой вал обрушился на окопы германцев, а пять минут спустя весь фронт наступления ринулся вперед. Расчет, объединявший внезапный удар с большой и глубокой работой штаба, целиком оправдался. Вся вторая позиция германцев была быстро смята, и атаковавшие части прошли сквозь нее. 21-я дивизия, нажимая слева направо через лес Базентен-ле-Пети, атаковала деревню того же названия. 7-я дивизия очистила от сопротивления противника лес Базентен-ле-Гран и двинулась вверх по склону к Хай-Вуду. 9-я дивизия проложила себе путь, хотя и со значительными трудностями, через Лонгеваль к опушке леса Дельвилль.
На правом фланге каждый шаг вперед встречал ожесточенное сопротивление; в течение нескольких последующих дней южноафриканские части в дебрях леса Дельвилль приносили себя в жертву войне. Но на левом фланге благоприятные возможности и открытая местность прямо напрашивались на то, чтобы их использовали. Вскоре после полудня сопротивление германцев перед фронтом 7-й дивизии стало заметно ослабевать.
Была сделана попытка развить успех, хотя и оказалось упущено несколько часов. 7-я дивизия двинулась вперед вскоре после 6 часов утра; 2 эскадрона конницы наступали на флангах — первое после 1914 года применение британцами кавалерийских частей в конном строю на поле сражения. Радужные надежды уже рисовали приближавшуюся на горизонте возможность маневренных действий, но это оказалось еще одним миражом в пустыне войны. Войска славной 7-й дивизии были утомлены боем, а их поредевшие ряды пополнились еще не обстрелянными людьми.
Как бы то ни было, но наступление не отличалось должным порывом и напором, и хотя большая часть леса была очищена в этот же вечер, но северный угол фланкировавших окопов остался в руках германцев. Хуже всего то, что отсрочка наступления на 24 часа позволила прибыть свежим германским подкреплениям. И по мере их прибытия сопротивление германцев возрастало, а натиск британцев слабел.
К вечеру 15 июля под давлением германских контратак лес был эвакуирован. Прошло два месяца, прежде чем удалось им вновь овладеть. Внезапный штурм «бастилии» Соммы 14 июля чуть не привел британцев к стратегическому решению. Оно висело на волоске. После этого усилия их выродились в бои, целью которых уже был измор.
После печального окончания удара 14 июля Хейг стал продолжать игру, делая уже меньшие ставки. Беспокойство вызывало истощение запаса снарядов, сам же главнокомандующий не мог придумать ничего нового, кроме орудийной бомбардировки, чтобы действительно вскрыть запертый фронт противника. В начале июня Хейг изучал возможность передвижки решающего наступления на сектор Мессина во Фландрии, если бы германские резервы задержали его на Сомме. Корпус АНЗАК даже был двинут туда, чтобы подготовиться к такому случаю. Но 7 июля Хейг изменил свою точку зрения и решил взамен этого сосредоточить все свои резервы в районе Соммы и теперь же бросить все свои силы непосредственно в наступление в этом районе.
Все же Хейг отдал приказ о ряде местных атак на севере в качестве средства отвлечь внимание противника, притянув туда его резервы и таким образом уводя их от Соммы. Такая тактика представляла собой не более как военный самообман. Если скрытая обширная подготовка для широкого наступления вызывает у противника определенные предположения и подозрения, то естественно, что проведение частичной атаки на узком фронте может лишь подчеркнуть ее ложность.
Одним из последствий этой атаки было то, что 5-я австралийская дивизия была вдребезги разбита у Фромелле в бессмысленно руководимом бою, который явился последним звеном в неразберихе, приведшей к поражению.
Остальная часть корпуса АНЗАК была переброшена к Сомме, где Хейг предполагал расширить свои позиции на главном хребте. Он решил попытаться воспроизвести третью фазу задуманной операции — обойти фронт германцев в северном направлении, хотя необходимых для этого предпосылок не удалось добиться, так как в распоряжении Хейга не было достаточно места, чтобы развернуть необходимые для такой попытки силы. Вместе с тем это направление уводило и от общей линии взаимодействия с французами. Поэтому Хейг решил продолжать главный нажим правым флангом, наступая на восток навстречу фронту наступления французов, а на левом фланге пытался с направления Позьер — Тьепваль овладеть краем хребта и тем самым расширить расположенные на нем английские позиции.
Для этой цели в распоряжение Гауфа был передан корпус АНЗАК (Бёрдвуд), часть которого 23 июля была брошена против Позьера. Одновременно три корпуса 4-й армии возобновили наступление на всем узком фронте от Гильемона до Базентен-ле-Пети. Наступление это полностью провалилось; слева 1-я австралийская дивизия закрепилась в Позьер.
После этого Хейг вернулся к тактике постепенного «отгрызания». Тактика эта в итоге была развита в определенную и достаточно осмысленную стратегию измора, ее сторонники отстаивали такой образ действий, ссылаясь на слишком радужные и ошибочные подсчеты потерь германцев.
Следующие два месяца продолжались тяжелые бои. За все это время британцы добились очень немногого, дорого заплатив за это. Пехота обеих сторон служила концентрированной пищей для артиллерии. На левом фланге главная тяжесть работы при проведении этого нового плана «методического наступления» легла на корпус АНЗАК. К чему же это привело? На этот вопрос лучше всего дают ответ скупые слова австралийской официальной истории:
«Без сомнения, у главнокомандующего, а возможно, и у Кабинета пользование терминами, исподволь подразумевавшими наступление, вызвало некоторую приятную уверенность в известной экономии как жизней, так и боеприпасов. Но на фронте такая система наступления просто возродила таранную тактику — попытку десять, пятнадцать раз таранить пехотой все ту же часть позиции противника, чтобы углубиться на милю или, возможно, на две мили в лабиринт его укреплений…
Если этим стремились обеспечить равномерность нажима на противника и не позволять нажиму этому ослабевать, то даже человеку, только начинающему изучать военное дело, трудно примириться с этой тактикой и бросать части корпуса, бригаду за бригадой… двадцать раз подряд против сильнейших пунктов обороны противника. Этот способ можно, конечно, назвать „методичным“, но совершенно не оправдывается притязание на экономность такого рода действий».
В этих попытках было потеряно 23 тысячи бойцов. Окончательный результат после 6 недель боев выразился в выигрыше узкого языка местности глубиной всего лишь в милю. А каковы были моральные результаты?
«Хотя большинство австралийских солдат было настроено оптимистично либо принципиально воздерживалось от громких высказываний или даже затаенного недовольства, все же не удивительно, что у некоторых наиболее смышленых людей в результате сложилось горькое убеждение, что их бессмысленно приносят в жертву.
„Ради бога, напишите книгу о жизни пехотинца, — сказал один из них… — Сделав это, вы предупредите повторение ужасных трагедий“. То, что офицер, который геройски и славно сражался, мог в предсмертном своем письме говорить о гибели многих его друзей „из-за некомплектности, равнодушия, самовлюбленности и личного честолюбия тех, кто сидит наверху“ — даже если не принимать его слова буквально, все же говорит, что старшим командирам многого недоставало…
„Мы только что покинули место, столь чудовищное, — писал один из наиболее выдающихся офицеров австралийских войск, — что даже сумасшедший в бреду никогда не сможет себе представить ужаса последних наших тринадцати дней“».
История отмечает, что Бёрдвуд потерял большую часть своей приобретенной в Галлиполи популярности из-за неумения противодействовать настойчивому желанию Гауфа добиться быстрого решения и вообще из-за необдуманности действий последнего. Быть может, это послужило фактором, заставившим австралийцев отклонить личный призыв Бёрдвуда: они выступали против призыва на военную службу новых людей для пополнения Австралийского корпуса, чтобы им не пришлось подвергнуться тем ужасам, которые войска только что испытали.
Позьеру соответствовал на другом фланге Гильемон — ныне мирная деревушка среди полей, а тогда место бойни, где ужас усугублялся неизвестностью. От леса Трон надо спуститься по одному склону и подняться по другому; теперь это несколько сотен метров проселочной дороги, тогда же — в июле и августе 1916 года — воистину бесконечное расстояние. Дивизия за дивизией пытались пересечь это расстояние и чувствовали уже добычу в своих руках, но затем откатывались назад, не будучи в состоянии удержать захваченное. Когда же им, наконец, удалось 3 сентября овладеть этой деревушкой, то другое местечко, Жинши в нескольких сотнях метров дальше по склону, стало подобным же препятствием, павшим только к 9 сентября.
Теперь наконец фронт британцев выправился и тянулся на 70 миль на северо-запад от леса Лейзе-Вуд, господствовавшего над Комбле, и затем соединялся с французским фронтом. Британцы распространили фронт своих атак южнее Соммы и дальше на юг; они атаковали три мили старого германского фронта близ Шольна, захватив при этом 7000 пленных.
30 августа Раулинсон записал в своем дневнике:
«Шеф во что бы то ни стало хочет затеять примерно 15 сентября рискованную игру всеми имеющимися силами, поставив себе целью сломить сопротивление германцев и пройти насквозь до Бапома».
И несколько нелогично добавил:
«У нас не будет резервов, за исключением усталых частей, но на этот раз успех… может привести бошей к концу».
Несмотря на проповедуемую им «стратегию измора», Хейг вынужден был теперь играть на сокрушение.
Осью атаки должен был стать левый фланг — армия Гауфа. Основная цель главного удара, проводимого Раулинсоном, должна была заключаться в прорыве того, что первоначально было последней германской линией между пунктами Морваль и Ле-Сар. Одновременно французами должен был проводиться удар к югу, между Комблем и Соммой, изолируя таким образом Комбль, Курселетт и расширив фронт. Если бы первоначальная попытка увенчалась успехом, то атака британцев должна была развернуться к северу, чтобы овладеть Курселетт и Мартепюиш.
Для первоначальной атаки намечали 8 дивизий, а 2 выделяли для «расширения». Характерной особенностью явилось первое применение здесь танков — бронированных машин повышенной проходимости, которые были изобретены как средство против препятствий обороны — пулеметов и проволоки. Вопреки мнению изобретателей танка и несмотря на первоначальное согласие с этим мнением, британское главное командование решило использовать столько машин, сколько есть, видя в этом средство улучшить начавшие уже меркнуть перспективы наступления на Сомме.
Во Францию было доставлено только 60 из построенных 150 машин. Фактически было использовано лишь 49, и вводились в дело они небольшими группами по 2–3 машины, что явилось новым противоречием принципам, установленным полковником Суинтоном.
Недостаточная и слишком торопливая подготовка танков привела к уменьшению и этого числа из-за механических дефектов этих первых образцов. На исходную позицию прибыло только 32 танка; из них 9 пошли в атаку впереди пехоты, 9 не поспели за пехотой, но помогали в очистке захваченной местности, 9 сломались, а 5 застряли в воронках, усеивавших поле боя. Первые 9 танков оказали пехоте эффективную поддержку, особенно при захвате Флера — но дорогая цена, отказ от большой внезапности, явилась тяжелой пошлиной, которую пришлось заплатить за незначительное уменьшение неудачи наступления на Сомме.
После трех дней бомбардировки атака началась на рассвете 15-го числа при легком тумане. Этот туман помешал германским артиллеристам вести прицельный огонь и в какой-то мере облегчил задачу британцев. XV корпус, наступавший в центре, быстро достиг хороших результатов: в 10 часов утра левофланговая дивизия корпуса была уже за Флером. Этот успех, в немалой степени достигнутый благодаря применению танков, так описывается в одной германской полковой истории:
«Появление на сцене танков оказало потрясающее воздействие на людей. Они ощутили свое бессилие перед этими монстрами, которые самым малым ходом двигались вдоль траншей, прочесывая их непрерывным пулеметным огнем. Танки сопровождались небольшими группами пехотинцев, забрасывавших ручными гранатами всех, кто остался в живых».
Но справа XIV корпус нес тяжелые потери и долго задерживался противником, пока удалось подойти к Морвалю и Лебефу. III корпус слева также не достиг поставленных ему целей наступления, хотя 47-я дивизия корпуса все же очистила от противника так давно желанный лес Хай-Вуд. На крайнем левом фланге было проведено в жизнь заранее намеченное расширение атаки и были захвачены как Мартеипьюш, так и Сурселет.
В результате этого боевого дня везде, за исключением правого фланга, войска овладели хребтом, т. е. господством над местностью и удобством обзора, которыми так долго пользовались германцы.
Неудача на правом фланге была исправлена 25 сентября второй крупной атакой, которая в связи с одновременной атакой французов заставила германцев эвакуировать Комбль. На следующий день Тьепваль наконец-то был захвачен атакой четырех дивизий армии Гауфа. Германские донесения объясняют, что это произошло главным образом «по причине появления трех британских танков… на окраине деревни Тьепваль».
Хейг не переставал требовать нажима «без перерыва», и в результате дальнейших небольших успехов германцы в первую неделю октября отошли уже на свою последнюю линию обороны, которая проходила от Сайли-Сейлиосель направо через Ле-Транслуа и перед Бапомом. Они поспешно строили новые линии обороны в тылу, но пока эти линии еще не были готовы.
С другой стороны, в течение тех же дней выявился непрестанный рост сопротивления немцев, а достигнутый ограниченный успех давал мало надежд на возможность действительного прорыва или его развития. Дожди и артиллерийские обстрелы превратили грунт в болото, в котором увязали орудия и обозы. Даже легко снаряженная пехота с большим трудом и крайне медленно пробиралась вперед. Атаки крайне затруднялись, а если какой-нибудь окоп и захватывался, то трудности, связанные с закреплением успеха, сводили на нет выигрыш местности.
12 октября Хейг, видимо, наконец, убедился, что ему не удастся в этом году прорвать германскую оборону. Но Жоффр и Фош продолжали его подстегивать, и Хейг продолжал развивать по грязи новые атаки в направлении на Ле-Транслуа, пока против этого не стал резко возражать лорд Каван, командир XIV корпуса, который поинтересовался, не собираются ли просто пожертвовать правым флангом британцев для поддержки левого фланга — французов, и едко добавлял: «Тот, кто не был на фронте, не может себе представить степень истощения, до которого доведены войска».
Но другие командиры корпусов обладали меньшим гражданским мужеством, и Раулинсон уступил настояниям командования вопреки своим более здравым рассуждениям. В результате оба корпуса — III и АНЗАК — продолжали серию безнадежных мелких атак вплоть до 16 ноября. Безрезультатность этих атак несколько была сглажена, а их неуместность и абсурдность затушеваны удачными действиями армии Гауфа, которая в последнюю минуту достигла столь желанного успеха. Но и тут была обратная сторона медали — этот успех, подняв репутацию Гауфа, в то же время подготовил почву для новых жертв под Ипром в следующем году.
Клин медленно вбивался в восточном направлении между реками Анкр и Сомма, превратив первоначальные германские позиции севернее реки Анкр в ясно выраженный выступ. Некоторое время армия Гауфа готовила атаку против этого выступа, а временное улучшение погоды позволило начать эту атаку 13 ноября, причем в дело были введены 7 дивизий. Были захвачены Бомон-Гамель и Бокур-сюр-Анкр, причем взято 7000 пленных — но слева местечко Серр еще раз оказалось неприступным. Хейг был доволен, так как это «развязывало руки британским представителям» на приближавшемся военном совещании союзников в Шантильи. Поэтому наступление на Сомме можно было наконец-то остановить. Честь была спасена.
Бессмысленность последней фазы действий — после 25 сентября — заключалась в том, что захватив наконец хребет и получив господство над прилегающей местностью, британцы затем отказались от всех связанных с этим преимуществ, пробивая себе дорогу в долине за этим хребтом. Из-за этого войска были вынуждены провести всю зиму в окопах, затопленных водой. «Грязь Соммы» вскоре стала общеизвестна.
Таким образом, бездарно задуманная и так же проведенная операция на Сомме закончилась в атмосфере отчаяния и привела к такому истощению британских сил, что это затушевало даже аналогичное перенапряжение, которое эти бои вызвали у немцев. Истощение германских сил в большой степени зависело от негибкости и упрямства старшего германского командования — в частности, генерала фон Белова, командовавшего 1-й армией. Он отдал приказ, что каждый офицер, уступивший врагу хотя бы один сантиметр окопа, будет предан военному суду, а всякий потерянный метр окопа должен быть возвращен контратакой.
Если ошибки германцев и не превысили ошибок британцев, то все же они привели к бесцельному расходу жизней и, что еще хуже, к подрыву боевого духа войск. Это уравновешивало потери британцев. В итоге 23 августа Белов был вынужден отменить свой приказ и изменить тактику обороны с приходом к власти новых людей — Гинденбурга и Людендорфа.
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 164; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!