Сцена 4. Нежеланная битва — Лоос (15 сентября 1915 года)

 

В начале сентября тыл французского фронта был переполнен слухами о крупном франко-британском наступлении.

Хотя настроение войск было напряженным, все же они были проникнуты радостной уверенностью в успешном исходе действий. В первый раз «новые армии» и территориалы должны были принять серьезное участие в задуманной операции и получить свое боевое крещение. Почти никто не сомневался, что совместному решительному и мощному удару британцев и французов удастся наконец покончить с застоем позиционной войны, уже целый год господствующей на фронте.

Резким контрастом к этому общему бодрому и уверенному настроению были настроения, царившие в штабах старших британских командиров.

Дело в том, что несчастное Лоосское наступление было предпринято вопреки мнению Хейга — человека, который в качестве командующего 1-й армией должен был это наступление проводить.

Хейг доказывал, что наличного числа тяжелой артиллерии и запаса снарядов недостаточно, что достаточное число всего этого — основной фактор, определяющий обстановку, и пока слабость эта не будет изжита, бесполезно задумывать какие бы то ни было наступления.

В июне британская армия все еще располагала 71 тяжелым и 1406 полевыми орудиями, а английские заводы выпускали ежедневно не более 22 000 снарядов в день, что было крайне мало по сравнению с ежедневной продукцией французских заводов — 100 000 снарядов и германо-австрийских — 250 000 снарядов.

Хейг не один придерживался такой точки зрения. Робертсон, начальник штаба британских экспедиционных сил, полностью разделял ее, но влияние его на своего непосредственного начальника подрывалось влиянием Генри Уилсона. Последний был убежденным сторонником непогрешимости военных суждений французов, и Робертсона даже исключили из списка офицеров, приглашаемых разделять трапезы с командующим в его личной столовой.

Между тем Уилсон, друг и доверенное лицо Френча, предлагал Китченеру разделить британскую армию на две группы и одну из них разместить далеко в Лотарингии, обеспечивая этим Френчу большую самостоятельность и более независимое положение по отношению к французам.

 

Пессимистом и человеком, имеющим свою определенную точку зрения на эту операцию, был также Генри Раулинсон, ближайший подчиненный Хейга, который со своим корпусом должен был в предстоящем наступлении взять на себя решение основной задачи.

Он записал в своем дневнике:

 

«Мой новый фронт гол, как ладонь руки. С трудом находишь жалкие укрытия. Дуглас Хейг сообщил мне, что нам придется атаковать „au fond“ [74], что французы сделают то же и напрягут все свои силы. Это обойдется нам дорого, и нам не удастся далеко пройти…»

 

Но ему не оставалось выбора; он должен был вести своих бойцов на смерть. Несмотря на все эти предостережения, к сожалению слишком верные, здравое суждение британских командиров было сломлено нажимом Жоффра.

Вторым замечательным явлением было то, что инструментом, посредством которого нажим этот был осуществлен, явился не вечно колеблющийся главнокомандующий Джон Френч, а лорд Китченер. Это тем более любопытно, что лорд Китченер был одним из первых авторитетов в Англии, правильно оценивших состояние застоя на западе и до того употреблявших свое влияние на то, чтобы противодействовать безумным попыткам пробить лбом стену.

Как же была выкована эта странная цепь причин? Жоффра, духовного двойника Фоша, в том смысле, что и он был неунывающим оптимистом, не удержал горький опыт весны от повторения тех же действий осенью. По плану Жоффра должны были быть организованы два мощных удара, сходящихся в одну точку и развиваемых на двух сильно удаленных друг от друга участках: Артуа (Аррас-Ленс) и Шампани (Реймс-Аргонны). Первоначально центр тяжести операции лежал в первом из указанных здесь ударов. Необходимо обратить на это внимание, так как это имело большое значение и в дальнейшем подверглось коренным изменениям.

Успешный прорыв одновременно в Шампани и Артуа должен был явиться сигналом для общего наступления всех французских и британских армий на Западном фронте. Это, как заявлял убежденно Жоффр, «заставит немцев отступить за Маас, а возможно, и кончить войну».

Увы, события показали, что 1/3 германских дивизий оказалось вполне достаточно, чтобы свернуть шею наступлению 6 британских дивизий севернее Ленса, а южнее Ленса наступление 14 французских дивизий вообще почти не развернулось, сломленное сопротивлением 5 германских дивизий. Как чудесно был задуман этот план Жоффра и как далек он был от учета материальных условий современного боя! Разве возможно после этого пренебрежительно сравнивать стратегию профессионалов со стратегией «любителей»!

 

 

Когда 4 июня набросок плана Жоффра был послан Джону Френчу, британский главнокомандующий в общем с ним согласился. Но когда запротестовал здравый смысл его подчиненного Хейга, «военный флюгер» — Френч — повернул в другую сторону.

Хейг лично произвел рекогносцировку района южнее канала Ла-Бассе-Ленс и в результате заявил, что он «не годится ни для какого наступления». Последующие события целиком подтвердили его мнение.

Хейг считал, что укрепления германцев настолько сильны, что без значительного увеличения имевшейся тяжелой артиллерии овладеть ими можно будет только приемами осадной войны.

 

«Местность по большей части голая и открытая, она будет простреливаться огнем пулеметов и винтовок как с фронта германских окопов, так и из многочисленных укрепленных деревень, непосредственно расположенных за линией фронта. Быстрое наступление окажется совершенно невозможным».

 

Если наступать слева французам было абсолютно необходимо южнее канала, то Хейг предлагал провести только местные атаки, а главный удар развить на канале и севернее его. Но далее он заканчивал цитированными выше словами, выливая ведро холодной воды на разгоряченные головы сторонников наступления.

Жоффр не хотел слушать никаких доводов об отсрочке наступления или перемене направления удара. Он даже заметил с той властной уверенностью, которая оказалась столь смешной впоследствии — но только впоследствии — что «местность между Лоосом и Ла-Бассе особенно благоприятна для нашего наступления» . Это было простым и властным средством покончить с противоположными убеждениями Хейга, хотя последний сам разведал местность и был достаточно хорошо с ней знаком.

Между тем германцы, ожидая наступления союзников, работали над укреплением своей обороны и созданием в тылу фронта второй системы укреплений с лихорадочной поспешностью. Работы их к концу июля почти были закончены. Эти данные и повторение Хейгом своей точки зрения усилили сомнения Джона Френча. Поэтому 27 июля в Фревенте было устроено совещание вместе с Фошем. Последний все же отстаивал свое мнение, что крайне важно, невзирая на условия местности и на мощь обороны противника, чтобы армия Хейга повела главный удар как раз севернее Ленса в тесном взаимодействии с французской 10-й армией южнее Ленса, зажав в клещи этот город, напоминающий лабиринт.

Борьба между Хейгом и Френчем с одной стороны и Жоффром и Фошем с другой продолжалась. Джон Френч искал выхода в предложении поддержать наступление французов одним огнем артиллерии. Предложение это было отклонено, и борьба решена вмешательством Китченера. Посетив Джона Френча в августе, он сказал ему: «Мы должны действовать со всей энергией и сделать все возможное, чтобы помочь Франции при этом наступления, даже если мы понесем очень тяжелые потери».

Изменение первоначального мнения Китченера, видимо, обязано влиянию случившихся тогда поражений на русском фронте и настоятельной необходимости прийти на помощь своему русскому союзнику. Быть может, изменение это явилось и реакцией от разочарования в Дарданельской операции. Но дважды два — все же четыре, а не пять, а так как Китченер еще раньше высказывался, что Западный фронт непреодолим, то удивительно, как теперь он мог думать, что безнадежное наступление здесь сможет подбодрить Россию.

Однако он мог предполагать, что участие англичан в наступлении проложит путь к назначению единого верховного командующего силами Антанты. Официальная история осторожно приподнимает угол завесы над этой тайной, намекая, что лорд Китченер сам рассчитывал занять этот пост. В таком случае своевременная уступка французам в отношении Лооса, вероятно, могла сделать их более восприимчивыми к другому предложению позже.

 

Генерал Эдмонд так пишет в официальной истории:

 

«Под давлением лорда Китченера дома [то есть в Англии], что обязано было общей позиции, занятой в этом вопросе союзником, и под давлением генералов Жоффра и Фоша во Франции, что обязано было местной обстановке во Франции, — британский главнокомандующий был вынужден предпринять операцию раньше, чем оказался к этому готов. Ему пришлось действовать на крайне неблагоприятной местности, вопреки своему мнению и мнению генерала Хейга, располагая только четвертой частью (9 дивизий вместо 36) тех войск, которые он считал необходимыми для успешного наступления».

 

Самому Френчу было суждено, как мы увидим дальше, уничтожить последнюю надежду на успех. Эта последняя и единственная надежда была аннулирована изменением в последнюю минуту плана французов. Жоффр решил центр тяжести операции переложить на наступление в Шампани, а не в Артуа, так как на пути наступления в Шампани встречалось меньше деревень или препятствий. Внезапное предпочтение здесь тактических соображений стратегическим являет собой любопытный контраст тем его решениям, когда затрагивались интересы наступления британцев.

Эта перемена опять-таки имела дурное влияние на наступление британцев; так, британские и французские официальные донесения ясно говорят, что наступление в Артуа южнее Ленса 17 французских дивизий на фронте протяжением в 12 миль, поддержанное огнем 420 тяжелых орудий, перестало вестись с должной энергией, как только французы убедились в силе сопротивления обороняющегося. Но французы, по сравнению с британцами, обладали на 1 милю фронта почти в два раза большим количеством тяжелой артиллерии (британцы имели всего лишь 117 орудий). В Шампани 27 французских дивизий и 850 тяжелых орудий были сосредоточены для проведения наступления на фронте в 18 миль. Таким образом, здесь пропорция артиллерийской поддержки была значительно выше.

Когда было принято окончательное решение атаковать Лоос, первым намерением Хейга, чтобы ограничить возможное несчастье и вероятные потери, было бросить в наступление вначале только две дивизии. Но слишком убедительные рассказы о возможностях хлористого газа, выпущенного «волной» из баллонов, заставили его изменить свою точку зрения и признать, что, если направление ветра будет благоприятным, газовая атака может даже привести к «решительным результатам» и оправдать проведение наступления на более широком фронте, введя в дело 6 дивизий — IV корпус Раулинсона (47-я, 15-я и 1-я дивизии) на правом фланге, то есть с юга, и I корпус Гауфа (7-я, 9-я и 2-я дивизии) на левом фланге.

Здраво оценивая возможные шансы на успех, Хейг настаивал на том, что «ни в коем случае наша готовящаяся атака не должна быть развита без поддержки газов» , но и в этом над ним одержали верх Френч и Фош. Он добился затем разрешения оттянуть свое решение до последнего возможного момента и установить выбор между широким или ограниченным наступлением, в зависимости от условий погоды. Как нарочно, 15 сентября — в первоначально намеченный Фошем для атаки день — ветер благоприятствовал применению газов. Это оживило надежды Хейга.

Но разработка операции, руководимой двойственным планом, привела к рассредоточению артиллерии по всему фронту армии, вместо того чтобы сосредоточить ее на трети этого фронта.

Около 5000 баллонов, содержавших около 150 тонн газа, были доставлены в окопы и благополучно установлены в специальных нишах, причем ни один из них не пострадал от огня противника. И все же это количество было лишь половиной того, что нужно было для непрерывного пуска газа в течение 40 минут. Последнее же являлось необходимым для того, чтобы вывести из строя и сделать неэффективными кислородные аппараты, применяемые пулеметчиками противника. Поэтому приходилось выпускать ОВ с перерывами, то открывая, то закрывая краны баллонов. В перерывах пользовались дымовыми шашками, чтобы симулировать газы, а в конце пуска газов образовать первую дымовую завесу, примененную на войне.

Артиллерийский обстрел начался 21 сентября. Запас снарядов был с трудом пополнен; он ограничивался 90 выстрелами на тяжелое и 150 выстрелами на полевое орудие, а артиллерии надо было стрелять 24 часа. Насколько удалось проследить эффект этого обстрела, он был мало обнадеживающим. Тем внимательнее командиры стали интересоваться направлением ветра.

Последняя ночь прошла в нервном напряжении и тревоге. Хейг все время изучал новые и новые поступавшие сводки от метеорологических наблюдателей. В 6 часов вечера предсказание говорило, что ветер будет «на грани между благоприятным и неблагоприятным, с легким уклоном скорее в благоприятную сторону». В 9 часов вечера предсказание было лучше, указывая на возможный переход к юго-западному или даже западному ветру, который понесет газ на окопы германцев. Поэтому Хейг, не задумываясь, отдал приказ о проведении широкого наступления при поддержке газов — хотя в качестве меры предосторожности было приказано, чтобы в штабе каждого корпуса один из ответственных работников всю ночь дежурил у телефона.

В 3 часа утра, после очередной сводки, уже менее обнадеживающей, Хейг назначил часом пуска газов момент восхода солнца (5:50 утра). В предрассветные часы ветер, как было предугадано, переменил свое направление, но стал дуть не в западном, а в юго-западном направлении и, что еще хуже, сила его была настолько слаба, что скорее можно было говорить о затишье, чем о ветре.

Около 5 часов утра, как только рассвело, Хейг вышел на воздух. Чувствовалось еле заметное дыхание ветерка. Он попросил своего старшего помощника, вышедшего вместе с ним, зажечь папиросу. Струйка дыма медленно потянулась на северо-восток.

Могла ли в этих условиях быть оправдана попытка к наступлению? Не повиснут ли газы над окопами британцев? Почувствовалось небольшое усиление ветерка, и в 5 часов 15 мин. Хейг, наконец, дал окончательный приказ провести наступление, после чего взобрался на свою деревянную наблюдательную вышку. Но улучшение погоды оказалось обманчивым, и несколько минут спустя один из офицеров штаба Хейга позвонил по телефону в I корпус, спрашивая, можно ли еще остановить пуск газа и атаку. Этот случай был предусмотрен, и офицеры, ведающие пуском газа, приняли вполне достаточные предосторожности, чтобы суметь выполнить такой приказ. Однако Гауф ответил, что уже слишком поздно.

Конечно, газ вот-вот должны были пустить — но ответ давал Гауф, и можно подозревать, зная его за горячего вояку, что желание атаковать взяло у него верх над здравым смыслом. Невольно начинаешь думать, что у него желание было акушеркой, вернее — отцом мысли.

Когда газ фактически был пущен (в 5:50 утра), он довольно удачно поплыл над германскими окопами на правом фланге, но облако его было слишком слабо и двигалось слишком медленно, чтобы оказаться вполне эффективным. На левом же фланге случилась неудача: в некоторых местах ветер гнал облако назад, и этим срывалось наступление. Во 2-й дивизии Хорна офицер, ведавший пуском газа на фронте 6-й бригады, отказался взять на себя ответственность и открыть баллоны. Когда об этом донесли в штаб дивизии, Хорн ответил приказом «задача должна быть выполнена, каковы бы ни были условия погоды…» В результате этой глупости много пехотинцев было отравлено своими же газами. Те, которым все же удалось двинуться в атаку, вскоре были выбиты германскими пулеметчиками, совершенно не затронутыми газом. Несмотря на это, Хорн приказал возобновить атаку. Прекратили ее лишь тогда, когда командиры бригад стали резко возражать против «бесполезного расхода жизней».

Общая атака пехоты началась в 6 часов 30 минут утра. В нее были брошены почти все силы 1-й армии, за исключением местных резервов. Ни Хейг, ни командиры его двух атакующих корпусов не оставили никаких резервов, так как они поняли, что главнокомандующий ожидает прорыва и использует свой главный резерв, чтобы быстро поддержать их.

На крайнем правом фланге 47-я дивизия почти выполнила свою задачу, смяв один из флангов обороны. Но это «почти» оказало серьезное влияние на внезапный успех первоначального броска ее соседа — 15-й дивизии, оно привело к потере направления и свело на нет почти достигнутый уже прорыв фронта противника перед высотой 70.

Здесь наступление шотландских частей было столь быстрым и глубоким, что германское командование стало поспешно готовиться к эвакуации всего участка вплоть до Дуэ: «там находились бесконечные обозы повозок, выстроенные вздвоенными рядами и готовые срочно отступить» . Крайне вредно сказались также последствия долгой задержки наступления 1-й дивизии. Левая бригада этой дивизии пострадала так же, как и дивизия Хорна. Вместо того, чтобы через прорывы, сделанные на флангах, бросить вперед дивизионный резерв, все утро было потрачено на тщетные попытки возобновить фронтальную атаку. Эта задержка в наступлении центра едва не затормозила все британское наступление.

Слева 7-я и 9-я дивизии добились многообещающих успехов, хотя 9-я дивизия очень пострадала как от сильных потерь, так и от ряда упущенных возможностей, из-за ошибочного руководства и настойчивости командира корпуса Гауфа, во что бы то ни стало настаивавшего на возобновлении бессмысленного фронтального наступления левой бригады.

Командующий 7-й дивизией, совершенно не похожий на командира корпуса, узнав о задержке наступления на своем левом фланге, быстро бросил свои резервы сквозь брешь, пробитую в обороне успешным наступлением правого фланга. Но успех всецело зависел от быстроты подбрасывания и введения в дело резервов. В этом был ключ к успеху и основная причина неудачи.

Даже Жоффр говорил, что если Френч будет держать свои резервные дивизии далеко позади, то

 

«они рискуют прибыть слишком поздно для развития успеха, достигнутого ударными дивизиями… Необходимо, чтобы эти дивизии до начала атаки были переданы в абсолютное распоряжение генерала Хейга».

 

Хейг все время настаивал, чтобы эти дивизии были, по крайней мере, придвинуты ближе к нему. Уверения Френча на этот счет были чрезвычайно неопределенны. Как всегда, решения Френча, видимо, и здесь находились под противоречивыми влияниями излишнего оптимизма и пессимизма.

Главный резерв Френча заключался в XI и в кавалерийском корпусах. Кавалерия в условиях современной войны почти утратила свою роль — за исключением разве что доминирования в мышлении «кавалерийски» воспитанных командиров. В XI корпус входили недавно сформированная Гвардейская дивизия, а также 21-я и 24-я дивизии, тоже только что прибывшие во Францию. Любопытно, что Френч решил обстрелянные части оставить в покое на пассивном участке фронта у Соммы, а эти две неопытные дивизии наметил для использования в самый критический момент боя. Более того, он дал Хейгу понять, что дивизии будут под рукой, и Хейг сможет ими немедленно распорядиться. На самом же деле они были оставлены в тылу, в 16 милях от фронта.

В своих официальных донесениях после сражения Френч писал явную неправду, утверждая, что эти дивизии прибыли в распоряжение Хейга в 9:30 утра 25 сентября. Фактически Хейг ничего о них не слышал до 13:20 — и то узнал о них не напрямую. Он с горечью говорил после этого:

 

«Если бы была хоть одна резервная дивизия под рукой, мы, право, могли бы смести фронт немцев. Но наши штабы отказываются учить уроки войны в вопросе управления резервами».

 

Его критика, вероятно, была несколько преувеличенной — по крайней мере в оценке эффекта такого узкого прорыва. Самому ему было суждено через несколько месяцев (в июне) поддаться такому же ошибочному впечатлению. Но естественное возмущение Хейга, усиленное лживыми донесениями Френча, привело вначале к обмену резкими письмами, а затем — к глубокой ссоре. Видимо, Хейг был раздражен тем, что влияние Фоша на Френча еще раз стало поперек пути разумных советов Хейга, даваемых Френчу. Последний в ответ обвинил Хейга в безумной попытке протолкнуть резервы в слишком узкий прорыв. Продолжением этой истории было то, что Хейг лично написал Китченеру и переговорил с Хальданом о провале Френчем данной операции и его несоответствии. Этим он ускорил падение Френча и свое собственное назначение на его место.

Что касается долгого и медленного марша резервных дивизий, то здесь скорее была виновата плохая организация марша, чем малоопытность самих дивизий. Все это лишь увеличило несчастья, вызванные и так уже пагубными действиями главнокомандующего. Как заметил генерал Эдмонд, марш этих дивизий «напоминал попытку пропустить по улицам Лондона мчавшуюся пожарную команду, не расчистив ей пути и не регулируя при этом уличного движения» . Безумие это увенчалось фарсом, когда на окраине Бетюна военный полицейский остановил 72-ю бригаду, так как командир бригады не имел пропуска для прохода через этот район.

Никогда, вероятно, молодые дивизии не бросались в решающий бой более глупо, с большими трудностями и в атмосфере величайшего непонимания обстановки всеми штабами. Этого достаточно, чтобы объяснить последующие неудачи этих дивизий, когда они наконец в 11 часов утра 26 сентября были брошены в запоздалую атаку. Этого достаточно также, чтобы опровергнуть поспешные суждения об их боевых качествах, которые тогда распространились и, как всякое позорное клеймо, смываются очень трудно. Не вызывает никакого сомнения, что дивизии эти не страдали от недостатка мужества, как и то, что плоды, которые могло дать это мужество, были подорваны отчасти малоопытностью этих частей, но главным образом малоопытностью их штабов.

Некоторые были склонны переоценивать препятствия, которые ставились действиям этой и других дивизий новой армии их неопытностью. Но в целом, за исключением некоторых отдельных батальонов, не создается впечатления, что регулярные дивизии в бою намного превосходили своими качествами новые. Зачастую они им даже уступали.

Боевая ценность части является редким качеством, ибо она — результат талантливого оригинального управления ею. Когда этого нет, то порыв необстрелянных частей выгоднее даже так называемого «опыта».

Отсутствие результатов более широко проводимого наступления французов южнее Ленса также повлияло на возможности британцев. Дело в том, что французы пошли в наступление только через 61/4 часа после своих союзников и даже тогда достигли крайне незначительного успеха, местами ограничиваясь простой демонстрацией. Горький опыт весны и лета, вероятно, привел командиров к сомнениям в возможности прорыва, в который Фош так твердо верил, а его настойчивые приказы просто аннулировались тихим саботажем на местах.

На порывы Фоша была наложена сверху узда, так как на второе утро операции Жоффр протелефонировал: «Двигаться осторожно». Вскоре за этим последовало другое предостережение:

 

«Остановите атаки 10-й армии; постарайтесь при этом избежать впечатления у британцев, что мы оставляем их одних продолжать атаки».

 

Такая перемена, вероятно, заключалась в том, что Жоффр теперь все свои надежды связал с наступлением в Шампани, которое в первый день дало обманчивое обещание развернуться в настоящий прорыв.

Стоит отметить, что частичный первоначальный успех атак в Шампани и в Артуа был обязан главным образом упрямому самообману Фалькенгайна, не обращавшего внимания на обилие предупреждений из многих источников и на поступавшие требования резервов. Всего лишь за два часа до того, как началось наступление, он заверял кайзера, что местные командующие армиями «слишком мрачно смотрят на вещи» и что французы не в состоянии атаковать.

Первые донесения утра 25-го числа обманули Хейга. Он переоценил достигнутый первоначальный успех и уже в 10:30 минут утра приказал выбросить вперед 3-ю кавалерийскую дивизию. Командир дивизии вскоре обнаружил ошибку Хейга, но тот, полагая, что конница уже ввязалась в бой, бросил вперед, как только ему удалось их заполучить, также 21-ю и 24-ю дивизии.

Пока дивизии эти подошли, обстановка изменилась, и обе передовые бригады оказались вынуждены закрепить фронт, выигранный начальной атакой. Хейг все еще надеялся прорвать нетронутую вторую линию обороны германцев. Для этого остальные части этих дивизий (4 бригады) продолжали двигаться вперед вне дорог и по незнакомой им местности. Марш затруднялся темнотой и дождем. Уставшие, голодные и не понимавшие ничего в окружающем, как и их командиры, войска были на другое утро брошены в атаку без эффективной артиллерийской поддержки и против укреплений, которые были теперь сильнее и крепче, чем первая линия обороны. Германцы не только получили подкрепления, но за ночь прикрылись густыми и широкими проволочными заграждениями. Атака сломалась перед этим нетронутым препятствием, а немногие уцелевшие повернули и бросились назад.

Бегство их создало брешь в изломанном фронте британцев между Лоосом и Хюллюшем. Для заполнения ее пришлось подтянуть гвардейскую дивизию. Между тем германские контратаки, особенно на флангах, участились. Наконец, уже 28 сентября на помощь англичанам пришел Фош, взявший на себя не только защиту части британского сектора на фланге близ Лоос — он помог и местным успехом у Вими-Ридж, куда для сдерживания успеха французов был почти целиком стянут только что прибывший германский гвардейский корпус.

В согласии с Джоном Френчем Фош решил подготовить новое генеральное наступление, назначив его на 2 октября. Такого же образа действий решили придерживаться в Шампани, где французы в течение 3 дней безуспешно пытались прорвать вторую германскую позицию, неся чудовищные потери, которые могли быть еще более страшными, если бы командующий 2-й армией Петэн не оборвал атаки вопреки приказам свыше.

Назначили передышку, чтобы после нее возобновить усилия на том же направлении. Передышка дала германцам время усилить свои позиции и накопить в тылу резервы. Местные поражения, вызванные контратаками германцев, а также усталость войск явились причиной дальнейших задержек. Предполагаемое наступление все откладывалось и откладывалось. Все три атаки были проведены в разные числа. Последняя из них — британская — 13 октября, как сказано в официальной истории, «ни в какой мере не содействовала улучшению общей обстановки и привела лишь к бесполезному избиению пехоты».

Любопытно, что в этот период Хейг потерял свою способность реально оценивать обстановку. Вернее, способность эта была притуплена его бульдожьей настойчивостью. Хотя Жоффр уже отказался от продолжения наступательных попыток, Хейг разрабатывал план нового общего наступления на 7 ноября — операцию, громадная стоимость которой вряд ли могла быть чем-либо оправдана.

К счастью, вмешались генералы «зима» и «погода». Но потери британцев уже достигали внушительного числа: 50 380 человек или даже 60 392 (если считать дополнительные атаки армии Хейга), в то время как потери германцев не превышали 20 тысяч, несмотря на ряд дорого стоивших им контратак. Французы в Шампани и Артуа потеряли 191 797 офицеров и солдат против 120 000 бойцов у немцев.

Соотношение это показывает, что непосредственное руководство атаками французов было значительно лучше британского — хотя нельзя забывать, что французам помогала более сильная артиллерия. Оба союзника приобрели большой опыт, но не поумнели от этого. Они дали германцам возможность ознакомиться на практике с методом противодействия таким наступлениям. И в 1916 году оказалось, что только германцы много приобрели от этих уроков наступления и обороны.

 

 

Глава шестая

Год — МЕРТВАЯ ХВАТКА

 

В 1914 году центр тяжести мировой войны лежал на Западном фронте, а в 1915 году он переместился на Восточный фронт, чтобы в 1916 году снова передвинуться обратно во Францию.

Хотя Антанта растратила часть своих сил в Салониках и Месопотамии, все же формирование новых войск в Англии и рост производства в ней же боеприпасов обещали дать необходимую мощь для новой, более масштабной попытки наконец-то покончить с позиционным окостенением. Были приняты меры, чтобы своевременно пополнять созданные новые дивизии. К концу 1915 года британские части во Франции благодаря появлению на фронте «армии Китченера» и территориальных соединений достигли численности в 36 дивизий. Хотя от принципа добровольности при зачислении на военную службу еще не совсем отказались, система ее была упорядочена, а ее рамки раздвинуты, охватив большинство нации. План развития вооруженных сил, проводимый с октября 1915 года под эгидой лорда Дерби, имел целью примирить требования армии с потребностями индустрии, призывая людей группами, по мере того как в них являлась нужда.

Но приток не был так силен, чтобы позволить сохранить принцип постепенности, и в январе 1916 года добровольческая система (если ее вообще можно было назвать системой) была заменена воинской повинностью.

К концу 1915 года была предпринята первая серьезная попытка добиться единства среди союзников на совещании командований французской, британской, бельгийской и итальянской армий с приглашением представителей от России и Японии. Совещание состоялось 5 декабря в штабе Жоффра. В принципе оно остановилось на плане одновременного общего наступления в 1916 году, проводимого Францией, Британией, Россией и Италией. Учитывая слабую подготовленность британских войск, решено было дать им время для сосредоточения и подготовки. России также надо было время на подготовку, поэтому наступление не могло начаться раньше лета 1916 года, хотя надеялись рядом подготовительных атак заранее ослабить противника. Но уже в январе и Жоффр, и Фош дали ясно понять Хейгу, что придется ему одному выполнять эту подготовительную работу и что они не собираются предпринимать наступления, пока он это не сделает.

Но германские действия нарушили эту схему, и только британская часть подготовки была завершена полностью, дав заметный эффект. Французам пришлось вступить в действие раньше, пусть и косвенно. Дело в том, что Фалькенгайн решил провести долго лелеемый план наступления на Западе, но с известными ограничениями. Всегда являясь сторонником стратегии измора, он начал проводить этот принцип и в тактике, нанося систематические удары, причем каждый удар имел ограниченную цель. В докладной записке, написанной к Рождеству 1915 года и дающей общую оценку обстановки, он утверждал, что Англия является наиболее серьезным неприятелем среди союза противников.

 

«Повторяется история английских войн против Нидерландов, Испании, Франции и Наполеона. Германия не может ждать пощады от этого врага, пока у него не померкла малейшая надежда добиться поставленной цели».

 

Несмотря на подводную войну, Англия и ее армия тем не менее оставались вне досягаемости для германского оружия, а сектор фронта во Франции, занятый британцами, не был пригоден для наступательных операций.

 

«С точки зрения наших чувств по отношению к нашему главному врагу это, конечно, печально. Однако это можно перенести, если мы поймем, что для Англии кампания на континенте… в конце концов является второстепенным делом. Основное оружие на континенте — французская, русская и итальянская армии».

 

Фалькенгайн считал Россию парализованной, а военную мощь Италии слишком малой, чтобы произвести серьезные сдвиги в обстановке.

 

«Остается только Франция… Франция дошла почти до предела своих военных усилий. Если удастся дать ясно понять ее народу, что в военном смысле ему больше не на что надеяться, то конец станет близким, и из рук Англии будет выбит ее лучший меч».

 

Фалькенгайн добавлял, что широкий прорыв не нужен. Вместо этого Германия должна поставить себе целью заставить Францию истечь кровью, выбрав для своих атак такой пункт, ради удержания которого французское командование вынуждено будет бросить в бой последнего солдата.

Такими целями являлись либо Бельфор, либо Верден. Остановились на Вердене, так как последний угрожал главным коммуникациям германцев и представлял собой выступ, нелепо скучивая обороняющихся. Наконец, Верден выбрали по соображениям морального порядка, так как потеря только недавно обновленной крепости была бы тяжелым ударом для Франции. Кроме того, на западе Верден был древними вратами, через которые прошли германские орды, чтобы напасть на галлов. Это напоминает страсть германцев называть свои позиции или даже окопы именами из героической саги о Нибелунгах — Зигфрида, Брунгильды и т. д. Подобные предрассудки еще ярче сказались в выборе кайзером для руководства германскими армиями второго Мольтке, а также в первоначальном размещении главной немецкой штаб-квартиры — в той же гостинице и в том же городе (Кобленц), где стоял немецкий штаб в 1870 году.

Основа тактического плана действий под Верденом заключалась в серии наступлений с ограниченной целью, которые заставили бы французов подбрасывать свои резервы в мясорубку германской артиллерии. А каждое из этих наступлений, в свою очередь, должно было защищаться от потерь короткой, но мощной артиллерийской подготовкой. Благодаря этому можно было надеяться захватить цель и укрепиться раньше, чем противнику удастся подтянуть свои резервы для контратаки.

Разведывательный отдел французского Генерального штаба рано стал давать тревожные предупреждения о подготовке германцев, однако оперативный отдел слишком был поглощен своими наступательными планами, и предупреждения эти пропускал мимо ушей. Быстрое же падение бельгийских и русских крепостей привело к общераспространенной точке зрения, что крепости вообще устарели, и Жоффр убедил французское правительство «деклассировать» Верден как крепость, лишив его орудий и гарнизона. Форты использовались просто как укрытия, а заменившие их окопы были отрыты в недостаточном количестве и плохо оборудованы.

В 7:15 утра 21 февраля началась германская бомбардировка на фронте протяжением в 15 миль, а в 4:45 пополудни пехота пошла в наступление, хотя в первый день наступление развернулось всего лишь на фронте в 4,5 мили. С этой минуты и до 24 февраля на фронт союзников восточнее реки Маас обрушивались волны германского наступления.

Грохот орудий у Вердена разбудил Жоффра, и он решил доверить здешнюю оборону Петэну, для чего стал накапливать резервы. 6 марта германцы расширили фронт наступления, захватив им и западный берег реки Маас. Но оборона французов теперь окрепла; силы уравновесились, и быстрая гибель Вердена была предотвращена.

Последовало недолгое затишье. За это время союзники Франции пытались сделать все, чтобы ослабить натиск на нее. Британцы сменили 10-ю французскую армию, взяв на себя оборону фронта в Аррасе. Теперь фронт их стал непрерывным от Изера до Соммы; итальянцы провели свое пятое наступление на фронте реки Изонцо, столь же бесплодное, как и предыдущие; русские бросили свои неподготовленные части против германцев у озера Нарочь, близ Вильно, где первоначальный небольшой успех вскоре был сведен на нет контрударом противника.

Все эти усилия не помешали германцам продолжать под Верденом свое наступление на измор. Оно велось медленно, но результаты его понемногу накапливались, и в конце концов баланс потерь определенно склонился не в пользу обороняющихся. 7 июня пал форт Во, и волна наступавших германцев подкатилась к Вердену. В то же время Конрад организовал удар по флангу итальянской армии у Трентино.

Россия вновь спасла положение. Весной 1916 года она имела 130 дивизий, но количество боеприпасов, которым дивизии эти могли располагать, было удручающе невелико. Эти 130 дивизий противостояли 46 германским и 40 австрийским дивизиям. Подготовка и реорганизация в предвидении предстоящих задач русской армии в общем наступлении союзников этого года были сорваны внезапным выступлением на сцену Вердена. Чтобы хоть как-нибудь помочь своему союзнику, Россия в марте этого года организовала длительное и дорого ей обошедшееся наступление у озера Нарочь. Когда наступление это наконец прервали, то подготовка к главному удару возобновилась.

Наступление это должно было начаться в июле, в соответствии с наступлением на Сомме. Брусилову, командующему Юго-Западным фронтом, было приказано подготовить любые атаки, какие только ему удастся организовать с имевшимися в его распоряжении войсками. Атаки эти должны были отвлечь внимание противника от готовившегося решительного наступления во Франции. Но демонстрация эта была начата преждевременно — 4 июля, в ответ на просьбы Италии, чтобы Россия помешала Австрии усилить свой нажим на итальянскую армию в Трентино. Совершенно неожиданно, так как специального сосредоточения войск не производилось, брусиловская армия нанесла удар по австрийским 4-й армии у Лыка и 7-й армии в Буковине. Сопротивление австрийцев было парализовано сразу же, за три дня Брусилов взял 200 000 пленных.

Это последнее серьезное усилие, сделанное в войне русской армией, привело к важным последствиям. Оно остановило наступление австрийцев в Италии; оно же заставило Фалькенгайна снять войска с Западного фронта и таким образом отказаться от намерения произвести контрудар по британцам, готовившим наступление на Сомме. Фалькенгайну пришлось также расстаться с надеждой продолжать свое наступление измора под Верденом, так как ему стало нечем питать это наступление. Брусиловский удар убедил Румынию принять чреватое тяжелыми последствиями решение — вступить в войну на стороне Антанты. Наконец, этот удар вызвал отставку Фалькенгайна, уход его с должности главнокомандующего и замену его Гинденбургом и Людендорфом. Последний официально именовался старшим генерал-квартирмейстером, фактически же именно он являлся шефом Гинденбурга.

Хотя вступление Румынии в войну явилось непосредственной причиной этих перемен, но скрытой причиной был тот факт, что «ограниченная» стратегия Фалькенгайна в 1915 году позволила России прийти в себя. А это свело на нет всю стратегию Фалькенгайна в 1916 году.

Фалькенгайн — последний пример в цепи, демонстрирующий безрассудство полумер; пример благороднейшего и интеллигентнейшего генерала, «в погоне за мелочами просматривавшего большие дела»; пример военачальника, который разорил свою страну, отказавшись идти на расчетливый риск. В 1916 году он повернул на Запад, чтобы осуществить свое давно лелеемое желание, причем стратегия его роковым образом слепо придерживалась канонов военной ортодоксальности. Он счел своей основной целью наиболее сильную армию противника и наиболее сильный пункт в позиции этого противника. Стратегия эта в некотором отношении достигла цели, заставив Францию подбрасывать свои резервы в «кровавую бойню» у Вердена, но не привела к решающим результатам.

Фалькенгайн отклонил предложение Конрада сосредоточенными силами обратиться против Италии, повторив действия, опрокинувшие раньше Сербию. Конрад доказывал, что такой удар против «наследственного врага» послужит хорошим «тонизирующим средством» для австро-венгерских войск. Кроме того, этот театр войны был очень удобен для достижения решительных результатов, если ударить в южном направлении от Трентино против тыла итальянских армий, втянутых в бой у Изонцо.

Успех, достигнутый сравнительно легким ударом в 1917 году у Капоретто, исторически подтверждает предположения Конрада. Но Фалькенгайн сомневался как в реалистичности, так и в ценности этого плана и не соглашался даже одолжить 9 германских дивизий, которые Конрад просил, чтобы сменить ими австрийские дивизии в Галиции. Несмотря на отказ в поддержке, Конрад продолжал упорствовать, пытаясь один осуществить свое намерение. Для этого он снял несколько своих лучших дивизий из Галиции и этим обнажил фронт, подставляя его под удары брусиловского наступления — и в то же время не получив достаточных сил для проведения в жизнь своего итальянского плана.

Неясные до этого предчувствия Фалькенгайна, что Конрад не считается с его мнением, оправдались. Масла в огонь подлил галицийский разгром. Фалькенгайн обратился к Вене, добиваясь отставки Конрада. Судьба оказалась мстительной и воздала ему тем же — вскоре последовала и его отставка.

Брусиловское наступление продолжалось три месяца все с тем же блестящим успехом. Но для быстрого развития успеха резервов под рукой не было, и прежде чем их удалось доставить сюда с далекого севера, германцы начали поспешно штопать дыры, кое-как сколачивая фронт. Последние усилия Брусилова легко могли привести противника к полной гибели, но они поглотили все имевшиеся резервы русских, а общие потери армий — около 1 000 000 человек — привели к фактическому развалу русских вооруженных сил.

Как ни велико было влияние брусиловского наступления на германскую стратегию, все же влияние его на ход событий под Верденом сказалось не так скоро. Но на поверхность всплыло долго лелеемое наступление на Сомме, и верденская операция из-за нехватки питающих ее резервов постепенно заглохла. Тем не менее, хотя германцы просчитались здесь вдвойне, не достигнув этой операцией ни моральных, ни материальных целей, они настолько истощили французскую армию, что в действиях союзников 1916 года французы теперь могли играть лишь незначительную роль. Вся тяжесть борьбы перекладывалась на плечи британцев. Следствием этого должно было явиться ограничение как размаха, так и результатов стратегии Антанты.

1 июля после артиллерийской бомбардировки, продолжавшейся целый месяц, 4-я британская армия (она была создана совсем недавно, командующим ее был назначен Раулинсон) нанесла удар севернее Соммы 13 дивизиями на фронте в 15 миль, а французы — 5 дивизиями южнее этой реки, на фронте в 8 миль. Атака французов приходилась против участка, где система обороны германцев была развита слабее. Открытая подготовка этой операции и продолжительная бомбардировка исключали всякую возможность внезапности. Сопротивление германцев, слабое численно, но сильное своей организованностью, остановило атаки почти на всем фронте наступления британцев. Благодаря густым и негибким боевым порядкам — «волнам» — англичане несли ужасающие потери. Только южнее фронта британцев, ближе к Фрикуру и Монтобану, атакующим удалось проникнуть в систему обороны противника и там закрепиться. Французы, встретившие меньшее сопротивление, так как их атака явилась для германцев большой неожиданностью, добились более значительных успехов.

Эта неудача сорвала первоначальный замысел быстрого захвата Бапома и Камбрэ. Хейг скоро перешел к той же тактике измора — частных наступлений, имевших целью постепенно истощать силы германцев. Отвергнув запросы Жоффра, просившего вновь бросить британские войска в лоб на укрепления Тьепваля, Хейг сначала возобновил атаку только своим правым флангом. 14 июля прорыв второй линии обороны германцев давал возможность быстро расширить и развить успех, но этим не воспользовались. С этого дня и дальше продолжалось методичное, но дорого стоящее наступление, и хотя пространственно выигрыш местности был невелик, но наступление это вызывало серьезное напряжение сил германской обороны, истощая ее. К сожалению, рано начались проливные зимние дожди, что заставило в ноябре наконец-то прервать операцию. Все же нельзя переоценивать значения этой операции, так как она не помешала германцам снимать войска с Запада для организации удара против Румынии.

В одном отношении Сомма явилась предвестником новой тактики борьбы, приоткрыв завесу будущего: 15 сентября на поле боя впервые появились танки. Поспешное их применение, когда в распоряжении командования не было еще достаточного количества машин, конечно, являлось ошибкой. Этим отказывались от возможности использовать большую стратегическую внезапность. Танки же, из-за неправильного тактического использования и мелких технических дефектов, не достигли желаемых результатов. Хотя высшее командование разочаровалось в них, и кое-кто высказывался за полный отказ от этого средства борьбы, зоркие глаза и более острые умы поняли, что танк может стать ключом, которым при правильном пользовании удастся отомкнуть непроницаемую стену окопов.

Наступление на Сомме имело еще одно значение: ослабление нажима германцев под Верденом позволило французам подготовить ряд контрударов. Контрудары эти были проведены корпусом Манжена 24 октября и 15 декабря. Французы, понеся небольшие жертвы, вернули себе почти всю потерянную местность. Успехи эти, достигнутые столь экономно, обязаны частично удавшейся внезапности, а отчасти и более гибкому способу пользования системой частных наступлений, при большом сосредоточении артиллерии и минимальном количестве пехоты, занимавшей укрепления, уже разрушенные артиллерией. Но успеху французов серьезно содействовала и ошибочная настойчивость Гинденбурга. Ради своего честолюбия он настаивал на удержании захваченной прежде местности вместо того, чтобы оттянуть усталые войска на более безопасный рубеж, куда-нибудь подальше от Вердена. Увы, весной 1917 года Гинденбург воспользовался этим уроком во вред союзникам.

Румыния, симпатизировавшая Антанте, ждала удобного случая, чтобы вступить в войну на стороне Антанты. Успех Брусилова подтолкнул ее на этот решительный шаг, и она очертя голову бросилась в омут войны. Румынское командование надеялось, что наступление Брусилова в связи с нажимом союзников на Сомме и в Салониках, скует германские резервы.

Географически положение Румынии создавало ей множество проблем. В стратегическом отношении театр войны был здесь неблагоприятен: главный участок фронта — Валахия — был, как бутерброд, обложен с одной стороны Австро-Венгрией, с другой — Болгарией. Румынская армия внешне была организована на европейский лад, но под этим поверхностным лоском таились большие и серьезные недостатки. Из союзников Румынии только Россия могла оказать ей непосредственную поддержку — но не оказала. Несмотря на все эти препятствия, Румыния повела наступление вглубь Трансильвании. Это подставило ее фланг под удар Болгарии.

В то время как Антанта робко топталась на месте, нащупывая пути дальнейших действий, германцы действовали. План их операций был задуман еще Фалькенгайном, а затем развит Гинденбургом и Людендорфом, когда 28 августа они приняли на себя главное руководство военными действиями. Одна группа войск сосредоточивалась в Трансильвании Для контрудара; болгарская армия, с влитыми в нее цементирующими германскими частями, должна была под начальством Макензена ударить по Румынии «с черного хода» и занять Добруджу. Это автоматически приостановило наступление румын в Трансильвании и отвлекло их резервы.

К концу сентября румыны были отброшены австро-германским контрнаступлением, причем объединенными войсками командовал здесь Фалькенгайн. Румынам удалось удерживать перевалы через приграничный горный хребет на западе до середины ноября, но Фалькенгайн все же прорвался вовремя — раньше, чем снег закрыл перевалы. Макензен повернул главные свои силы на запад и перешел Дунай вблизи Бухареста. Обе армии соединились перед Бухарестом, который пал 6 декабря. Несмотря на запоздалую помощь русских, главные силы Румынии были отброшены к северу, в Молдавию.

Блестяще скоординированная германская стратегия изувечила нового врага, овладела ядром Румынии с ее богатыми нефтяными месторождениями и плодородными хлебными землями и заставила Россию оборонять лишние 300 миль фронта. Саррайлю не удалось в Салониках сковать болгарские резервы.

Австрийское наступление в Трентино прервало планы Кадорны о продолжении усилий на фронте Изонцо. Но когда наступление австрийцев было сломлено, Кадорна вновь перебросил свои резервы к Изонцо. В подготовке к этому наступлению весь сектор от Монте-Саботино до моря был поручен 3-й армии герцога де Аоста, где 16 итальянских дивизий сосредоточились против 6 австрийских.

Вслед за подготовительным боем недалеко от моря 4 августа началось и это наступление. 6 августа, севернее Горицы, корпус Капелло поднялся на длинный и неприступный хребет Монте-Саботино, который прикрывал подступы к реке, и, переправившись через реку в ночь на 8 августа, занял город. Это вызвало отступление австрийцев с сектора Карсо к югу, но попытки итальянцев развить успех в восточном направлении разбились о новые укрепленные позиции.

Осенью было сделано еще три попытки наступления. Хотя они истомили австрийцев, однако еще дороже обошлись атакующим. За год итальянцы потеряли около 483 000 человек против 260 000 австрийцев.

Единственный территориальный успех, которым Антанта могла похвастаться за весь этот год войны, был достигнут незадолго до нового года в Месопотамии, где в итоге оказался захвачен Багдад. Это стало скорее моральным удовлетворением, нежели реальным подтверждением боеспособности Антанты, но за него ухватились с громадным энтузиазмом, хотя с военной точки зрения едва ли такое усердие было оправдано.

Горький опыт прошлого охладил пыл британского правительства: сэр Уильям Робертсон, новый начальник Генерального штаба, возражал против любых дальнейших действий на Востоке, которые могли бы повести к оттягиванию сил с Западного фронта. Но Мод, новый командующий войсками в Месопотамии, довольно тонко, хотя и бессознательно, добился изменения этой оборонительной политики, превратив ее в новое наступление. После тщательной реорганизации месопотамских войск и их коммуникаций он 12 декабря 1916 года начал наступление правым крылом, заходя и постепенно расширяя свой фронт на западном берегу реки Тигр, вверх и вниз от Кута. Эта методическая тактика позиционной войны позволила ему затем совершить неожиданный скачок через Тигр и ударить поперек пути отступления турок, который проходил параллельно фронту генерала Мода. Увы, неудача на правом фланге, где не удалось сбить противника, а также неуспех конницы, которая не смогла отрезать пути отступления туркам, помешали превратить этот удар в решающий успех — несмотря на почти четырехкратный перевес в силах над турками. Все же удар этот создал предпосылки для наступления на Багдад. Английские войска вошли в столицу Месопотамии 11 марта 1917 года. Затем ряд искусно проведенных операций отбросил турок по расходившимся направлениям, что обеспечило британцам возможность удержать в своих руках эту провинцию.

Со времени короткой попытки турок овладеть Египтом в начале 1915 года британцы держали там сравнительно крупные силы, не выпуская их из рук даже тогда, когда Дарданельская операция явно требовала подкрепления. Когда полуостров Галлиполи был эвакуирован, освобождение турецких сил грозило новой опасностью Египту.

Чтобы предупреждать эту опасность, власти в Каире получили санкцию Китченера на высадку в заливе Айяс-бей около Александретты, однако эта идея сначала встретила противодействие со стороны Генерального штаба в метрополии, а затем была аннулирована политическими возражениями французов против любого британского вмешательства в Сирии, которую они уже рассматривали как часть своей доли военных трофеев. Таким образом к 1916 году крупный британский гарнизон Египта (одно время составлявший до четверти миллиона человек) оставался пассивным, в то время как турки, используя несколько тысяч людей на Синае и поддерживая сенусситов в Западной пустыне, создавали напряженность на обеих флангах британских владений, воздействуя тем самым на ситуацию в границах Египта.

Но британцы также сумели получить себе арабского союзника на восточной стороне Красного моря. Это было шериф Мекки, который уже оказал им ценную услугу, отказываясь по требованию турок объявить джихад от имени святых городов, и таким образом уничтожив возможность объединения всех мусульманских народов для священной войны против Британии. А в июне 1916 года шериф поднял в Хиджазе восстание против турецкого правления и таким образом создал новый фронт против турок.

Первым следствием этих событий стало решение англичан начать наступление на Эль-Ариш с целью захвата Синайской пустыни и выхода на границы Османской империи. Но хотя в июле был отбит очередной турецкий набег из Романи, наступление сэра Арчибальда Мюррея не спешило разворачиваться, поскольку сроки его зависели от прокладки через пустыню железной дороги и трубопровода для воды. Только к концу года британцы смогли занять Эль-Ариш и атаковать отдаленные турецкие посты в Магдабе и Рафахе.

Этот новый «исход» вдохновил британское правительство на вторжение в Палестину с затратой на это по возможности меньшего количества войск. Подступы к Палестине прикрывали города Газа, (на побережье) и Беершеба в 25 милях от берега. Мюррей атаковал Газу 26 марта, но попытка эта сорвалась, хотя и была на волосок от успеха. К наступлению темноты Газа была фактически окружена, но позиция часть за частью вновь была отдана противнику. Сделали это не под давлением неприятеля, а по приказу британского командования, из-за неверной разведки, недоразумений и чрезмерной осторожности. Беда этим не кончилась: Мюррей донес правительству о своих действиях, как о победе, даже не намекнув на последовавшее затем отступление. Конечно, его намерение попытаться возобновить атаку 17–18 апреля без соответствующей разведки или огневой поддержки было одобрено. Данная атака превратилась в поражение, стоившее уже значительно дороже, так как противник успел укрепить свою оборону.

Однако новые арабские союзники Британии обеспечили беспорядки в тылу противника, активно мешая действиям турок — без всякого участия британских сил, за исключением горстки технических советников. После первоначального успеха восстание оказалось в опасности подавления, но вскоре ситуация выправилась, и на южном фланге силы Фейсала продвинулись к Вейху на побережье Красного моря, откуда арабы могли беспокоить Хиджазскую железную дорогу. Это наступление было организовано молодым археологом, которому пришлось превратиться в солдата, капитаном Т. Е. Лоуренсом. Хороший знаток военной истории и теории, он обладал гибким мышлением, позволившим приспособить эти познания к условиям иррегулярной войны и местным обычаям, а его личный магнетизм смог объединить арабов, превратив «свободный ливень искр в устойчивое пламя». В мае 1917 года он с небольшой группой арабов отправился в экспедицию, целью которой было поднять восстание в Сирии; кульминацией этого похода стала атака на Акабу. Захват этой военно-морской базы на северной части Красного моря уменьшал опасность для британских коммуникаций на Синае и открывал арабам возможность угрожать флангу турецких войск, ведущих боевые действия против англичан. К этому времени значительная часть турецких сил уже была отвлечена для охраны про-тяженной линии Хиджазской железной дороги и территории к югу от района британских действий в Палестине.

 

Война на море 1915–1916 годов. Первая подводная кампания Германии, ассоциирующаяся в общественном представлении с именем адмирала фон Тирпица, воплощения безжалостности и беспощадности, окончилась знаменательным провалом. Эта кампания принесла крайне ничтожный материальный результат, зато обернулась для Германии громадным моральным ущербом. Ряд нот, которыми обменялись американское и германское правительства, привел в апреле 1916 года к открытому ультиматуму президента Вильсона, и Германия отказалась от своей подводной кампании.

Лишение этого оружия пришпорило германский флот, стимулировав его первую и последнюю попытку выполнить свой первоначальный план, с которым флот начал войну. 30 мая 1916 года британский Гранд-Флит покинул свои базы и предпринял один из своих периодических рейдов в Северном море, имея в виду возможность столкновения с флотом противника. 31 мая рано утром германский Флот Открытого моря также вышел в море, надеясь перехватить и уничтожить какую-то отдельную часть британского флота.

В предвидении такой встречи британский адмирал Джеллико уже в первые месяцы войны разработал подробнейший план. В его основу была положена настоятельная необходимость сохранить безусловное превосходство британского флота на море, который расценивался не только как оружие для боя, но и стержень всех действий союзников во всех областях — экономической, моральной и военной. И хотя англичане горели желанием вызвать германский флот на бой в обстановке, наиболее благоприятной английскому флоту, они не хотели заходить в воды, насыщенные минами и подводными лодками.

Вскоре после полудня 31 мая Битти со своими линейными крейсерами и эскадрой линейных кораблей после рейда к югу повернул на север, чтобы присоединиться к Джеллико. Внезапно он обнаружил пять германских линейных крейсеров. В начальной фазе боя два из шести линейных крейсеров Битти получили тяжелые повреждения и затонули. Пытаясь отступить, он столкнулся с главными силами германского флота под начальством адмирала Шеера. Битти повернул на север, чтобы заманить германский флот под огонь главных сил Джеллико. Силы эти находились на расстоянии 50 миль и на всех парах неслись на помощь. Туман и наступившая темнота положили конец этому нерешительному сражению, но британский флот смог зайти между германцами и их базой. За ночь Шеер прорвался сквозь дозорную цепь английских миноносцев, и хотя его видели, но официально об этом не донесли. Поэтому он спокойно преодолел охранную сеть, которую Джеллико не хотел стянуть слишком туго, руководствуясь своими принципами и боясь нарваться на мины.

Если Ютландский бой можно расценивать как тактический успех немцев, он все же не оказал никакого влияния на их стратегическое положение. Мертвая хватка британской блокады не ослабела. В результате Германия вновь вернулась к тактике подводной войны, и первым усовершенствованием этой тактики явилось расширение радиуса действия подводных лодок. В июле один из крупных подводных крейсеров появился у берегов Америки и потопил несколько нейтральных судов.

Из внутренних морей ареной наиболее активных операций стало Средиземное, но в то же время непосредственный нажим на Британию летом 1916 года несколько ослабел, так как Шеер в припадке раздражения за уступку германского правительства настояниям и угрозам президента Вильсона отказался подвергать свои подводные лодки риску, сопряженному с предварительным опросом и обыском судов. Поэтому вся мощь суженной таким образом германской подводной кампании обрушилась на флот, находившийся у берегов Фландрии. К счастью для британцев, германские морские начальники были медлительны и не смогли сразу понять всех выгод, предоставляемых бельгийским побережьем при эксплуатации его как базы. Шесть беспечно потерянных месяцев, когда эта база могла быть там организована, никогда уже не удалось наверстать, а сосредоточенное там количество морских сил уже не могло достигнуть той пропорции, которая позволила бы действительно угрожать Британии с этих ближних подступов.

6 октября Шеер получил приказ поддержать операцию на суше действиями на море. Вдохновителями этого замаскированного возобновления генеральной подводной кампании были адмирал фон Хольтцендорф, начальник морского штаба, и капитан фон Бартенбах, командующий Фландрской флотилией. Непосредственным результатом этого явилось автоматическое лишение Шеера подводных лодок, которые были ему нужны, чтобы охранять свои собственные выходы и устраивать ловушки для британского флота.

Таким образом последовавший паралич германского флота явился результатом схемы действий, которую избрали германцы, а вовсе не последствием Ютландского сражения. Сражение это даже не дало Гранд-Флиту господствующего положения в Северном море. Дело в том, что моральный эффект подводной засады, которой был отмечен выход германского флота 19 августа (хотя попытка эта и потерпела неудачу), был настолько велик, что с этого времени Гранд-Флит было окончательно лишен возможности выходить в южную часть Северного моря, фактически превратившись в «плененный флот» (Fleet Prison ). Джеллико и Адмиралтейство считали, что такое «самозаключение» необходимо — в результате «господство на море» превратилось почти в насмешку. Особенно ясно это выявилось, когда той же осенью неожиданно всплыла опасность германского вторжения в Данию. После рассмотрения этого вопроса Адмиралтейство и Военное министерство вынесли следующий приговор: «Морские соображения делают совершенно невозможной поддержку Дании». Тень от субмарин оказалась длиннее, чем тень от колонны Нельсона.

С редкой поучительной искренностью британская официальная морская история разъясняет:

 

«Гранд-Флит мог теперь выйти в море только в сопровождений не менее чем сотни миноносцев; ни одно капитальное судно не могло покинуть своей базы без эскорта малых кораблей, а германские подводные лодки стесняли действия наших эскадр в таком масштабе, которого никогда не могли бы предвидеть даже наиболее опытные и прозорливые морские офицеры».

 

Любопытный курьез: с тех пор, как была объявлена война, морские офицеры всегда говорили о превосходстве дредноутов и неэффективности подводных лодок…

К осени 1916 года британский Гранд-Флит был закован в кандалы крепче, чем когда-либо, так как число охранявших его «тюремщиков» было уменьшено необходимостью в легких судах для борьбы с новой «завуалированной» кампанией подводных лодок, проводившейся против торговых судов.

Несмотря на все контрмеры, кампания эта была столь успешной, что рост ежемесячных потерь торговых судов неуклонно возрастал — с 109 000 тонн в июне 1916 года до 368 000 тонн в январе 1917 года, причем примерно половина этого тоннажа была английской. Во время этой «завуалированной» кампании Средиземное море оказалось местом, чрезвычайно неблагоприятным для англичан — и очень удачным для немцев. Помимо того, что в этих водах подводным лодкам было проще найти и легче атаковать добычу, тут не возникало и проблемы, с которой приходилось считаться Германии — она могла не бояться нарушения обязательств перед Америкой. В Средиземном море был мал шанс натолкнуться на американское судно или пустить ко дну американский груз. В результате имел место случай, когда одна-единственная подводная лодка за 5 недель потопила здесь 65 000 тонн торгового тоннажа.

Никакие контрмеры оказались не в состоянии остановить рост потопляемых судов. Не удалось это сделать даже увеличением числа эсминцев и других легких судов. За одну неделю сентября 1916 года двумя, в крайнем случае тремя подводными лодками на участке, который патрулировали 97 эсминцев и 68 других вспомогательных судов, было потоплено 30 кораблей. Среди ряда средств, к которым стали прибегать для избегания опасности, надо отметить движение по секретным курсам, поднятие ложных флагов и, наконец, использование судов-ловушек.

Эти суда, называемые «кью-шипами» (Q-ships ), были вооружены торпедными аппаратами, глубинными бомбами и пушками, укрытыми за разборными надстройками, сами же суда маскировались под торговые. Маскировка эта усиливалась поведением команды, которая при атаке подводной лодки симулировала панику. Такое поведение провоцировало подводную лодку всплыть на поверхность и подойти на расстояние, на котором по ней можно было открыть эффективный огонь. Хотя «кью-шипы» стали одним из наиболее романтических элементов морской войны и потопили 11 подводных лодок, к концу 1916 года они почти совершенно потеряли свое значение и не могли больше захватывать врасплох противника. Подводные лодки стали более осторожны — и, естественно, были теперь куда менее склонны корректно проверять разницу между вооруженными и внешне невооруженными судами.

Опасность, которой подвергались подводные лодки от действий «Кью-шипов», усилилась тем, что британцы начали вооружать и обыкновенные торговые суда. Это поставило медлительную, уязвимую и полуслепую подводную лодку перед тяжелой дилеммой. Чем разборчивее была она, тем большей опасности подвергалась. Чем меньше внимания она обращала на характер своей цели и на спасение находящихся на борту, тем в большей степени ей были гарантированы безопасность и успех. Поэтому естественны были громкие протесты Германии, заявившей, что при такой тактике противника подводные лодки имеют право топить любые увиденные суда.

Постепенно Британия все сильнее стала ощущать гнет экономических затруднений. То же происходило и с Германией. Руководители Германии стали опасаться, что состязание между решающим успехом на суше и разваливающейся экономикой окончится не в пользу первого. А тем временем морские авторитеты заявили, что возобновление «неограниченной» подводной войны (которая теперь при увеличении числа подводных лодок могла стать более эффективной) вполне сможет поставить Антанту на колени.

Согласившись с этим мнением, Людендорф пошел на шаг, против которого он раньше возражал. В результате вес мнения сухопутных и морских военных сообща смог преодолеть протесты канцлера. Для морального оправдания открытого отказа от ограничений, связанных с задержанием и досмотром судов, а также чтобы снять свое обещание, данное президенту Вильсону, было использовано нарочитое предложение мирных переговоров — которое, как и ожидалось, было отклонено державами Антанты. 1 февраля 1917 года немцы объявили политику «неограниченного потопления всех судов, безразлично — пассажирских или грузовых».

Германия отдавала себе полный отчет, что это неизбежно повлечет за собой переход Америки в лагерь ее врагов. Сомнения в разумности такой политики приглушались уверениями в необходимости такого шага, расчетом на близкую победу и доводами, что Америка неминуемо должна будет прийти на помощь союзникам, чтобы обеспечить их способность впоследствии выплатить ей свои долги. Но германцы рассчитывали на победу раньше, чем чаша весов будет перетянута американской гирей, брошенной на сторону Антанты.

 

Сцена 1. Верден

 

Трюизмом, не требующим доказательств, является тот факт, что война 1914–1918 годов перевернула само понятие о времени в военном смысле, в особенности представление о продолжительности боев. В течение многих тысяч лет сражение, как бы ни был велик его масштаб, длилось лишь часами. Так было в прошлом столетии, хотя отдельные сражения со времен Наполеоновских войн разрастались, захватывая даже целый день — например, Лейпциг или Геттисберг.

Русско-японская война внесла уже коренные изменения: здесь бои тянулись неделями. Когда разразилась Мировая война, обычной меркой сделались уже месяцы, так как бои перерождались в осады, хотя за это их не признавали сражениями и с научной точки зрения к ним так не подходили. Будем надеяться, что перемена эта временная — ведь количество еще не означает качества, а продолжительность приводит к неподвижности и нерешительности, что неизбежно становится отрицанием всякого военного искусства. Таким образом, и с точки зрения военной науки, и с точки зрения расхода человеческих жизней длительные сражения — безусловно плохие сражения.

Затягивание боев также усложнило работу военного историка. Если он не собирается наполнять толстые тома чрезмерными подробностями, ему будет очень трудно выбрать характерные моменты разбираемой операции, когда их или нет совсем, или так много, что они грозят затопить собой все. И четкость в изложении будет потеряна.

Из всех так называемых «сражений» Мировой войны все рекорды продолжительности побил Верден: эта операция продолжалась с 21 февраля до 21 декабря 1916 года. Даже если конечной датой сражения взять день прекращения германского наступления, а французское контрнаступление рассматривать как отдельную операцию, то все же продолжительность этого сражения будет 7 месяцев.

Выделить в этом сражении какие-либо исторические даты тем более трудно, что ни одно из сражений Мировой войны не было более героическим, вернее, более драматичным в своем развитии. И ни одно из сражений так сильно не привлекло к себе симпатии наблюдавших за его ходом наций. Это была величайшая жертва Франции и ее величайший триумф. Весь свет отдал должное ее блестящему достижению.

С 25 февраля и дальше вплоть до 23 июля имел место ряд кризисов, и многие французские авторитеты останавливаются на этой последней дате как на основной. Но кому, как не германцам, лучше знать момент, когда прилив действительно повернул против них?

Такой выдающийся критик, как генерал фон Цвель, считает, что действительный поворотный пункт был 9 марта, когда германцам не удалось овладеть Кот-дю-Пуавр. 4 марта германский кронпринц обратился к своей армейской группе с призывом напрячь все силы и овладеть Верденом — «сердцем Франции». 6 марта после двух дней артиллерийской подготовки этот новый удар не удался, а к 9 марта окончательно выяснилась вся тщетность попытки.

Эта дата затрагивается также при определении, чем руководствовалось германское главное командование, организуя атаку Вердена. Генерал Фалькенгайн, начальник Большого Генерального штаба и офицер, отвечающий за ее планирование, категорически утверждал, что цель этой операции — заставить Францию истечь кровью, выбрав объектом атак такой пункт, за удержание которого французское командование будет драться до последнего. Фалькенгайн ссылался также на документ, составленный им на Рождество 1915 года в подтверждение своих доказательств, что для достижения этой цели нет никакой необходимости в широком прорыве.

 

 

Но, несмотря на послевоенные заявления Фалькенгайна, вопрос о первоначальной цели этой операции все еще вызывает сомнения. Выдающийся германский критик полковник Ферстер указывал, что трудно примирить заявления Фалькенгайна с тем, как эта операция проводилась в жизнь. Он утверждал, что первоначально операция мыслилась исключительно в виде быстро развивающегося удара с целью решительного прорыва. Он приводил выдержки из личного приказа Фалькенгайна от 27 января 1916 года и его уничтожающие критические пометки на полях донесения, присланного штабом кронпринца 31 марта, — донесения, объясняющего причины неудачи. Это показывает, что Фалькенгайн рассчитывал на безудержное и непрерывное наступление.

Поэтому есть основания подозревать, что действительный замысел, лежавший в основе плана, заключался в возрождении идеи двойного охвата — «Седана», к которому немцы стремились еще в сентябре 1914 года. Теперь эту попытку можно было организовать с более явными перспективами успеха, так как участок предстоявших действий был больше выдвинут вперед, чем во времена Марнского сражения. Произошло это из-за клина у Сен-Миеля, вбитого на восточном фланге описываемого участка. А тот факт, что сектор этот пересекался рекой Маас, должен был мешать обороняющимся противодействием смыканию клещей охвата.

Более того, гипотеза эта дает логическое объяснение того, что иначе кажется грубой ошибкой германцев, а именно — организации ими первой атаки только на восточном берегу реки. Но если германцы стремились к «Седану», то они могли рассчитывать, что их атака на восточном берегу привлечет туда французские резервы, а когда разовьется последующая атака на западном берегу, то она легко разобьет тыл французов, используя реку как стену их тюрьмы. Этим не только отрезалась часть французской армии, но и остаток ее рассекался на две части, а широкий прорыв привел бы к ликвидации всего позиционного фронта во Франции.

Новый свет на это загадочное сражение проливают немецкие архивы и важные свидетельства — в частности, приведенные в книге Германа Вендта (Hermann Wendt). Этот новый материал дает объяснение нерешительности действий Фалькенгайна и позволяет понять внутренние противоречия немецкой стратегии.

Судя по всему, Фалькенгайн не имел единого ясного курса, а питал надежды на ту или иную случайность, на возможные внутренние проблемы во Франции, вызванные комбинацией естественного упадка сил с активной вражеской пропагандой. Но если даже Фалькенгайн лучше других стратегов понимал значение политических факторов, он не имел никаких ясных идей относительно того, как воздействовать на эти факторы. К сожалению для него, его исполнительные подчиненные видели только военную перспективу. План, составленный начальником штаба кронпринца Шмидтом фон Кнобельсдорфом, далеко отклонялся от направления мысли Фалькенгайна. Этот план предлагал окружение Вердена энергичной атакой с обоих флангов, «дабы избежать длительного сражения и непредсказуемого расхода сил».

Но столь далеко идущая азартная игра не соответствовала стилю и мышлению Фалькенгайна, поэтому он отменил план атаки на восточный фас выступа — очевидно, надеясь контролировать порывистого командующего, плотно держа свою руку на резервах, предназначенных для развития операции. В достижении этой цели, как и в остальном, ему было суждено потерпеть неудачу. Трудно определить, была ли эта неудача вызвана его собственными ошибками или же неспособностью контролировать действия подчиненных. Подчиненными королевской крови было трудно управлять, а положение Фалькенгайна было не настолько устойчивым, чтобы позволить себе в этой ситуации оказывать на них сильное давление. Но, вне зависимости от его неудач, Фалькенгайн, по крайней мере, имеет приоритет использования нового принципа в тактике.

Германское наступление должно было основываться на мощности огня, а не на мощности живой силы. Основным выразителем его должна была явиться интенсивная артиллерийская бомбардировка, причем сравнительно небольшая длительность этой подготовки должна была возмещаться числом батарей и их скорострельностью. Этим немцы пытались обеспечить себе огромное преимущество внезапности, которое неизбежно терялось при артиллерийской подготовке в течение нескольких дней или даже недель. Именно так союзники действовали в сражениях у Лооса и в Шампани — и, несмотря ни на что, еще будут действовать на Сомме.

Чтобы повысить свои шансы на внезапность, немцы не устроили ни одного из обычных «исходных для штурма» окопов в непосредственной близости от расположения противника. Они всецело полагались на то, что чудовищная артиллерийская бомбардировка позволит их пехоте пройти широкую полосу «ничьей» земли, не встретив серьезного сопротивления, хотя местами полоса эта достигала до полумили ширины.

Труднее было сохранить в тайне подготовку тыла к этой операции. Но хотя разведывательный отдел французского Генерального штаба смог разгадать намерения германцев, оперативный отдел не обратил никакого внимания на эти предупреждения. 1 февраля к Вердену была послана горстка сил — две территориальных дивизии, и лишь в последнюю минуту туда были подброшены соответствующие подкрепления — 2 армейских корпуса. Даже когда первый из этих корпусов прибыл к месту назначения, на правом берегу реки Маас оказалось только 3 дивизии, на левом — 2 дивизии, а южнее крепости — 3 дивизии, фронтом на восток. Резервов вовсе не было. Нетрудно угадать, что могло произойти, если бы наступление германцев началось 13 февраля, как вначале и намечалось, еще до прибытия этого первого корпуса. Плохая погода в двойном смысле спасла обороняющихся, так как она мешала и выдвижению вперед тяжелых немецких орудий.

Есть и другая крайне важная сторона подготовительной фазы Верденской операции, которая сравнительно мало изучена. Поспешные обобщения, сделанные на основании легкого падения бельгийских и русских крепостей, оказали большое влияние на последующее критическое положение Вердена. Вначале французские крепости не входили в ведение полевой армии, но Жоффр воспользовался примером Льежа и Намюра как предлогом, чтобы убедить французское правительство «деклассировать» Верден как крепость. Добившись в августе 1915 года передачи Вердена в свое ведение, Жоффр постепенно начал выкачивать из него людей и оружие.

Извлечение оттуда орудий продолжалось до 30 января 1916 года, а казематами стали просто пользоваться как укрытиями для войны. Вместо круговой обороны за фортами устроили один ряд окопов, а в тылу в порядке была только еще одна вспомогательная линия окопов.

Для защиты этого значительного фронта генерал Эрр, командовавший на этом участке, не имел ни достаточного числа людей, ни материалов, чтобы занять этот фронт или держать его в удовлетворительном оборонительном состоянии. Проволочные заграждения были несовершенны, а окопы имели редкие укрытия, мало защищавшие от снарядов. Неудивительно, что, когда разразился удар, окопы были сравнены с землей.

Резким контрастом явилась исключительная непроницаемость фортов. Форты Дуомон и Во попали в руки германцев, а когда в октябре они были отбиты, то французы убедились, что месяцы чудовищной бомбардировки почти не оставили на них никакого следа. Подземные убежища совершенно не были тронуты, ни одна орудийная башня не была разрушена, и лишь немногие казематы приведены в совершенно неисправное состояние. Горькая ирония судьбы! Французы сами, вследствие поспешного вывода, что крепости бесполезны, отбросили в сторону свой щит и стали мишенью.

Первоначальный комендант крепости, генерал Кутансо, не разделял этого вывода. Он осмелился отстаивать свою точку зрения перед парламентской делегацией, идя наперекор командующему армейской группой генералу Дюбайлю. В итоге он не только получил выговор, но и был смещен. Некоторое время носились слухи о неудовлетворительном состоянии оборонительных сооружений Вердена, проникнувшие даже в Париж, и в декабре Галлиени в качестве военного министра написал Жоффру, спрашивая разъяснений на этот счет и требуя, чтобы укрепления эти были усовершенствованы. Ответ Жоффра можно застеклить и повесить в рамке в бюрократических учреждениях всего мира, чтобы служить образцом ответа не по существу, простой отписки.

Опровергая соображения, высказанные Галлиени, Жоффр добавлял:

 

«Но поскольку мнения эти основываются на донесениях, которые ссылаются на недочеты в состоянии обороны, я предлагаю вам… установить авторов этих донесений. Я не могу под своей командой терпеть солдат, которые выдвигают перед правительством жалобы или протесты, касающиеся выполнения моих приказов, пользуясь для этого иными путями, чем обычные доклады по инстанциям… В основе этого лежит расчет подорвать основы дисциплины в армии».

 

Противнику скоро было суждено развенчать его доктрину «непогрешимости», а восстания 1917 года должны были доказать, что бездарность генералов и свобода их в обращении с человеческими жизнями являются наиболее действенными факторами в деле подрыва дисциплины в армии. Но возмездие обычно приходит поздно. Полковник Дриан, депутат в парламенте от города Нанси и известный военный писатель, предупреждавший о несовершенстве укреплений Вердена, пал первой жертвой пренебрежительного к ним отношения, а Жоффр на время покрыл себя новыми лаврами и приобрел еще большую популярность за героическое заклание Дриана и его товарищей по оружию.

В четверть восьмого 21 февраля, сухим морозным утром, началась германская бомбардировка на обоих берегах реки Маас, захватившая фронт протяжением в 15 миль. Твердо и планомерно окопы и проволока были сравнены с землей или вздыблены в кучи хаотически перемешанной земли. «Воронки, сделанные тяжелыми снарядами, придали всей местности сходство с поверхностью Луны».

Хотя бомбардировка такой силы после февраля 1916 года стала обычным явлением, тогда она была новинкой и потому произвела большое впечатление. Бомбардировка не прекращалась, и к 4 часам дня ураган огня достиг апогея. Прошло еще три четверти часа, и тоненькая стрелковая цепь германской пехоты поползла вперед. Вначале ее движение было даже не замечено. За первыми пехотинцами следовали группы гранатометчиков и огнеметчиков, целью которых было подавить сопротивление на французских передовых позициях, пока не подойдет остальная пехота. Такая система наступления экономила жизни солдат. Она также подчеркнула необычный эффект германской артиллерийской бомбардировки — хотя местами артиллерия противника серьезно страдала от меткого контрбатарейного огня французской артиллерии.

Первая германская атака велась только 6 дивизиями и только на фронте протяжением в 4,5 мили, между Буа-де-Амон и Хербебуа — на восточном берегу реки. На таком узком фронте отдельные уцелевшие группы французов причиняли больше задержек, чем это имело бы место при разумной ширине фронта атаки. Вдобавок зимний день был короток, и темнота приостановила атаку после овладения передовыми окопами. Но на следующий день наступление развернулась еще шире. С этого дня и до 24-го числа фронт обороны французов постепенно, но верно рушился.

Французские командиры попросили у командования разрешения эвакуировать долину Вёвр и оттянуть линию фронта назад на высоты по правому берегу реки Маас. Даже этот отход должен был, как они полагали, явиться вступлением к эвакуации всего правого (то есть восточного) берега реки Маас.

Но вдали от фронта едва ли отдавали себе отчет в серьезности обстановки. Оперативный отдел продолжал заверять, что Верденское наступление — просто демонстрация с целью замаскировать настоящий удар, готовящийся в Шампани. Даже когда дошли слухи о том, что Верденский фронт поддается и начинает крошиться, на Жоффра это не произвело почти никакого впечатления и не создало ему беспокойства. Наконец, уже вечером 24-го числа генерал де Кастельно, которого со времени его назначения начальником французского Генерального штаба искусно изолировало всегда ревнивое и рьяное entourage [75] Жоффра, решился на самостоятельный шаг. Непосредственно отправившись к Жоффру, он добился разрешения последнего послать армию Петэна на защиту Вердена.

Еще более тревожные донесения поступили позже, и в 11 часов вечера де Кастельно с беспримерной дерзостью потребовал, чтобы дежурный офицер постучал в закрытую дверь спальни Жоффра и разбудил его. Прежде чем «великий» человек вернулся досыпать свою неизменную порцию сна, он разрешил де Кастельно отправиться в Верден, не ограничивая ничем его полномочия. Покинув той же ночью Шантильи, де Кастельно несся на автомобиле к штабу командующего армейской группой Лангля де Кари. Жоффр за это время протелеграфировал, что фронт севернее Вердена должен удерживаться во что бы то ни стало. «Каждый командир… отдавший приказ об отступлении, будет подвергнут военному суду». Он предоставил Ланглю де Кари решить, следует ли оттянуть правый фланг назад или отойти на высоты на берегу реки Маас, и последний действовал в связи с этим разрешением.

Первый день, проведенный де Кастельно в Вердене, сулил мало радости. Дело в том, что 25-го числа имело место странное происшествие с фортом Дуомон, знаменовавшее первый кризис долгого сражения. Как и большинство других фортов, этот форт не имел гарнизона, за исключением команды в 23 артиллериста, занимавших одну башню. Но все же, когда прилив германского наступления докатился до форта, генерал Кретьен, командовавший правым сектором, отдал приказ, которым линия фортов назначалась главной линией сопротивления.

Приказ был отдан незадолго до полуночи 24-го числа. К несчастью, штаб ждал составления нескольких схем для приложения к приказу и тем самым задержал передачу его частям до 9:45 утра 25 февраля. За это время дозор бранденбуржцев, увидев, что подъемный мост опущен и нет никаких признаков оборонявшихся (артиллеристы спали там, где были, мертвым сном), вошел в форт и овладел им без единого выстрела.

Торжествующее сообщение германского правительства трубило о захвате Дуомона «штурмом» в присутствии кайзера. Этот образчик официальной напыщенности оказался превзойденным и еще более смешным, когда вследствие плохо понятого донесения, переданного по телефону, правительственное сообщение от 9 марта объявило о захвате форта Во — опередив таким образом фактические события на три месяца. Но квинтэссенция этого анекдота достигла апогея, когда командир дивизии, который передавал донесение, и офицер, который не взял форта, получили от кайзера высший прусский орден «Pour le merite» .[76] И испорченный телефон иногда бывает полезен!

25 февраля Петэн принял командование над Верденом, и в тылу стало собираться ядро резервной армии. Первая задача, разрешением которой пришлось заняться Петэну, относилась скорее к снабжению, чем к обороне. Огонь германских тяжелых орудий нарушил все пути подвоза, за исключением одной слабой железнодорожной ветки и шоссе от Bap-ле-Дюк к Вердену. Последнее вошло в историю под названием «Крестного пути» или «Дороги в рай».

Сосредоточение войск бесполезно, если их невозможно кормить и снабжать боеприпасами. Дороги уже не выдерживали напряжения беспрестанного движения. Поэтому сюда были переброшены отряды территориалов, которые должны были чинить дорогу, поддерживать ее в исправности и прокладывать параллельные пути. С этого времени поток сообщений возрос до 6000 грузовиков в сутки. Сам фронт Петэн разделил на определенные секторы, каждый со своей тяжелой артиллерией, и начал новые контратаки. Хотя контратаки эти почти не приводили к выигрышу местности, они смущали атакующих германцев и являлись для них помехой.

Другим фактором, помогавшим французам, было то, что чем дальше германцы продвигались вперед по восточному берегу реки, тем больше они подставляли себя под фланкирующий огонь французской артиллерии, развиваемый через реку.

В итоге время было упущено. Наступление потеряло свой порыв, стало затихать. Как рассказывает нам Цвель, на германской стороне уже стал «проявляться мрачный пессимизм».

Теперь германское командование с опозданием пыталось расширить фронт наступления. 6 марта, после двух дней артиллерийской подготовки, войска кронпринца начали атаку на западном берегу реки Маас, а 8 марта к этому последнему и решающему усилию примкнули и войска на восточном берегу. Успех не оправдал потерь: на западе усилия атакующих разбивались о высоту Морт-Ом, а на востоке — о высоту Пуавр. Все надежды на прорыв померкли, так как оборона французов была теперь укреплена и силы уравновешены.

Что бы мы ни думали о событиях этих дней, не вызывает никакого сомнения, что невозмутимый темперамент Жоффра сыграл большую роль, успокаивая возникшую в те дни панику, а в Петэне он нашел как раз того человека, который был здесь нужен. Вдобавок французам помогли еще две большие удачи: успешное подавление французскими дальнобойными орудиями всех германских 17-см гаубиц и взрыв крупного германского артиллерийского парка близ Спинкура, где хранилось 450 000 тяжелых снарядов. Генерал Палат, к примеру, считает, что оба эти события в совокупности спасли Верден.

Начиная с 9 марта и далее не вызывает уже никаких сомнений, что тактика германцев в первую очередь была нацелена на измор. Поскольку объектом действия являлся Верден, это стало чисто моральной целью. Общественность придавала Вердену символический смысл, несоизмеримо более высокий, чем его действительное военное значение. Надо сознаться, что эта хитрая стратегия почти удалась. Наступления были небольшими, но эффект их был сложным, собирательным, представляя собой сумму многих факторов. Что еще хуже — соотношение потерь было не в пользу обороняющихся: около трех французов на двух германцев. Петэн делал все, что мог, чтобы смягчить тяготы обороны, быстро подавая подкрепления и сменяя измолотые в германском огне части так быстро, чтобы каждая дивизия оставалась в огне минимум времени. Но в результате большая часть французских сил была провернута сквозь эту «мясорубку», а истощение французских резервов почти свело на нет их участие в приближавшемся наступлении на Сомме.

На германской стороне неутешительный исход операции сказался еще раньше. В конце марта Фалькенгайн запрашивал, имеется ли хоть какой-то шанс на успех наступления в пределах разумного времени; как альтернативу он рассматривал одновременную атаку под Ипром. Но кронпринц уверенно заявил, что большая часть французских резервов уже исчерпана, и он «полностью убежден, что судьба французской армии будет решена под Верденом». Кроме того, старая идея относительно единого командования была отвергнута с мотивировкой, что «французские резервы… уже исчерпаны, у них нет больше людей, также как и оборудования и снаряжения». Фалькенгайн согласился с этим.

Таким образом кронпринц при поддержке Шмидта фон Кнобельсдорфа продолжал лить кровь солдат, в то время как Фалькенгайн тратил время на изучение возможных альтернативных вариантов действий. Но к концу апреля бесплодность многочисленных атак и огромные потери сделали ясной необходимость изменения тактики.

Прежняя тактика настолько явно показала свою бесполезность, что даже Шмидт фон Кнобельсдорф согласился с бессмысленностью дальнейших атак. Но когда он посетил Фалькенгайна, намереваясь признать свою неправоту, то обнаружил, что последний также изменил свои взгляды — на полностью противоположные. В итоге Шмидту фон Кнобельсдорфу было предписано продолжить наступление. Но исчерпание германских ресурсов теперь было компенсировано ошибкой Жоффра, приказавшего любой ценой отбить форт Дуомон; Жоффр также сместил Петэна с поста командующего армией и передал район Вердена в прямое подчинение Нивеля.[77] Бросая своих солдат в повторенные бессмысленные атаки, Нивель теперь играл на руку Фалькенгайну.

7 июля после героического сопротивления, форт Во действительно пал. Из-за новой германской телефонной ошибки опять боевую награду получил не тот офицер. Но успех этот позволил германскому приливу затопить большую полосу местности. Испуганным наблюдателям казалось, что это действуют стихийные силы, а не простые люди. 11 июня Петэн был вынужден попросить Жоффра поторопиться с «освободительным» наступлением на Сомме. 20 июня немцы впервые использовали снаряды с новым отравляющим веществом дифосгеном, и им удалось парализовать французскую артиллерийскую поддержку.

23 июня было днем последнего кризиса. В этот день наступление привело германцев почти к высоте Бельвиль, последнему внешнему укреплению Вердена. Беспрестанные контратаки Манжена смогли только затормозить это наступление, и Петэн все подготовил для эвакуации восточного берега, хотя не показывал войскам никаких признаков беспокойства и все время повторял бессмертные теперь слова «On les aura!» [78]

Но в стратегическом отношении оборона достигла своей цели, так как на другой день, 24 июня, Фалькенгайн остановил поток боеприпасов, притекавших в Верден. В этот день на Сомме британцами был открыт артиллерийский огонь — подготовка к долго готовившейся атаке, которая наконец началась 1 июля.

С этого дня германцы в Вердене не получали свежих дивизий, и их наступление буквально умерло от истощения. Этим была подготовлена почва для осенних блестящих контрударов французов, которые большими кусками вернули себе все, что раньше теряли по крохам.

Не будет унижением для честной обороны признание, к которому мы должны прийти: во-первых, Сомма спасла Верден, во-вторых, германцы, отказавшись от возможного и быстрого успеха и развив наступление на слишком узком фронте, четырьмя месяцами раньше были на волосок от успеха!

 

---

Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 176; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!