Рудольф Абель: Портрет художника 16 страница
Очевидно, прожив два месяца в Советском Союзе, Дэвис уже научился писать под диктовку.
Попутчик. Моррис Блок был одним из членов группы, отправившейся в Китай в 1957 году, бросив вызов Госдепартаменту США после посещения Московского молодежного фестиваля, на котором он показал себя готовым последовать партийной доктрине. Когда у членов группы брал интервью корреспондент Си‑би‑эс Дэниэл Шорр, он спросил, как они относятся к участию СССР в венгерских событиях. Один из студентов ответил, что многие члены группы не одобряют вмешательство Советского Союза. В это время Блок выкрикнул: «Не ври, разве не знаешь, что Шорр хочет начать контрреволюцию?»
У Блока по возвращении из Китая в 1957 году был изъят паспорт. В январе 1958 года он был вызван для дачи показаний о деятельности группы в Комитет сената по расследованию антиамериканской деятельности. Когда его паспорт был предъявлен в качестве свидетельства, Блок подошел к столу, на котором он лежал, взял его и положил в карман.
Он отказался вернуть его, у суда не было полномочий изымать его силой, поэтому его обвинили в неуважении к суду. Вскоре после этого Блок уехал по этому паспорту в Европу, а в августе 1959 года оказался в Москве, вне пределов досягаемости комитетов Конгресса и паспортных служб. Сейчас он работает в порту в Одессе.
Подвох. Владимир Слобода был одним из многих членов советских секретных служб, которые поехали на Запад после Второй мировой войны под видом перемещенных лиц в поисках убежища. В это время было трудно выявить всех «спящих» агентов среди беженцев, и многие агенты СССР попали в США или Канаду с помощью филантропов и международных организаций.
|
|
|
Слобода родился на принадлежавшей Польше Львовщине, которая в 1939 году была присоединена к Украинской республике. В 1953 году он без документов перешел из Польши в Германию, где принял одно из предложений, которые делают мужчинам‑беженцам, – он вступил в американскую армию. Благодаря знанию русского и польского языков он был отправлен в группу военной разведки в Форт Брэгг, в Северной Каролине. Он помогал готовить «банды» – парашютные подразделения, обучавшиеся проведению диверсий на территории социалистических стран. В 1958 году Слобода стал гражданином США. Его перевели в разведывательную группу в Германии в чине сержанта.
В августе 1960 года он, оставив свою часть, жену и троих детей, бежал в Восточную Германию. Провозглашенный «Известиями» героем, он вскоре стал привычным лицом на экранах телевизоров. Московское радио на всю Европу транслировало его выступления. Слобода рассказывал о полетах У‑2, о шпионских сетях, отправляющих агентов в Восточный Берлин. «Большинство своих агентов ЦРУ вербует с помощью шантажа, угроз, подкупа», – говорил он.
|
|
|
Он называл американских военных шпионами и рассказывал о разведывательных подразделениях. В статье, опубликованной в «Правде», он писал:
«Я знаю, что в Западной Германии существует широкая разветвленная сеть американской разведки. Действиями американской разведки и спецслужбами других стран руководит ЦРУ, чья европейская штаб‑квартира находится во Франкфурте‑на‑Майне. Многочисленные подразделения ЦРУ разбросаны по всей Западной Германии, и часто они маскируются под обычные военные части.
Самые большие группы военной разведки США – 513‑я разведывательная группа, 66‑я разведывательная группа и 532‑й разведывательный батальон 7‑й армии. Эти группы состоят из нескольких тысяч профессиональных агентов, и их силы постоянно растут. 513‑й разведывательной группой командует полковник Франц X. Росс, который руководит многочисленными отделениями группы, находящимися практически во всех городах Западной Германии и в Западном Берлине».
Если события развивались по принятому в СССР сценарию, Слобода сейчас снова работает в спецслужбах Советского Союза, и его должны были произвести в полковники за восемь лет успешной работы за границей.
|
|
|
Ученый. В декабре 1956 года в СССР бежал ученый, украинец по национальности, прославившийся работой на испытательном полигоне в Соединенных Штатах. У него была информация о двух межконтинентальных баллистических ракетах, «Титан» и «Атлас», он был авторитетом в области аэрофотосъемки и, возможно, знал о полетах У‑2 над территорией СССР, которые только начинались в то время. Кроме того, он работал на полигоне Аламогордо, где была испытана первая атомная бомба.
Он представляет собой типичный случай того, что известно как «синдром ученого»: убежденность в том, что наука сама по себе закон, стоящий выше этики и религии. В наши дни ученый, как художник эпохи Возрождения, будет работать в той стране, где ему создадут лучшие условия, как Леонардо да Винчи, покинувший родную Флоренцию ради Рима и покровительства Медичи.
Профессор Орест Макар работал в России до 1949 года, затем жил в США до 1956 года и вернулся в Россию. Равнодушного, по собственному признанию, к политике, его беспокоило только то, что могла система предложить ученому: «Изучая научную литературу по своей проблематике, я пришел к выводу, что в Советском Союзе наукой занимаются очень серьезно, я думаю, что лучшие условия для проведения исследований предлагаются именно там. Поэтому я хочу продолжать свою работу в СССР», – объяснял он.
|
|
|
Профессор Макар и его жена Александра приехали в США в 1949 году в качестве беженцев. Он родился в западной части Украины, хорошо знал украинский, сербский, польский и немецкий языки. К сожалению, он плохо знал английский, поэтому вскоре после того как получил место преподавателя в университете Сент‑Луиса, он был уволен на основании плохого выполнения своей работы. До того как заняться преподавательской деятельностью, он восемь месяцев работал на полигоне Уайт‑Сэндз, где проходили испытания американских ракет, был консультантом по математике и физике в ВВС и армии США, работал на полигоне Аламогордо. В Уайт‑Сэндз он имел доступ к секретным материалам, но ушел с исследовательской работы «по личным причинам» незадолго до окончания проверки службой безопасности.
Возможность дезертировать ему дало приглашение на международную конференцию по проблемам фотограмметрии, которая состоялась летом 1956 года в Стокгольме. Макар поехал туда со своей женой и написал друзьям, что задержится в Швеции, чтобы прочитать курс лекций. Он обратился в советское посольство, попросил политического убежища, и его встретили «с распростертыми объятиями». В настоящее время он преподает у себя на родине, во Львовском политехническом университете.
Говорила ли в нем уязвленная гордость ученого, когда он сравнивал почести, оказываемые ученым в СССР, с обращением, с которым столкнулся в университетах Америки? В Советском Союзе звание «ученый» дает привилегии, высокое положение в обществе. Ученые всегда идут впереди, государство предоставляет им дачи, новые квартиры, машины с шофером, налоговые льготы, награды и все то, что освобождает ум для исследований. В болоте американской университетской жизни ученым приходится постоянно конкурировать друг с другом на всех уровнях – на приеме у ректора, в лаборатории, перед студентами. Нет привилегированного статуса, а продвижение по служебной лестнице не автоматическое – профессор Макар узнал, что даже ученого могут уволить.
Кроме этого, ученого привлекает и собственная незаменимость. Фраза «встретили с распростертыми объятиями» отражает сегодняшнее положение ученого, необходимого обеим сторонам. Ученый стал наемником, который продает свои знания не за деньги, а за лучшие условия работы. Если ему дать современную лабораторию и хороших ассистентов, ему будет все равно, где изготовлено оборудование – в России или в Америке. Разве у науки есть флаг?
Характер научной работы отделяет человека от реальности. В связи с этим можно упомянуть Ганса Эртеля, вице‑президента Академии наук Восточной Германии, одного из четырех крупнейших специалистов мира по теоретической метеорологии, которого в марте 1960 года осудили за простую финансовую аферу. Работая в Восточном Берлине, он в течение семи лет был резидентом Западного Берлина. Это позволяло ему менять восточногерманские марки на западногерманские по курсу один к одному, в то время как официальный курс составлял четыре восточногерманские марки за одну западногерманскую. За семь лет работы он выкачал из Западного Берлина около 15 тысяч долларов. Вот как он объяснял это: «Тридцать лет жизни в абстрактной сфере естественных наук оторвали меня от реальности».
Когда уважаемые ученые ведут себя как мелкие мошенники, можно не удивляться тому, что они меняют политические системы как перчатки.
Со времен Клауса Фукса и Бруно Понтекорво на Восток бежала целая группа математиков и физиков, уверенных в том, что по ту сторону железного занавеса науку уважают больше. Но как может закрытое общество, в котором человек не в силах избавиться от присутствия государства во всех сферах жизни, предоставить свободу своим ученым?
В России ученые и художники стоят вне общества. Так было с тех пор, когда власть в стране захватили большевики, которые решили, что, хотя на исправление социальной несправедливости могут уйти годы, в сфере науки и искусства это можно сделать сразу. Привилегированные группы родились вместе с коммунистическим режимом, и они стали своего рода высшим классом, к которому массы жителей могут стремиться без всякой зависти. Рабочие живут на уровне существования, а исследователи, инженеры, математики, физики, химики катаются как сыр в масле, после того как они доказали системе образования, что они смогут увеличить мощь и славу Советского Союза.
При таком положении вещей наука занимает место религии, и ученым предоставлена возможность спокойно мыслить, что раньше могла себе позволить только Церковь.[23] Советский Союз прославляет своих ученых, утверждая, что они лучшие в мире, что интеллигенция страны ни с чем не сравнима. Нить советских заявлений о научных открытиях, «украденных Западом», тянется гораздо дальше, чем самоутверждение советской власти. Вот что говорится в Большой Советской Энциклопедии:
«В восемнадцатом веке механик‑самоучка И. П. Кулибин разрабатывал модели мостов с замечательными механическими свойствами, механик И. И. Ползунов изобрел паровой двигатель, в девятнадцатом веке член Российской академии Б. С. Якоби изобрел гальванотехнику и построил первую моторную лодку с электродвигателем, инженер П. Н. Яблочков создал дуговую лампу, а A. Н. Лодыгин изобрел угольную лампу накаливания, А. С. Попов изобрел и первым использовал радиоприемник, H. Е. Жуковский создал теорию аэродинамики, был теоретиком воздушных полетов».
С существованием такой традиции, в которой неграмотные крестьяне делают важнейшие открытия современности, советская система рассчитывает на способности своих ученых. Они не связаны какой‑либо догмой. Они освобождены от обязательств писателей и художников, которые принадлежат к привилегированной части общества только до тех пор, пока их творчество совпадает с линией партии. Есть антипартийное искусство и антипартийная литература, но как может существовать антипартийная наука?! Ученые могут принять то, что им предлагает государство, без кризиса сознания. Иногда им приходится появляться на партийных мероприятиях, но газеты и журналы, которые они читают, стоят вне марксистско‑ленинской доктрины. Они ничем не связаны по природе своих занятий.
Помимо этого, в настоящее время существует научный обмен между Востоком и Западом. Ученые в США знают о программах в России, знают, кто над чем работает, принимаются как должное трудности (или возможности) проведения теоретических исследований, вторжение (или его отсутствие) требований безопасности в личную жизнь ученого. Советские ученые посещают все больше научных конгрессов, предоставляющих возможность для обсуждения проблем науки и ученого в двух разных системах, а также дающими возможность дезертировать. Между учеными существует солидарность, которая переходит национальные границы, подтверждая мысль Маркса о том, что один класс в разных странах может быть связан сильнее разных классов в одной стране. Маркс имел в виду рабочих, но ученые лучше доказывают это утверждение.
К кому американский ученый чувствует большую близость: к сотруднику ЦРУ, который проверяет его на детекторе лжи; к представителю компании, который говорит, что на новый проект не будут выделяться средства только потому, что он не станет новым продуктом; к ректору университета, который увольняет преподавателя, потому что он не напечатал статью; или к советскому ученому, работающему над той же проблемой, которого он встретил на международной конференции? А благодаря миграции, которая происходила последние пятнадцать лет, близость в науке может принять и другой характер. Например, на недавней научной конференции в Женеве встретились советский и американский ученые, они разговорились и в итоге обменялись адресами. У них была одинаковая фамилия – Рейнхарт. Оба были родом из Лейпцига. Оказалось, что они троюродные братья. Русский недавно навещал их восьмидесятилетнюю тетю, живущую в Восточной Германии. Эти люди с одинаковым происхождением и воспитанием в какой‑то момент просто разошлись в разные стороны.
Американские ученые часто указывают на большое количество проводимых в СССР теоретических исследований. (Только треть исследований относится к техническим отраслям и прикладной науке, две трети носят теоретический и фундаментальный характер.) Рассказывают – хотя это может быть и выдумкой, показывающей тем не менее, что для советского правительства не существует странных проектов, – что один советский ученый работает над созданием двигателя, который будет использовать в качестве энергии ход времени. Он продолжает свои исследования, несмотря на критические статьи, появляющиеся в «Правде» и говорящие о том, что его «научная фантастика» подрывает престиж советской науки.
Такие истории досаждают американским ученым, которым приходится продавать свои проекты коммерческим фирмам или правительству. Получая деньги, они имеют дело с практичными людьми, которые не во всякий проект станут вкладывать деньги.
В США есть ученый, который добивается субсидий тем, что звонит по междугородной связи своему руководству и говорит: «Что вы делаете с нашим атомным проектом? Ах, он вам не нужен. Хорошо, мы продадим его русским».
Боязнь того, что русские получат какой‑либо проект из‑за ошибки правительственного чиновника, стала основным стимулом развития американских научных программ. Не так давно адмирал Риковер сказал, выступая в Аннаполисе, что, если бы в правительстве узнали, что русские отправляют своего человека в ад, ему, адмиралу Риковеру, предоставили бы полную свободу действий, чтобы первым туда попал его человек.
С другой стороны, русские ученые часто бегут на Запад из‑за своих эксцентричных взглядов, не соответствующих советскому обществу. Один венгерский ученый любил проводить спиритические сеансы. В условиях «народной демократии» это крайне недостойно ученого. Сейчас он работает на известную американскую компанию, которая поощряет его увлечения и даже купила ему все необходимое для проведения сеансов.
Однако основной поток ученых направлен на Восток, во многом благодаря тому, что Советский Союз известен как лучшее место для деятелей науки. Совсем по‑другому дело обстоит для еще одной привилегированной части русских – интеллигенции и военного персонала. Один из представителей ЦРУ сказал автору этих строк: «У нас есть целый список агентов советских разведывательных служб, которые пришли к нам, принеся много ценной информации. О некоторых из них мы до сих пор не говорим».
Эти люди живут в Москве в роскоши, пользуясь теми же благами, что и ученые и художники. Но они живут и в постоянном страхе. Всегда рядом очередная чистка, и нет ничего опаснее, чем работа советского офицера разведки. Благодаря характеру своей деятельности они знают все о недостатках своей страны. Они профессиональные детективы, имеющие досье на всех политических деятелей, они безмолвные свидетели оргий, взяточничества, борьбы за места у власти – всего того, что существует во всех российских режимах начиная со времен Ивана Грозного.
Таким образом секретные службы воспитывают собственных перебежчиков, которые могут сомневаться в разумности побега на Запад, но, благодаря доступу к секретной информации, имеют лучшее представление о жизни в капиталистическом обществе.
Александр Орлов, офицер НКВД, руководивший советскими операциями в Испании, дезертировал на Запад в 1938 году. Он описал неуверенность офицеров советской разведки в своей жизни, что толкает их на дезертирство. Выступая перед комитетом сената, он сказал, что «когда они начинали работать, то честно служили своей стране – они были патриотами. Но десятилетия убийств невинных людей, уничтожение Сталиным всех, кто знал о его преступлениях… создало такую атмосферу, что каждый офицер, в то или иное время, особенно во время чисток, был бы счастлив уйти со службы и начать жизнь сначала. Говорят, что жизнь летчиков коротка, но жизнь офицера МВД еще короче».
Орлов говорил, что он дезертировал после того, как все его руководители были репрессированы. У него был отличный послужной список: руководство партизанскими отрядами во время Гражданской войны, руководство контрразведкой Красной Армии, руководство отделом НКВД, он был «серым кардиналом» республиканцев в Испании – и все‑таки он не чувствовал себя в безопасности от репрессий. «Я получил приказ отправить в Россию одного из своих помощников, человека, которого награждал лично Сталин, человека, который совершил много подвигов. В Россию его вызывали для того, чтобы он доложил о ходе Гражданской войны в Испании. Прошел месяц, а от него не пришло ни одного письма. Мои подчиненные часто собирались и говорили: „С ним, наверное, что‑то случилось, он ведь был честным человеком, как вы думаете?“ Они все были мрачны».
Потом подошла и очередь Орлова: «Я получил телеграмму, в которой мне приказывали ехать в Бельгию и там сесть на корабль, якобы для встречи с одним из руководителей партии, который будет меня там ждать. Двое моих помощников поговорили со мной лично. Один из них сказал: „Мне не нравится эта телеграмма“. Я спросил его: „Как ты думаешь, что это может быть за встреча?“ Он не ответил и посмотрел в сторону. Он боялся говорить и хотел, чтобы я понял это, потом он сказал: „Почему он не приехал в Испанию, чтобы поговорить с тобой?“
Поняв намек, Орлов, чья мать жила в России, написал Сталину письмо, в котором говорил, что, если что‑нибудь случится с ним или с его матерью, он опубликует свои воспоминания. „Чтобы показать Сталину, что это были не пустые слова, я, несмотря на протесты жены, включил в письмо целый список преступлений Сталина. Кроме того, я написал и некоторые выражения, которые он употреблял во время секретных совещаний, на которых для московских судов составлялись обвинения против лидеров революции“.
Отправив письмо, в июле 1938 года Орлов бежал со своей женой в Канаду, а оттуда в США. Его личность не раскрывалась в течение пятнадцати лет. „В 1953 году я решил, что наши матери уже умерли, потому что прошло столько времени, и решил опубликовать свои рукописи еще тогда, когда Сталин был жив“.
Подобная паника охватила офицеров разведки после ареста и казни в 1953 году Л. П. Берии. В течение двух лет продолжались репрессии „людей Берии“. Было расстреляно около десяти человек, занимавших руководящие посты в КГБ, гораздо больше было приговорено к трудовым лагерям или долгому тюремному заключению.
Не случаен тот факт, что именно в это время дезертировало очень много важных сотрудников разведки. Юрий Расторов, второй секретарь советской миссии в Японии, подполковник КГБ, дезертировал в январе 1954 года. В феврале в Вене дезертировал руководитель отдела КГБ Петр Дерябин, в апреле политического убежища в Австралии попросили Владимир Петров и его жена. Он работал шифровальщиком в посольстве, был офицером МВД. Она занималась шпионажем под руководством резидента МВД. В феврале того же года в Берлине дезертировал Николай Хохлов, капитан МВД, его руководители также были репрессированы.
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 113; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!