Джудит Коплон: шпион в доме любви 10 страница



Губичев привел в ярость судью, заявив, что он отказывается от защиты, так как слушания были от начала до конца комедией, цель которой – высказать враждебное отношение к его стране. «Мне интересно, – заявил он, – будет ли какая‑нибудь польза от того, что из‑за меня в этой комедии появится еще один участник. Я считаю, что нарушены мои права, которые обычно соблюдаются в более или менее цивилизованных странах. Я не знаю законов и конституции вашей страны, но я знаю свои законы, а мы не обращаемся с иностранными дипломатами так, как здесь обращаются со мной. Я полагаю, что мы находимся в отсталой стране, применяющей методы инквизиции».

Судья был раздражен сарказмом Губичева и ответил: «Вы говорите мне, что есть страны, в которых подсудимому предоставляется большая возможность защитить себя, но я не нашел такого государства ни на одной карте мира. Здесь не разыгрывается комедия, и с Вашей стороны будет большой ошибкой отказаться от защитника». Судья Рифкинд дал Губичеву еще немного времени на обдумывание своего предложения, мотивировав это тем, что тот «не знает традиций и обычаев нашей страны».

Это время не изменило отношения Губичева к суду, потому что на следующем слушании он ни слова не произнес по‑английски, чем вызвал раздражение судьи Уильяма Бонди. «Вы готовы предстать перед судом?» Губичев покачал головой. «Как Вы меня поняли, если Вы не говорите по‑английски?» Губичев в ответ пожал плечами. «Вы понимаете английский?» – «Нет». – «Вы понимаете мой вопрос?» – «Нет». – «Как Вы поняли то, что я Вам сказал?» – «Нет». Все три «нет» были сказаны на русском. «Я не знаю, что он говорит, я назначаю адвоката», – сказал рассерженный судья.

Из‑за этой угрозы и отчасти из‑за того, что Госдепартамент снял дипломатический иммунитет, Губичеву нашли адвоката. Советское посольство внесло залог в 100 тысяч долларов. Судья Рифкинд спросил Джуди: «Мисс Коплон, у Вас есть какие‑нибудь мысли о побеге?» Ответив отрицательно, Джуди была освобождена под меньший залог.

Для защиты Губичева посольство СССР наняло адвоката Абрахама Померанца. Это было одним из немногих уголовных дел, которыми когда‑либо занимался Померанц. Он специализировался на защите мелких вкладчиков от директоров предприятий, которые подозревались в утаивании доходов. Он говорит, что заставлял руководство некоторых корпораций выплачивать по 20 млн. долларов своим служащим. За защиту Губичева адвокат получил один из самых высоких гонораров в уголовных делах – 50 тысяч долларов. В то же время он потерял нескольких клиентов, не пожелавших быть связанными с человеком, защищавшим русского шпиона.

Ситуация Джуди была противоположной. Ей был нужен адвокат, но она не могла оплатить его услуги, а часть адвокатов просто не хотела заниматься делом о шпионаже. Спустя некоторое время она встретила Арчибальда Палмера, адвоката, специализировавшегося на делах о банкротстве, который согласился бесплатно вести ее дело.

У Палмера было немного времени на подготовку к процессу в Вашингтоне. Джуди обвинялась в похищении секретных документов с целью передачи их иностранному государству, поэтому Губичев не участвовал в слушаниях по этому делу. Палмер и Джуди разработали версию любовного романа, который потребовал от нее всех знаний о любви. По этой версии Джуди была виновна только в том, что любила русского и ее ошибки были ошибками сердца.

После выяснения законности ареста суд проходил очень быстро. Судья Ривз решил, что «офицеры должны были произвести арест, учитывая отношения с русским, секретные документы, найденные в сумочке, и все, что было сделано подсудимой ранее».

Момент кульминации наступил тогда, когда место свидетеля заняла сама Джуди. Присяжные, многие из которых сами работали в правительственных организациях, очнулись от летней дремоты, чтобы услышать классический рассказ о романтической истории. Джуди вспомнила, что познакомилась с Губичевым 4 сентября 1948 года в Музее современного искусства. Вот фрагмент ее диалога с Палмером:

«Вопрос. Скажите, при каких обстоятельствах Вы познакомились с Губичевым?

О т в е т. Я стояла и смотрела на какую‑то картину, у них целый зал посвящен кубизму.

Вопрос. Кубизм? Это вид живописи, изображающий будущее, а Вы должны сами решить, что там нарисовано?

Ответ. Нет, это сюрреализм, кубизм – это когда все разбито.

Вопрос. Итак, Вы смотрели на картину…

Ответ. Перед картиной стояло несколько человек. Какой‑то мужчина спросил, словно обращаясь к ним: „Как вам это нравится?“ Я стояла рядом с ним и сказала: „Не очень, но это довольно интересно“. Этот мужчина и был Губичев».

Губичев произвел сильное впечатление на Джуди. Он был привлекателен, прекрасно говорил на английском, обладал хорошим чувством юмора. Тогда, как вспоминала Джуди, они обсуждали проблемы русской литературы и искусства, причем Губичев говорил, что цензура в этой области была довольно глупой. После этой встречи он попросил называть его Вэл.

После этого они встречались еще несколько раз, в основном, как сказала Джуди, в общественных местах. В конце сентября Губичев позвонил ей на работу и спросил, когда она приезжает в Нью‑Йорк. Она приехала в Нью‑Йорк, и они катались на лодках в Центральном парке.

В октябре встречались дважды: один раз обедали во французском ресторане «У Шарля», на углу 6‑й авеню и 10‑й улицы, второй раз они встретились в библиотеке университета Колумбии. Губичев всегда вел себя как джентльмен, ни разу не пытаясь поцеловать Джуди. Они обсуждали музыку и литературу.

Джуди была очарована тем, что «он очень много знал о Мильтоне. Он написал несколько работ… мы также обсуждали Шекспира и Шелли. Ему особенно нравился Шелли».

Палмер, всегда быстро реагировавший на слова, спросил: «Шелли писал о любви во всех ее проявлениях, не так ли?»

После одной из таких встреч Джуди поняла, что влюблена в Губичева, и решила познакомить его со своей семьей.

На Рождество «мы встретились в Рокфеллеровском центре возле катка. День был довольно холодным. Мы немного посидели в кафе на Шестой авеню. В тот день мы виделись недолго, так как он плохо чувствовал себя из‑за операции, перенесенной в декабре. Я спросила его, не сможет ли он приехать ко мне на следующий день, чтобы познакомиться с моей семьей». На это свидание Губичев приехал с букетом цветов, а Джуди с коробкой конфет и галстуком, который она хотела подарить ему. В этот момент Палмер тонко заметил: «Галстук, который связывает людей».

Договариваясь о встрече 14 января 1949 года, Джуди поинтересовалась, почему Губичев хочет встретиться именно на Вашингтон‑Хайтс. Тот ответил, что ему нужно было навестить друга, живущего в этом районе. Палмер тут же заметил, что этот район как нельзя лучше подходит для встреч влюбленных. Но, по словам Джуди, это свидание стало для них «критическим». Она вспоминала, что Губичев, выходя из ресторана, сказал: «Мне нужно сказать тебе что‑то важное. Я не могу больше держать это в себе. Я женат, но я несчастен со своей женой».

Джуди была поражена. «Я начала плакать, в руках у меня была газета, и я, может быть, размахивала ею».

Губичев пытался успокоить ее: «Не становись похожей на других американок. Я пытаюсь объяснить тебе, как я несчастен, а ты даже не слушаешь». Они вместе ехали на метро, пока Губичев не вышел на 125‑й улице. Джуди пообещала себе, что больше не будет с ним встречаться, но, когда он позвонил, предложив встретиться еще раз, она согласилась.

Это была та встреча, в которой принимало участие ФБР. В Вашингтон‑Хайтс они были вместе очень мало. Джуди объяснила это тем, что Губичев боялся, что за ним следят люди, нанятые его женой.

Свидание 4 марта Джуди позднее описывала как Вальпургиеву ночь, когда все было против нее. В момент их ареста Губичев как раз говорил, что за ним могут следить люди из НКВД, тайной полиции СССР, потому что он был недоволен сталинским режимом и собирался дезертировать на Запад. Джуди сказала, что она сильно испугалась того, что ее могут преследовать русские спецслужбы. В это время они шли к тихому немецкому ресторану «Лучев», находящемуся на 14‑й улице недалеко от Третьей авеню.

Она призналась, что арест был для нее полной неожиданностью. Не зная, что и думать, она чувствовала себя преданной любимым человеком.

Палмер, отметив, что «любовь не знает границ», продолжал характеризовать Джуди как трудолюбивую девушку, которая влюбилась не в того человека. Свое выступление он закончил следующими словами: «Вы начали с блеска работы, а закончили грязью и ужасом суда. Ваше слово, мистер Келли».

Обвинитель Джон М. Келли, бывший актер, вначале обращался с Джуди довольно мягко. Четко и ясно Джуди рассказала о своих обязанностях в Министерстве юстиции, о жизни в Вашингтоне, о встрече с Губичевым. И когда Келли спросил, сильно ли она любила Губичева, голос Джуди изменился, он дрожал, когда она ответила: «Да».

С этого момента изменилось и поведение Келли. Его тон стал почти угрожающим, когда он заговорил о любви и, как сказано в буклете «Позорные годы», «дискредитировал эту любовную связь, показав, что Джудит дарила свою любовь совсем другим людям».

Несмотря на жару, стоявшую в то время в Вашингтоне, зал суда был переполнен, когда Джуди заняла место свидетеля. Судья Ривз несколько раз угрожал очистить зал заседаний после чрезмерного оживления, причиной которого обычного были Палмер или подсудимая, которую в газетах называли «маленькой хохотушкой». Палмер был дважды оштрафован на 100 долларов за неуважение к суду, а однажды судья перед всеми назвал его клоуном. Но когда слово брал Келли, в зале воцарялась тишина.

«Вопрос. Правда ли, мисс Коплон, что Вы и Губичев никогда не любили друг друга?

О т в е т. Я очень сильно любила его, а насколько я могу судить по его словам, он тоже любил меня.

Вопрос. Ваши чувства оставались такими до 14 января, когда он сказал Вам, что он женат?

Ответ. Да.

Вопрос. Правда ли, что за неделю до этого, то есть 7 января, Вы провели ночь в отеле „Саузерн“ в Балтиморе, зарегистрировавшись с неким мужчиной как мистер и миссис Шапиро, проживающие в Ист‑Харфорд, штат Коннектикут?»

Услышав это, Джуди вскочила со своего места и буквально выкрикнула ответ.

«Ответ. Это ложь! Как Вы смеете так говорить при моей маме?

Вопрос. Правда ли, что Вы провели новогоднюю ночь с мистером Шапиро в квартире его друга и между вами была внебрачная связь?

Ответ. Нет».

Атака Келли застала Джуди врасплох. Ей пришлось придумывать объяснения. Шапиро, молодой адвокат, работавший на другом этаже, был, по ее словам, «очень хорошим другом, которому можно поведать свои секреты». Она встретила его летом 1948 года и с тех пор часто видела его.

Джуди признала, что провела с ним ночь в Балтиморе и Филадельфии, но настаивала на том, что она «была полностью одета» и между ними ничего не произошло. Она сказала, что не спала ни в одну из этих ночей, потому что обсуждала с Шапиро душевные проблемы.

«В Филадельфии Вы завтракали в постели?» – спросил Келли.

«Нет».

Келли представил счет из отеля за два завтрака в комнате. «Завтрак подавали в комнату, а не в постель», – объяснила Джуди.

Когда Келли сказал, что ФБР следило за всеми свиданиями и записывало их, Джуди потеряла самообладание и сказала: «Сначала вы хотите сделать из меня шпиона, а теперь проститутку».

Заседание суда было прервано, а на следующий день у Джуди было другое объяснение дней, проведенных с Шапиро. Она ездила с ним за покупками, так как «хотела купить новый костюм, а в Вашингтоне был маленький выбор». Шапиро никогда не спал в ее комнате, потому что у него был свой номер. Джуди признала, что он оплачивал комнаты, но «это было его желание. Он зарабатывал больше, чем я».

О новогодней ночи, проведенной в квартире его друга, она сказала, что тогда слишком много выпила и легла спать на диване. «А вообще я не пьяница», – добавила она.

Келли завершил свое выступление, показав изумленным судьям и Джуди доклад ФБР, к которому было приложено несколько фотографий. «Это может освежить Вашу память?» – спросил он. Джуди яростно сказала «Нет», но при этом покраснела. На фотографиях, сделанных в лучших традициях личной жизни, была пара в недвусмысленных позах, а сам доклад содержал фразы, которые обычно говорят друг другу мужчина и женщина, проводящие вместе ночь.

Экскурс Келли в личную жизнь Джуди не имел ничего общего со шпионажем. Не относился он и к Губичеву. Он был построен на принципе, что женщина, влюбленная в одного человека, не может иметь отношений с другим. Но, как показывает практика, этот принцип иногда нарушается. Келли смог представить обвиняемую лгуньей в вопросах, касающихся морали.

Джуди была искушенной незамужней женщиной двадцати восьми лет, которая уже четыре года прожила в Вашингтоне. Она стала бы первой, кто мог сказать, что не была образцом порядочности. Те, кто знал ее, говорили, что «она веселится везде, где это возможно». Число ее любовников сильно выросло после связи с Шапиро. Благодаря слухам, появившимся после вашингтонского процесса, она получила незаслуженную репутацию нимфоманки.

Инцидент с Шапиро стал первым камнем преткновения между Джуди и ее адвокатом. Еще до начала слушаний Палмер хотел, чтобы Шапиро сам выступил на суде. Он полагал, что тот специально поехал с Джуди в другой штат и вступил с ней во внебрачную связь. Таким образом, по закону получалось, что в действиях Джуди не было ничего предосудительного и она была «чиста как свежий снег». Однако Джуди не захотела предать это происшествие огласке.

Палмер в конце концов согласился с ней и заверил Джуди, что обвинение не сможет воспользоваться этим случаем, потому что он будет возражать против этого. Но случилось так, что возражения Палмера были отклонены, и Джуди пришлось импровизировать на суде.

Обвинение, высказанное Джуди, что Шапиро был частью заговора, организованного против нее, кажется необоснованным. Запись, сделанная ФБР в кабинете мисс Коплон на следующий после ареста день, содержит телефонный разговор Натана Левина со своим коллегой, в котором он говорит: «Это было здорово проделано, потому что ее мнение очень трудно узнать».

После допроса, проведенного Келли, Джуди была настолько зла, что решила – Губичев тоже был частью плана. «Это дело настолько дурно пахнет, что даже на небесах чувствуется. А Губичев был включен в Ваш план?»

Затем Джуди была рассержена попытками Келли не дать Палмеру представить ее героиней романа. Келли назвал ее «малышкой, у которой мозг устроен, как швейцарские часы». Ко времени окончания допроса он пришел к выводу, что Джуди можно было задать «вопрос на 1 цент, а ответ получить на целый доллар».

Заседание суда состоялось 29 июня, присяжные после двадцатичасового совещания вынесли вердикт «виновна».

Судья Ривз приговорил ее к тюремному заключению сроком от трех до десяти лет по первому пункту обвинения – за похищение документов, имеющих значение для национальной безопасности, с целью передачи их иностранному государству; а также к заключению сроком от одного года до трех лет по второму пункту обвинения – за похищение правительственных документов, причем оба срока должны были проходить одновременно.

Судья рекомендовал, чтобы Джуди поместили в женскую тюрьму в Алдерсоне, в Западной Вирджинии. Покачав головой, он добавил: «Вот стоит девушка с блестящими перспективами, с блестящим будущим, а она едва не предала свою страну. Я не знаю, что заставило ее сделать это». А затем он добавил: «Бенедикт Арнольд был смелым и бесстрашным солдатом, хотя он все‑таки предал свою страну».

Джуди было предоставлено последнее слово, в котором она сказала: «Меня бы посадили, даже несмотря на 10‑тысячный штраф, ожидающий меня в Нью‑Йорке. Они знают, что я ограничена в средствах, и хотят сломать меня в тюрьме. Но я не сломаюсь. В газетах писали, что за время суда я стала истеричкой. Я никогда не была и не буду ей. Я думаю, что меня лишили честного суда в этом верном власти городе». Затем Джуди обвинила прессу в том, что она «ужасно» рассказывала о суде, и сказала, что обвинение может «радоваться своей пирровой победе».

Если вспомнить героев греческой мифологии, то Джуди сейчас плыла от Харибды к Сцилле. Закончился вашингтонский процесс над ней, но впереди ее ждал суд в Нью‑Йорке, на котором вторым подсудимым был Губичев. После возвращения домой она подверглась испытанию славой. Репортеры охотились за ее интервью, а пресса предлагала 5 тысяч долларов за право напечатать ее историю.

Куда бы она не шла, ее везде узнавали, и она сказала Бертраму: «Я готова застрелиться – я даже не могу спокойно выйти на улицу». В семье Коплон тоже сгущались тучи. Жена Бертрама, Ширли Сидман Коплон, не любила свою золовку. Один из микрофонов ФБР записал, что Ширли, узнав об аресте Джуди, сказала мужу: «Это скорее всего правда, иначе они бы ее не арестовали». Услышав это, Бертрам назвал жену болтушкой и посоветовал остаться во Флориде, откуда она и звонила.

Джуди не обсуждала свои проблемы с семьей, поэтому ФБР, которое все еще прослушивало ее дом, смогло записать только ее телефонные разговоры с адвокатом. Суд в Нью‑Йорке должен был начаться только 24 января 1950 года, но Палмер принимал участие в предварительных слушаниях, которые должны были решить, были ли законны свидетельства обвинения, строившиеся на записях подслушивающих устройств.

Адвокат назвал жучки «грешным плодом» и сослался на письмо Дж. Эдгара Гувера, написанное в 1940 году для «Гарвард ло ревью», где автор называл подслушивание «устаревшим и неэффективным методом», который представлял собой «барьер для развития других методов расследования».

Палмер был разочарован, узнав, что все телефоны прослушивались агентами ФБР. «Мне нужны имена всех агентов», – сказал он. Еще больше он расстроился тогда, когда на суде всплыли некоторые из его разговоров. Один из агентов заявил, что Палмер назвал ФБР «непристойным словом». Во время другого разговора он сказал Джуди: «От этого судьи не дождешься честного суда» (сказано о федеральном судье Сильвестре Райане, председательствующем на суде в Нью‑Йорке).

После сенсационных слушаний в Вашингтоне суд в Нью‑Йорке был практически концом всего дела. Здесь, конечно, привлекал внимание Губичев, но он ни разу не выступил сам. Померанц, бывший советник США, который помогал собрать обвинения против нацистов на Нюрнбергском процессе, блестяще отстаивал своего подзащитного, но его сдерживал контроль советских властей. Губичев, как и полковник Абель в 1957 году, ни разу не выступил перед судом. Рядом с ним был Юрий Новиков, второй секретарь посольства СССР. Померанц хотел, чтобы Губичев предстал перед судом, помня о том, что у присяжных появляются сомнения, если обвиняемый не сам возражает против предъявляемых ему обвинений. Померанц также чувствовал, что Губичев, благодаря своим личным качествам, станет выгодным свидетелем. Новикова убедить не удалось, и он попросил Померанца сосредоточиться на технике расследования, применяемой ФБР.

Сам Губичев был то зол, то шутлив. 4 марта 1950 года он спросил, не будет ли отмечаться первая годовщина его ареста. В другой раз, когда его спросили в суде, что у него в сумке, он ответил: «Бомба». Но когда Померанц пытался еще раз вернуть на сцену суда любовные отношения, Губичев самодовольно сказал ему: «Вы хороший адвокат, но вы слишком наивны. Вы думаете, что в США есть правосудие?»

Самым драматичным моментом суда в Нью‑Йорке стали не свидетельские показания, в которых в основном повторялось то, что было сказано в Вашингтоне, а конфликт между клиентом и адвокатом. В делах об организации заговоров между адвокатами обвиняемых обычно нет трений. Но в этом случае между защитниками была «глубокая патологическая враждебность». Даже на предварительных слушаниях Палмер заявлял, что он и Померанц были на «противоположных полюсах». Померанц, раздраженный тем, как Палмер опрашивает свидетелей, однажды сказал ему: «Вы ведете себя как осел». Ответ Палмера был прост: «Заткнись». Подобные препирательства продолжались во время всех заседаний и, естественно, ничего хорошего для защиты не сделали.


Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 162; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!