Начало атомной эры: 70 лет назад был пущен первый советский реактор Ф-1
09:48 25.12.2016
МОСКВА, 25 дек — РИА Новости. Семидесятилетний юбилей пуска первого отечественного ядерного реактора Ф-1, созданного для реализации советского атомного проекта, отмечается в воскресенье. Реактор, построенный в Москве на территории Лаборатории №2 Академии наук СССР (ныне Национальный исследовательский центр "Курчатовский институт"), дал начало созданию многих мирных ядерных направлений, в которых Россия сейчас занимает лидирующие позиции.
Создание и пуск реактора Ф-1 в тяжелейших для страны послевоенных условиях – это демонстрация своевременности принятия руководством государства стратегически правильных решений, отметил в интервью РИА Новости президент Курчатовского института Михаил Ковальчук. "Пуск Ф-1 стал и отправной точкой для очень быстрого, стремительного развития атомной науки и техники, атомной промышленности страны", — сказал Ковальчук.
Как всё начиналось
Датой начала советского атомного проекта считается 28 сентября 1942 года, когда было подписано постановление Государственного комитета обороны "Об организации работ по урану". Документом предписывалось возобновить в Советском Союзе работы по исследованию возможности использования атомной энергии. В феврале 1943 года вышло постановление ГКО об организации работ по использованию атомной энергии в военных целях. Научным руководителем советского атомного проекта был назначен один из основоположников физики атомного ядра в СССР, профессор Ленинградского физико-технического института Игорь Курчатов. В апреле того же года было подписано распоряжение по Академии наук СССР о создании под руководством Курчатова Лаборатории №2 АН СССР. Лаборатории выделили большой участок земли площадью 120 гектаров в столичном районе Покровского-Стрешнева — в то время это была северо-западная окраина Москвы. В качестве ядерной "взрывчатки" в атомной бомбе можно использовать плутоний-239, нарабатываемый в ядерных реакторах путем облучения урана, или оружейный обогащенный уран-235. Курчатов понимал, что быстрее и дешевле сделать первую советскую атомную бомбу с начинкой из плутония. А фактор времени был решающим – после того как США в августе 1945 года подвергли атомной бомбардировке японские города Хиросиму и Нагасаки, стало ясно, что над Советским Союзом, только что пережившим страшную войну, нависла новая, по существу смертельная угроза. Требовалось ликвидировать монополию США на обладание атомным оружием и тем самым предотвратить возможность одностороннего военного конфликта с его безнаказанным применением, тем более что Вашингтон разработал планы атомного удара по СССР.
|
|
|
|
|
|
"Физический первый"
Но для того чтобы строить свой первый реактор-наработчик оружейного плутония, надо было создать и пустить относительно небольшой экспериментальный реактор, или, как он тогда назывался, котёл – прототип будущих промышленных реакторов.
|
|
|
Именно на территории Лаборатории №2 было решено построить такой уран-графитовый ядерный реактор, получивший индекс Ф-1 ("физический первый"). С учётом тяжелейших условий послевоенных лет это была задача огромной трудности.
Во-первых, опыта проектирования и строительства ядерного реактора у советских ученых и инженеров не было. Для реактора требовались уран, графит, новые конструкционные материалы. К ним предъявлялись неслыханные до того требования по качеству, чистоте, так как малейшие примеси поглощают нейтроны и цепная ядерная реакция в реакторе попросту обрывалась бы. Во-вторых, для строительства первого реактора надо было разработать математическую модель его конструкции, создать необходимые методы расчётов.
Работы велись одновременно по многим направлениям. К ним были привлечены многие академические и ведомственные научно-исследовательские и проектные институты, а также несколько заводов. В частности, урановые блочки (небольшие по размеру цилиндры из металлического урана) выпускались на заводе №12 в Электростали (сейчас это предприятие госкорпорации "Росатом" "Машиностроительный завод").
|
|
|
Урана, которого требовались сотни тонн, в СССР тогда практически не было. Из Германии вывезли найденные там остатки немецкого урана и его руды (основная его доля досталась американцам). По всему Советскому Союзу организовали геологические экспедиции для поиска месторождений урана, рудники появились в Средней Азии и на Украине.
Для реактора Ф-1 под руководством знаменитого советского архитектора Алексея Щусева проектировалось особое здание, с целью сохранения секретности получившее название "Монтажные мастерские". Поскольку учёные понимали, что от реактора во время его работы будет идти сильное радиоактивное излучение, большую часть здания решили разместить ниже уровня земли. Здание с шахтой для реактора глубиной 10 метров, надёжной биологической защитой, приборами внутреннего и внешнего дозиметрического контроля, дистанционным управлением реактором закончили строить летом 1946 года.
Сборка реактора велась чрезвычайно тщательно, так как даже малейшая погрешность могла серьёзно повлиять на его работу. Активная зона реактора сооружалась из графитовых блоков, в которых было просверлено около 30 тысяч отверстий для урановых блочков. Полная структура реактора выглядела как кубическая решетка урана, погруженная в графитовую сферу диаметром шесть метров.
Общий вес графитовой кладки в реакторе составлял более 400 тонн, а урана — почти 50 тонн. Сборку реактора Ф-1 вели горизонтальными слоями, начиная со дна шахты.
Пуск реактора
Сборка началась в середине ноября 1946 года. По предварительным расчётам, для того чтобы достичь рабочего (на языке атомщиков – критического) состояния реактора, требовалось выложить около 70 слоев графитовых блоков, в которые вставляли урановые цилиндрики. Но учёные понимали опасность слепого доверия к расчётным данным, так как цепная реакция могла развиться и раньше планируемого времени. Поэтому сборку вели очень осторожно, постоянно наблюдая за уровнем нейтронного потока внутри уран-графитовой конструкции.
Начиная с 38-го слоя каждый следующий слой укладывали только при опущенных в активную зону реактора стержнях аварийной защиты, назначение которых — поглощать нейтроны и тем самым гасить цепную реакцию. Затем стержни аккуратно поднимали и замеряли уровень потока нейтронов. Далее стержни вновь опускали, а сборку продолжали. Как вспоминали участники тех работ, после 50-го слоя Курчатов практически не выходил из здания реактора.
Новые расчёты предсказывали, что цепная реакция начнётся на 61-м слое, он был собран к вечеру 24 декабря. Курчатов попытался начать пуск, но приборы показали, что надо всё-таки класть ещё один слой графита.
Его выкладка закончилась днём 25 декабря. Перед тем как поднять аварийные стержни, ещё раз тщательно проверили все системы безопасности. Курчатов приказал всем, кто не имел непосредственного отношения к пуску, на всякий случай покинуть здание, а сам сел за пульт управления реактором.
Пуск вёлся с предельной осторожностью. Нарастание мощности реактора фиксировалось приборами и "щелкуном" – громкоговорителем, с которым были соединены счётчики нейтронного потока. Сначала раздались отдельные щелчки, потом их стало больше и больше, и наконец, дробь в громкоговорителях превратилась в сплошной гул. А лично проведённые Курчатовым расчёты показывали, что впервые на Евроазиатском континенте осуществлена управляемая самоподдерживающаяся цепная ядерная реакция. Это произошло в 18 часов 25 декабря.
Таким образом, стало ясно, что советские учёные успешно решили задачу проектирования, строительства, пуска и управления работой ядерного реактора. Тем самым открылась возможность для создания "оружейных" реакторов, а также установок для использования атомной энергии в мирных целях. "Атомная энергия теперь подчинена воле советского человека", — сказал тогда Курчатов.
Пуск реактора Ф-1 отметили у Курчатова дома – он жил на территории Лаборатории №2. Участники пуска с радостью и криками "ура" выпили по бокалу шампанского. Для более пышных торжеств не было ни сил, ни времени – уже на следующий день работа реактора была продемонстрирована куратору советского атомного проекта, заместителю председателя Совета министров СССР Лаврентию Берии.
Двадцать восьмого декабря на имя главы советского правительства Иосифа Сталина была направлена докладная записка об успешном пуске реактора Ф-1, подписанная в том числе Берией и Курчатовым. "С помощью построенного физического уран-графитового котла мы теперь в состоянии решить важнейшие вопросы промышленного получения и использования атомной энергии, которые до сего времени рассматривались только предположительно, на основании теоретических расчётов", – такими словами заканчивался этот документ.
А 9 января 1947 года Сталин в своём кремлёвском кабинете принял руководителей как атомного проекта в целом, так и основных его направлений, и провёл совещание, на котором обсуждалось состояние научно-исследовательских работ по использованию атомной энергии. От Лаборатории №2 выступали Игорь Курчатов, Юлий Харитон (главный конструктор первой советской атомной бомбы), Исаак Кикоин и Лев Арцимович (они занимались вопросами обогащения урана).
На основе опыта эксплуатации Ф-1 под руководством Курчатова был построен и пущен в июне 1948 года на Южном Урале на комбинате №817 (ныне – "Производственное объединение "Маяк" Росатома, ЗАТО Озёрск, Челябинская область) первый промышленный реактор для наработки плутония, необходимого для создания первого отечественного атомного заряда РДС-1. Заряд был успешно испытан 29 августа 1949 года на Семипалатинском полигоне. Ядерно-оружейная монополия США была ликвидирована.
"Реализация в очень сжатые сроки, с невероятным напряжением сил и средств, советского атомного проекта, самым первым этапом которого был пуск реактора Ф-1, позволила восстановить ядерный паритет", — сказал в интервью РИА Новости Михаил Ковальчук. "До сих пор мир живёт без глобальной войны только потому, что есть баланс сил. И Россия по сей день сохранилась как суверенное государство потому, что тогда, в тяжелейшее время, руководство страны и передовая наука нашли взаимное понимание перед стоящей угрозой. Для нас, нынешних, те события служат примером того, как государство должно выбирать и сочетать тактические и стратегические приоритеты, в том числе научно-технологические", — сказал он.
"Курчатовское древо реакторов"
После того, как основы отечественной атомной промышленности были созданы, реактор Ф-1 решили не разбирать, как это сделали американцы со своим первым реактором, пущенным в 1942 году. Время показало правильность решения оставить Ф-1 "в строю". На Ф-1 в дальнейшем выполнялись многие фундаментальные исследования в области ядерной физики, реакторостроения, радиационного материаловедения, ядерной безопасности и многого другого. Ф-1 стал центром коллективного пользования для учёных многих специальностей, незаменимым объектом для междисциплинарных исследований. Фактически, на основе Ф-1 была создана огромная ветвь (или, как называют его сами атомщики, — "курчатовское древо") новых ядерных реакторов для разных направлений – и для атомных электростанций, и для атомных подводных лодок, и для атомных ледоколов. В 1957 году на воду была спущена первая советская атомная подводная лодка К-3 "Ленинский комсомол", а в 1959 году был принят в эксплуатацию первый в мире атомный ледокол "Ленин". И сегодня Россия – обладатель единственного в мире атомного ледокольного флота, который гарантирует стратегическое российское присутствие в северных широтах, где сосредоточены огромные запасы нефти, газа и биоресурсов. А в 1954 году под руководством Курчатова в Обнинске была пущена первая в мире промышленная АЭС. Сейчас Росатом является мировым лидером по числу атомных энергоблоков, строящихся за рубежом. Реакторы ВВЭР – основной экспортный продукт Росатома, а научным руководителем проектов этих установок бессменно является Национальный исследовательский центр "Курчатовский институт". По ряду показателей реакторы ВВЭР считаются лучшими в мире. А развитие и совершенствование ядерных технологий, в том числе технологий этих реакторов – одно из ключевых направлений работы Курчатовского института. Что касается реактора Ф-1, то в настоящее время он имеет статус памятника науки и техники. В дни юбилея его пуска состоится торжественная церемония открытия музея Ф-1.
Как "проклятые безбожники" готовились к испытанию атомной бомбы
15:40 08/09/2014
Злата Медушевская
65 лет исполнилось с момента испытания первой советской атомной бомбы. Житель Сарова Алексей Захряпа рассказал «АиФ-НН» о своём участии в подготовке к испытаниям ядерного оружия.
Создание советской ядерной бомбы заметно повлияло на баланс политических сил в мире после второй мировой войны. Руководил атомным проектом физик Игорь Курчатов. С конца 1942 года он стал собирать учёных и специалистов, необходимых для решения проблемы. С августа 1945 года проект курировал лично Лаврентий Берия, нарком внутренних дел. Главным конструктором первого советского ядерного оружия был физик-теоретик Юлий Харитон, основные работы велись в КБ-11 в Сарове. Успешное испытание первой советской атомной бомбы провели 29 августа 1949 года на полигоне в Семипалатинской области Казахской ССР.
Саровчанину Алексею Петровичу Захряпе 94 года. Но он в мельчайших деталях вспоминает свою историю участия в советском атомном проекте.
«Сиденья» с радиацией
- Я родился на Украине в 1920 году. С 20 лет служил в войсках НКВД - охранял пороховой завод в подмосковном городе Рошаль. Когда началась война, участвовал в обороне столицы, всё время просился на фронт, но начальство не пускало: ссылалось на нехватку грамотных кадров (я-то восемь классов окончил!). «Ты человек военный, где прикажут, там и служи!». Победу встретил в Харькове на курсах младших лейтенантов, на фронт попасть так и не успел...
В июне 1947-го получил предписание: прибыть на станцию Шатки Горьковской области, в часть подполковника Гончарова. С оружием и без семьи. Города Арзамас-16, закрытой режимной зоны, тогда просто не существовало. Были просеки, бараки с заключёнными, которые строили первые площадки «объекта» конструкторского бюро - КБ-11. Дома жилые стали возводить позже.
А вот контрольно-пропускной пункт уже имелся, там-то я и служил. Числился на хорошем счету. Однажды меня вызывает командир полка, рядом с ним сидит местный сотрудник КГБ. Глаза этого человека мне на всю жизнь запомнились - чёрные, казалось, насквозь тебя видят! Сообщают: теперь будешь ездить в длительные командировки. Сначала это были поездки в Крым. Там в том числе и представители нашего КБ-11 испытывали какие-то изделия…
Один раз с двумя солдатами летели на «Дугласе» из Крыма в Москву, везли четыре ящика очередных «изделий». В самолёте дюралевые скамейки были, а эти ящики нам как-то «помягче» и «потеплее» казались. Сели на них...
Приземляемся в Москве, а там нас встречает представитель нашего «объекта» Васильев. Он как увидел наши «сиденья», закричал: «Ребята, вы что?! На ящики садиться категорически нельзя, там такая радиация!». А нам никто ничего не объяснял. Изделия - и всё.
У меня и жена о целях командировок ничего не знала. Я из Крыма очень вкусную керченскую селёдку привозил. Она всё спрашивала, откуда, а я молчал. Тогда за одно упоминание места, где живёшь, на десять лет сесть можно было!
Опасные «изделия»
В июле 1949 года тогда уже полковник Гончаров снова приглашает меня к себе и говорит: «Собирайся в дальнюю командировку, во Владивосток». Соврал из соображений секретности.
Оказалось, на деле едем в Семипалатинск. Но это я уже в дороге узнал. Сопровождали состав, вагонов двадцать. Везли провода, кабели, бревна и 25 человек инженеров и техников. Они должны были подготовить полигон для испытаний первой советской атомной бомбы. Ехали «литером А»: поезд никто не имел права задерживать в пути, во время проездов, и тем более на остановках, людей на вокзалах не должно было быть. Правда, в Барабинске была одна стычка с комендантом этой станции. Я как раз сел бриться. Вдруг приходит помощник, говорит, что меня ждёт комендант.
Выхожу. Стоит человек в военной форме и кричит, почему это его не пускают проверить содержимое эшелона. Я говорю: «Не положено». Он снова в крик, просит телефон начальства. Отвечаю: «Звоните Лаврентию Павловичу Берии!» Комендант тут же замолк и ушёл.
Когда уже въехали на территорию Казахстана, запомнились мне жара и жуткая нищета. Смотришь из окна теплушки - одни землянки, кто-то вообще в овраге этакие норы вырывал и в них жил. Ещё почему-то козьих черепов на кольях много было….
Сопроводил я первый эшелон в Семипалатинск, а уже в августе, числа 20-го, мы повезли атомную бомбу на испытания. Вернее, для нас это снова были какие-то «изделия». Они лежали на платформе, в специальных опломбированных контейнерах под брезентом. Охраняли их солдаты.
Для конспирации в эшелоне было несколько площадок с похожими друг на друга, как две капли воды, ящиками. Особых происшествий в пути не было. Но на каждой остановке (а они были крайне редкими) я бежал к заветной платформе, залезал под брезент и щупал пломбы: целы ли?
Мы, конечно, осознавали меру ответственности и уже понимали, что везём.
Не расстреляли и не наградили
Когда я узнал, что испытания первой советской атомной бомбы прошли успешно, то очень обрадовался: теперь никого не накажут! Уверен, Лаврентия Павловича боялись и Харитон, и Курчатов. Про рядовых людей и говорить нечего.
Неоднозначный он человек был. Но без его участия советский атомный проект в такие короткие сроки не состоялся бы! Это надо признать.
Нас особо не наградили за работу, даже благодарственных грамот не дали. Я не в обиде. Для меня это была ежедневная работа, молодость, жизнь… Сегодня я, конечно, и Саровом горжусь, и ядерным институтом. Великие люди создавали всё это в хорошие времена!
Кстати, в распоряжение «АиФ-НН» попали уникальные документы о создании и испытании первого советского ядерного оружия. Например, тактико-техническое задание на атомную бомбу. Слово «бомба» в этот документ просто вписано от руки!
Атомная бомба разрабатывалась в двух вариантах. В первом варианте её рабочим веществом был плутоний, во втором - уран 235. Изделие должны были изготовлить в виде фугасной авиационной бомбы весом не более 5 т, длиной не более 5 м и диаметром не более 1,5 м. Бомба должна быть приспособлена для срабатывания над поверхностью земли, а в случае отказа аппаратуры, обеспечивающей срабатывание высотного взрывателя, её конструкция должна самоликвидироваться при соприкосновении с грунтом. Кроме того, конструкция (дословно) «безусловно, не в состоянии сработать до начала её свободного падения и должна приводиться в рабочее состояние через 20 секунд после начала падения».
21 Сентябрь 2013 @ 21:48
Первая «амнистия» Берии
Лев Крошкин
В 1939-1940 годах из тюрем ГУЛАГа было выпущено 270 000—290 000 человек
Амнистия 1953 года, называемая бериевской (хотя в то время её чаще именовали ворошиловской), по которой было освобождено 1,2 млн зеков, хорошо описана как «торжество послесталинского гуманизма». Чуть менее известной была амнистия в честь десятилетия Победы в 1955 году — по ней на волю в основном вышли коллаборационисты и прислужники немецкого оккупационного режима. И совсем почти ничего не говорится о первой бериевской «амнистии» 1939—1940 годов.
Строго говоря, она не была амнистией, поэтому мы её и берём в кавычки. О причинах же её замалчивания можно только строить догадки, и одна из них — нежелание лишний раз «светить» Берию как позитивного государственного деятеля. Лаврентий Берия в официальной (и неофициальной) историографии прочно занял место главного «злодея сталинского режима». На него принято списывать ответственность за почти все репрессии того времени, хотя, если следовать фактам, репрессивными органами он управлял только шесть лет — с 1939 по 1945 год. Вот за этот период Берия может отвечать по полной, а всё случившееся до и после этого периода — на совести других лиц.
Наоборот, именно период бериевского управления репрессивными органами — это первая попытка за всё предшествовавшее советское время навести хоть какую-то законность в карательном аппарате СССР.
Краткая хронология вступления Берии на пост комиссара НКВД
22 августа 1938 года он был назначен первым заместителем народного комиссара внутренних дел СССР, а 8 сентября — начальником I управления НКВД. 11 сентября Берия было присвоено звание комиссара государственной безопасности первого ранга, 29 сентября он занял должность начальника Главного управления государственной безопасности НКВД СССР. 25 ноября 1938 года Берия был назначен наркомом внутренних дел СССР. 10 апреля 1939 года Н.И. Ежов был арестован по обвинения в шпионаже, терроризме и заговоре.
Одним из первых решений Берия на посту комиссара НКВД было открытие с 1 января 1939 года «Бюро по приёму и рассмотрению жалоб». Именно эту дату можно считать началом пересмотра множества уголовных дел, заведённых при прежнем руководстве НКВД, а также выявления чекистов, «поправших законность».
В историографии «гуляют» цифры по количеству людей, выпущенных на волю в 1939—1940 годах. Говорят и о 800 000 человек, и о 50 000. Истина, как всегда, где-то посередине.
Но если методики, по которым вычисляется количество «амнистированных» в 1939—1940 годах, достаточно волюнтаристские, то наведение порядка Берией в самом НКВД очень чётко задокументировано.
Сразу после назначения главой НКВД, Л.П. Берия принялся за массовую чистку кадров Ежова. С конца ноября 1938 года по декабрь 1939-го из рядового состава НКВД были уволены 7372 человека (22,9 % общей численности ведомства), из руководящего — 3830 человек (62 %).
Вот примеры бериевских «чисток» от ежовских кадров всего лишь за одну неделю января-февраля: 31 января 1939 года Л.П. Берия подписывает приказ о предании суду 13 сотрудников дорожно-транспортного отдела НКВД Московско‑Киевской железной дороги за необоснованные аресты, 3 февраля 1939 года приказом Берия суду предаётся начальник районного отдела НКВД Н. Сахарчук за преступные методы ведения следствия, 5 февраля приказом Берии арестована группа работников Особого отдела Балтийского флота за необоснованные аресты. И такие процессы шли непрерывно на протяжении всего 1939 года.
Одновременно было принято на оперативно-чекистскую работу 14 506 человек, из них — 11 062 по партийно-комсомольским путёвкам. Фактически более чем на треть состав НКВД стал состоять из прежде гражданских лиц, в основном молодых выпускников вузов. Людей с высшим образованием стало 35 % (при Ежове — всего 10 %) от численности общего состава НКВД, а доля людей без среднего образования упала с 42 % до 18 %. Ещё одно пополнение НКВД пришло из армии. 27 января 1939 года замнаркома обороны армейский комиссар второго ранга Щаденко издал приказ № 010 о досрочном выпуске и откомандировании в распоряжение НКВД СССР ряда слушателей выпускных и младших курсов военных академий РККА. Кстати, забегая вперёд, скажем, что первыми, чьи дела начали пересматриваться при Берия, стали офицеры РККА: за 1937—1938 годы из армии по политическим мотивам было уволено около 30 000 человек (осуждено около 10 000). Возвращено в строй после смены руководства НКВД 12 500 офицеров.
В течение первых месяцев работы Берия были полностью пересмотрены правила ведения уголовных дел. Осуждённые «тройками» теперь могли подавать жалобы, которые были обязаны рассматривать в течение 20 дней. Для рассмотрения заявлений и жалоб при Секретариате Особого совещания было создано специальное отделение со штатом 15 человек. В ходе суда по групповым делам обязаны были допрашивать всех его участников. В десятки раз уменьшилось число рассматриваемых судьями дел — если при Ежове в день судья «штамповал» по 200—300 дел (фактически просто зачитывал приговор, без допроса свидетелей и разбирательства дела), то при Берия нормой стало не более десяти дел за рабочий день.
Характерно то, что эта «перестройка» была поручена не прокуратуре или суду, а именно НКВД под руководством Берия.
Политических дел, начиная с 1939 года, стало на порядок меньше — эпоха «Большого террора» закончилась. За 1939 год по обвинению в контрреволюционных преступлениях были приговорены к высшей мере наказания 2600 человек, за 1940 год — 1600 (для сравнения — за 1937—1938 годы были расстреляны около 680 000 человек). При этом надо понимать, что среди этого числа расстрелянных была и значительная доля настоящих диверсантов и шпионов, в основном состоящая из лиц с недавно присоединённых к СССР территорий на западе (Прибалтика, Буковина, Молдавия и Западная Украина).
Происходила и либерализация тюрем: подследственным разрешили пользоваться в камерах настольными играми и книгами, установили правила свидания с родственниками и передачи посылок.
Берии принадлежит и изобретение «шарашек» — оборонных НИИ и предприятий, в которых находились нужные ВПК и науке заключённые на относительно мягких условиях.
Одновременно стали заниматься и пересмотром дел, началась та самая первая бериевская «амнистия». Доктор исторических наук В.Н.Земсков приводит такие цифры:
«Всего за 1939 год из тюрем, лагерей и колоний ГУЛАГа было освобождено 327 400 человек (223 600 — из лагерей и 103 800 — из колоний), но в данном случае эти цифры мало о чём говорят, так как нет указаний о том, каков среди них был процент досрочно освобождённых и реабилитированных „врагов народа“. Нам известно, что 1 января 1941 года на Колыме находилось 34 000 освобождённых лагерников, из них 3000 (8,8 %) полностью реабилитированных».
На 1 января 1939 года общая численность заключённых составляла 1 672 000 человек. Если принять данные Земскова за средние по всему ГУЛАГу, то его по бериевской «амнистии» покинули около 140 тысяч человек. Примерно такие цифры (от 130 000 до 150 000) называют и другие исследователи, правда, большинство из них уточняют, что значительная часть не получила статуса реабилитированных, а им либо «скинули» сроки до минимальных (один-два года), либо перевели в статус ссыльных (то есть смягчили наказания).
Гораздо больше повезло тем, кто до ноября 1938 года не успел получить приговор, а находился в предварительном заключении. Историк спецслужб Олег Мозохин приводит точные данные по этой категории. Так, на 1 января 1939 года числилось подследственных — 149 426 человек, освобождены по прекращенным в процессе следствия делам — 83 151 человек, освобождены прокуратурой и оправданы судами 25 575 человек. Всего же на 187 840 осуждённых в 1939-м — первой половине 1941 года приходится 142 432 освобождённых в ходе следствия и суда. Это точная цифра бериевской «амнистии» для подследственных.
Таким образом, общее число попавших под первую бериевскую «амнистию», выпущенных на волю подследственных и заключённых ГУЛАГа, составляет 270 000—290 000 человек.
Но не стоит думать, что Берия был гуманистом. Нет, ему, а точнее Сталину, нужен был не более гуманный, а более гибкий и эффективный НКВД. Берия верно просчитал, что эти «амнистированные» 200 000—300 000 человек принесут больше пользы на воле, чем в лагере — надвигалась война, и они возвратились на заводы, в лаборатории и армию.
Берия стал и творцом ГУЛАГа как значимой единицы экономики СССР. Стране не нужен был мёртвый зек, заключённого рассматривали как рабочую единицу, которую, как станок или другое орудие труда, всё же надо жалеть (в 1939 году смертность в ГУЛАГе сразу резко упала в два раза, а в первой половине 1941 года, по сравнению с 1938-м — в три раза). За 1941—1944 годы только строительными организациями НКВД было выполнено капитальных работ на 14,2 млрд рублей, что составляло 15 % всех выполненных за это время строительных работ по народному хозяйству СССР в целом.
Такой же «технократический» подход к заключённым Берия проявил во время Великой Отечественной войны — стране нужны были солдаты, и из лагерей и колоний на фронт отправилось более 800 000 человек (в «знаменитые» штрафбаты).
В нынешнее время Берию назвали бы технократом.
17:35 24/12/2013
Андрей Сидорчик
Дата добавления: 2019-08-31; просмотров: 188; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!