Игрушки и материалы, рекомендуем ые для игровой комнаты

В центре игровой терапии в Университетов Северного Техаса мы обнаружили, что для облегчения самовыра­жения ребенка полезны следующие игрушки;. Их список является плодом двадцатилетнего экспериментирования, в процессе которого одни игрушки вычеркивались, дру­гие добавлялись, и сохранялись те из них, которые по­стоянно использовались большинством детей, пытавши­мися выразить себя разнообразными способами.

Рекомендуемые игрушки и материалы для игровой терапии

• Кукольная мебель (дерево);
• гнущиеся фигурки членов семьи;
• Гамби (гнущаяся фигурка с непрорисоованным ли­цом);
• куклы;
• кукольная кровать, одежда и т. д.,
• пустышка;
• бутылка с соской (пластмассовая);
• кошелек с драгоценностями;
• классная доска, мел;
• цветные мелки, губка;
• холодильник (дерево);
• плита (дерево);
• тарелки (пластмасса или жесть);
• столовое серебро;
• кастрюли;
• сковородка;
• кувшин;
• пищевые продукты (из пластмассы);
• пустые консервные банки из-под фруктов и овощей;
• картонки из-под яиц;
• губка, полотенце;
• метелка, совок;
• мыло, щетка, расческа;
• цветные карандаши, бумага;
• прозрачная лента, клей;
• игрушечные часы;
• строительные кубики (различной формы и размера)
• краски, мольберт, газетная бумага, кисти; пластилин или глина;
• маска Лоуна Рэйнджера;
• ершики для бутылок;
• шпатели, палочки от «эскимо»;
• ATV (приспособление со многими колесами, на котором можно кататься);
• грузовик, машина, самолет, трактор, лодка;
• автобус;
• наковальня и молот;
• ксилофон;
• цимбалы;
• барабан;
• игрушечные солдатики и армейское снаряжение;
• каска пожарного и другие головные уборы;
• сосновое полено, молоток, гвозди;
• ящик с песком, большая ложка, воронка, сито, ведро;
• животные из зоопарка, домашние животные; резиновая змея, крокодил; Бобо (бон бэг);
• дротики с присосками для метания;
• мишень;
• резиновый нож;
• наручники;
• ружье с дротиками;
• игрушечный автомат;
• мячи (большие и маленькие);
• телефон (2 штуки); тупые ножницы;
• бумага для труда (несколько цветов);
• докторский саквояж;
• игрушечные деньги и кассовый аппарат;
• половики или старые полотенца;
• куклы би-ба-бо (доктор, медсестра, полицейский., мама, папа, сестра, брат, малыш, крокодил, волк);
• пластмассовый конструктор;
• веревка;
• лоскутки.

Многие из этих игрушек и материалов можно приоб­рести недорого на распродажах, их могут отдавать ро­дители, дети которых выросли из своих игрушек. Тера­певты, работающие в местных агентствах, могут пред­ставлять свои программы игровой терапии городской общественности, обрисовав свою потребность в игруш­ках, и попросить финансовой поддержки. Школьные психологи могли бы также обратиться в Ассоциацию иг­ровой терапии и попросить спонсорской поддержки для программы игровой терапии в виде ежегодной дотации на приобретение игрового материала. Вышеприведенный список можно вывесить в агентстве или в учительской. Это можно делать только после того, как психолог из­ложил программу игровой терапии на встрече с учите­лями. Избегайте случайных просьб об игрушках, пото­му что тогда можно превратить их «выбор» в «сбор», что несовместимо с идеями игровой терапии.

Особые замечания

Хотя успешное решение головоломок может облег­чить развитие толерантности к фрустрации и чувства адекватности, применять их не рекомендуется, посколь­ку по меньшей мере один кусочек из головоломки непре­менно потеряется. События в игровой комнате не долж­ны закреплять негативный опыт ребенка. Дети, страда­ющие от чувства неадекватности и испытывающие труд­ности в решении головоломок, должны иметь возможность испытывать успех и следующее за ним чувство удовлетворения. Следует специально оговорить использование полена, молотка и гвоздей. Полено должно быть примерь 30 см в высоту и представлять собой кусок дерева мягкой породы. Молоток должен быть обычного размера. Специальный детский молоток детей не устраивает. Гвозди должны быть двух размеров: короткие толстые с большой шляпкой и более длинные и тонкие. Короткие гвозди не будут гнуться, и каждый ребенок сможет выбрать собственный уровень трудности.

Уберите поломанные игрушки. Все вещи, находящиеся в комнате, должны быть целыми, аккуратными и функционирующими. Многие дети приходят в игровую комнату из неустойчивой и фрустрирующей среды, и/'эт, неустойчивость и фрустрация не должны подкрепляться наличием в игровой комнате неисправных или поломанных игрушек.

Темпера должна быть свежей. Ничто так не угнетает и не фрустрирует ребенка, как засохшие, потрескавшиеся краски. Кроме того, краски закисают и распространяют ужасный запах, поэтому их надо периодически менять. Смешивая краски, добавьте несколько капель жидкого детергента в каждую формочку с краской, что­бы замедлить распространение запаха. Наличие в крас­ке детергента облегчает также удаление краски с одеж­ды. В коробку с красками можно поставить маленькие кофейные чашечки, и это облегчит смывку и смешение красок. Положите в каждую формочку по 2 см краски, чтобы ребенок не разбрызгивал их по комнате, а если и разбрызгает, их легче будет убрать. Детям вовсе не нужно много краски — это только спровоцирует беспо­рядок.

Небольшой жесткий пластиковый бассейн может по­служить отличной песочницей. Периодически песок нуж­но обильно сбрызгивать водой, чтобы прибить пыль.

Детям нужно такое место, куда можно убежать от терапевта и спрятаться. Устройте игровую комнату та­ким образом, чтобы какой-то объект (например, это мо­жет быть шкаф или плита) отступал от стены. Тогда де­ти могут играть по другую сторону плиты, укрывшись от взглядов терапевта, когда они почувствуют в этом не­обходимость. Возможность отделения терапевта или его отвержения весьма важна в развитии свободы отноше­ний. Игровая комната не должна использоваться как дет­ская. Часто терапевты, которые не работают с детьми, считают игровую комнату именно таким местом, где де­ти их взрослых клиентов могут поиграть в ожидании родителей, пришедших на консультацию. Это правило относится и к детям, получающим игровую терапию. Отношения в игровой терапии — это специфические эмо­циональные отношения, которые возникают именно в иг­ровой комнате. Если вы позволите ребенку поиграть без присмотра, пока его родителей принимает игровой те­рапевт, развитие отношений будет нарушено.

После каждого сеанса в игровой комнате надо навести порядок и расставить игрушки по местам. Поскольку игрушки —это слова ребенка, ребенок не должен тра­тить время на поиски игрушек, необходимых для выра­жения чувств. Игровая комната должна являть собой образец порядка и надежности. Частью этой надежно­сти является то, что каждая игрушка всегда находится на своем месте. Бутылочка не может сегодня находиться в одном месте комнаты, а завтра в другом. Игрушки всегда должны находиться в отведенных для них местах. Это вовсе не означает, что комната должна быть очень тщательно убрана, просто там должен быть порядок. Это делает и комнату, и отношения прогнозируемыми. Когда одна и та же комната используется разными ра­ботниками, рекомендуется раз в месяц назначать день для уборки, когда все работающие в этой комнате со­бираются, чтобы прибраться в ней и привести ее в по­рядок. Если этого не делать, в комнате может воца­риться полный хаос, а Комната, которая выглядит как чулан и вызывает такие же чувства, не является тера­певтической.

ЛИТЕРАТУРА

Ginott, H. '(1961). Group psychotherapy with children: The theory and practice play therapy. New York: MoGraw-Hill.

 

ГЛАВА 8       УЧАСТИЕ РОДИТЕЛЕЙ В ИГРОВОЙ ТЕРАПИИ

 

При консультировании детей необходимо принимать во внимание определенные параметры и аспекты отно­шений, не встречающиеся при консультировании взрос­лых. В том, что касается организации занятий в игро­вой комнате — занятий игровой терапией, дети обычно чувствуют зависимость от значимого взрослого, — как правило, от одного из родителей. Поэтому любая попыт­ка терапевта помочь ребенку должна начинаться с об­думывания параметров отношений, которые следует ус­тановить с родителями. Будут ли родители включены в терапию? Какие сложности возникнут с информацией для родителей о поведении ребенка в игровой комнате?

Основной и самой сложной задачей является осознание изменения родительской роли в современном обществе, а для этого необходимо знать, что процент разводов растет, число неполных семей увеличивается, родитель­ские роли меняются, возрастает уровень напряженности в семьях, увеличивается обособленность индивида. Эти факторы вызывают затруднения в отношениях родите­лей с детьми и приводят к возникновению директивного стиля общения. Хотя родители более или менее инфор­мированы о том, что такое консультирование, терапевт не может рассчитывать на то, что они представляют се­бе, что такое игровая терапия. Родителей также нужно научить, как рассказать детям об игровой терапии и по­мочь им на первом сеансе облегчить разлуку.

Исходная информация

В беседах с родителями и учителями можно почерп­нуть полезную информацию, которая поможет игровому терапевту лучше понять, что происходит с ребенком за пределами игровой комнаты и снабдить его шифром пониманию смысла игры ребенка. Располагая такой информацией, терапевт становится более сензитивным и эмпатичным по отношению к ребенку, и, соответствен­но, процесс установления отношений облегчается Тем не менее, «внешняя информация» может усиливать имеющуюся у терапевта тенденцию к интерпретации игры ребенка, чего без этой «внешней информации» он никогда не стал бы делать.

Рассмотрим приведенный ниже случай Паулы, которая вместе с терапевтом узнала о беременности матери за четыре недели до описываемой сцены в игровой комнате.

На двух сеансах подряд Паула деловито составляла все стулья тесной кучкой, связывала их веревочкой и покрывала всю конструкцию бумагой. Она оставляла маленькую щелочку и забиралась внутрь, а потом выбиралась обратно, как-то нервно хихикая. Вооруженный знаниями о беременности, терапевт «понял» эту сценку как символическое разыгрывание фантазий о беременности и рождении. понаблюдав какое-то время за поведением, которое демонстрировала Паула, за тем удовольствием, которое она получала, за ее «беспокойным» хихиканием, он почел за лучшее довести до ее сведения собственную интерпретацию скрытого значения ее игры. Однако, поскольку второй сеанс подходил к концу, он решил отложить разговор до следующей недели. Между вторым и третьим сеансом у него была назначена встреча с родителями Паулы. Они были очень довольны, что Паула справилась с этим без особых страхов и сказали: «Еще несколько месяцев назад она не могла бы этого сделать».    Они действительно заметили, что она немногжко боялась спать в палатке с ними и со старшим братом, но ее легко успокоили» (Cooper and Wanerman, 1997, стр. 185)

       Совершенно понятно, что игровое поведение связано с недавней поездкой на автомобиле и с эпизодом в палатке. Какой терапевт, зная о беременности матери и не зная поездке, смог бы избежать соблазна «вычислить» в игре ребенка тревогу, связанную с беременностью матери?

Информация, полученная терапевтом, не меняет его терапевтического подхода к ребенку. Это не рецептурный подход, который меняется в зависимости от того, как сформулирована проблема. Терапевт не пытается подобрать какую-то методику, которая подойдет для решения данной конкретной проблемы. Терапевт убежден в том, что ребенок раскроется вне зависимости от характера проблемы. Тем самым терапевт ведет себя последовательно на протяжении всех терапевтических приемов и с разными детьми. Задача терапевта всегда состоит во взаимодействии с ребенком, а не в сосредоточении на проблеме. Поэтому для терапевта, центрованного на ребенке, фоновая информация не существенна, но она может оказать дополнительную помощь создании общей картины, которая может послужить основанием для диагностики роста или изменения, а так же может быть использована как основа для построения рекомендаций для родителей.

Идеальной процедурой было бы проведение беседы с родителями другим терапевтом; тогда для игрового терапевта исключался бы риск потенциальной зависимости от фоновой информации, мешающей ему остаться открытым для ребенка. Кроме того, была бы снята проблема помех в системе отношений «терапевт — peбенок», которые могут возникнуть из-за того, что ребенок знает, что терапевт говорил с его родителями. Но поскольку чаще всего игровые терапевты работают в таких условиях, когда нет еще одного терапевта, который мог бы взаимодействовать с родителями, то в тех случаях, когда возникает необходимость в консультировании родителей, им можно назначить специальное время, чтобы они пришли без ребенка. Однако многие родители работают в таком режиме, что им трудно дважды приехать на прием. В таком случае время, отведенное терапию, может быть поделено между родителями и ребенком, чтобы иногда можно было провести терапию родителями. Эту процедуру не всегда можно рекомендовать как норму, но иногда она оказывается единственно возможной — в том случае, если терапевт считает работу с родителями необходимой.

Если время приема поделено между ребенком и родителями, сначала следует работать с родителями. Это позволяет снизить ребенка чувство, что терапевт на него «наговаривает», которое возникает у него, если его принимают первым. Детям всегда следует говорить о встречах с родителями, чтобы этот факт не вызвал у них удивления, если они о нем случайно узнают.

Нужно ли проводить психотерапевтическую работу с родителями?

Вне всякого сомнения, родители играют жизненно важную роль в жизни своих детей, и, следовательно, они должны быть включены, насколько это возможно, в ка­кие-то терапевтические процедуры. Нужна ли родителям терапия или обучение навыкам воспитания — это вопрос, который должен решить игровой терапевт. Если работа с родителями представляется необходимой, в большин­стве случаев можно рекомендовать заняться созданием системы обучения родителей навыкам воспитания. В ре­зультате терапии у родителей может появиться новый взгляд на вещи, улучшится собственная Я-концепция, они станут менее тревожными, и т. д., и, тем не менее, вернувшись домой, будут обращаться с ребенком дале­ко не лучшим образом. Многие родители просто не зна­ют, как помочь детям эмоционально приспособиться, да они и не могут этого знать, потому что их никогда в жизни этому не учили. Однако, когда родители чувству­ют себя лучше, меньше тревожатся, и т. п., вероятность того, что они будут более благосклонно реагировать на поведение детей, повышается. Иными словами, здесь мы хотим подчеркнуть, что обучение родителей является предпочтительным, но не единственно возможным под­ходом.

Часто задают вопрос: «Может ли быть эффективной игровая терапия, если родители терапии не получают?». Рекомендовать родителям пройти терапию или научить­ся навыкам воспитания желательно всегда, когда это возможно; и если это делается, позитивных результатов можно достичь за более короткое время; тем не менее, с детьми могут происходить (и действительно происхо­дят) существенные изменения к лучшему и в тех случа­ях, когда родители терапии не получают. Нельзя ска­зать, что дети полностью зависят от окружающей сре­ды. Если бы это было так, как могли бы мы объяснить тот факт, что дети, выросшие в ужасных домашних ус­ловиях, становятся вполне приспособленными и преус­певающими взрослыми? Хотя это и возможно, но нети­пично; и тем не менее указывает на способность индиви­да расти и преодолевать трудности. Игровая терапия мо­жет быть эффективной и без специальной терапии для родителей или их обучения. В пользу этого свидетель­ствуют школьные консультативные программы.

Невозможно ожидать, что каждый школьный психо­лог станет работать с родителями каждого ребенка, с которым он проводит терапию. В большинстве началь­ных школ психологи-консультанты сообщают о сущест­венных изменениях в поведении ребенка, даже если они устанавливали минимальные контакты с минимальным числом родителей. А что происходит в закрытых учреж­дениях, где родители вообще недоступны? Может ли быть успешной терапия с детьми в таких условиях? Или следует отказаться от помощи, поскольку там нет воз­можностей работать с родителями? Или следует воздер­жаться от помощи до тех пор, пока вновь поступивший ребенок не установит такие отношения со значимым взрослым из числа работников учреждения, что можно будет работать с этим значимым взрослым? Ответ на эти вопросы очевиден. Опыт работы в школе и в закры­тых учреждениях свидетельствует о том, что у детей существует способность справляться с обстоятельства­ми, приспосабливаться к ним, расти и изменяться даже в том случае, если родители не получают помощи. В большинстве исследований, которые показали эффек­тивность различных подходов к терапии с детьми, тера­певтической работы с родителями не проводилось.

Настаивать на том, чтобы не проводить терапию с детьми до тех пор, пока не прошли терапию их родите­ли— значит отрицать потенциал роста и способность справляться с ситуацией, а также отказывать родите­лям в способности изменить собственное поведение в связи с изменениями в поведении ребенка. Когда в ре­зультате игровой терапии ребенок изменяет поведение, пусть даже это изменение совсем незначительное, — ро­дители, может быть, сами того не осознавая, замечают эту перемену, и в свою очередь уже несколько иначе реагируют на поведение ребенка, побуждая его, таким образом, к дальнейшим изменениям. Другими словами, ребенок отправляется домой и ведет себя немного по-другому, поэтому и родители ведут себя с ним немного по-другому. Совершенно очевидно, что при этом сущест­вуют некоторые существенные исключения — например, в том случае, если у родителей имеются серьезные эмо­циональные нарушения или в случае, когда родители—наркоманы, но в целом эта посылка справедлива.

Как работает этот процесс изменений, можно увидеть на следующем примере. Отец трехлетней Сары описы­вал ее следующим образом: «Мы боимся оставить ее одну хоть на минуту — обязательно что-нибудь будет сло­мано. Она все разбрасывает, рисует на стенах. Ей прос­то нельзя доверять». В игровой терапии, по мере того, как Сара ощущала со стороны терапевта постоянное принятие своих настойчивых требований, своего «дет­ского» поведения (сосание из бутылочки и т. д.) и своей потребности творить беспорядок, она стала менее требовательной и гораздо более приятной. Некоторые ее проявления привели к установлению терапевтических отношений, тем самым, дав ей возможность научиться контролировать тот жуткий беспорядок, который она устраивала в ванной во время купания и убирать который было задачей отца. По мере того, как Са­ра стала демонстрировать больший самоконтроль, отец стал лучше относиться к ней и проявлять желание поиг­рать с ней. Им стало нравиться проводить время вместе, и Сара почувствовала себя принятой.

Сара не пыталась больше ущипнуть своего пятиме­сячного братика или причинить ему боль, она стала больше играть сама и слова матери: «Она не ходит за мной без конца и не ноет», — означали, что мама в отношениях с Сарой стала менее напряженной, более уве­ренной, охотнее откликалась на ее просьбы и могла уже сказать: «Моя любимая малышка опять вернулась ко мне». При этом ни один из родителей не получал тера­пию, и о том, что Сара делала в игровой комнате, им не рассказывали. Как видно из этого случая, дети не только могут меняться, но и действительно меняются без какой-либо параллельной терапевтической работы с родителями.

Беседа с родителями

Признать, что они сами и их дети нуждаются в по­мощи— очень тонкая и трудная задача для большинст­ва родителей. Тенденция состоит в том, чтобы как мож­но дольше откладывать обращение за помощью, наде­ясь, что «дела пойдут лучше». Поэтому во многих слу­чаях к тому времени, когда родители, наконец, устанав­ливают контакт с терапевтом, проблема имеет уже дол­гую историю или усилилась до такой степени, что напу­гала и фрустрировала родителей. Терапевт должен быть особенно чувствителен к той борьбе, через которую про­шли родители, прежде чем они решились обратиться за помощью; он должен отнестись к этой борьбе с понима­нием, а не кидаться сломя голову в выяснение проблем. Родители могут испытывать чувство вины, напряженно­сти, гнева, неадекватности, и именно с этими чувствами надо иметь дело в первую очередь.

В большинстве случаев при обращении, к терапевту инициативу берет на себя мать: она договаривается о времени и приводит ребенка. Таким образом, эмоцио­нальное приспособление самой матери и уровень ее толерантности к фрустрации может быть определяющим фактором при решении вопроса о том, нуждается ли приведенный ею ребенок в терапии. В исследовании Шеферда, Оппенгайма и Миттчела (Shepherd, Oppenheim, Mitchell, 1966), проведенном на выборке из 50 детей, обратившихся в детскую коррекционную клинику, и 50 детей того же возраста и с тем же симптомом, не обра­тившихся за терапией, обнаружено, что матери, пришед­шие на прием в клинику, находились в состоянии деп­рессии, были измучены постоянным стрессом, испыты­вали тревогу и подавленность в связи с проблемами сво­их детей и беспокоились о том, что делать дальше. Ма­тери в контрольной группе легко относились к поведе­нию своих детей и считали возникающие у детей проб­лемы временными, для преодоления которых требуется терпение и время. Они казались более уверенными в себе.

Результаты этого и других исследований свидетель­ствуют о том, что терапевту необходимо чутко реагиро­вать на динамику эмоций, содержащихся в реакциях родителей. Умелый терапевт с помощью родителей ста­нет ткать изощренный узор взаимодействия, сосредота­чиваясь на выяснении проблемы и чувствах родителей и отходя от этой темы, следуя за родителями по мере того, как в первом интервью они переходят от одной те­мы к другой. Если бы прием можно было препарировать, то некоторые его части выглядели бы в точности, как терапевтический сеанс, другие части представляли бы собой типичное интервью по сбору информации, а ка­кие-то части выполняли бы функции обучения родите­лей, поскольку там предлагались некие идеи, которые родителям следовало обдумать. Например, в случае, когда проблема состояла в том, чтобы уложить ребенка вечером в постель, узнав, что родители не читают ре­бенку, терапевт предложил, чтобы перед тем, как уло­жить девочку, мама читала бы ей короткую сказку. Терапевт должен быть очень осторожен, высказывая такие предположения, прежде чем он сумеет глубже понять родителя, ребенка и систему их отношений. Примеров такой осторожной реакции на всех уровнях родительского беспокойства может служить приводимое ниже первое интервью, предшествовавшее предварительному диагностическому сеансу с ребенком в игровой комнате, где терапевт должен был определить, нужна ли ребенку игровая терапия.

Мама: Такое впечатление, что у меня не один ребенок, а целых пять.

Терапевт: Вы, должно быть, все время заняты.

М.: Да, я работаю на полную ставку и дома хозяйничаю, да вот и он еще. Что касается школы, он вполне справляется, пока он на таблетках. А сейчас, когда он таблеток не принимает, этот чертенок, с ним никакого сладу нет.

Т. А какие таблетки он принимает?

М. Он принимает риталин.

Т. Вы давали лекарство ему сегодня утром?

М. Да, он принимает две таблетки, когда идет в школу, и еще одну после школы. И у него как будто взрыв энергии происходит по вечерам, когда действие лекарства конча­ется. А уж энергия-то у него есть.

Т.: Похоже, это для вас тяжелый момент — когда у него наступает этот взрыв энергии.

М.: Да, это бывает вечером, когда я уже уста­ла и мне хочется расслабиться. Очень трудно работать полный день, да еще за­ботиться о нем и о доме, при том, что у не­го такая колоссальная энергия.

Т.: Работать полный день и присматривать за Энтони — вас на это едва хватает, а он всегда был чрезмерно активным, с самого детства.

М.: Да. Никто со мной не соглашался. Я го­ворила, что он слишком активен и у него чрезмерная энергия, но никто меня не слу­шал. Я с ним просидела дома почти два года. Потом мы отдали его в группу, и тут начались наши беды; вот тогда-то ко мне, наконец, начали прислушиваться и сказали: «С этим ребенком что-то не так». Он большой артист. Он может быть хорошим, когда захочет, но таким он редко бывает.

Т.: Но вы знаете, что когда он захочет, он мо­жет контролировать свое поведение — я правильно вас поняла?

М.: Иногда.

Т.: Вы не уверены, что он и в самом деле мо­жет это делать.

М.: Не так уж часто. И за ним действительно нужно смотреть, то есть, как следует смот­реть.

Т.: Что это значит — как следует смотреть?

М.: За ним нужно следить постоянно — я хочу сказать, просто не слезать с него. Вы зна­ете, вот ему скажешь что-то сделать, а он ни за что не сделает.

Т.: Вам приходится все время ходить за ним и и следить, чтобы он это сделал?

М.: Вроде того, а иногда ему и достается за то, что он не делает того, что ему велено, ну, и он орет как зарезанный.

Т.: То есть он вам отвечает.

М.: Да. Пытается.

Т.: Как часто Энтони от вас достается?

М.: Трудно сказать, потому что я стараюсь это­го не делать. Ну, я уже говорила, когда это последняя капля.

Т.: Самый крайний случай.

М.: Да, это, конечно, не каждый день случает­ся, и я стараюсь этого избежать, если толь­ко он до такой точки не доходит, когда я уже больше не могу этого выносить

Т.: Угу.

М.: Тогда — видите, сейчас мне даже не нуж­но этого делать. Иногда достаточно только пригрозить, что я это сделаю.

Т.: И он перестает так себя вести.

М.: Он начинает делать то, что ему было ска­зано.

Т.: То есть, как будто получается так, что он может владеть собой, но иногда он такой активный, что он и не думает о том, что надо владеть собой.

М.: Верно. Примерно так. У него слишком много энергии — я думаю, если бы можно бы­ло всю эту энергию из него выкачать, все, наверное, было бы нормально (смеется). Но это никак невозможно сделать, только лекарства его немножко утихомиривают.

Т. Как долго он принимает лекарства?

М. Уже около двух лет.

Т. Когда педиатр в последний раз прописал-лекарства?

М. Примерно, месяц назад. Мы меняем дозу в зависимости от того, как он себя ведет. Доктор более или менее доверяет моей ин­туиции. Если я вижу, что он справляется, мы уменьшаем дозу. Мы ее немного снизи­ли сейчас, потому что, казалось, он стал вести себя лучше. Потом он пошел учиться, опять начались всплески, и мы ее опять увеличили.

Т. Вы сказали минуту назад, что действие ле­карства кончается к вечеру. Как Энтони ведет себя, когда надо ложиться спать?

М. Ужасно!

Т. А что это значит — ужасно?

М. Ну, на самом деле, это не так уж плохо — отправляться в постель, обычно он засыпа­ет на кушетке рядом со мной. Я сижу на кушетке расслабившись, и он засыпает ря­дом со мной. Но обычно он засыпает в де­сять часов. А потом каждое утро он будит меня в четыре или в пять часов, но я же в четыре часа утра не могу проснуться (смеется).

Т.: Это и в самом деле для вас рано. Вы еще не можете как следует включиться в дела.

М: Ужасно рано! А ему хочется полежать со мной, но я этого не позволяю. Нам тесно, и мне хочется спать удобно, раз уж я так мало сплю. В конце концов я укладываю его обратно в кроватку или на кушетку, и он может еще немножко поспать. Иногда он сопротивляется, а иногда нет. Но ему не требуется спать много. И еще у нас проблема — он мочится по ночам. И я ни­как не могу добиться, чтобы он перестал. Ну, и постепенно, это начинает меня беспокоить. То есть, я хочу сказать, что ему ведь шесть лет. Это следует прекратить. А сейчас доктор говорит, что она бы могла ему прописать лекарство, но я не хочу еще одно лекарство в него впихивать. Я ду­маю, что и одного вполне достаточно.

Т.: Вы действительно в отчаянии из-за того, что он мочится в постель. Был ли когда-нибудь такой период, что он ночью не мо­чился?

М.: Да, такие периоды время от времени слу­чались несколько лет назад, например, когда он, бывало, поднимался среди ночи, шел в туалет и возвращался в постель, и даже не будил меня. Некоторое время он так и делал. Но сейчас это продолжается уже некоторое время, думаю, месяцев шесть или год.

Т. Вам, наверное, кажется, что это ужасно долго.

М.  Да, очень долго.

Т. Значит, он мочится в постель каждую ночь — или почти каждую.

М. Почти каждую ночь.

Т. Есть какие-то ночи, когда постель остается сухой?

М. Да, но чаще всего он все-таки мочится в постель. Я думаю, это от лени. Ему не хо­чется вылезать из постели и идти в туа­лет— вот, я думаю, в чем дело.

Т.: Значит, вы считаете, что он мог бы пере­стать, если бы захотел.

М.: Да, если бы захотел. Если бы он мог со­средоточиться во сне на том, что ему надо подняться — да, он смог бы.

Т.: Вы когда-нибудь пытались будить его и вести в туалет?

М.: Нет (смеется). Я и так мало сплю, чтобы еще и об этом думать. Он меня так рано поднимает!

Т.: Для вас это трудное время, вы ведь не ус­певаете как следует отдохнуть. А что папа, он с ним когда-нибудь управляется?

М.: Папа ложится, и как только он доносит голову до подушки он ничего не чувствует до следующего утра. Под кроватью может взорваться бомба, и он этого не заметит,

Т.: Ничто его не беспокоит. Все вам доставется.

М.: Ничто, ни в малейшей степени. Единственное, что может нарушить его сон — это если один из нас сильно заболеет. То есть хочу сказать, что кто-то из нас должен сильно заболеть,—только тогда он что-то услышит. Энтони забирается.к нам в постель и в три, и в четыре, и в пять часов утра, — а наш папочка ничего не знает. Так что в этом смысле на него рассчитывать не приходится.

Т. То есть Вы думаете, что в смысле помощи на папу нельзя положиться.

М.: Нет. Во всяком случае, не тогда, когда он поздно ложится.

Т.: Судя по некоторым деталям вашего рассказа, получается, что забота об Энтони - это ваша вотчина, и именно вы стараетесь помочь ему изменить поведение.

М.: Очень часто, в большинстве случаев. Два месяца из последних трех Энтони провел дома с папой, потому что папа потерял ра­боту, и поскольку он не работал, я не могла платить няне; поэтому в то время он си­дел-таки с Энтони. Да нет, он и тогда был слишком активным. Но они ладили и от­лично справлялись, практически не было проблем в школе или чего-то такого, но теперь мы вернулись к няням. Теперь я не могу больше водить его в садик. Я уже перепробовала четыре или пять садиков, и ни в одном из них с ним не могли спра­виться, потому что он слишком подвижен. Вот сейчас он дома, с няней, которая, как мне кажется, хорошо справляется. И он с ней один на один.

Т.: То есть и дома, и в школе дела обстоят го­раздо лучше, если Энтони уделяют много внимания.

М.: Ему нужно персональное внимание — вот что мне все говорят. С ним нужно быть один на один. Я ему пригрозила, что брошу работу и буду с ним 24 часа в сутки, чтобы его удержать на одном месте, и ему это не понравилось. Он не хочет, чтобы ма­ма бросала работу, потому что тогда не бу­дет новых игрушек, не будет других по­дарков.

Т.: Похоже, вы так взволнованы, что готовы на все, чтобы заставить его контролировать свое поведение.

М.: Да, но полностью контролировать свое по­ведение— этого он не понимает. Я не знаю, что это: он не хочет или не может.

Т.: Я вижу, вы и в самом деле смущены. В вас как бы две половины: одна из них думает: «Ну, может быть, если бы он очень поста­рался, он бы мог себя контролировать». А другая половина вроде бы знает, что не всегда он может своим поведением управ­лять.

М.: Я не знаю.

Т.: Вы в этом не уверены.

М.: Да. То, чего бы мне хотелось, и то, что происходит на самом деле —это разные ве­щи. То есть я хочу сказать, что я так дол­го к этому приспосабливаюсь! Но главная проблема заключается в том, что я со стра­хом думаю о том, что произойдет, когда он вырастет и не будет ходить в детский сад. Сейчас мы даем ему довольно много ле­карств, чтобы поддержать его в хорошем состоянии, но что будет, когда он вырастет и станет ходить в школу на целый день? И, кроме того, для своего возраста он очень большой. И это еще одна проблема, кото­рой я боюсь, — я имею в виду, он высокий мальчик.

Т.: Значит, вы заглядываете вперед, в первый класс и знаете, что если это будет продол­жаться, то у него действительно возникнут реальные проблемы.

М.: И у меня по-прежнему будут проблемы.

Т.: И у вас по-прежнему будут проблемы. Я слышу в вашем голосе отчаяние. Иногда случается, что вы в таком отчаянии, что, кажется, вы не можете этого вынести.

М.: Да, и другие этого не видят, не видят того, что со мной происходит, и за последние шесть месяцев пару раз я чуть с ума не сошла, пытаясь за всем уследить. Однажды я думала, что действительно сорвалась. Действительно, необходимо что-то с этим сделать, и если не сделать этого в ближайшее время, то речь уже будет идти не о выживании Энтони, а выживании его мамы.

Т. Вы действительно несете тяжелый груз. В течение долгого времени вы так напряженно работали, чтобы все сохранить в целости, а теперь вы иногда находитесь на грани срыва.

М.: Да, и это изменит все, что до сих пор происходило. Но именно я все это подталкивала, и именно мне это нужно, и я просто чувствую — когда-то мне трудно было даже мужа заставить вникнуть во все это. Его трудно заставить — понимаете, муж значительно старше. Сейчас ему 58 лет и у него свои привычки. И это еще одно, с чем сражаюсь — его привычки.

Т.: Его трудно привлечь к тому, что вас беспокоит, и вы чувствуете, что вам нужна по­мощь. Для вас слишком тяжело обо всем заботиться самой.

М.: Да. Я хочу сказать, что в последнее время он проявляет больше внимания, чем преж­де, потому что я много кричала и плакала, потому что я дошла до крайности и не мо­гу с этим справиться.

Т.: Значит, вам удалось объяснить мужу, что вам и в самом деле нужна помощь, но для этого вам пришлось сильно постараться. Вы чувствуете, что вы просто в отчаянии. Да, это именно так, и мне просто необхо­димо получить какую-то помощь. (Прием заканчивается изложением идей игровой терапии).

---

Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 116; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!