Неправославные — профнепригодны 10 страница
Я старалась как можно точнее описать свой сон и все, что увидела ТАМ, все, что поняла. Я пыталась найти такие слова, которые тебя бы убедили... Я исписала страниц восемь или десять, пожалуй, пока до меня не дошло, что я не отдам тебе этого письма! Рано! До того момента, когда ты сможешь хоть что-то уразуметь из всего, пережитого мною, тебе, по-видимому, тоже надо что-то пережить. Самому... А вот о том, что я разорвала и выбросила то письмо, я так сейчас жалею! Наверняка тогда, по «горячим следам» — или «слезам» все было описано подробней, ярче, точнее.
В четверг во ВГИК Глеб отвозил меня на своей машине. Ему очень понравилась версия, которую я придумала, чтобы объяснять народу заплаканные глаза — «коньюктивит». Глебу никогда не надо было ничего долго втолковывать: со времен школьной арифметики он схватывал все мгновенно и абсолютно точно. Все, что я смогла ему поведать за те минуты, пока мы пили кофе во вгиковском буфете, он понял так:
— Мам, ты все равно сегодня или завтра пойдешь в церковь и сможешь купить себе крестик, а тот, который на тебе сейчас — отдай, пожалуйста, мне... А то я без креста чего-то... Тебе не жаль?
Вечерами я писала бесконечный список своих грехов, накопившихся за всю жизнь. Готовилась к исповеди. В тот день — 29 сентября — причащались все Викторы и Людмилы — это был день их именин. Батюшка разорвал толстую пачку исписанных мною листов в мелкие клочки, сунул куда-то себе в карман и вытер своим широким рукавом мои слезы... После причастия стало легче.
|
|
|
Ты приезжал часто, но оставался удивительно равнодушным к моим слезам. Тебе до того ли было! Вас ведь теперь признали! Мы ездили на дачу, но это превращалось в выяснение отношений и дополнительную боль. Приехал ты и тогда, когда я попросила батюшку освятить московскую квартиру. Священник велел вынести все, оставшиеся еще, масонские вещи. И опять, как на даче, батюшка не заметил спавшего Васю, и опять окропил кота святой водой!
— О! Дважды освятился кот! За него уже скоро и записки можно подавать, — пошутил он. А Вася снова воспринял все спокойно и достойно.
Иконы наши очень батюшке понравились: «Вот только висят они как-то... Киотик бы, лампадку... И рядом с зеркалом, с картинами — не очень. Казанская-то черная совсем... Но реставрировать опасно — левкас отстал и может рассыпаться... Лучше уж не трогать!»
Батюшка — профессиональный художник, МЦХШ и Строгановку окончил. Он восстанавливает свой Тихвинский сам. Своими руками и плафон, и стены расписывает. Поражают написанные им ангелы: действительно бесплотные существа. Так что, батюшка знает, что говорит... Казанская так и останется черной-пречерной...
|
|
|
В освященном доме стало спокойней. Иконы я перевесила в свою комнату. Стала зажигать лампадку, молиться. Однажды устала, прилегла, заснула, и рука моя свалилась между кроватью и стеной... Я вытащила стопку фотографий какой-то девицы в концертном одеянии! Так значит, все-таки «шерше ля фам»? Все намекали мне об этом, — все твердили, будто сговорившись, что у тебя есть кто-то, что просто так, из идейных соображений, мужики не уходят. Но как же я могла не верить тебе? Ведь я задавала этот вопрос еще тогда, на даче, а ты ответил: «нет» и даже клялся на Тихвинской иконе!
Я позвонила тебе. Сказала, что догадалась обо всем. Ты приехал и подтвердил все мои открытия. Ты сказал, что у тебя «большая любовь» и «сильная привязанность»... Я поражалась тому, как ты с охотой и готовностью, будто ждал давным-давно этого разговора, отвечал на все мои вопросы. Ты говорил, что дама твоя на 25 лет моложе тебя, что зовут ее Маша, что она твоя аспирантка и что дома с мужем у нее «тоже не лады». А еще у нее есть пятилетний сын, и жить вам негде — в этом вся проблема... Ты не стыдился, ты гордился тем, о чем поведал!
Потом была Казанская, и я причащалась у Святейшего и радовалась не только причастию, но и тому, что встречали Предстоятеля с моим рушником. И я видела тебя в храме. Только ни на исповедь, ни на причастие ты не пошел. Твое бритое, бабье, осунувшееся лицо показалось мне невыносимо грустным...
|
|
|
...Я все думала, что мне это только кажется: моя Казанская икона становится светлее. Может быть, это просто из-за того, что она висит в другой комнате, и свет падает иначе? Потом я вдруг заметила, что образ не только светлеет, но и как-то меняется! Оказалось, отставший левкас как будто прирастает к доске, а трещины, пересекавшие лик Предвечного Младенца и Богоматери — заживают! Вот именно — заживают. Как рубцы на теле человека — по-другому не скажешь!
Подтвердил это и батюшка. А потом — попалась книга архиепископа Мефодия «О знамении обновления святых икон». В двадцатые годы, оказывается, это чудо было массовым. И давалось оно для укрепления веры в самые трудные времена. «Знамения, — было написано в этой книге, — содержали в себе также попрек, предостережение отрекшимся, тем, кто разрушал храмы и народную жизнь, но также и тем, кто своим молчанием и безразличием способствовал этому. Можно сказать: обновленные купола и иконы, краски, дерево, металл, сами камни свидетельствовали о Боге, когда окаменевшие и ослепшие люди отрекались от Него».
|
|
|
Да, наполненные грехом сердца — самый неподатливый материал. (37).
Казанская икона Божией Матери обновилась.
...Батюшка и Олечка пели акафист Казанской Божией Матери. Потом ты умчался куда-то, а мы еще долго обедали и разговаривали. О книгах православных, которые и я теперь читала, говорили. Потом о масонстве, о Новикове. Батюшка знал об этом немало.
— Такая уж судьба у России, у Православной Святой Руси! И восточное влияние постоянное — мусульманство, буддизм, шаманство... То кришнаиты, то рерихи! А западное давление? Католики, иезуиты. Масоны, разумеется... И что? Тысячу лет мы все это перевариваем, перебарываем... Отравляемся, конечно, болеем, но — живем... Стоим! И Господь нам помогает! А Новиков... Молюсь я за него! Ведь какой доброты душевной был человек! Вы дома, которые этот барин и масон крестьянам ставил, видели. До сих пор — нет лучше в наших местах! Подумайте: так уж стены, что ли устроены, — всю зиму летнее тепло держат, только к марту начинают промерзать! И в храме у меня тоже: никогда не мерзну в алтаре, даже в самую лютую стужу...
А на мои охи-вздохи по поводу особых состояний, обстоятельств и беспокойства за тебя батюшка сказал:
— Что за обстоятельства? В слово само вдумайся! Об-стоит вокруг тебя кто? Это у него, у мужа — об-стояние и со-стояние... А у тебя только стояние должно быть! И стой твердо! Но и много-то на себя не бери: каждый из нас по своим, а не по чужим грехам получает! И в аскезу не лезь, не твое это дело... Молись, как нормальная мирянка, а воцерковляться... Делом, делом бы тебе своим профессиональным надо...
Так я начала собирать видеоматериалы по возрождению Казанского собора...
Ты и большая группа твоих «братьев» Великим Постом на Крестопоклонной неделе отправились с «братским» визитом в Турцию... А меня благословили начать съемки в Казанском!
В то лето ты еще время от времени бывал на даче. На праздник Тихвинской иконы, когда в гостях у меня были на даче Олечка и журналист, ты тоже приехал, но как-то очень коротко и нервно. Тебе уже не хотелось бывать в храме, беседовать с батюшкой. А больше всего тебя злили разговоры о книгах С. Нилуса, о только что вышедшей тогда книге этого журналиста... Ты просил «не обсуждать больше эти темы».
Только один раз, когда мы гуляли вокруг развалин усадьбы Новикова, вокруг сохранившегося флигеля, мне удалось, кажется, пробиться в разговоре с тобой через блокировку психики? сознания? души? Я вспомнила, что остатки усадьбы уже принадлежат приходскому совету, общине храма. Можно, стало быть, отремонтировав его, начать создавать тут музей. А на этой базе — организовать методический центр православного просвещения, миссионерства и катехизации, с библиотекой, видеотекой, конференц-залом... Что ж, православные храмы в древности строили на месте языческих капищ, почему бы на месте масонской усадьбы и не создать такой центр!
Эта идея зацепила в тебе что-то. И мысль о том, что для начала надо провести конференцию, понравилась... Кто знает, кто знает.
+ + +
Автоинспекторы называют БМВ-трешку «самолет» — за стремительную приемистость и скорость. Я ездила на ней быстро, но плохо. Боялась очень. И от страха гоняла так, что водители мерседесов и ауди уворачивались от меня, вылетая на обочины... Вечно эти бешеные гонки, с зажмуренными от ужаса глазами, продолжаться, конечно, не могли: в конце концов, я влетела-таки на даче, у самых ворот, на бугор. Влетела так, что все четыре колеса долго еще крутились в воздухе... Когда бугор откопали, оказалось, что глушитель — как корова языком...
Глебу очень понравилась наша дача. Он ведь видел ее тогда, когда это был еще лишь заросший мусорным кустарником и лопухом участок, очаровывающий только остатками «барского сада»... Теперь он с удовольствием осмотрел сад и огород, порадовался пруду, восхищался баней. Долго ходил из комнаты в комнату по дому. Потом нарезал целую плетенку шампиньонов под липами и лег спать. Как он не высыпался и уставал, мой бедный трудяга сын! По поводу оторванного глушителя Глеб махнул рукой так, как если бы в машине не хватало только прикуривателя. И он, действительно, сообразил сварить этот дорогущий иномарочный мощный глушак из двух хилых жигулевских!
За то время, пока я рассекала пространство на своем шестицилиндровом космическом корабле без глушителя, население окрестных деревень несколько пообвыкло к грохоту и реву и уже не пряталось по домам, ожидая ядерного взрыва. Батюшка уже не говорил звонарям: «Подожди, а то моя лягушонка в коробчонке скачет, звона не различишь!» Народ открыл рты от изумления, когда я подкатила к храму тихо, как на велосипеде. Батюшка тоже удивился нашему появлению на службе без предваряющего грома артподготовки... Взглянул на Глеба и заулыбался...
Я не знаю, о чем говорил священник с моим сыном... Я только видела, что он обнял его широченные плечи, повел на солею. Глеб приложился к Тихвинской... Когда мы вышли на паперть, Глебочка, мой толковый, разумный и рассудительный Глебочка сказал:
— Это только дураки на собственных ошибках учатся, а умным и чужих хватает. Мы не будем ждать крестов и испытаний... Надо воцерковляться, пожалуй! Что там, говоришь, по постным дням-то нельзя? Дай-ка я запишу лучше, чтобы все точно... И пискнула кнопочка ноутбука.
А когда уже в машине по дороге домой я завела свое обычное нытье на счет некрещеной внучки Верочки, Глеб сказал:
— Ну ладно, мам... Я и сам все понимаю, просто не знаю, как мне к жене подступиться. Но теперь батюшка вот в алтаре помолится... Там ведь все ему открывается?.. Вот-вот, батюшка, значит, войдет в свой «интернет» и скажет что и как...
Приближалась юбилейная дата. 4 ноября 1998 года — пятилетие со дня освящения Казанского Собора. Мы понимали, что завершить большой фильм нам никак не успеть. По совету друзей смонтировали маленький ролик — для телепередачи «Русский Дом». Короткий фильм сделать иногда гораздо трудней, чем длинный. Все время, остающееся от работы во ВГИКе, я проводила теперь в электронной монтажной.
Кое-кому из твоих «братьев» я рассказала о том своем страшном сне или видении; о том, что вычитала у Нилуса. Некоторые ужаснулись. И даже покинули ложу. Другие ушли в июне, ушли из-за того, что считали безнравственным твое «многоженство». Кое-кто был возмущен тем, что тебя снова избрали «Великим». Самым поразительным был уход одного из тех, кого ты считал самыми преданными и надежными соратниками. Этот «брат» был неверующим, некрещеным человеком и ушел как-то резко, странно, без объяснения мотивов. Просто взял и ушел!
ВИЗИТ РЫЦАРЯ МЕСТИ
Я вспоминаю свое давнее интервью с Владимиром Ивановичем «каменщиком». Сначала договаривались с Н.Н., но в последний момент он решил «не светиться». Дескать, что скажут зарубежные «братья», там и так хватает недоброжелателей. Но — дал добро на то, чтобы перед видеокамерой «Русского Дома» появился его ближайшие соратник. Тогда в одной из своих публикаций я описывал эту встречу так:
«...Мой гость, неприметный человек невысокого роста, снимает свой плащ. Обычный плащ отечественного производства. Но под ним, на столь же обычном, мышиного цвета пиджаке, через всю грудь проходит широкая лента. Черная, окаймленная белым. Неуверенно оглядываясь, не начиная разговора, мой будущий собеседник, осторожно поправляет ее. В нижней части ленты, у пояса, поблескивает что-то металлическое. Маленький, длиной менее мизинца меч. Странный рудимент, сохранившийся с тех времен, когда мечи имели отнюдь не ритуальное значение.
Мой гость — высокий посвященный российского масонства. Один из тех, кто входит в ложу для тамплиерских степеней, «Ареопаг». Его зовут Владимир Иванович Новиков. Однофамилец знаменитого масона времен Екатерины перехватывает мой взгляд:
— Черно-белая цветовая символика ленты означает противоположность добра и зла. Меч — рыцарский знак борьбы за справедливость. В высших градусах строительный мастерок заменяется на такое оружие...
Французский писатель Андре Мальро предвидел, что XXI век будет религиозным или его не будет вовсе. И вот он уже на пороге. Религиозная эпоха нового средневековья наступила. И что же мы видим? По-прежнему везде льется кровь. Особенно в местах соприкосновений различных религий. У нас на Кавказе или на Балканах... И уже вполне реально опасение: а не сменятся ли идеологические войны XX столетия религиозными войнами XXI-го.
В этой связи роль масонства, стоящего над конфессиональными пристрастиями, возрастает. Это единственная почва, которая может объединить людей.
— В беседе со мной Н.Н. как-то сказал: «В ложе состоят люди верующие. И работа ведется во славу Великого Архитектора Вселенной. На престоле мастера обычно находятся три светоча — циркуль, угольник и книга Священного Закона. В нашем случае — Библия. Если в ложе есть мусульмане — Коран, зороастрийцы — Айвеста»... Но все же: как вы относитесь к Православию?
— Сейчас началась эпоха новых религиозных поисков. Коммунизм в Нашей стране пал и, хотя его принято ругать, я должен сказать, что он не только давал человеку твердую почву, но и приподнимал духовно. Православная церковь вряд ли может удовлетворить современного человека. Она крайне агрессивна. Она рвется, чтобы возвратить себе положение официальной религии.
Потом (мой собеседник фыркает — Ю.В.), если говорить о духовном уровне священников, то он вообще не лезет ни в какие ворота. В то же время, масонство дает очень привлекательную для мыслящего человека идеологию.
Из мемуарной литературы известно, например, что Лев Толстой считал масонство православием в истинном виде. Он, кстати, переписывался с одним из масонов Германии...
Буквы, которые вышиты на моей ленте, означают «святой рыцарь кадош». «Кадош» по-древнееврейски и означает «святой». Вместе с тем тридцатый градус, в который я посвящен, называют «степенью вендетты». Имеется в виду месть за гибель последнего Великого Магистра тамплиеров Жака де Моле. Мы помним слова, произнесенные им в пламени костра: «Некам, Адонаи, некам!»» (Отмщение, Господи, отмщение! — даже из жуткого пекла он крикнул по-еврейски. — Ю.В.)
— Известный масон Папюс вообще утверждал, что «Масонство — это большая и непрерывная система мщения...»
Святость и месть... Странное сочетание. Еще более дико то, что «кадош» — ни больше, ни меньше — одно из имен Бога (Пс. 70; Ис. 10, 17; Деян. 3, 14). Однако в талмудической традиции подразумевается другое: святость — это максимальное отделение от не-евреев.
А месть... Это и месть за убитого Хирама. Такова масонская справедливость.
Борьба со «светским или религиозным деспотизмом» — внешнее оформление тридцатого градуса. Внутреннее же его понимание состоит в том, что масон этой степени посвящения — это уже не грубый, а обработанный камень. И он должен занять свое место в стене возводящегося духовного Соломонова храма.
Кстати, Владимир Иванович, возникает вопрос: почему вы согласились на это интервью, ведь масонство принято считать тайным обществом?
— Это не совсем так. Дело в том, что в XVIII-XIX веках в ряде стран масонство пересекалось с революционными обществами — карбонариями, декабристами. Это надолго повредило Ордену в этих странах, где его запретили, и оно было вынуждено действовать в тайне. Там же, где сильны демократические традиции, ложи существуют открыто.
Масонство — не тайная организация. Это организация, у которой есть тайны.
Кроме того, возможность нашего разговора связана со степенью моего посвящения. В Шотландском обряде, который я представляю, существуют 33 степени. До определенного градуса они называются умозрительными или созерцательными. В этих ложах братья обязаны вести герметическую, закрытую работу. Начиная с 30-го градуса — тамплиерские степени. Тут посвященный получает в руки символический меч для борьбы со злом во внешнем мире. В этом градусе мысль претворяется в делание»...
Авдотьинские подземелья
И вот прошло несколько лет. Вместе с Владимиром Ивановичем Новиковым мы отправляемся в бывшее имение Новикова — Николая Ивановича. Мой спутник, историк дворянских усадеб, культуры, быта XVIII столетия, ориентируется в Авдотьино прекрасно. Останавливаемся у каменных, одинаковых крестьянских домов. Каждый рассчитан на несколько семей.
«Выстроенные в один ряд, они призваны были символизировать единую братскую цепь, опоясывающую весь мир... И все же веет от них социализмом и казармой, — неожиданно говорит мой собеседник. — Этими домами могли умиляться интеллигенты прошлого века, которые еще не знали, что такое коммунальная квартира. Впрочем, родство масонства и социализма — отдельный разговор».
У Тихвинского храма Новиков молча стоит перед могильной плитой Гамалеи... (37-2). Входит в церковь, неуверенно крестится. Справа, у алтаря, в полу — могила Николая Ивановича. Место практически неразличимо. Только старинная медная табличка на стене напоминает, что похоронен знаменитый масон и просветитель именно здесь. Из алтаря выходит батюшка. Они о чем-то долго беседуют. Слов не расслышать, но поза, жесты Новикова, выдают его волнение, смущение и... благоговение.
А потом мы подходим к каменному двухэтажному флигелю, единственно оставшемуся от старинной усадьбы. Основные ее постройки были уничтожены после революции...
Со второго этажа флигеля хорошо видна студеная и бывшая когда-то глубокой, судоходной даже, речка Северка. Берега ее заросли.
«Трудно представить себе, — говорит мой собеседник, — что отсюда, Под рекой, шел подземный ход. И вообще, судя по всему, протяженность здешних ходов сопоставима с протяженностью московского метро. Дело в том, что от Бронниц до самого Замоскворечья, едва ли даже не до Сокола располагается огромный карстовый щит с подземными пустотами. Говорят, по ним от Балашихи до Лубянки можно пройти за один день».
Владимир Иванович протягивает мне один из выпусков альманаха со своей статьей. После я не без интереса прочел в нем, что загадочный подземный лабиринт и «дома связи» строились, видимо, одновременно. «Опись, учиненная имению Новикова, состоящему в Никитском округе в селе Тихвинском Авдотьино тож», составленная в декабре 1792 г., (т. е. спустя полгода после ареста владельца), свидетельствует о «двадцати чуланах для людей каменных». Количество каменщиков явно превышало разумную необходимость, если иметь в виду только лишь строительство «домов связи»...
Вероятно, Новиков собирался скрыть в подземельях продолжение работ «вольных каменщиков»... Может быть, он устраивал под землей и масонский храм? Но также законна мысль, что он предполагал расположить здесь тайную типографию, книжный склад или алхимическую лабораторию. Разветвленностью подземных ходов ставили целью открыть сюда доступ не только из Авдотьина-Тихвинского, но и из других масонских усадеб округи. Действительно, владельцем Марьинки был другой видный масон Д.И. Бутурлин. Именно в эти годы он приступил в своем имении к сооружению грандиозного дворца. Автором проекта был В.И. Баженов. Невольно напрашивается мысль о причастности знаменитого зодчего к тайне авдотьинских подземелий».
Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 161; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!