В) «Формирование оппозиционного дискурса»

⇐ ПредыдущаяСтр 34 из 62Следующая ⇒

Психотерапевтическая техника, призванная обеспечить редукцию дезадаптивного дискурсивного поведения по механизму «формирования оппозиционного дискурса», должна удовлетворять нескольким требованиям:

· во‑первых, необходимо точно верифицировать дезадаптивный дискурс пациента;

· во‑вторых, оппозиционный дискурс должен быть основательного подготовлен;

· в‑третьих, собственно формирование оппозиционного дискурса должно производиться в самом наличном поведении, то есть в непосредственной конфронтации с динамическими стереотипами, обеспечивающими стабильность существующего дезадаптивного дискурса.

Для реализации этих требований необходимо соблюсти следующую последовательность действий.

Первый этап (подготовительный).

1) Психотерапевт собирает соответствующую информацию и точно верифицирует дезадаптивный дискурс пациента, сверяет его по критериям доминанты и проясняет все содержательные нюансы «проблемы» данного пациента.

2) Далее психотерапевт с учетом всех полученных данных «воссоздает» для себя структуру дискурса – «проблемные точки», «фиксации», «привязки», «способы аргументации» и т. п. Особенное внимание уделяется динамическим стереотипам, составляющим этот дезадаптивный дискурс (когда, где, как, при каких дополнительных условиях и т. п.).

3) Далее необходимо собрать воедино все имеющиеся в распоряжении психотерапевта возможности, чтобы подвести к порогу сознания дискурс, оппозиционный дезадаптивному. При этом задача психотерапевта состоит в том, чтобы сделать поведение, соответствующее этому оппозиционному дискурсу, максимально заманчивым для пациента.

4) Наконец, психотерапевт создает своеобразный амбивалентный «модуль» в «картине» пациента: «Это поведение – это такой способ поведения. Можно вести себя так, а можно иначе, соответственно и результат будет или таким, или иным; в принципе можно продолжать “в том же духе”»[313]⁶⁹³.

Второйэтап (техника «Формирование оппозиционного дискурса»).

1) После предварительного этапа используется «пробный шар»: пациент помещается в условия, где традиционно происходит актуализация его дискурса и соответствующих дезадаптивных стереотипов поведения. Преодоление этого «препятствия» (ситуации, обстоятельств, условий и т. п.) ставится пациенту в качестве задачи. При этом реализуются различные психотерапевтические техники, призванные снизить мышечное напряжение, нормализовать дыхание, перцепцию, речевое поведение и т. п. Несмотря на все эти действия (поскольку они вовлекают другие психические механизмы), дискурс, конечно, актуализируется, что, впрочем, никак не должно беспокоить психотерапевта, он сохраняет выдержку экспериментатора.

2) Далее следует фаза конфронтации пациента с его собственным дезадаптивным дискурсом. Для этого внешне психотерапевт занимает подчеркнуто нейтральную позицию, «играя» между тем на обоих дискурсах – актуализированном дезадаптивном и оппозиционном, стоящим у порога сознания. Подводя пациента вновь к тому же «препятствию» (ситуации, обстоятельствам, условиям и т. п.), психотерапевт вдруг отменяет задачу. Далее следует возврат к исходному и снова «подход», который увенчивается той же отменой.

3) При этом психотерапевт может использовать своеобразную игру репликами с пациентом: «Вам нравится это “препятствие”?» На негативный ответ пациента следует ответная реплика психотерапевта: «И правильно, оно нам и не нужно». Если же пациент отвечает позитивно (например, со второго или третьего подхода), психотерапевт задает следующий вопрос: «Вы хотите преодолеть это “препятствие”?» Теперь вне зависимости от ответа пациента (позитивный или негативный) психотерапевт повторяет одно и то же: «А мы [и] не будем. Оно нам и не нужно». Пациент пробует самые разные варианты ответов при новых «подходах», начинает просить психотерапевта совершить все‑таки задуманное, внести ясность, но психотерапевт продолжает ту же игру. Пациент не только устает, но и теряется, наступает нечто, что можно определить как «парадоксальную фазу торможения»: он становится, если так можно выразиться, «избыточно чутким» к различным нюансам, но собственно «препятствие» перестает воспринимать как нечто существенное.

4) Далее пациент продолжает настаивать на необходимости преодолеть «препятствие» («ультрапарадоксальная фаза»), сначала использует «шантажные» маневры: «Я тогда сам, без вас!» Психотерапевт реагирует на это как на нечто странное, ему не понятное и не очень‑то интересное, хотя продолжает осуществлять с пациентом те же челночные «подходы» и «отмены». В результате пациент перестает «играть» (что вполне естественно для человека, с которым перестали «играть» в его «игру») и изменившимся голосом серьезно и спокойно заявляет, что он решил преодолеть это «препятствие» и что «вообще говоря, это не составляет трудности». Здесь психотерапевт резко обрывает свою «игру» и столь же спокойно, серьезно и рассудительно соглашается с пациентом, сохраняя, однако, прежнюю внешнюю «незаинтересованность». И только когда пациент преодолевает, наконец, «препятствие», психотерапевт эмпатично его «приветствует»⁶⁹⁴, одновременно уведомляя о том, что для закрепления нового стереотипа поведения требуется некоторая дополнительная и систематическая работа в таком‑то количестве и с такой‑то периодичностью.

Третий этап (самостоятельная работа).

Самостоятельная работа пациента расписывается им самостоятельно, «график» обсуждается с психотерапевтом и одобряется. Далее задание реализуется как с участием психотерапевта, так и без него (здесь необходимо соблюсти принцип иерархичности (см. выше)), но всякий раз с записью в дневник самоотчета.

Дополнение

«Что будет дальше?»

В ряде случаев актуальность дискурса поддерживается тем, что пациент «не может» (боится) признаться себе в возможности реализации худших своих ожиданий. Возникает положение «доминанты» без «эндогенного конца»: пациент постоянно думает о ситуации, которая воспринимается им как проблемная, но никогда его фантазии не достигают своей финальной, кульминационной точки, или же, достигая этой точки в фантазии, он боится свои ожидания вербализировать, «даже думать об этом страшно». Таким образом, внутриречевая часть дискурса получает возможность разрабатывать бесчисленные варианты «решения» проблемы («что может случиться») без «самого страшного».

Задача психотерапевта состоит в том, чтобы добиться вербализации этих худших ожиданий пациента, если же он всячески уклоняется от этого, то психотерапевт озвучивает их сам (как правило, о них нетрудно догадаться). После того как пациент принимает «версию» психотерапевта, последний просит его представить весь ход событий «по худшему сценарию», при этом пациент должен озвучить все этапы этого «пути» и, соответственно, последний. Как правило, в таких случаях сам факт «озвучки» дает очевидный психотерапевтический эффект. Однако его можно и усилить, задав пациенту вопрос: «Ну а что будет дальше?» – причем добиться, чтобы пациент рассказал как можно больше и подробнее относительно того, «что будет дальше».

Таким образом, «доминанта» получает свой недостающий «эндогенный конец» и сходит на нет. Единственной трудностью оказывается ситуация, когда пациент прогнозирует собственную смерть, в этом случае, предполагая данный исход, психотерапевт должен или вовсе избежать этой техники, или дезактуализировать дискурс смерти по механизму, представленному в соответствующем подразделе (см. ниже).

Тормозное поведение

«Тормозное поведение» – понятие, к сожалению, неудачное, если учитывать сложившееся (или так и не сложившееся) в физиологии представление о торможении. Современное представление о процессе торможения идет от работ И.М. Сеченова⁶⁹⁵, получило свою систематическую разработку в трудах И.П. Павлова⁶⁹⁶и примерно в таком же виде понимается и сейчас⁶⁹⁷: торможение – есть самостоятельный процесс нервной системы, обратный (противоположный) процессу возбуждения. Впрочем, начиная с работ Н.Е. Введенского⁶⁹⁸, а потом и у А.А. Ухтомского⁶⁹⁹, а также и в части современных работ по этой теме⁷⁰⁰торможение понимается не как специфический процесс, но как модифицированное возбуждение. Если бы правы были первые, то следовало бы говорить о поведении торможения, если правы вторые – то о тормозном поведении.

Как уже было показано выше, КМ СПП придерживается второго варианта, хотя нельзя сказать, чтобы это было вполне обосновано. Впрочем, если хорошенько вчитаться в соответствующую часть «Рефлексов головного мозга» И.М. Сеченова, то очевидно, что в отношении человека он не столь категоричен при определении торможения, нежели когда речь идет о «нервно‑мышечном аппарате лягушки». Более того, И.М. Сеченов пишет: «В сознательной жизни есть, следовательно, случаи задерживания и таких движений, которые для всех кажутся невольными,[314] и таких, которые обыкновенно носят название произвольных»⁷⁰¹. Кроме того, и И.П. Павлов говорит о возможности человека «систематическими мерами развить в себе успешное задерживание» нежелательного рефлекса⁷⁰². Именно это положение, по понятным причинам, и интересует КМ СПП, что извиняет ее пассивное участие в споре о «торможении», а также тяготение ко второму варианту его трактовки.

Таким образом, именно «тормозное поведение» (то есть возможность осуществлять такое поведение в отношении поведения, которое позволит «тормозить», «задерживать» или «редуцировать» нежелательные динамические стереотипы) является наиважнейшим моментом, определяющим поведение человека, а потому это «тормозное поведение» крайне существенно для психотерапии. Наиболее ярким выразителем этой идеи среди всех «разработчиков» «торможения» явился А.А. Ухтомский[315]⁷⁰³. О том, как добиться этих результатов в процессе психотерапевтического лечения, и пойдет речь в настоящем подразделе.

Как уже было показано выше, всякое поведение осуществляется в отношении апперцептивного поведения. Если апперцептивное поведение требует для себя такого поведения, которое ведет к дезадаптации, то это поведение в отношении этого апперцептивного поведения можно или «затормозить», что сопряжено со множеством «побочных эффектов», или не допустить его появления изменением апперцептивного поведения. Именно эта задача решалась в двух предыдущих подпунктах. Однако если систематически изменять поведение в отношении апперцептивного поведения, то по механизмам обратной связи это неизбежно приведет и к изменению самого апперцептивного поведения, что устранит как дезадаптивное поведение, так и «побочные эффекты», вызываемые его «задерживанием». В связи с этим представленный ниже психический механизм и психотерапевтическая техника отнесены именно к разделу «Апперцептивное поведение».

А. Психический механизм

Сущность психического механизма тормозного поведения можно было бы свести к работе «промежуточной переменной». Это понятие явилось в свое время существенным для развитии западной психологии концептом, позволяющим преодолеть «стимул‑реактивный» детерминизм Д.Б. Уотсона[316]⁷⁰⁴. Э.Ч. Толмен ввел в классическую формулу бихевиоризма (S → R) набор ненаблюдаемых факторов (О), которые и назвал «промежуточными переменными»[317] (S → O → R), он же использовал понятие «когнитивные карты»⁷⁰⁵, под которым подразумевались структурные элементы «ненаблюдаемых факторов», определяющих поведение животного.[318] «Когнитивные карты» (или «схемы») получили затем разработку в исследованиях Ф. Бартлетта⁷⁰⁶, Д. Миллера, Е. Галантера, К. Прибрама⁷⁰⁷, У. Найсера[319]^{708, 709}и др. А. Бандура представил свою социально‑когнитивную модель, где «промежуточная переменная» определяется как «опосредованные организмом когнитивные процессы»[320]^{710, 711}.

Однако несомненный приоритет в формулировке концепта «промежуточной переменной» принадлежит И.М. Сеченову, который уже в «Рефлексах головного мозга» определил ее как «средний член психического рефлекса», называемый им «для краткости» «цельным актом сознательной жизни»⁷¹². И.П. Павлов уточнил и развил это положение И.М. Сеченова на основе теории сигнальных систем[321]⁷¹³. Иными словами, уже И.П. Павлов не только свободно оперировал «промежуточными переменными» в своей теории, но производил ее дифференцировку на «сигналы» (означаемые) и «сигналы сигналов» (означающие)[322]⁷¹⁴, то есть с определенной условностью можно сказать: на «стимулы конкретные» и «стимулы абстрактные».

Таким образом, конечный вариант хрестоматийной формулы приобретает следующий вид: Ск/а → ПП → Р (Sс/а → O → R), где С (S) – стимул, ПП (О) – промежуточная переменная, Р(R) – реакция. Необходимость специального определения абстрактного Са(Sa) и конкретного стимулов Ск(Sc) становится здесь очевидной⁷¹⁵. Под конкретным стимулом (Ск) необходимо понимать означаемое (то есть элемент «схемы»). Тогда как под абстрактным стимулом (Са) – означающее, включенное в сеть других означающих и обретающее здесь себя, то есть элементарную аберрацию «картины». При этом необходимо учитывать, что «сигнал» не есть внешнее воздействие, «падающее на чувствующую поверхность», но уже результат работы апперцепции. Поэтому для соблюдения абсолютной точности следовало бы еще более усложнить эту формулу, введя в нее нейтральное по сути внешнее воздействие (ВВ (OI)), падающее на чувствующую поверхность: ВВ → Ск/а → ПП → Р (OI → Sс/а → O → R).

Данная формула не является умозрительной безделушкой, поскольку позволяет четко структурировать психотерапевтический процесс, а главное – уяснить роль «промежуточной переменной». Эта фикция – «промежуточная переменная» – стала своего рода «сливной бочкой» в практике когнитивно‑ориентированной психотерапии, и возмущения бихевиористов по этому поводу вполне понятны. Такой же вид формулы (ВВ → Ск/а → ПП → Р) позволяет подтвердить и без того очевидную возможность (однако никак не вытекающую из формулы Э.Ч. Толмана) поведения в отношении поведения[323]⁷¹⁶, несмотря на проведенное означение стимула – и даже в ряде случаев именно благодаря этому означению.[324]

Кроме того, именно эта формула позволяет дифференцировать, с одной стороны, то наличное поведение человека, которое продиктовано относительно изолированной работой «схемы» (ВВ → Ск → ПП → Р), то есть когда задействованы «драйвы»; а с другой стороны, то наличное поведение, которое продиктовано относительно изолированной работой «картины» (ВВ → Са → ПП → Р). Данная дифференцировка позволяет адекватно оценивать целесообразность того или иного психотерапевтического вмешательства. Наконец, именно эта формула дает четкое понимание того, какова адекватная последовательность этого вмешательства: задействовать с этой целью «картину» можно только в том случае, когда означаемое выступает не самостоятельно (неозначенное, или ошибочно означенное), а как означающее.

Теперь встает вопрос о «промежуточной переменной»: что она собой представляет? В самом общем виде – это вся масса психического, однако такого ответа явно не достаточно. Любое означаемое (Ск) «встречается» в психическом с другими означаемыми («схема»), равно как и всякое означающее (Са) «встречается» здесь с другими означающими («картина»). И означаемые, и означающие сцеплены в структуры динамических стереотипов; от того, в какой динамический стереотип «попал» стимул, зависит и его дальнейшая «судьба». Здесь необходимо учитывать, что то, куда «попадет» тот или иной стимул, процесс далеко не случайный, поскольку он так же обеспечивается соответствующими динамическими стереотипами. Однако попытки построить стройную систему «путей» и «аппаратов» заведомо обречены на неудачу, поскольку система подвижна и осложнена взаимообусловленностью.

Иначе говоря, «включение» стимулом того или иного динамического стереотипа неизбежно влечет за собой изменение работы других динамических стереотипов, последнее приводит к актуализации «элементарных эмоций», само взаимодействие динамических стереотипов дает «эмоции», процессы, протекающие в «картине», производят чувства, которые также оказывают взаимообуславливающее влияние. Все это вместе – «элементарные эмоции», «эмоции» и «чувства» – результируется в виде формирующейся доминанты, которая, сформировавшись, и определяет дальнейшее поведение, усиливая одни и подавляя другие реакции.

При этом и «элементарные эмоции», и «эмоции», и «чувства» не являются безразличными для психического, выступая своего рода сигналами для продолжения деятельности. Отсюда понятно, что сигналы могут быть не только аффекторно опосредованной психической активностью (то есть результатом опосредования внешних воздействий), но и эффектом работы самой системы психического. В этом случае представленная формула обретает следующий вид: ВВ → Ск/а → ПП → Ск/а → ПП → Р. Сложность этой цепи может превышать любые мыслимые пределы, и чем более нагромождена «масса психического», тем большее количество промежуточных звеньев в этой цепи оказывается.

Можно даже представить себе такую ситуацию, при которой «вошедшее» (аффекторно опосредованное) внешнее воздействие порождает столь головоломную (в прямом и переносном смысле этого слова) цепь, что «реакция» (то есть некое действие, причинно связанное с рассматриваемым аффекторно опосредованным внешним воздействием), затерявшись, так и не последует, буквально «утонув» в совокупном объеме.[325] С другой стороны, отсутствие реакции может быть вызвано и другими обстоятельствами: например, перегрузкой системы, когда функционирование многих цепей не дает возможности сформироваться достаточно сильной доминанте для завершения реакцией одной из них. Наконец, в цепи могут произойти, условно говоря, некие «замыкания», что приведет в конечном счете к тому, что решения данной психической «задачки» так и не будет найдено.

Кроме того, необходимо учитывать и сложные отношения между «картиной» и «схемой». Так, очевидно, некое означающее (Са), возбудив «цепную реакцию» в «картине», приведет к изменению положения дел в «схеме», что само по себе окажет некий эффект на «картину», то есть аберрацию ее элементов (ВВ → Са → ПП → Ск → ПП → Са → ПП → Р).[326] С другой стороны, любое означаемое (Ск) будет или само означено, что вызовет «цепную реакцию» в «картине» (ВВ → Ск → Са → ПП → Р), или же, вызвав «цепную реакцию» в «схеме», приведет к актуализации других (не соответствующих этому означаемому) означающих, которые сами дадут «цепную реакцию», которая и даст итоговую реакцию (ВВ → Ск → ПП → Са → ПП → Р). Оба указанных варианта могут пересекаться и наслаиваться, создавая сложные цепи[327]⁷¹⁷.

Здесь необходимо оговориться, что реакцией (Р) следует считать такое действие (эффект), который завершает цикл, начатый данным внешним воздействием (ВВ). Таким образом, ВВ → Са/к → ПП → Р – есть формула «замкнутого цикла». При этом очевидно, что «замкнутый цикл» не исчерпывает всех процессов, порожденных в психическом неким внешним воздействием (ВВ), поскольку промежуточные звенья цикла могут стать стимулами (Са/к) для начала других цепей, так что в строго логическом смысле внешнее воздействие (ВВ) никогда не завершается реакцией (Р), однако оно перестает быть собой (своим собственным циклом), продолжаясь в своих «потомках».[328] Здесь становится очевидной фиктивность понятия «торможения»: в ряде случаев то, что кажется торможением, есть лишь переход процесса в некое другое качество, или, лучше, в другой процесс. Неслучайно И.М. Сеченов назвал мысль «психическим рефлексом без конца»⁷¹⁸.

Однако вопрос «замкнутого цикла» принципиален для психотерапии[329]⁷¹⁹. Теория «поля» К. Левина была призвана решить эту задачу. По мнению К. Левина, основным механизмом мотивации является уравновешивание (а не снятие, как в гомеостатических теориях) локального напряжения, вызванного возникшей потребностью в рамках и по отношению к более общей системе, которую автор и называет «полем». Напряжение в определенной области этого поля (поля личности) и есть, по К. Левину, потребность[330]⁷²⁰; удовлетворение этой потребности или же ее «уравновешивание», по К. Левину, и приводит к замыканию цикла[331]⁷²¹. Событием, приводящим к замыканию цикла, может быть как какое‑то действие, уравновешивающее внешнее воздействие, так и принятие однозначного решения.[332]

Кроме того, необходимо помнить положение А.А. Ухтомского, касающееся «эндогенного конца соответствующей доминанты»[333]⁷²². То, что в этом процессе могли начать свое формирование какие‑то другие доминанты, не противоречит замыканию данного цикла.[334] Возможность «прямого торможения доминанты “в лоб” – с высших этажей центральной нервной системы, например с коры», подвергается А.А. Ухтомским сомнению. Здесь, полагает он, «более успешно бороться с доминантами, не атакуя их непосредственно, но создавая новые компенсирующие доминанты в центрах»,[335] поскольку «возникновение новой доминанты, несовместимой с первой, намечает экзогенный конец доминанты»⁷²³, и этот механизм чрезвычайно существенен для психотерапии.[336]

Наконец, все исследователи, начиная с И.М. Сеченова и заканчивая И.П. Павловым и А.А. Ухтомским, сходятся на мысли, что динамический стереотип может быть устранен (нейтрализован) или полным отсутствием подкрепления или избыточной его стимуляцией в отсутствие каких‑либо изменений стимула. К сожалению, характер «промежуточной переменной», учитывая сложность ее организации у человека, практически исключает возможность использовать этот механизм «угашения» как самостоятельную технику у наших пациентов.[337] Но его следует иметь в виду, учитывая возможность «восстановления» соответствующего дезадаптивного динамического стереотипа (доминанты, памятуя о ее «инерции»).

Так или иначе, но все представленные выше механизмы есть средства изменения «промежуточной переменной» (ПП), от которой и зависит «завершение цикла» или, проще говоря, реакция (Р). Однако, прежде чем следовать дальше, следует еще раз вернуться к феномену «промежуточной переменной» в той трактовке, которую ему дает И.М. Сеченов. «Человек, – пишет И.М. Сеченов в «Рефлексах головного мозга», – как говорится, часто обдумывает под влиянием какой‑нибудь мысли свой образ действий и между различными возможными поступками выбирает какой‑нибудь один. Это значит: у человека под влиянием известных внешних и внутренних условий является средний член психического рефлекса (так я буду называть для краткости всякий цельный акт сознательной жизни), к которому в форме же мысли присоединяется и представление о конце рефлекса. Если таких концов для одной и той же середины было несколько (потому что рефлекс проходил при различных внешних условиях), то естественно, что они являются один вслед за другим. Какими же роковыми мотивами обуславливается так называемый выбор между концами рефлекса, то есть предпочтение одного перед другими, мы увидим далее»⁷²⁴. И далее по тексту И.М. Сеченов раскрывает эти роковые мотивы, ими оказываются «страсти», «желания» и «хотения». Именно эти проявления психического и заслуживает сейчас самого пристального рассмотрения.

Как уже было сказано выше, «элементарные эмоции», «эмоции» и «чувства» результируются в виде формирующейся доминанты, которая, сформировавшись, определяет дальнейшее поведение, усиливая одни и подавляя другие реакции. При тщательном рассмотрении «страстей» (от «наслаждения» – «направленность к » до «страха» – «направленность от »), по И.М. Сеченову, оказывается, что они имеют все характеристики «элементарных эмоций» и обеспечивают тенденцию выживания, то есть хранят целостность динамических стереотипов. Как только динамический стереотип (сам И.М. Сеченов, конечно, не использует этого термина И.П. Павлова) установлен, «страсть» проходит⁷²⁵. «Желание» же, по И.М. Сеченову, есть работа уже сформированных динамических стереотипов, то есть означаемых и означающих («жаргон», разумеется, тоже не И.М. Сеченова, хотя говорит он именно об этом)⁷²⁶, что позволяет приравнять их к «эмоциям» (КМ СПП).

И наконец, самым интересным моментом в этой части «Рефлексов головного мозга» оказываются «хотения». Примечательно, во‑первых, что «хотение» И.М. Сеченов называет «бесстрастным», а во‑вторых, что, кажется, противоречит первому, делает следующее заявление: «Если в сознании, в форме мысли, дан почти бесстрастный психический рефлекс, то страстную стремительную сторону его к концу, то есть к удовлетворению страсти, я назову хотением »⁷²⁷. И в довершение всего: «В борьбе с сильным, страстным желанием, из которой бесстрастное хотение выходит победителем, в основе последнего лежит или мысль с очень страстным субстратом, или мысль очень крепкая от частоты повторения рефлекса – привычка»⁷²⁸.

Таким образом, «хотение», во‑первых, нельзя отождествить с «чувством» (КМ СПП), во‑вторых, очевидно, что оно выступает здесь в роли специфических «элементарных эмоций», поддерживающих целостность динамических стереотипов, образованных означаемыми (второй случай, приведенный И.М. Сеченовым), а также их связями с означающими (первый случай, приведенный И.М. Сеченовым). Данный анализ полностью укладывается в схему волевого действия (по И.М. Сеченову), совершаемого, разумеется, под давлением «мысли».[338] «Результат» здесь, говорит И.М. Сеченов, «то есть поступок, есть роковое последствие хотения более сильного, чем желание»⁷²⁹. Иными словами, коса на камень (где «коса» – «желания» («схема»), а «камень» – «хотения» («картина»))! Причем силу этого «хотения» можно увеличить, «укрепив» соответствующие динамические стереотипы «картины».

Совокупность всех этих механизмов дает в руки психотерапевта целый арсенал средств, позволяющих способствовать развитию тормозного поведения пациента в отношении дезадаптивных стереотипов поведения и формированию адаптивных. При этом, как уже говорилось, торможение наличного поведения (приводящего к дезадаптации) в отношении апперцептивного поведения позволяет по механизму обратной связи изменять и характер апперцепции. Одновременно с этим отсутствие негативных последствий (в виде дезадаптации) обеспечивает позитивное подкрепление адаптивного поведения пациента, а наличие эффектов дезадаптации – напротив, становится негативным подкреплением его дезадаптивных стереотипов.

Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 201; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 29 30 31 32 333435 36 37 38 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!