Нас же систематическое применение самонаблюдения в конце 2 страница

 

Помощь, которую оказывают нам при мышлении ассоциации по сходству. Не лишено также вероятности, что высшие ассоциа­ции у человека, ассоциации по сходству, играют важную роль при различении свойств, связанных с процессами мышления наивыс­шего порядка. Значение этих ассоциаций настолько важно для мышления, и мы говорили о них так мало в главе «О различении», что теперь необходимо остановиться на них несколько подолее.

Что вы делаете, читатель, когда хотите в точности определить сходство или различие двух объектов? Вы с наивозможно большей быстротой переносите ваше внимание то на один, то на другой предмет. Быстрая поочередная смена впечатлений в сознании, так сказать, выдвигает на первый план сходства и различия объ­ектов, которые навсегда ускользнули бы от нашего внимания, если бы поочередное восприятие впечатлений от обоих объектов отделялось большими промежутками времени. Что делает ученый, отыскивающий скрытый в данном явлении принцип или закон? Он предумышленно перебирает в уме все те случаи, в которых можно найти аналогию с данным явлением, и, заполняя одновре­менно всеми аналогиями свой ум, он обыкновенно оказывается в состоянии выделить в одной из групп этих аналогий ту особен­ность, которую он не мог определить, анализируя каждую из них в отдельности, несмотря даже на то, что в его минувшем опыте этой аналогии предшествовали все остальные, с которыми она теперь одновременно сопоставляется. Эти примеры показывают, что для диссоциации свойств простая повторяемость данного явления в опыте при различной окружающей обстановке еще не представляет достаточного основания. Нам нужно нечто большее, именно необходимо, чтобы все разнообразие окружающих обстановок возникло перед сознанием сразу. Только тогда искомое свойство выделится из среды других и займет отдельное положение.

Из сказанного ясно, что всякий ум, в котором способность образовывать ассоциации по сходству сильно развита, есть ум, самопроизвольно образующий ряды подобных аналогий.

Пусть А есть данный конкретный факт, в котором заключается свойство m. Ум может вначале вовсе не замечать этого свойства m. Но если А вызывает в сознании В, С, D, Е и явления, сходные с А в обладании свойствами m, но не попадавшиеся по целым месяцам в опыте животному, воспринимающему явление А, то, очевидно, эта ассоциация сыграет в уме животного такую же роль, какую играло в уме читателя предумышленное быстрое сопоставление впечатлений, о котором мы говорили выше, или в уме уче­ного-исследователя систематический анализ аналогичных случаев, и может повести к выделению m путем абстракции. Это само собой ясно и неизбежно приводит к тому выводу, что после не­многочисленных сильнейших влечений, связанных с практическими и эстетическими интересами, ассоциация по сходству преимущест­венно пособляет нам вскрывать в данном явлении те специфичес­кие свойства, которые, раз будучи подмечены и названы нами, рассматриваются нами как основания, сущности, названия клас­сов и средние термины в логическом выводе. Без помощи ассоциа­ций по сходству предумышленные умственные операции ученого-исследователя были бы невозможны, так как он был бы лишен возможности группировать воедино аналогичные случаи. В высо­коодаренных умах эти процессы совершаются непредумышленно: аналогичные случаи самопроизвольно группируются в голове, явления, отделенные в действительности друг от друга огромными пространственными и временными промежутками, объединяются в таких умах мгновенно, и, таким образом, среди различия окру­жающих обстановок обнаруживаются общие всем данным явле­ниям свойства, которые для ума, руководимого одними ассоциа­циями по смежности, остались бы навсегда недоступными.

Если читатель вполне уяснил себе мою мысль, то он, наверное, будет склонен думать, что умы, в которых преобладают ассоциа­ции по сходству, наиболее благоприятствующие выделению общих свойств, наиболее способны к мышлению в строгом смысле слова, умы же, не проявляющие наклонности к такому мышлению, по всей вероятности, располагают почти исключительно ассоциация­ми по смежности.

Все согласны в том, что гении отличаются от обыкновенных умов необычайным развитием способности к ассоциациям по сход­ству. Установление этого факта составляет одну из крупнейших психологических заслуг Бэна. Указанное свойство наблюдается у гениев не только в области мышления, но и в других областях психической деятельности.

 

Умственные способности животных. Ум гения находится в та­ком же отношении к уму простого смертного, в каком ум послед­него к умственным способностям животных. Не лишено вероят­ности, что животные в противоположность людям не возвышаются до образования общих концептов и почти не имеют ассоциаций по сходству. Их мысль, вероятно, переходит от одного конкретного объекта к другому, обычно следующему в опыте за первым, с го­раздо большим однообразием, чем у нас. Другими словами, в их уме преобладают почти исключительно ассоциации идей по смеж­ности. Но поскольку можно было бы допустить, что животное мыслит не ассоциациями конкретных образов, а путем отвлечения общих признаков, постольку пришлось бы признать животное мыслящим существом, употребляя это выражение совершенно в том же смысле слова, в каком мы применяем его к людям. В какой мере такое допущение возможно - трудно сказать. Из­вестно только, что животные, наиболее одаренные умом, поневоле руководствуются отвлеченными признаками; выделяют ли они сознательно эти признаки из конкретных образов или нет - это другой вопрос. Они относятся к объектам так или иначе, сообра­жаясь с тем, к какому классу последние принадлежат. Для этого необходимо, чтобы в уме животного было обращено внимание на сущность класса, хотя бы последняя и не была выработана в от­влеченное понятие.

О. Кюльпе   ПСИХОЛОГИЯ МЫШЛЕНИЯ

 

Кюльпе ( Kulpe ) Освальд (3 августа1862 - 30 декабря 1915) - немецкий философ и психолог. Окончил Лейпцигский университет (1887), ученик В. Вундта и Г. Мюллера. Профес­сор философии и эстетики и дирек­тор Института психологии в Вюрцбурге (1894 - 1909), профессор Бонн­ского (1909 - 1913) и Мюнхенского (с 1913) университетов.

О. Кюльпе — основатель вюрцбургской школы психологии мышления. Творчески развивая идеи Вундта, он начал использовать метод интроспек­ции для изучения высших психиче­ских процессов — мышления и воли. Предметом его исследований были психические акты и состояния, на­званные «эмпирическим мышлением» и представляющие собой конкретную реализацию «чистого» мышления, подчиненного законам формальной логики. Согласно Кюльпе, наблюде­ние психического акта становится возможным только после его свершения, с помощью «систематической интроспекции». Работы Кюльпе и его учеников (Н. Аха, К. Бюлера и др.) положили начало эксперимен­тально -психологическому исследова­нию мышления, в них были выделе­ны специфические отличия мышле­ния от других психических процес­сов: его цельность, активность, на­правленность, отсутствие связи с на­глядными элементами (безобраз­ность) и др. В хрестоматии приводятся выдержки из статьи Кюльпе «Современная психология мышле­ния», опубликованной в сборнике «Новые идеи в философии» (вып. 16. Спб., 1914).

Сочинения: Введение в филосо­фию. Спб., 1901; Современная философия в Германии. М ., 1903; Grundriss der Psychologic, auf experimen-teller Grundlage dargestellt. Lpz., 1893; Die Realisierung. Bd . 1—3. Lpz ., 1912—1913; Vorlesungen Ober Psychologie . 2 Aufl . Lpz ., 1922.

С последней фазой развития экспериментальной психологии совпа­дает особое направление нашей науки, исследующее процессы мышления, оно развилось в Германии и особенно в Вюрцбургском психологическом институте. В прежней психологии мышлению было уделено далеко не достаточно внимания. Первоначально экспериментальному направлению приходилось иметь много дела по приведению в порядок громадной области ощущений, пред­ставлений и чувств и до утонченных и незаметных явлении мыш­ления очередь еще не доходила.

Психологи не считали правильным признать годным для ис­следования рядом с содержанием предметного мышления мышле­ние без признаков наглядности, они отрицали, что, слово может быть понимаемо независимо от представлений или что предложе­ние можно постигнуть и подвергнуть суждению, хотя его содер­жание представляется для сознания едва заметным.

Нас же систематическое применение самонаблюдения в конце

концов привело к другой теории. Ранее в психологических исследованиях не старались добиваться после каждого опыта сведений о всех соответствующих переживаниях, удовлетворялись случайными показаниями испытуемого по поводу явлений, особенно бросающихся в глаза или отклоняющихся от нормы, и разве только после целого ряда совокупных исследований выспрашивали главное на основании сохранившихся у испытуемого воспоминаний.

Таким путем освещались только наиболее характерные душевные явления. Близкое знакомство наблюдателей с традиционным кругом понятий об ощущениях, чувствах и представлениях не позволяло им заметить и назвать то, что не было ни ощущением, ни чувством, ни представлением.

Лишь только опытные испытуемые на основании самонаблю­дения над переживаниями во время исследования начали сооб­щать непосредственно после опыта полные и беспристрастные дан­ные о течении душевных процессов, тотчас же обнаружилась необходимость расширения прежних понятий и определений. Было обнаружено существование таких явлений, состояний, направле­ний, актов, которые не подходили под схему старой психологии. Испытуемые стали говорить на языке жизни, а представлениям во внутреннем мире отводили лишь подчиненную роль. Они знали и думали, судили и понимали, схватывали смысл и толковали общую связь, не пользуясь существенной поддержкой случайно всплывающих при этом чувственных представлений.

Приведем несколько примеров. Испытуемых спрашивают, по­нимают ли они предложение: «Лишь только золото замечает дра­гоценный камень, оно тотчас же признает превосходство его сия­ния и услужливо окружает камень своим блеском». В протокол после того вносится: «Вначале я обратил внимание на выделен­ное слово золото. Я понял предложение тотчас же, небольшие трудности составило только слово видит. Далее мысль перенесла меня вообще на человеческие отношения с намеком на порядок ценностей. В заключение я имел еще что-то вроде взгляда на бесконечную возможность применения этого образа».

Здесь описан процесс понимания, который происходит без представлений, но лишь при посредстве отрывочного внутреннего языка. Сверх того, непонятно, как могла возникнуть идея о по­рядке ценностей или же мысль о бесконечной возможности при­менения образа благодаря чувственному содержанию сознания?

Еще один пример. «Понимаете ли вы предложение: мышление так необычайно трудно, что многие предпочитают просто делать заключения». Протокол гласит: «Я знал сейчас же по окончании предложения, в чем суть. Однако мысли были еще совершенно неясны. Чтобы выяснить себе положение, я стал медленно повто­рять все предложение, и когда повторил, мысль сделалась ясной, я могу теперь передать ее следующим образом. Делать заключе­ние означает здесь - высказывать нечто, не задумываясь, иметь готовый вывод в противоположность самостоятельным выводам мышления. Кроме тех слов предложения, которые я слышал и затем воспроизводил, в моем сознании не было никаких других представлений».

И здесь оказывается не обычный процесс мышления, но мышление без наглядных представлений. Следует отметить, что оба испытуемых указывали на то, что процесс понимания представ­ляется им аналогичным также и при осмысливании более трудных положений. Таким образом, здесь мы имеем не искусственный продукт лабораторий, вскрывающий эти выводы, но самую живую действительность.

Но если мысли отличаются от представления красок и тонов, лесов и садов, людей и зверей, то, следовательно, можно отметить подобное же разнообразие в проявлении, течении и формах мыс­лей, соответствующих этим представлениям. Мы знаем, какая за­кономерность царит в представлениях. Мы говорим об ассоциа­циях: репродукции, всплывании представлений, о влиянии одних представлений на другие и о связи их между собой.

Если мысли не отличаются от представлений, то при заучи­вании стихов первые должны запоминаться с такой же трудностью, как и последние. Однако стоит нам припомнить, как мы заучива­ем наизусть, и мы увидим, что в последнем случае происходит нечто совершенно иное. Внимательного прочтения стихов достаточно, чтобы иметь возможность вновь припомнить содержание мыслей. Только этим путем при чисто психических приемах дости­гаем мы тех плодотворных результатов, которые обнаруживаются при репродукции содержания наших мыслей во время пропове­дования, при чтении лекций, при игре на сцене, при создании беллетристических произведений, работы над научным сочинением или же в течение длительных разговоров.

Особенно важное доказательство этому мы находим у Бюлера в его исследованиях относительно парных мыслей: ассоциации между мыслями образуются несравненно быстрее и прочнее, чем между словами. Кто может заучить ряд из 20—30 слов, услышав его только один раз, так, чтобы иметь возможность при называ­нии одного члена ряда правильно и быстро ответить другим пар­ным словом? Если бы кто-либо был в состоянии это проделать, то обладателя такой феноменальной памяти мы бы считали не­обыкновенным человеком. Однако такие именно результаты легко достижимы при заучивании парных мыслей, как показали экспе­риментальные исследования. Мы даем для иллюстрации подобный ряд.

I. Самосознание и продуктивность работы - духовное ничто­жество натурализма.

II. Увеличение народонаселения в новое время - борьба пле­мен в будущем.

III. Современная машина — колесница Фаэтона человеческого духа.

IV. Благородная сила мысли — портрет Канта.

V. Сущность языка — художник и картина.

VI. Колонии Германии — поэт при распределении мира. (Стихотворение Шиллера «Die Teilungber Erde», где поэт получает свою часть после других участников дележа.)

VII. Наполеон и королева Луиза — гениальный варвар.

VIII. Единственный и общество — свобода есть самоограни­чение.

IX. Знание есть сила — господство над природой.

X. Пределы, видимые в телескоп, — бесконечность вселенной.

Задача в этих исследованиях состоит в том, чтобы установить мысленную связь между двумя членами этого ряда. Особенно удивительно, как легко это удается и как долго удерживается нами мысль. Еще на следующий день такой ряд может быть вос­произведен безошибочно. Еще характернее тот факт, что иногда при этом слова звучат как-то чуждо или что смысл некоторых членов ряда известен, но соответствующее им выражение не может быть тотчас же найдено.

Следует отметить, что один из первых результатов нашей пси­хологии мышления был отрицательным: термины чувств, пред­ставлений и их связей, установленные данными эксперименталь­ной психологии до нашего времени, не давали возможности понять и точнее определить интеллектуальные процессы. Недостаточными оказались новые понятия о состояниях сознания, достигнутые при посредстве наблюдений над фактами: они способствовали скорее описанию, нежели их объяснению. Уже исследование элементар­ной деятельности мышления тотчас же показало, что осознано может быть и то, что не имеет наглядного характера, и что само­наблюдение в противоположность наблюдению явлений природы позволяет воспринять и прочно установить такие явления и опре­деленно выраженные состояния сознания, которые не даны в виде цвета, звука или образа и не окрашены в чувственный тон.

Значение абстрактных и общих выражений обнаруживается в сознании даже тогда, когда, кроме слов, в сознании не дано ничего наглядного и переживается и припоминается само по себе независимо от слов. Эти факты обнаружены новым пониманием сознания. Таким образом, неподвижная до нашего времени схема строго определенных элементов душевной жизни была значи­тельно расширена в очень важном отношении.

Этим самым экспериментальная психология была введена в область новых исследований, открывших широкие перспективы. К числу явлений, чувственно несозерцаемых, относится не только то, что мы сознаем, мыслим, или то, о чем думаем, с их свойства­ми и отношениями, но также самая сущность актов суждения -и многообразное проявление нашей деятельности, функции нашего активного отношения к данному содержанию сознания, именно группировка и определение, признание или отрицание.

Наглядно данное содержание могло иметь значение только лишь как искусственная абстракция, как совершенно произвольно выделенное и обособленное явление. Для цельного же сознания представления составляли часть явлений, связанных с разного рода влияниями самого сознания и зависящих от душевных про­цессов, собственно одаривших их смыслом и ценностью для переживания субъекта. Насколько восприятие нельзя считать следствием ощущений, настолько же мало можно понять мышление как течение представлений в их ассоциативной связи. Ассоциативная психология в том виде, как она была основана Юмом, потеряла свое всемогущество.

Через посредство мыслей открылся нам путь во внутренний мир, и тут не может быть и речи о мистической силе, будто бы приведшей нас туда; напротив, мы достигли его благодаря пре­небрежению нами предрассудков.

Мысли являются не только чистыми знаками для ощущений, они вполне самостоятельные образования, обладающие самостоя­тельными ценностями, о мыслях можно говорить с той же определенностью, как и о чувственных впечатлениях, их можно даже, считать более положительными, постоянными и независимыми, чем чувственные образы, обусловленные деятельностью памяти и фантазий. Но, конечно, их нельзя рассматривать так же не­посредственно, как объекты наблюдения, как наглядные предметы.

Опытным путем удалось доказать, что наше «я» нельзя отделить от нас. Невозможно мыслить - мыслить, отдаваясь вполне мыслям и погружаясь в них, - и в то же время наблюдать эти мысли - такое разделение психики невозможно довести до конца». Сначала одно, затем другое - так гласит лозунг молодой психоло­гии мышления, и эта задача осуществляется ею необычайно удачно.

Уже после того как испытуемый выполнит какую-либо задачу мышления, пережитый при этом процесс подвергался новому наблюдению, чтобы возможно глубже и прочнее установить его во всех его фазах. Сравнивая различных испытуемых и различные результаты одних и тех же испытуемых, можно было проверить, свободен ли опыт от противоречий.

Поразительное единство мнений в наших работах по психоло­гии мышления, подтверждавших одна другую, было прекрасной иллюстрацией результатов наших исследований.

Так были пережиты многие такие акты души, которые до ceго времени проходили мимо психологии мышления: обратить вни­мание и узнать, признать и отвергнуть, сравнивать и различать и многое другое. Все эти процессы лишены были обязательного характера наглядности, хотя ощущения, представления и чувству могли их сопровождать.

Следует отметить беспомощность старой психологии, уверенной в том, что эти акты можно определить при помощи сопровождающих их признаков. Так, например, внимание рассматривалось ими как ощущение напряжения некоторой группы мускулов, по­тому что так называемое напряженное внимание сопровождается таким ощущением. Так же точно в представлениях движений была отвергнута воля, так как представления движений обыкно­венно предшествуют внешнему проявлению воли. Эти построения, искусственность которых скоро обнаружилась, потеряли всякий смысл, лишь только было усмотрено существование особенных психических актов и тем самым ощущения и представления были лишены их всемогущества в сознании.

После того как стали известны эти факты, обнаружилась одна важная новинка. Изменился взгляд на наиболее сложный факт душевной жизни. До сих пор можно было говорить: мы потому внимательны, что наши глаза направлены в известную сторону и мускулы, находящиеся в определенном положении, сильно на­пряжены. Теперь нам ясно, что понимание такого рода совершенно превратно истолковывает сущность вопроса и что с гораздо боль­шим правом можно было бы сказать: мы направляем наши глаза на определенный пункт и при этом напрягаем мускулы, потому что мы хотим на него смотреть; активность выступает на первый план, акт восприятия и механизм представлений - на второй.

---

Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 189; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!