Ксенофонт о Сократе как мантисе и праведнике
Свое сочинение Воспоминания о Сократе (греч. Ἀπομνημονεύματα) Ксенофонт начинает с защиты Сократа от обвинений. Для их опровержения он рисует свой образ Сократа. С точки зрения Ксенофонта, Сократ представляется благочестивым и добропорядочным гражданином, праведником, обладающим пророческим даром. Благочестивость (εὐσέβεια) Сократа заключалась в том, что он совершал положенные домашние и полисные обряды жертвоприношения, верил в божественные знамения и откровения, следовал им и сам имел способность предсказывать будущее (Воспоминания 4, 8, 11). У Сократа была особая связь с богом: бог слал ему знаки о том, что ему делать или не делать.
Следует учесть, что Ксенофонт, возможно, сам играл роль религиозного эксперта, знал и практиковал мантические ритуалы. В книге Анабасис Ксенофонт описывает себя как прорицателя и глубоко верующего человека. Будучи военным мантисом, он совершал жертвоприношения перед началом битв, давал прорицания по полету птиц, печени жертвенных животных, обращался с вопросами к Аполлону Дельфийскому и т. д. (Анабасис 3.1.4-8; 5.6.28). Вот что вспоминает Ксенофонт о Сократе:
«Жертвы он приносил часто, как дома, так и на общих государственных алтарях: это все видели; к гаданиям (μαντικη) прибегал: это тоже ни для кого не было тайной. По всему городу ходили слухи о рассказах Сократа, что божественный голос дает ему указания (τὸ δαιμόνιον ἑαυτῷ σημαίνειν): это-то, мне кажется, и послужило главным основанием для обвинения его в том, что он вводит новые божества (καινà δαιμóνια). На самом же деле он так же мало вводит нового, как и все другие, признающие искусство узнавать будущее, которые наблюдают птиц, голоса, приметы и жертвы: они предполагают, что не птицы и не встречные люди знают, что полезно для гадающих, но что боги через них указывают это; и Сократ думал так же. Но по большей части люди выражаются так, что птицы и встречные их отклоняют от чего-нибудь или побуждают; а Сократ, как думал, так и говорил: божественный голос, говорил он, дает указания (το δαιμονíον γàρ ἔφη σημαíνειν). Многим друзьям своим он заранее советовал то-то делать, того-то не делать, ссылаясь на указания божественного голоса (τοῦ δαιμονíον προσημαíνοντος), и, кто следовал его совету, получал пользу, а кто не следовал, раскаивался. Однако, кто не согласится, что он не хотел бы казаться друзьям ни дураком, ни хвастуном? А он казался бы и тем и другим, если бы, выдавая свои советы за божественные откровения, потом оказывался бы солгавшим. Отсюда видно, что он не стал бы предсказывать, если бы не был уверен в истине своих слов. А можно ли в этом поверить кому-либо кроме бога? Если же он верил богам, то как же он мог не признавать, что о боги существуют?» (Воспоминания I. I, 2-6; пер. с древнегреч. С. И. Соболевского).
|
|
|
|
|
|
Ксенофонт подчеркивает мысль о том, что из того, что Сократ получает божественные знаки, еще не следует, что Сократ почитает новых богов (Защита Сократа на суде , 12). Ксенофонт указывает, что это обычная мантическая практика, как, например, гадание по полету птиц или по печени жертвенного животного. То есть Сократ, не вносит ничего нового и не является «религиозным реформатором», он обычный мантис.
Сократ, с точки зрения Платона, – мантис и слуга бога
Образ Сократа у Платона более сложен. Сократ не только использует интеллектуальные способы доказательства для обнаружения истинного положения дел, но и одержим богоугодным делом, осознает свою особую религиозную миссию [8, с. 553–555, 566]. Сократ провел свою жизнь в постоянных беседах, которые часто не заканчивались конструктивно, вызывали раздражение граждан. Беседы были об одном и том же, о вещах возвышенных и священных. Попытки дать определение основных понятий благочестия часто не приводили к позитивному знанию, но всегда к осознанию ограниченности человеческих знаний. Его не интересовали бытовые проблемы, обогащение и политика, мнение о нем окружающих. Он круглый год ходил в одной и той же одежде, босиком, даже зимой, как во время военной кампании в Потидеи. Он был непритязателен, аскетичен, сдержан. Платон рисует Сократа как человека, ощущающего постоянное присутствие руководящей божественной воли в своей жизни. Философствовать для платоновского Сократа – значит ежедневно служить богу, показывая людям истину: что они не мудры, но мудр бог (Апология , 23a-c).
|
|
|
Сложность платоновского образа Сократа еще и другого рода. Нам приходится учитывать не только то, что Платон говорит о Сократе, но и то, как он это говорит. Диалогическая форма произведений Платона, протагонистом которых является Сократ, не позволяет четко отделить взгляды Сократа от взглядов самого Платона. Отсюда возникает т. н. «проблема Платона», которая заключается в том, что подобная литературная форма позволяет усомниться в авторстве идей, изложенных платоновским Сократом. Отсюда возникают т. н. «догматический» подход, утверждающий, что словами Сократа говорит сам Платон, и т. н. «диалогический» подход, утверждающий необоснованность подобного понимания [36, с. 37–76]. Платон был пифагорейски мыслящим человеком, что неизбежно проецируется и на мышление Сократа.
|
|
|
Если забыть о диалогичности произведений Платона, если следовать за Платоном в понимании идей и взглядов Сократа, то мы получим пифагорейски мыслящего Сократа-аскета, потому что платоновские идеи метемпсихоза, анамнезиса и практики, с ними связанные, которые излагает и практикует платоновский Сократ, можно атрибутировать как пифагорейские. Если так, то религиозность Сократа не была традиционной для Афин. В этом случае становится понятно, почему Сократа обвинили в непочитании богов, которых чтит город. Пифагорейский культ не был автохтонным и официальным афинским культом. А. Э. Тейлор считал, что именно связь Сократа с орфико-пифагорейским культом и стала причиной обвинения его в асебии [17, с. 1–39].
Однако на основании текстов Платона мы можем говорить определенно лишь о пифагорейском мышлении самого Платона, а не Сократа. Был ли связан Сократ с культом пифагорейцев или нет, мы однозначно сказать не можем. И, учитывая значительную свободу вероисповедания греков, вряд ли сама эта возможная связь могла стать причиной обвинительного приговора суда. Однако образ жизни Сократа, его неучастие в политической жизни, могли стать основанием для обвинения в том, что он разлагает молодежь. Сократ своими речами, собственным примером и делами показывал, что ради служения богу, ради осуществления своей миссии философствования можно и нужно отказаться от традиционного жизненного уклада и образа мыслей. Когда он убеждал молодежь отказаться от участия в политической жизни Афин ради заботы об истине и душе, ради испытания себя и других, его речи могли восприниматься носителями традиционной религиозности как развращение умов молодежи. Ведь философ призывал к отказу от традиционного полисного образа жизни, устоявшейся системы ценностей Афин. Когда Сократ говорит, что подобного отказа от традиционных полисных ценностей требует от него (а через сократовское философствование – и от всех граждан Афин) его бог, то большинство граждан вполне могли усомниться в том, что сократовский бог – это тот же самый бог, который требует от них участия в полисной жизни. Скорее всего, Сократ был действительно харизматичным и набожным человеком, но его новая ценностная парадигма, судя по приговору присяжных, представляла опасность для Афин [5, с. 63–79].
Выводы
Таким образом, наше исследование текстов Ксенофонта и Платона позволяет обнаружить в традиционном литературном образе философа Сократа черты религиозного эксперта, практикующего различные виды мантики.
С точки зрения религиозного сознания древних греков, сюжет с даймонионом позволяет рассматривать Сократа как инспирированную персону, обладающую пророческим даром. Сократ описывается как человек верующий в божественные знамения, умеющих их понимать, совершающий жертвоприношения и подчиняющийся воле бога. По Платону, Сократ воспринимает философию как особую религиозную практику, требующую отказа от традиционного полисного образа жизни. Новая ценностная парадигма Сократа была положительно оценена Дельфийским оракулом и негативно – афинским судом.
Понимание ксенофонто-платоновского Сократа как мантиса вносит вклад в решение проблемы Платона. Боговдохновенные, «безумные» мантисы, по Платону, принципиально отличаются от приставленных к ним (для истолкования слов бога) «разумных» профетов. Если рассматривать тексты Платона как автометаописания, то становится очевидным, что Платон рассматривал себя как профета, приставленного к мантису Сократу. Мантису, который доподлинно знает только то, что ничего не знает. Такая линия рассуждений позволяет объяснить диалогизм произведений Платона желанием сделать их более убедительными для современников.
Традиционно платоновский образ Сократа рассматривается как некий образец настоящего философа. Платон выстраивает это образ в том числе через противопоставление Сократа т.н. «софистам». Наша трактовка образа Сократа имеет выход на теорию познания Платона, позволяет дополнить отличия настоящего философа (мудреца по истине) от софистов (мудрецов по мнению толпы) (Государство , 493с). Вероятно, фигура настоящего философа, по Платону, это фигура человека, имеющего доступ к истинному, интерсубъективному, сверхчеловеческому знанию. Благодаря чему, философ способен поверять рационально-дискурсивное человеческое (доксическое) знание истинным сверхчеловеческим (эпистемическим) знанием, соотносить человеческое знание с некой сверхчеловеческой мерой. Этим философ принципиально отличается от софиста, воплощением которого может выступать платоновский образ Протагора (для которого, как известно, человек есть мера всех вещей). В качестве альтернативы протагорейскому пониманию меры Платон говорит о бoге как o мере всех вещей (Законы , IV 716с). Для Платoна именно бoг задает ту сверхчелoвеческую шкалу, вернoе сooтношение с кoтoрoй делает человеческое знание истинным. И только избранные, только прoрoки бога, люди с особой душoй, которых совсем немногo, могут судить об истинности.
Библиография
| 1. | Burkert W. The orientalizing revolution: Near Eastern influence on Greek culture in the early archaic age. London, 1992. 238 p. |
| 2. | Chadwick K. N. Poetry and Prophecy. Cambridge, 1942. 142 p. |
| 3. | Cornford F. M. Principium Sapientiæ: The Origins of Greek Philosophical Thought. Cambridge, 1952. VIII+271 p. |
| 4. | Cornford F. M. From Religion to Philosophy. A Study in the Origins of Western Speculation. New York, 1957. 290 p. |
| 5. | Destrée P. The "Daimonion" and the Philosophical Mission – Should the Divine Sign Remain Unique to Socrates? // Apeiron. A Journal for Ancient Philosophy and Science. 2005. Vol. 38. № 2. P. 63–79. |
| 6. | Eliade M. Shamanism: Archaic Techniques of Ecstasy. Princetone, 1951. 610 p. |
| 7. | Flower M. A. The Seer in Ancient Greece. Berkeley, Los Аngeles; London, 2008. XVIII+305 p. |
| 8. | Grote G. A. History of Greece. Vol. 8. Cambridge, 2009. XIX+676 p. |
| 9. | Halliday W. R. Greek Divination. A Study of Its Methods and Principles. Lecture on Greek History and Archeology in the University of Glasgow. London, 1913. XVI+309 p. |
| 10. | James A. Greek philosophy and signs // Divination and interpretation of Signs in the Ancient Worlds / Amar Annus (ed). Chicago, 2010. P. 29-42. |
| 11. | Johnston S. I. Ancient Greek divination. Malden, MA; Oxford, 2008. XVI+208 p. |
| 12. | Kingsley P. Ancient philosophy, mystery and magic. Empedocles and Pythagorean tradition. Oxford, 1995. XIX+396 p. |
| 13. | Kingsley P. In the Dark Places of Wisdom. Inverness, CA, 1999. 255 p. |
| 14. | Kingsley, P. Greeks, Shamans and Magi // Studia Iranica. 1994. Vol. 23. № 2. P. 187–198. |
| 15. | Louwai M. A retrospective diagnosis of epilepsy in three historical figures: St Paul, Joan of Arc and Socrates // Journal of Medical Biography. 2013. № 4. P. 208-211. |
| 16. | Sperduti A. The Divine Nature of Poetry in Antiquity // Transactions and Proceedings of the American Philological Association. 1950. Vol. 81. P. 209–240. |
| 17. | Taylor A. E. Varia Socratica. Oxford, 1911. XII+270 p. |
| 18. | The Bloomsbury Companion to Socrates / Bussanich J., Smith N. (ed). New York; London, 2013. IX+420 p. |
| 19. | The online Liddell-Scott-Jones Greek-English lexicon. URL: http://stephanus.tlg.uci.edu/lsj/#eid=115828&context=lsj (дата обращения: 01.06.2014) |
| 20. | West M. L. Early Greek Philosophy and the Orient. Oxford, 1971. XV+256 p. |
| 21. | Асмус В. Ф. Античная философия. М., 1976. С. 58-73. |
| 22. | Буркерт В. Греческая религия: архаика и классика / пер. с нем. М. Витковской и В. Витковского. СПб., 2004. 583 с. |
| 23. | Вернан Ж.-П. Происхождение древнегреческой мысли / пер. с фр., переводчик не указан. М., 1988. 224 с. |
| 24. | Вольф М. Н. Философский поиск: Гераклит и Парменид. СПб., 2012. 222 с. |
| 25. | Геннеп Арнольд ван. Обряды перехода. Систематическое изучение обрядов / пер. с фр. Ю. В. Ивановой, Л. В. Покровской. М., 1999. 198 с. |
| 26. | Гирц К. Интерпретация культур / пер. с англ. О. В. Барсуковой, А. А. Борзунова, Г. М. Дашевского, Е. М. Лазаревой, В. Г. Николаева. М., 2004. 560 с. |
| 27. | Глухов А. А., Шичалин Ю. А. Введение // Платон. Собрание сочинений в 4 т. Т. 1. М., 2000. С. VII-XXXII. |
| 28. | Глухов А. А., Шичалин Ю. А. Комментарии // Платон. Собрание сочинений 4 т. Т. 1. М., 2000. C. 73-151. |
| 29. | Гусейнов Г. Ч. Мифологема судьбы и правды у Эсхила // Онианс Р. На коленях богов. Истоки европейской мысли о душе, разуме, теле, времени, мире и судьбе / пер. с англ. Л. Б. Сумм. М., 1999. C. 523-548. |
| 30. | Доддс Э. Р. Греки и иррациональное / пер. с англ., коммент. и указатель С. В. Пахомова. СПб., 2000. 507 c. |
| 31. | Зайков А. В. Эпименид в Спарте (Критская экстатическая мантика и становление «спартанского космоса») // Вестник древней истории. 2002. № 4. С. 110–130. |
| 32. | Леонтьев П. М. О поклонении Зевсу в Древней Греции. М., 1850. VIII+343 c. |
| 33. | Лосев А. Ф. Примечания // Платон. Собрание сочинений в 4 т. Т. 1. М., 1990. C. 682-842. |
| 34. | Нильссон М. Греческая народная религия / пер. с англ. и указ. С. Клементьевой. СПб., 1998. 218 c. |
| 35. | Приходько Е. В. Двойное сокровище. Искусство прорицания Древней Греции: мантика в терминах. М., 1999. 592 c. |
| 36. | Серёгин А. В. Догматизм, антидогматизм и диалогизм в интерпретации Платона // ΠΛΑΤΩΝΙΚΑ ΖΗΤΗΜΑΤΑ. Исследования по истории платонизма. 2013. С. 37–76. |
| 37. | Шувалов А. В. Сократ Афинский: патографический анализ личности // Проблемы внушаемости и психопатологии : науч. труды. Т. 52. Рязань, 1975. С. 80–84. |
| 38. | Элиаде М. История веры и религиозных идей: от Гаутамы Будды до триумфа христианства / пер. с фр. Н. Б. Абалаковой, С. Г. Балашовой, Н. Н. Кулаковой, А. А. Старостиной. М., 2009. 679 c. |
References (transliterated)
Дата добавления: 2019-03-09; просмотров: 286; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!