Новый ракурс рассмотрения проблемы

Каждый, век, приобретая новые идеи, приобретает и новые глаза.

Г. Гейне

Стоя перед неразрешимой проблемой, вообще говоря, не всегда обязательно искать какое-то новое, абсолютно оригинальное решение. Иногда достаточно свежего взгляда на старые знания или новых способов интерпретации известных результатов. Как считал Бернал, наибольшая трудность при совершении открытия состоит не столько в проведении необходимых наблюдений или экспериментов для получения новых фактов, сколько в ломке традиционных подходов при их толковании. Аналогично, Гетцельс и Джексон [63] утверждают, что творчество чаще всего сводится к преодолению стереотипов при интерпретации результатов, и только взяв эти высоты, ученый выходит на качественно иной уровень знаний — в то время как старые знания, в свете новых представлений, получают новую трактовку. С новой точки зрения взглянув на ситуацию, П. Дирак вдруг понял, что «теория Шредингера вовсе не требует от нас забвения всего, что мы узнали из матричной механики, а, напротив, служит дополнением матричной механики и дает очень мощные математические методы, в точности согласующиеся с идеями матричной механики».

Пользу от умения отстраниться (тем самым изменив масштаб проблемы) или от перемены точки зрения на предмет отмечали многие изобретатели. Например, известный советский авиаконструктор А. Н. Туполев говорил: «Надо на вещь, на соответствующую работу мысли взглянуть непривычным взглядом. Надо взглянуть чужими глазами, подойти к ним по-новому, вырвавшись из порочного круга. Очень много решений, которые не давались, совершенно просто и естественно приходили после отпуска, в результате отчуждения от нормальной колеи». Стремление сохранить неограниченный умственный горизонт связано с умением критически подходить к мнениям любых маститых и даже гениальных ученых о перспективах в науке. Отстранение от самых известных и авторитетных мнений облегчает смену позиции при взгляде на задачу. Типичная ситуация, связанная с давлением авторитетов, исподволь подталкивающая молодого специалиста к принятию чужой точки зрения, возникает, когда он начинает работать с новой для себя проблемой, погрузившись в изучение литературы. На этом трудном пути, еще не имея глубоких знаний и своих взглядов, человек с адекватной, а тем более — заниженной самооценкой с легкостью увлекается и захватывается идеями то одного, то другого автора. Многие подходы, даже взаимно противоположные, кажутся ему добротно аргументированными. Эффект захвата усиливается высоким авторитетом авторов. Все это приводит к тому, что у новичка формируется барьер, препятствующий возникновению и укреплению его собственных гипотез. Чтобы этого не произошло, полезно входить в проблему со своей гипотезой, начинать с поиска аргументов в ее пользу, и лишь позднее, когда (и если) она окрепнет, можно отважиться на сравнение ее с представлениями других исспедователей. Такую последовательность рекомендовал своим ученикам академик А. А. Ухтомский

Известный психолог Вертгеймер [11] использовал иные приемы, облегчающие смену точки зрения на задачу. Он показал, сколь важна рациональная реорганизация и переориентация материала, накопленного по ней. Прежде всего весь имеющийся материал необходимо схематически представить на одном листке бумаги. Затем, меняя местами и двигая элементы друг относительно друга, можно обнаружить, что перемещения ведут к изменению не только структуры задачи, но и значимости отдельных частей этой структуры.

Для многократной реорганизации данных задачи он использовал операцию «центрирования». С этой целью из всех элементов задачи он выделял нечто главное на данный момент, а остальные элементы располагал так, чтобы их позиции отражали уровень зависимости частей от главного и все части удобно было наблюдать одновременно. Так образовывалось несколько вариантов организации по отношению к этому «центру» («ядру», «оси»), сравнение которых существенно помогало нахождению решения.

Известен и другой прием преодоления односторонности подхода — через развитие децентрации. Инертность субъективной позиции у взрослого (трудность смены «точки зрения») отражает задержку незрелой, «детской» логики (эгоцентризма), когда человеку доступна только одна позиция — его собственная. Децентрация развивается полнее, когда человек задает себе вопросы с позиций разных лиц, имеющих контрастные взгляды: что увидел бы в этом предмете такой-то знакомый ему человек, если бы ему предложили такое же задание? Рассмотрев этот вопрос от лица разных людей и получив самые разные ответы, человек осознает, что к одной и той же проблеме существует множество подходов, приводящих к самым непохожим решениям. Такая тренировка помогает преодолеть эгоцентрическую позицию, принять и использовать несвойственную данному человеку логику, встать на чужую точку зрения.

Для поиска новых подходов к решению полезно умение «покачать» представление о задаче. С этой целью успешно применяется метод «фокальных объектов». Он состоит в том, что, сформулировав предварительно ядро проблемы и удерживая его в фокусе внимания, его соотносят с произвольно выбранной группой объектов и их свойствами. Тем самым создаются благоприятные условия для порождения необычных ассоциаций, возникновение которых практически невероятно, если проблему анализировать только с позиции исходной логики. Сквозь призму множества неожиданных связей проще найти новый подход к задаче. Концентрация внимания на общепринятом блокирует понимание. В то же время простой мысленный эксперимент — изменение размеров объекта — вызывает перемену и в характере самих процессов, и во взгляде на них исследователя, помогая ему посмотреть на проблему по-новому.

Познание мира требует не просто накопления знаний, но и слома старых представлений, выхода за пределы привычного круга понятий. Поэтому любое правило должно подвергаться критике, направленной на его уточнение. Полезно и более радикальное отношение к правилу, оценка его с позиции «нужно ли оно вообще?» Нередко представление о невозможности решения задачи связано с неумением выйти за пределы старых правил. Подобным приемом пользовался известный авиаконструктор Бартини, когда стремился освободить своих сотрудников от оков общепринятых догм. Он призывал их не ограничиваться привычным набором правил, не действовать механически, не повторять рабски то, чему их учили, не концентрировать внимание на ограниченной части проблемы. Предположим, говорил он, что никак не решается шахматная задача. Некто, не считаясь с правилами игры, достает из кармана еще одну пешку, и — у него все получается! Прием, недопустимый в шахматах, но кто его запретил в технике? Позиция Бартини очень близка представлениям Карла Лихтенберга, который удивлялся тому, как много могут навредить правила, едва только наведешь во всем строгий порядок.

Отдавая себе отчет в том, насколько собственные стереотипы мешают его творчеству, Ч. Дарвин [17] сознательно тренировал себя в расшатывании сформировавшихся у него представлений. Он писал, что всегда старался сохранить свободу мысли, чтобы быть в состоянии отказаться от любой, даже самой излюбленной гипотезы, как только окажется, что факты ей противоречат. Он опасался, что если не удастся преодолеть стереотипы, то он незаметно для себя попадет на традиционный путь мышления, станет раздражаться, сталкиваясь с иной позицией.

У человека, вставшего на эгоцентрическую точку зрения, отрицательные эмоции, вызванные иными подходами, могут переноситься на людей, применяющих эти подходы. «Что с ними говорить! Они невежды, дилетанты, смешно с ними считаться!» Возникшая изоляция, в свою очередь, еще более усугубляет односторонность — возникает порочный круг. Еще Спиноза отмечал, что догматическое мышление вызывает у людей раздражение и злобу. Они теряют понимание того, что к истине могут вести многие дороги. Поэтому значительно плодотворнее установка, предполагающая такую позицию: «Если твое мнение отлично от моего, то это еще не значит, что ты заблуждаешься. Может быть, ты подходишь к истине с другой стороны и первой видишь ее другую грань» [43].

Эффективным способом преодоления излишней жесткости в суждениях служит ироничное отношение к себе и к значимости занятой позиции. Ирония помогает здравому смыслу выйти из своего окостенения. Тогда удается увидеть, что за тем, что часто встречается, к чему все притерпелись и мимо чего проходят, не задумываясь, нередко скрываются самые глубокие проблемы. Смех — это отдушина. Посмеявшись над чем-то, человек чувствует себя свободнее. Он освобождается от страха перед проблемой, которая начинает выглядеть простой и преодолимой, и ситуация становится для него более управляемой — человек начинает ощущать себя хозяином положения.

Новую потребность в чем-то первыми осознают отдельные творческие личности, и лишь постепенно эта потребность становится социально признанной. Люди с глубокими для своего времени научными знаниями зачастую стоят в стороне от магистрального, общепринятого пути развития науки. Своими неортодоксальными взглядами и подходами эти люди нередко вызывают у окружающих неудовольствие и досаду. Они кажутся еретиками, отторгаются обществом. Декарт, Паскаль, Мольер не были включены во Французскую академию, не были признаны «бессмертными».

Преодолеть барьер неприятия таких чудаков и оригиналов помогает понимание того, что неортодоксальность взглядов и поведения может быть связана с нетривиальностью научного мышления, его независимостью, высоким творческим потенциалом. Талант всегда имеет свою особенную физиономию. Роль неортодоксальной личности отмечал В. И. Вернадский [10]: «Вся наука на каждом шагу доказывает, что в конце концов прав бывает одинокий ученый, видящий то, что другие своевременно осознать и оценить не в состоянии».

Как правило, на первых порах новая теория провозглашается нелепой. Затем ее принимают, но говорят, что она не представляет собой ничего особенного: «Все это ясно как божий день». Наконец, она признается настолько важной, что ее бывшие противники начинают утверждать, будто они сами ее открыли. Бэкон [по 44] писал: «Люди должны твердо знать, что подлинное и надежное искусство открытия растет и развивается вместе с самими открытиями, так что если кто-то, приступая впервые к исследованиям в области какой-то науки, имеет некоторые полезные принципы, то после того, как он будет делать все большие успехи в этой науке, он может и должен создавать новые принципы, которые помогут ему успешно продвигаться к дальнейшим открытиям».

Итак, ошибочные оценки ситуации зачастую вызваны единственностью позиции, т. е. субъективным отношением к происходящему, неспособностью в нужный момент сменить ракурс рассмотрения фактов или интерпретации результатов.

Простота вместо наукообразия

E сли быть абсолютно логичным, ничего нельзя открыть.

Эйнштейн

Мировоззрение, построенное на научных истинах данного времени, совсем не бесспорно. Если с этим согласиться, то возникает вопрос, в какой мере оно подлежит изменению, — может быть, не целиком, и фундамент знания неколебим? Обычно в качестве базовых элементов фигурирует прежде всего чувственный опыт и лишь затем — рациональное начало.

Обсуждая первичность, а потому якобы безусловную надежность чувственного опыта, Поппер [по 42] показал, что такое представление тоже является следствием предрассудков. Ведь что такое опыт? Он состоит не только из приспособительных реакций, но и из интерпретации воспринятого в соответствии с исторически и индивидуально обусловленными ожиданиями. Отсюда ясно, что чувственный опыт не абсолютен, а изменяется в соответствии с нашими знаниями.

Представление, согласно которому человек сначала объективно воспринимает, фиксирует чувственные данные, независимо от какого-либо понятийного оформления, и лишь затем логически, рационально обрабатывает этот эмпирический материал, чрезмерно упрощает процесс познания, исключая и личностную, и социальную его компоненты. Любой факт в момент его получения опосредован социальными компонентами и обусловлен взглядами и теориями, принятыми в обществе. Поэтому факты подвергаются изменениям вместе с появлением новых теорий. Теоретические представления в значительной мере предопределяют, на какие грани изучаемых явлений будет обращено внимание, и результаты наблюдений не только осмысливаются, но и фиксируются при помощи понятий, заимствованных из выбранных теорий.

Все это говорит о неправомерности общепринятого стереотипа, утверждающего бесспорность, однозначность и незыблемость фактов как опорных составляющих теории. Преодоление этого стереотипа — одно из условий для работы воображения и творческой интуиции. Условность первенства экспериментальных данных хорошо понимал А. А. Любищев: «Не на основе фактов строится теория, как думают представители так называемой индуктивной науки, всегда на основе теории факты укладываются в систему» [1].

История свидетельствует о том, что когда открытие, сулящее быстрое продвижение в новом направлении, уже сделано, ожидаемый прогресс задерживается, иногда на многие годы, затормаживается укоренившимися стереотипами мышления. Вспышки глубочайшей проницательности на протяжении столетий остаются без каких-либо последствий вовсе не потому, что они никому не известны, а под влиянием господствующих взглядов, сдерживающих новаторскую реакцию. Потребовалась смена трех поколений для того, чтобы идеи Ньютона вошли наконец в общее сознание. Как отмечал В. И. Вернадский [10], ведущую роль в укоренении его законов сыграла не присущая им логическая сила, а их изучение в школе. Выросли поколения, привыкшие с детства считаться как с фактом с тем, что их предшественникам казалось абсурдом — что предметы разной формы и массы падают на землю с одинаковой скоростью. Точно так же идеи Эйнштейна в начале века считались совершенно неправдоподобными, что препятствовало проникновению его теории в общественное сознание.

Бывает ли фактов достаточно?

Научные концепции находятся под контролем общепринятых понятий эпохи. Фиксируемые в экспериментах явления не предопределены — одни из них акцентируются, другие отбрасываются, а те, что сохраняются, систематизируются на основе субъективных предпочтений, т. е. искажаются. Поэтому следует отличать факты сами по себе от того, как они нам являются. Абсолютная полнота наблюдений — недостижимый идеал.

Непосредственным развитием упомянутого предубеждения выступает индукция. Считается, что если факт один, то он может быть и недостаточно убедителен, но 'если накопить некоторое их количество, то всегда можно сделать содержательное их обобщение и таким образом получить нов.ый результат. Однако дело не в числе фактов, а в том, какая гипотеза проверяется. Именно от гипотезы зависит число и характер фактов, которые необходимы, чтобы ее подтвердить или опровергнуть. Предельно заостряя эту позицию, Поппер [по 42] утверждал, что правомерность индукции как вывода, опирающегося на множество наблюдений, представляет собою миф. Индукция не является ни психологическим фактом, ни фактом обыденной жизни, ни фактом научной практики. Нет отдельного факта и отдельной интерпретации — все зависит от принятых целей и концепций. Опыт играет роль поворота ключа — он очень важен, но полученный результат почти полностью сформирован до опыта.

Наблюдение открывает какой-нибудь новый факт, делающий невозможным прежний способ объяснения фактов, относящихся к той же самой группе. С этого момента возникает потребность в новых способах объяснения, в гипотезе, опирающейся сначала только на ограниченное количество фактов и наблюдений. Дальнейший опытный материал приводит исследователей к фильтрации гипотез. Одни из них отбрасываются, другие уточняются, пока, наконец, не будет установлен закон. Если бы ученые решили ждать накопления материала, достаточного сразу для установления закона, это значило бы приостановить исследование, и уже по одному этому они бы никогда к этому закону не пришли [56]. Эти соображения направлены против типичного оправдания: «У меня нет пока достаточного количества фактов, а сделать вывод можно лишь на базе полной информации».

Любое заключение формулируется как приближение на основе неполной информации. Полнота практически никогда не достижима, вопрос лишь в том, какова мера неполноты. Известны классические примеры весьма значимых выводов по малому числу фактов. Так, Ньютон проверил закон притяжения на примере Луны, а отнес его ко всем телам. Кеплер обнаружил закономерность только для Марса, а отнес ее ко всем планетам. Человеческий опыт фрагментарен и узок, а реальность непредсказуема и может быть разрывной. Человек пытается уловить сложную реальность в сети идей и гипотез. Суждение, выражающее истину, может подлежать ограничениям или изменениям, которые в настоящий момент еще неизвестны Галилей говорил, что Земля движется, а Солнце неподвижно, инквизиция — что Земля неподвижна, а Солнце движется, Ньютон — что и Солнце и Земля находятся в постоянном движении. Сейчас считается, что истинность любого из этих высказываний зависит от выбора системы отсчета («покой» и «движение» — относительны). Поэтому и подтверждение гипотез никогда не бывает окончательным. Для преодоления разного рода неполноты разработаны стандартные стратегии, например интерпретация и экстраполяция.

С другой стороны, тот факт, что результаты оказались в согласии с экспериментом, еще не доказывает, что теория верна. Теория Бора давала правильные результаты во многих случаях, хотя исходила она из неполных представлений.

Oбобщим основные направления расшатывания представлений о первородстве фактов перед гипотезой: факт ненадежен; умножение фактов не обязательно свидетельствует о приближении к истине; неполнота фактов не исключает правильного заключения. Только гипотеза может упорядочить множество фактов, но сама формулировка гипотез налагает ограничения, исторически обусловленные объемом использованных в них научных понятий.

Дата добавления: 2019-03-09; просмотров: 259; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!