Идеал арапешей и те, кто отклоняется от него 2 страница
В своем отношении к эгоизму любого вида, эгоизму, ищущему признания и одобрения, или же эгоизму, стремящемуся создать благополучие человека через стяжательство и власть над другими, арапеши практикуют второй метод воспитания. Они поощряют самоотверженность у ребенка, постоянно занятого выполнением поручений других. Они не одобряют и осуждают другие типы поведения как у детей, так и у взрослых. Они недвусмысленно поощряют одну разновидность человеческого темперамента за счет других типов, и характерологическая структура группы детей изменяется иным образом. Как я уже упоминала, благодаря их отношению к родственникам и подчеркнутой значимости еды и роста культура арапешей достигает дополнительного эффекта: она имеет тенденцию делать всех арапешей более сходными между собой, чем можно было бы ожидать от их врожденных свойств темперамента. Эта культура сокращает диапазон характерологических различий, а не просто изменяет положение его верхнего и нижнего пределов.
Вот почему у арапешей в каждом поколении вырастают дети, темперамент которых был сформирован и преобразован множеством различных способов. Взятые в целом, они более пассивны, более восприимчивы, сильнее восторгаются успехами других и менее склонны проявлять инициативу в творческой или трудовой сфере, чем дети большинства других примитивных народов. Их вера друг в друга, полярность их эмоций, делающая каждого человека либо родственником, полностью заслуживающим любви и доверия, либо врагом, которого можно только бояться и избегать,— все это резко отличается от отношения к людям у многих других народов. Есть много людей и других типов — людей агрессивных, ревнивых, стяжателей, людей, интересующихся искусством ради пего самого; для них, конечно, в этом обществе пет места. И отсюда возникает вопрос, что произойдет с этими людьми в обществе, которое слишком терпимо, чтобы обращаться с ними как с преступниками, и вместе с тем очень мягко не дает возможности развернуться талантам.
|
|
|
Больше всего среди арапешей страдают те, для кого вся структура этого общества наименее созвучна их душевному укладу,— мужчины сильных страстей, агрессивные и сильные, агрессивные женщины. Это очень контрастирует с оценками нашего общества, где кроткие, неагрессивные мужчины загнаны в угол и только на агрессивных, неукротимых женщин смотрят с неодобрением и осуждением. У арапешей же, не проводящих различия между мужским и женским темпераментом, представители обоих полов, наделенные темпераментом такого рода, страдают одинаковым образом.
Мужчины при этом страдают немного меньше, чем женщины. Прежде всего потому, что их отклонение от нормы распознается не так быстро, так как обстоятельства жизни позволяют мальчикам чаще проявлять свое раздражение, чем девочкам. Девочка, катающаяся по полу в приступе ярости, потому что отец не берет ее с собой, оказывается более отклоняющейся от нормы и потому несколько более строго порицается, так как ее поведение отличается от поведения других маленьких девочек. Вот почему уже в раннем возрасте она приучается либо сдерживать свое раздражение, либо восставать уже по-серьезному. Оценка ее характера также делается в более раннем возрасте, чем у мальчика. Пока ее брат все еще ходит, непомолвленный и свободный, в поисках следов бандикута, ее уже оценивают как потенциальную жену родители ее будущего мужа. Если мальчик остается в своем собственном доме, где его родители и близкие родственники уже привыкли к его приступам ярости или угрюмому настроению, девочка проводит свои ранние, наиболее восприимчивые годы в новом доме, где все более остро воспринимают ее эмоциональные слабости. Чувство отличия от других, неприятное ощущение, что ее относят к разряду людей, вызывающих осуждение, просыпается в девочке несколько раньше, и оно заставляет ее уединяться, впадать в хандру, делает ее более подверженной внезапным необъяснимым приступам ярости и ревности. То обстоятельство, что никогда в ее жизни поведение такого рода не будет считаться нормальным и уж подавно — сулящим какие-то надежды в будущем, искажает ее личность в более раннем возрасте и более определенным образом.
|
|
|
|
|
|
Именно такой девушкой была Темос — страстная, ревнивая собственница; в нескольких своих неудачных браках она столкнулась с положениями, справляться с которыми совершенно не умела. Поэтому враждебность и агрессивность стали в ней почти навязчивым состоянием; она почти повсюду преследовала своего супруга, она непрерывно бранилась даже с маленькими детьми в деревне, а те бормотали ей вслед: “Темос плохая. Она не любит ничего давать другим”. И тем не менее Темос была просто эгоцентричной девицей, более эгоистичной и более однонаправленной в своих чувствах, чем допустимо по нормам культуры арапешей.
Мальчикам же, с другой стороны, позволено развивать в себе агрессивность и эгоцентризм вплоть до подросткового возраста, да и тогда они все еще могут избегнуть общественного осуждения, так как арапеши слепо верят, что лидерство и агрессивность — такие редкие душевные качества, что их необходимо всячески поощрять, культивировать и создавать особые условия для их развития во взрослой жизни. Так, нахальный, честолюбивый мальчик может сойти за человека, который в будущем проявит желание руководить. А если его агрессивность соединена с известной застенчивостью и боязливостью — нередкая комбинация,— он может вступить в начальный период возмужания как человек, заслуживающий социального одобрения, и быть избранным в качестве кандидата на роль “большого человекам, В редких случаях оп может им действительно стать, если община не поймет, что его взрывы ярости — не хорошая актерская игра, а нечто подлинное, что его угрозы соперникам — не праздное и наигранное бахвальство, а действительно сопровождаются кражей их “грязи” и постоянными попытками передать ее в руки колдунов. Так обстояло дело с Ньелахаи, и Алитоа буквально оседлал крикливый, злобный человек, наслаждавшийся сношениями с колдунами, непрерывно слонявшийся по деревне и оскорблявший своих соседей. Он не был “большим человеком” в подлинном смысле этого слова, как говорили его земляки, ибо злобные оскорбления слишком легко срывались с его уст, но он делал кое-что, что положено делать “большому человеку”. У Ньелахаи не было ничего общего с безмятежностью и добродушием своих соплеменников, людей, носивших в себе величие веры в человека. Он беспрестанно слонялся по общине, прозванный своими женами “Тот-кто-бродит”. Его постоянно обвиняли в колдовстве, он бил жен и проклинал охотничьи успехи своего младшего брата. Он не был на месте в этом мире. И все это произошло потому, что он в действительности был тем, во что ему следовало только играть. Вдобавок он был путаник со всеми признаками глупости. Его культура сказала ему, что он должен бахвалиться и кричать, и, когда он стал это делать, все со стыдом отвернулись от него. Но случай с Ньелахаи необычен. Значительно чаще происходит следующее: необузданные, агрессивные импульсы у мальчика гасятся в позднем пубертатном периоде, но эти черты в обществе охотников за головами или воинственном племени покрыли бы его славой, а в культуре же, допускающей ухаживание и завоевание женщин, мальчик гордился бы многими разбитыми сердцами. Так произошло с Вабе. Высокий, прекрасно сложенный, представитель самых одаренных генеалогических линий арапешей, Вабе в двадцать пять лет потерял активный интерес к жизни своей культуры. Он хотел бы еще, по его словам, помогать своему младшему брату Омбомбу, но это было бы совершенно бесполезно, так как все против него. Все его буанъины умерли, Непала оказалась неверной ему, Темос родила ему не ребенка, а сгустки крови, родственники Велимы возмутились тем, как он обращается с нею, и, безусловно, прибегли к колдовству, уморив его собаку, для того чтобы помешать его охотничьим удачам, хотя именно им досталась бы доля от его трофеев. Все его реальные и воображаемые неудачи слились в единое целое, в некую параноидальную конструкцию, сделавшую его мрачным, ревнивым, преисполненным навязчивого бреда человеком с затемненным мышлением, бесполезным для общины. Один воинский отряд, одна хорошая схватка, один шанс на проявление хорошей, ясной для всех инициативы могли бы разрядить атмосферу. Но ничего подобного не произошло. Он начал подозревать, что другие мужчины пытаются соблазнить его жен. Люди смеялись, а когда обвинения подобного рода повторились, возникло отчуждение. Он решил, что его партнеры по огородничеству прибегают к колдовству с целью что-то украсть из его посадок ямса — колдовству, которое существует лишь как молва, а сами заклинания никому не известны. Однажды он заявил, что родственники Велимы виноваты в его охотничьих неудачах, в другой раз он воспылал ревностью к мужчинам Алитоа и приказал своим женам собирать вещи и вопреки всем протестам Темос уехал жить в деревню Велимы. Его поведение было хаотичным, иррациональным и изменчивым, а сам он — мрачным и угрюмым. Все это было несомненной потерей для его общины — у него были все данные, физические и духовные, чтобы быть ей полезным. Его способности к руководству были отличными. Если надо было организовать людей на переноску большого груза к побережью или заручиться помощью отдаленных деревень для доставки товаров в пашу, то лучше Вабе никто не мог бы это сделать. Он, естественно, тянулся к службе у белых, был идеальным молодым вождем для любой иерархической системы. В его собственной культуре оп оказался потерянным — как для себя самого, так и для общины, из всех мужчин в окрестностях Алитоа он более всех приближался к западноевропейскому идеалу мужчины: хорошо сложен, тонкие черты красивого лица, собранность движений, страстность, находчивость, диктаторские наклонности, активная и агрессивная сексуальность. Среди арапешей же он был трагической фигурой.
|
|
|
Характер Амитоа из Ливо был женским аналогом темперамента Вабе. Крепко сложенная, с ястребиным лицом и угловатым телом, начисто лишенным всех признаков женственности, с уже усохшими грудями, несмотря на то что ей было всего тридцать пять, она прожила довольно бурную жизнь. Ее мать была страстной, необузданной женщиной, и Амитоа с сестрой унаследовали ее характер. Амитоа была помолвлена в детском возрасте с юношей, который вскоре умер. По наследству ее передали человеку, который был много старше ее, к тому же болел. Хотя девушки арапешей и предпочитают молодых мужчин, они это делают не в силу их большей физиологической потенции, но прежде всего потому, что они менее серьезны и напыщены, и потому, что они более обязательны в отношении своего семейного долга. Только Амитоа из всех арапешских женщин, известных мне, четко осознавала свои сексуальные потребности и оценивала супруга с точки зрения его возможностей удовлетворить их. Только она понимала значение оргазма в половом общении. Другие же женщины, к нормативам которых она должна была приспосабливаться, не получали в половом общении даже простой релаксации и описывали свои ощущения после полового акта как некую неопределенную теплоту и чувство облегчения. Амитоа презирала своего робкого, хворого супруга. Она посмеивалась над его распоряжениями и порывисто убегала от него, услышав какой-нибудь упрек с его стороны. В конечном итоге, взбешенный ее неподчинением — ее, ребенка, чьи груди еще даже не опали, в то время как он уже был пожилым человеком,— он попробовал проучить ее, схватив головню из очага. Она вырвала ее у него из рук, и ему, вместо того чтобы нанести удары, пришлось получить их самому. Он схватил топор, но жена вырвала и его. После этого он позвал на помощь, и младший брат выручил его. Этой сцене суждено было повторяться в жизни Амитоа много раз.
Через некоторое время она сбежала в Кобелен, деревню, расположенную ближе к побережью, с которой ее родная деревня имела широкие церемониальные связи. По обычаю всех женщин с равнины, известных ей по встречам в родной деревне, она переходила от одного мужчины к другому, требуя, чтобы он взял ее. Но старики сказали, что люди из Кобелена и люди из Ливо были связаны тесной дружбой в течение многих поколений и потому никакая неуравновешенная женщина, явившаяся непрошеной в их среду, не может нарушить эту старую дружбу. Молодые люди заколебались. Амитоа с ее горящими глазами и решительными, страстными манерами была очень агрессивна и вместе с тем очень привлекательна. Им было достаточно хорошо известно, что такие женщины становятся плохими, ревнивыми женами и что она слишком сексуальна, чтобы ямс хорошо рос поблизости от нее. И все же они позабавились мыслью о принятии Амитоа в свою среду. Она вернулась в Ливо, чтобы посетить брата, и получила суровую отповедь от него за брошенный дом. Когда он попытался прибегнуть к силе, она снова сбежала в Кобелен. Пока она отсутствовала, ревнители морали приняли решение. Она поселилась среди женщин одного семейства, торговавшего сее отцом, и никто не хотел взять ее в жены. Ей, разъяренной и обескураженной, снова пришлось вернуться в Ливо, о чем предварительно был извещен ее супруг. В это время он и его клан утешили себя неким магическим объяснением ее поведения. Люди с равнин сделали вишан, разновидность колдовства, когда один член общины действует через “грязь” другого. Именно эта магия и заставила ее сбежать, как объяснил по прошествии долгого времени один из членов клана ее супруга: “Люди сказали моему дяде: „Твоя жена поблизости. Пойди и верни ее". Он с двумя младшими братьями спустился к реке и стал ждать. Амитоа, “те одна женщина и старший брат ее отца пришли купаться. Амитоа стала снимать юбку, тогда мой дядя схватил ее за руку. Она стала звать на помощь своего дядю: “Дядя, они похищают меня”. Но ее дядя сказал: „А кто платил за тебя, кто тебя кормил? Разве это делали мужчины из Кобелена? Разве не твой муж схватил тебя? Если бы это был другой мужчина, то ты имела бы право кричать. Но это твой муж''. Тогда закричала другая женщина: „Они уносят Амитоа". Мой дядя крикнул: „А ну-ка принесите копья". Все они убежали, и дядя вернул Амптоа домой. По своей привычке вся она была разукрашена. На ней было много браслетов и серег. Она сидела в центре деревни и плакала. Мой дядя сказал ей: „Я, твой муж, вернул тебя домой. Если бы это был не я, то ты могла бы плакать". Она осталась и зачала и родила девочку. Амитоа хотела задушить ее. Но другие женщины удержали ее. Она снова захотела убежать. Мой дядя побил ее и заставил кормить ребенка. Она снова забеременела. Родился мальчик. Она родила его тогда, когда рядом с ней никого не было, и она наступила ему ногой на голову. Если бы рядом были другие женщины, мальчик бы жил. Останься он в живых, ему было бы столько же лет, как моему младшему брату. Мертвого ребенка похоронили”.
Это простое повествование со всей бесстрастностью молодого человека, бывшего мальчиком в те годы, описывает борьбу, которую выдержала Амитоа с традиционно-безмятежной ролью женщин. За первой попыткой детоубийства, отказом кормить ребенка последовали роды в скрытом месте, в кустарнике, сделавшие возможным убийство второго ребенка, а за ними — годы невротической тревоги. Амитоа была умной, энергичной, инициативной, увлекающейся личностью. Безвыходность конфликта между необузданностью ее натуры и традиционной податливостью женщин в этой культуре смущала ее не более, чем других женщин. Они единодушно высказались бы, что ей лучше было бы быть мужчиной, потому что она любит действовать, и, будь она мужчиной, ей было бы предоставлено более широкое поле для действий. Но при этом добавили бы, что и мужчиной она была бы непокладистым, спорщиком и зачинателем ссор.
Когда ее маленькой дочери было пять лет, ее кузен Омбомб, характер которого очень напоминал ее собственный, помог ей сбежать и выйти замуж за Баимала, также уроженца Алитоа и вдовца. Кузен попытался, рассуждая скорее с позиций ее дочери, убедить ее, чтобы она взяла ребенка с собою, так как в этом случае она получит свою долю выкупа за невесту. Но Амитоа отказалась: ее муж, теперь уже действительно старый человек с незаживающей язвой, ее вырастил, заплатил выкупные кольца; дочь должна достаться ему. И кроме того, в свое время она хотела убить свою дочь и отказывалась ее кормить.
Амитоа страстно привязалась к Баималу, к Баилду, старейшине Алитоа, ко всей своей новой деревне. Она не уставала хвалить новую общину и непрерывно отпускала саркастические замечания по адресу общины своего бывшего мужа и ее вождей. Опа принесла Баималу дочь Амус, к которой оба они были очень привязаны. Однако жизнь ребенка была безнадежно испорчена постоянными схватками родителей за ее привязанность. Так как Амус была единственным ребенком, Баимал всегда хотел брать ее с собою. Если девочка разражалась слезами, желая идти, с отцом, Амптоа устраивала яростные сцены мужу. Вот почему он старался потихоньку ускользнуть из дому или же отсоветовать маленькой Амус идти с ним. Он никак не мог понять причину всех этих скандалов, понять, почему его вполне нормальное и мягкое поведение вызывает такие яростные вспышки у Амитоа. В ту ночь, когда тамберан выгнал всех женщин из деревни, Амитоа лихорадило, и Баимал попросил ее не танцевать, говоря, что она заболеет еще больше. В ответ на его увещевания она надела все свои украшения и приготовилась к танцам. Баимал, уже раздраженный тем, что грешит против тамберана, вышел из себя и запретил ей танцевать, потому что она больна и к тому же слишком стара, чтобы наряжаться, как молодая женщина. На это Амитоа ответила тем, что схватила топор и бросилась па него. Его младший брат Куле подоспел как раз вовремя, чтобы спасти его от тяжелых телесных повреждений. Амитоа, громко рыдая, убежала в дом сестры мужа, вновь и вновь повторяя слова, почти неизвестные среди арапешей, говоря, что она ненавидит всех мужчин, что она пресытилась материнством и хочет жить совсем одна в своей родной деревне. Во время всех этих рыданий и угроз она завязала па бечевке узелки на память о всех тех случаях, когда Баимал бил ее. В это время появился Баимал, демонстрируя свои раны. Баимал, чуткий маленький храбрый человек, преданный Амитоа, не питающий по отношению к ней никакой злобы, был очень встревожен этим инцидентом. Эта ссора была одной из многих. Амитоа, женщина средних лет, в привязанности Баимала нашла большее удовлетворение в сравнении с тем, какое ей давал кто бы то ни было в ее молодые годы. И вместе с тем она была необузданной натурой, совершенно чуждой традициям своей культуры.
Укрощение таких необузданных натур, как Баба, Омбомб или как Темос, Амитоа <...>, зависело от особенностей их раннего воспитания и характера их браков. Вабе воспитывался своими родственниками с материнской стороны, людьми добрыми, уступчивыми, дружелюбными. Они привили ему столь сильное чувство отчужденности, что он никогда не смог играть сколько-нибудь активную роль в своей собственной культуре. Его младшего брата Омбомба отчасти воспитал сводный брат, человек неукротимого характера, сбежавший из Алитоа несколько лет назад. В воспитании Омбомба наличествовало то, что начисто отсутствовало у Вабо: ему в какой-то степени разрешались проявления его задиристого, необузданного, агрессивного характера. Если прибавить к этому жену, воспитанную так же, добивавшуюся своих целей без каких бы то ни было угрызений совести и чувства вины, то легко попять, что характерологические черты Омбомба лишь укрепились в браке. Несдержанность же и эгоистичность Темос, нетипичные черты характера арапешей, скорее усиливали слабости Вабе. Возможность жениться на женщине с равнин всегда осложняла жизнь горцев с такими темпераментами, а само присутствие этих женщин в общине давало горянкам отрицательные примеры непринятого в их культуре. Непонимание этими людьми своей собственной культуры усугублялось также и тем, что некоторые из них были очень глупы. Именно такой была Менала, еще более осложнившая жизнь Бабе, обвинив его в сознательном акте насилия, в то время как он в полном соответствии с правилами своей культуры вместе с братьями жены разорвал не нравившийся им брак.
Еще одним поводом для подозрений и несбалансированного поведения оказываются глупые и злобные люди, которые без всякого на то видимого повода поставляют “грязь” колдунам с равнин или же сами практикуют какие-нибудь магические обряды, вынесенные из прошлого арапешского общества или же заимствованные в других культурах. Именно таким человеком был Нахомен, с плохо развитым интеллектом, способным понимать, лишь рудименты своей собственной культуры, и начисто лишенный морального сознания. Он и его брат Иноман, обнаруживший те же самые черты характера, без всякого на то повода крали из скрытой, полуосознанной злобности кусочки пищи у других людей. Одного-двух поступков такого рода было достаточно, чтобы потрясти веру таких людей, как Вабе или Омбомб, в безопасность того мира, в котором они жили. Совершенно естественно, что на людей, постоянно борющихся с собственными установками и мотивами поведения, которые их общество либо объявляет несуществующими, либо же просто запрещает (такими, как зависть, сильное желание сохранить полный контроль над своим собственным имуществом, провести строгие границы между ним и собственностью других; определенные сексуальные порывы, не являющиеся простыми реакциями на предписанные ситуации), любое открытое проявление противоречивости социального порядка должно действовать самым потрясающим образом. Немногие случаи, когда женщина попыталась соблазнить их, куда более сильно запечатлеваются в их памяти, чем сотни других встреч с одинокими женщинами на горных дорогах, с которыми они обмениваются лишь робкими приветствиями.
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 119; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!