Идеал арапешей и те, кто отклоняется от него 1 страница
Мы проследили судьбу мальчика13 и девочки арапешей от раннего детского возраста до полового созревания и брака. Мы видели, как арапеши формируют каждого ребенка, рожденного в их обществе, чтобы он приближался к тому типу человеческой личности, который они считают идеальным. Мы видели, что им совершенно чужд взгляд на природу человека как на нечто злое, требующее постоянного обуздания. Для них различие полов, различие мужских и женских функций коренится в чем-то сверхъестественном, и они не предполагают, что эти различия могут сказаться на естественных способностях обоих полов. Напротив, они считают и мужчин и женщин по природе добрыми, отзывчивыми, готовыми к взаимопомощи, к тому, чтобы подчинить интересы своего “я” нуждам тех, кто моложе и слабее. Более того, именно в этом подчинении аранепш способны и готовы находить главное удовлетворение в своей жизни. Преданно и с наслаждением они выполняют ту часть родительских обязанностей, которую мы считаем сугубо материнскими — кропотливо и любовно заботятся о маленьком ребенке, приходят в самозабвенный восторг, видя каждое его новое движение по пути к зрелости. В этом развитии родители не ищут эгоистического удовлетворения, не ставят ребенку чрезмерных требований привязанности к ним в этом мире и почитания ушедших предков в потустороннем.. Для арапешей ребенок не средство, с помощью которого индивидуум обеспечивает сохранение своей личности после смерти, с помощью которого он как-то приобщается к бессмертию. В некоторых культурах ребенок — просто собственность, может быть самая ценная, более ценная, чем дома и земли, свиньи и собаки, но все же собственность, собственность, которую считают, которой хвастаются перед другими. Представление такого рода бессмысленно для арапешей. У них чувство собственности даже на простейшие материальные предметы настолько размыто сознанием нужд других, обязательствами перед другими, что может считаться почти утерянным.
|
|
|
Для арапеша мир — сад, который надо возделывать, возделывать не для себя самого, не во имя гордости и тщеславия, не .для накопления и торгашества. Его надо возделывать для того, чтобы могли расти ямс, свиньи и собаки и прежде всего дети. Из этой установки вытекает много других черт личности арапешей: у них нет конфликта между старым и молодым поколениями, нет ревности и зависти, для них очень многое значит сотрудничество. Сотрудничество становится легким делом, когда все чистосердечно преданы общей цели, когда ни один из участников общего дела не извлечет из него личных выгод. Их общее представление о человеке заставляет их считать мужчин тем же, чем мы считаем женщин,— добрыми, родительски заботливыми в каждом своем поступке.
|
|
|
Кроме того, арапеши в очень малой степени воспринимают борьбу в мире. Жизнь — это лабиринт, через который человек должен проложить свой путь, не сражаясь при этом ни с демонами внутри, ни с демонами вовне, но постоянно отыскивая свой путь, соблюдая правила, которые только и делают возможным идти и искать. Этих правил, определяющих, как можно соединить секс и рост, много, и они сложны. Уже в шесть или семь лет ребенок должен выучить их, в начале пубертатного периода на него возлагается ответственность за их соблюдение, а к тому моменту, когда он становится взрослым, он уже строжайшим образом соблюдает эти правила. От соблюдения этих правил зависит, чтобы рос возделываемый им ямс, чтобы дичь попадала в его силки и ловушки, а дети росли у него в семействе. Других проблем в жизни у него нет, нет и зла в собственной душе человека, зла, которое надо побеждать.
На тех, кто не разделяет этого кроткого и любовного отношения к жизни, на людей с равнин, арапеши возлагают ответственность за все свои неудачи, несчастья, пожары, болезни и смерти. Их собственные сверхъестественные покровители, марсалай, ограничиваются легким наказанием, и всегда лишь за нарушение одного из тех правил, благодаря которому люди живут в маре с силами земли. Наказывают они и тогда, когда путают естественную силу женских функций со сверхъестественными силами, помогающими и поддерживающими мужчин. Но люди с равнин убивают из выгоды и из-за ненависти; они пользуются малейшей брешью в той стене теплой взаимопривязанности, которою обычно окружена община арапешей. Они превращают легкую раздраженность в болезнь и смерть, приводят к тому, чего не желал ни один арапеш. О том, что арапеши верят в отсутствие дурных намерений у себя, свидетельствует каждая смерть. Тогда с помощью ворожбы можно определить, кто из членов общины явился первым виновником смерти, послав колдуну с равнины “грязь” умершего. Но арапеш содрогается при мысли о таком обвинении. Ворожат, но виновного не находят. Раздоры возникли давным-давно и были улажены. Гнев, ими вызванный, был не так силен, чтобы повлечь за собою смерть. Нет, эта смерть — враждебный акт раздраженного шантажиста или же безличностной озлобленности какой-то отдаленной общины, которая, потеряв одного из своих членов, заплатила шантажисту за то, чтобы он отомстил смертью тому, чьего имени они никогда не слышали. Когда умирает один из их молодых людей, арапепш не ищут виновника его смерти и не пытаются отомстить кому-нибудь в своей собственной общине. Вместо этого они, в свою очередь, подкупают человека с равнины, чтобы он убил такого же молодого человека в какой-нибудь отдаленной общине. После этого они могут прибегнуть к традиционным формам заклинания и сказать духу умершего: “Возвращайся к себе, ты отомщен”. Способными на любое злодеяние считают тех, кто далеко, кто неизвестен, кто поэтому никогда их не видел и никогда не приносил им огня и пищи. Их можно ненавидеть, они наглые, развязные, хвастливые колдуны, откровенно кичащиеся своей бесчеловечностью, своей готовностью убивать за плату. Так, с помощью людей с равнины и этой формулы магической, безличностной мести, приходящей издалека, арапеши высылают все убийства и всю ненависть за свои границы и могут называть любого из пятидесяти человек “братом”, с полным доверием есть из одной с ним тарелки. При любом ударе они разрушают иерархию различий между близким родственником, дальним родственником, другом, добрым знакомым, свояком и т. п., ту иерархию степеней доверия, которую знает почти любое общество, и заменяют ее абсолютными категориями друга и врага. Абсолютность этой дихотомии приводит, как мы уже видели в третьей главе, к навязчивому обращению к помощи колдовской практики, как только возникает малейшее проявление враждебности. Это обращение к колдовству можно объяснить тем, как формируется их доверчивое, любящее отношение к людям, отношение, которое может быть разрушено одним ударом, потому что в детстве ребенок был защищен от них и не приучен к нормальной конкурентной агрессивности в других. В результате уже во взрослом возрасте в тех случаях, когда враждебность становится открытой, ее проявления приобретают хаотичные, случайные, неконтролируемые формы. В воспитании арапеши не исходят из того, что человек по природе агрессивен и должен быть обучен кротости, что он завистлив и должен быть приучен думать о других, что в нем сильны инстинкты собственничества и его нужно отучать от слишком цепкой хватки за имущество. Вместо этого они ориентируются на природную доброту, отсутствующую только у ребенка и у невежды, а агрессивность у них возможна только при защите другого.
|
|
|
|
|
|
Последнее можно хорошо проиллюстрировать ссорами, которые возникают по случаю похищения женщин. Твердо веруя в нерушимость правила, по которому ни один шурин никогда не примет обратно в дом свою замужнюю сестру, арапеши превращают факт похищения в столкновение двух общин — общины, где женщина вышла замуж, и общины, похитившей ее. Обычно это столкновение начинает не муж, требующий возвращения своей, жены, восстановления своих прав и т. п., но один из его родственников, чаше всего родственник с материнской стороны. Он может говорить вполне беспристрастно. Обычно слово берет разъяренный дядя пострадавшего или же его двоюродный брат: “Почему должен я сидеть спокойно, когда увели жену сына моей сестры? Кто вырастил ее? Кто заплатил кольцами за нее? Он! Именно он! Он, сын моей сестры. А теперь он одинок, ее место пусто, огонь в ее очаге погас. Я этого не потерплю. Я соберу людей. Мы возьмем копья, луки и стрелы, мы вернем эту женщину, которую похитили” и т. д. Затем этот бескорыстный, а потому и справедливо разгневанный защитник собирает родственников мужа, и все они идут в деревню, где находится сейчас похищенная женщина. Сражение, которое там происходит, уже было описано нами. События же всегда передаются так: “Тогда Лаабе, рассердившись на то, что ранили его кузена, бросил копье, которое ранило Йелуша. Тогда Йелегеп, рассердившись, что ранили его двоюродного брата Йелуша, бросил копье, которое ранило Ивамини. Тогда Мадже, сердитый на то, что ранили его сводного брата...” и т. д. При этом всегда подчеркивается, что люди сражались не за себя, а за других. Иногда гнев по поводу похищения жены родственника принимает более произвольную форму, и мститель похищает какую-нибудь другую женщину из провинившейся общины и передает ее кому-нибудь другому. Такого рода действия, фактически разбоя на большой дороге, считаются арапешами чрезмерными, выходящими за границы нормы. Однако мотивами их оказываются столь благородные принципы отмщения за других, что они просто не знают, как себя вести в таких случаях. Быть разгневанными, защищая другого,— это тоже материнская установка. Мать, ссорящаяся с другими ради самой себя, вызывает осуждение, но мать, бьющаяся насмерть ради своих детей,— это фигура, которую мы узнали и полюбили со страниц естественной истории.
В вопросах лидерства и престижа установка арапешей также основывается на темпераменте, который мы охарактеризовали бы как женский. Многообещающего молодого человека заставляют возложить на себя очень неприятные, но почетные обязанности “большого человека” не для себя самого, а ради общины. Ради нее он организует празднества, огородничает, охотится и выращивает свиней, предпринимает длительные путешествия и устанавливает торговые связи с мужчинами других общин, чтобы они, его братья, племянники и сыновья, его дочери могли получить более красивые танцы, маски, песни. Вопреки своей воле, поощряемый только обещаниями ранней отставки, он выходит в первые ряды, обязан топать ногами и вести себя агрессивно, так, как если бы ему это нравилось, говорить с серьезной миной дерзкие слова, как если бы он действительно верил в них, и все это до тех пор, пока возраст не освободит его от обязанностей подражать поведению сильного, агрессивного, наглого человека. В отношениях между родителями и детьми, между женою и мужем столь же мало полагаются на обязательную противоположность темпераментов. В этих отношениях подчеркивается другое — возраст; опыт и ответственность родителей превышают опыт и ответственность детей, они больше у более взрослого мужа, чем у его юной жены. Мужчина будет слушать с равным вниманием увещевания как матери, так и отца, не предполагая при этом, что его маскулинность делает его мудрее женщины. Брачная система, более медленное развитие, допускаемое для женщин, длительные периоды их повышенной ранимости, когда они носят детей, периоды, задерживающие наступление времени, когда их общение со сверхъестественными силами становится почти таким же, как и у мужчин,— все это содействует сохранению чувства возрастного контраста, контраста по возрасту и ответственности, между мужчинами и женщинами.
В половых отношениях, в анализе которых так много ссылаются на соображения анатомии и аналогии из животного царства, доказывая, что мужчина по природе инициативен и агрессивен, арапеши опять же не признают никаких различий по темпераменту между мужчиной и женщиной. Сцена, находящая свою кульминацию в половом акте, может начаться с того, что он “подержал ее за груди” или же она “подержала его за щеки”. Оба начала считаются эквивалентными и равновероятными. Арапеши опровергают наше традиционное представление о мужчине как спонтанно сексуальном существе, а о женщине как о существе, но испытывающем желания до тех пор, пока мужчина не пробудит его, также и тем, что они отрицают спонтанную сексуальность у обоих полов. Ожидают же они исключения в этом отношении только от женщин. Как мужчина, так и женщина не считаются способными реагировать на ситуацию, которую их общество не определило для них как сексуальную. Вот почему арапеши считают нужным присматривать за помолвленной парочкой, слишком юной, чтобы половые отношения были для них на пользу, а не присматривают за молодыми людьми вообще. За исключением случаев преднамеренного соблазна, продиктованных посторонними, несексуальными соображениями, половое чувство у арапешей прогрессирует медленно, следуя за развитием глубокого нежного интереса к партнеру, а не опережая и не стимулируя этого развития. При их понимании секса как реакции па внешние стимулы, а не проявления спонтанного желания как мужчина, так и женщина считаются беспомощными перед лицом соблазна. И мальчик и девочка бессильны перед лицом страстного любовного жеста, жеста ободряющего и возбуждающего. Родители предостерегают своих сыновей даже в большей мере, чем дочерей, от опасности попасть в такие ситуации, в которых может наступить половое общение. “В этом случае,— говорят они,— твое тело затрясется, колени подогнутся и ты поддашься”. Это — пророчество. Не выбирать, но быть выбранным — вот искушение, которое непреодолимо.
Таков идеал человека у арапешей, и они считают, что каждое новое поколение детей будет руководствоваться им. Читателю, знающему человечество, эта картина покажется сладкой мечтой о золотом веке, и он неизбежно спросит: “Но таковы ли все арапеши? Что же, они — раса, среди которой нет насильников, нет стяжателей, нет личностей с сильными половыми импульсами, людей, ego которых развито до такой степени, что оно становится беспощадным в отношении всех других интересов, кроме своих собственных? Что, у них железы отличаются от всех других людей? Разве их питание настолько неудовлетворительно, что оно притупляет все агрессивные импульсы? Что, их мужчины столь же женственны по своему телосложению, как и их души? В чем смысл этой странной аномалии, всей этой культуры, которая исходит из тождества темперамента у женщины и. мужчины и утверждает в качестве этого единого темперамента характерологические черты, чаще всего встречаемые у женщин, более свойственные им? Ведь эта культура утверждает в качестве единого темперамента тот, который считается несовместимым с природой, настоящего мужчины"”.
На некоторые из этих вопросов можно дать вполне категорический ответ. Нет причин считать, что темперамент арапеша создан его диетой. Люди с равнин, говорящие на том же самом языке и во многом принадлежащие к той же самой культуре, питаются еще более ограниченно, в их пище еще меньше белков, чем у горных арапешей. Тем не менее это сильный, агрессивный народ, и весь его этос резко противоречит духу их соседей-горцев. Телосложение среднего арапеша-мужпины не является более женственным, чем телосложение мужчин из других народностей, которые я опишу далее. Не обнаруживается в темпераменте арапешей и той однородности, которая наводила бы на мысль, что местный тип возник в результате инбридинга, тип особо мягкого, неагрессивного человека. У арапешей мы встречаем сильно развитые индивидуальные различия, куда более бросающиеся в глаза, чем в таких культурах, как Самоа, где в воспитании основываются на предположении, что исконная человеческая природа непокорна и потому должна систематически подгоняться под заданную форму. Арапеши, считая природу человека доброй, в основе своей не подлежащей переделке и не понимая, что в человеке есть много определенно антисоциальных и разрушительных импульсов, создают возможность процветать в своей среде патологическим индивидуумам.
И легкое отношение арапешей к выбору индивидуумом занятий по своему вкусу увеличивает разнообразие их личностей. Все мужчины у них в той или иной мере огородничают, но, если исключить это обязательное занятие, мужчина может уделять много времени охоте или не охотиться вообще; он может надолго уходить из деревни на торговые операции и никогда не двигаться с места, он может резать по дереву или расписывать красками кору или же никогда не брать в руки нож или кисть.
Во всех этих занятиях нет никакого социального принуждения. Все люди обязаны заботиться о младших, обеспечивать их пищей и кровом, в некоторых случаях возлагать на себя бремя руководства — на всем этом общество настаивает. Во всем остальном подрастающий мальчик предоставлен самому себе, подрастающая девочка может учиться делать плетеные корзинки, узорчатые травяные юбочки, она может осваивать искусство плести пояса, браслеты, но она может и не приобретать этих навыков. Арапеши требуют от мужчин и женщин не технических навыков, не особого искусства, а нужных чувств, требуют, чтобы они были личностями, получающими свое наиболее совершенное выражение в процессе совместного труда и в заботах о младших. Эта установка скорее на воспитание личности, чем на выработку специальных знаний, становится особенно заметной, если мы рассмотрим обряд с костями мертвых. Кости высокоценимых людей эксгумируются и используются в охоте, посадке ямса, в защитных магических обрядах при сражениях. Однако не кости охотника используются в магических обрядах охоты, не кости свирепого воина — в воинских обрядах, но кости доброго, мудрого, надежного человека служат всем этим целям. Именно на характер человека в том смысле, как они понимают его, и считают возможным опереться арапеши, а не на такую случайную и непрогнозируемую вещь, как особые умения. Вот почему, допуская развитие особых дарований, арапеши не придают им большой цены. Очень удачливого охотника или же одаренного художника будут помнить в той мере, в какой его чувства соответствовали господствующему этосу народа, а не за полные ловушки или же ярко окрашенные куски коры. Установка такого рода уменьшает влияние, которое могли бы оказать особоодаренные люди на перемены в культуре, но она не мешает им выражать свою личность во время их жизни. Не имея дела ни с какой утвердившейся традицией великого искусства, арапеш может разрабатывать свои собственные методы и таким образом получать большее поле деятельности для развития своей индивидуальности.
Нельзя прийти к заключению, что темперамент арапешей — взрослых или детей — застыл на одном уровне. Индивидуальные различия по вспыльчивости, агрессивности, чувстве собственничества так же выражены у них, как и в группе американских детей, но диапазон здесь будет иным. Самый активный маленький арапеш, воспитанный в духе кротости и пассивности, неизвестном нам, будет куда менее агрессивным, чем среднеактивный американский ребенок. Но различие между самым активным и самым неактивным ребенком этим не снимается, оно только выражается значительно менее резко. Оно, может быть, и исчезло бы, если бы арапеши более ясно осознавали свои педагогические цели, если бы пассивность и безмятежность их детей явились следствием постоянного педагогического давления, сдерживавшего и наказывавшего слишком активного и отклоняющегося от нормы ребенка.
Активности как черте характера здесь противопоставлена безграничная доверчивость ко всем людям, считающимся родственниками. Эту доверчивость арапеши сознательно воспитывают в своих детях, и различие между ними в этом отношении значительно меньше, чем у детей в других культурах, не получивших такого воспитания. Это значит, что, хотя реальные различия темпераментов у детей, рожденных в разных культурах, могут быть приблизительно одинаковыми, общество может изменить взаимоотношения этих различий многими способами. Оно может приглушать их по всей их шкале, оно может, наоборот, их стимулировать, так что относительное положение детей на шкале этих различий может остаться тем же самым, но верхний и нижний пороги их выражения окажутся подвижными, или же культура может управлять проявлениями темперамента, она может выбрать одну разновидность темперамента как норму и не поощрять, не разрешать, наказывать любое выражение любого темперамента противоположного или антитезного типа. Культура может также одобрять и поощрять проявления темперамента на одном конце шкалы и подвергать мерам дисциплинарного воздействия его проявления на другом. Можно сказать, что арапеши, воспитывая пассивность у своих детей, пассивность, охватывающую их всех, выбрали первый метод. К ней ведут игра на губах, контраст утомительной жизни на холоде с теплым семейным очагом вечерами, отсутствие больших детских групп, поощрение в детях потребительских, неинициативных установок. Все дети подвергаются этим влияниям, но реагируют на их по-разному — диапазон изменился, но различия в любой группе детей остаются более или менее постоянными.
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 156; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!