I . Странные обычаи, глиняные черепки и черепа 7 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 7 из 20Следующая ⇒

По общему согласию, в археологии мало того, что имеет непосредственное практическое значение. Археологическое исследование не обогащает современную жизнь, заново открывая художественные мотивы и другие изобретения прошлого. Оно обеспечивает здоровый интеллектуальный интерес, доказательством которого служат национальные памятники и национальные парки Соединенных Штатов и местные археологические общества. Ланселот Хогбен на-

звал археологию «могущественным интеллектуальным витамином и для демократий, и для диктатур». Муссолини вкладывал деньги в раскопки римских развалин для того, чтобы развивать у итальянцев гордость своим прошлым. Новые государства, созданные по Версальскому договору, развивали археологию как средство строительства нации и самовыражения. Однако раскопки имеют отношение к вопросам современности не только в смысле поддержки ложных оснований нездорового национализма, но и социально более полезным образом. Археологическая работа помогала разрушить политически опасный «нордический миф», доказывая, что этот физический тип, вопреки утверждениям нацистов, вовсе не существовал в Германии с незапамятных времен.

Легко подшучивать над археологами как над «охотниками за реликвиями», чья интеллектуальная деятельность примерно соответствует уровню коллекционера марок. Уоллес Стегнер выражает распространенное отношение:

«Вещи, которые археологи находят во время своего ученого копания в мусорных кучах исчезнувших цивилизаций, на деле выглядят очень разочаровывающе. Они дают нам только ложные надежды; они заставляют нас судить о культуре по содержимому карманов маленького мальчика. Время поглощает значение многих вещей, и будущее находит лишь оболочку».

Однако для археолога, который является подлинным антропологом, каждое каменное орудие, например, представляет человеческую проблему, решенную неким индивидуумом, чья деятельность была обусловлена культурой его группы. Археолог не относится к каждому черепку так серьезно потому, что он интересуется посудой как таковой, но поскольку у него так мало материала, он должен учитывать их большую часть. Типы посуды дают археологу возможность понять, что продукты человеческого поведения соответствуют определенным моделям. Конечно, всегда есть опасность быть

обманутым уникальными продуктами человеческой эксцентричности. Помню, как я однажды прогуливался по деревне в Оксфордшире, состоявшей из крытых соломой коттеджей. Практически все прекрасно соответствовало модели. Но внезапно в одном саду я увидел миниатюрную копию пирамиды майя — результат необычного круга чтения и воскресного досуга фермера. Если бы все письменные источники были уничтожены, и нормальные деревянные предметы этой деревни превратились в пыль, каких только диковинных теорий не мог бы построить археолог тысячу лет спустя, основываясь на этой одинокой пирамиде в южной Англии! В 1947 году одна газета сообщала, что некий бывший учитель из Оклахомы построил семидесятифутовый тотемный столб из бетона — «просто для того, чтобы привести в замешательство ученых исследователей». На самом деле времена увлекательных объяснений, построенных лишь на одном образце, прошли. Интенсивные и экстенсивные раскопки в любом месте быстро отделяют уникальное от нормального. Тем, кто все еще говорит, что применительно к человеку ничего предсказать невозможно, следовало бы понаблюдать за археологом, изучающим поверхность не раскопанного еще памятника на американском Юго-Востоке. Он смотрит на пригоршню черепков и, если они принадлежат уже известной археологической культуре, может предсказать не только, какие другие типы посуды будут найдены при раскопках, но и строительный стиль, технику ткачества, расположение комнат и виды каменных и костяных изделий.

Основной метод современной археологии состоит в складывании мозаики-головоломки. Возьмем вопрос об одомашнивании и использовании лошади. В настоящее время мы имеем разрозненные фрагменты общей картины. Наиболее ранний памятник, где в большом количестве находят кости лошадей, не служивших, по-видимому, предметом охоты, находится в русском Туркестане и датируется четвертым тысячелетием до нашей эры. Но использовались ли эти лошади для верховой езды, или они таскали повозки, или их

разводили из-за их молока, или из-за мяса? В культуре боевых топоров, существовавшей в Северной Европе около 2000 лет до н. э., лошадей хоронили как людей. И опять же нет никакой информации относительно того, для чего они использовались. На некоторых рисунках примерно того же периода, найденных в Персии, возможно, изображены люди на лошадях — или на ослах? Отчетливое доказательство того, что лошади использовались для верховой езды, датируется примерно 1000 годом до н. э. Существуют некоторые указания на то, что лошадей запрягали в повозки или колесницы около 1800 года до н. э. Мы знаем, что скифы сражались верхом на лошадях около 800 года до н. э. Мы знаем, что у китайцев не было кавалерии до того, как около третьего века до н. э. их не вынудила создать ее необходимость в самозащите. Существующие данные позволяют сделать два предварительных вывода. Во-первых, лошадь была одомашнена позднее, чем такие животные, как овца и свинья. Во-вторых, одомашнивание лошади, по-видимому, происходило вне той ближневосточной территории, где были сделаны базовые для современной цивилизации открытия; возможно — к северу от нее. Со временем эта картина будет, конечно, составлена почти целиком, хотя вряд ли удастся точно узнать, как происходило одомашнивание лошади и кто ее использовал впервые.

Археология стала чрезвычайно специфической. Химики и металлурги помогают в анализе тех или иных образцов. Сам археолог должен быть квалифицированным картографом и фотографом. Процесс датирования может включать изучение годовых колец бревен, использовавшихся для строительства, микроскопическое определение минералов, присутствующих в глиняных черепках, анализ пыльцы из культурных отложений, определение найденных костей ископаемых животных, сопоставление слоев с геологически установленной последовательностью речных террас. Перспективная технология, которая сейчас находится в экспериментальной фазе, базируется на новых знаниях о радиа-

ции и атомной физике. Радиоактивный изотоп углерода, присутствующий во всей органической материи, распадается с совершенно постоянной скоростью. Возможно, что это позволит брать кости людей, умерших десять или двадцать тысяч лет назад, и с известной точностью говорить о дате их смерти.

Как говорил В. X. Холмс, «археология — гончая истории..., она читает и интерпретирует то, что никогда не воспринималось как читаемое или интерпретируемое..., она обнаруживает обширные ресурсы истории, на которые раньше никто не обращал внимания». Так что современный археолог не очень хорошо относится к своим предшественникам эпохи Романтизма, испортившим тысячи памятников истории для того, чтобы найти несколько предметов, ценных лишь из-за своих эстетических или антикварных качеств. Сегодняшний археолог не особенно озабочен и поисками первоисточников тех или иных явлений. Он знает, что нам никогда не удастся выяснить, кто первый научился добывать огонь, или каким был первый язык.

Интерес современной археологии сосредоточен на возможностях установления принципов культурного развития и изменения. Важность археологического доказательства того, что индейцы племени хопи добывали и использовали уголь до Колумба, имеет значение не поразительного или занятного факта. Но гораздо большее: оно значит, что существует веское свидетельство в пользу принципиального единства человеческой психики и независимости изобретений. Пусть определенные психологические аспекты такого единства могут быть изучены только на примере живущих людей, археология, изучающая материальные остатки человеческого прошлого, в состоянии дать хронологическую опору нашим теориям. По удачному выражению Грэхэма Кларка, «чтобы увидеть крупные вещи в целом, следует смотреть на них на расстоянии, и это именно то, что археология позволяет делать». Когда мы смотрим на общую панораму изобретений и новшеств в огромном, устанавливаемом только археоло-

гией масштабе пространства и времени, мы представляем, насколько обширно взаимодействие культур и сущностно культурное родство людей.

Изыскатели и собиратели направляют свои поиски вглубь и вширь. Когда археолог скрупулезно сравнивает образцы материала, найденного в разное время и в разных местах, составляет карты и детальные графики последовательности событий прошлого и их комбинаций, он ищет определенный порядок. Обнаруживают ли различные народы, населявшие один и тот же район в разное время, общие особенности в своей жизнедеятельности? Другими словами, в какой степени физические условия обитания влияют на развитие социальных институтов? Формы ли экономического производства в конечном счете определяют идеологию человека? Что можно извлечь из уроков истории, чтобы избежать ошибок прошлого?

Те широкие исторические и географические сравнения, которые могут быть сделаны в отношении того, как различные люди решали свои проблемы или как они ошибались при их решении, повышают шансы научной проверки теорий о человеческой природе и ходе человеческого прогресса. Так, например, решение вопроса о том, были ли культуры американских индейцев достаточно развиты вне зависимости от новшеств и идей, привнесенных Старым Светом, представляет не только академический интерес. Гончарное производство, ткачество, разведение растений и животных, обработка металла, письмо, математическая идея нуля — существовали в ряде мест Нового Света до Колумба. По мнению консервативных американских антропологов, эмигранты из Азии привезли в Америку исключительно косную культуру, при этом никаких значительных контактов между Старым и Новым Светом не было после того, как население Восточной Азии освоило техники ткачества и металлургии. Если археологи, этнологи и лингвисты смогут доказать, что эти изобретения были сделаны в самой Америке, тогда у нас появится уверенность, что, предоставленные сами себе,

только в силу своего биологического наследства, люди последовательно делают одни и те же шаги в создании своего образа жизни. Если принять это предположение, то социальное планирование и упорядоченное сохранение и передача знания не покажутся слишком важными. Прогресс наступит в любом случае, и на путях человеческого развития многого быть сделано не может. Если, с другой стороны, будет продемонстрировано, что, по крайней мере, идеи гончарного производства, ткачества, металлургии и тому подобных навыков были завезены из Старого Света, то решающее предположение о человеческой природе станет существенно другим. Человек видится исключительно подражателем и лишь крайне редко — действительным творцом. Будь это обстоятельство доказано, следовало бы спросить, что является той особенной комбинацией условий, которая вдруг и единожды создает экономическую и техническую основу городской жизни и таких, сделавших возможной современную цивилизацию, изобретений, как письмо.

Археологические материалы открывают очень много в экономическом состоянии, технологии, условиях обитания и даже социальной организации народа:

«Каменный топор, инструмент, характерный, по крайней мере, для части каменного века, является продуктом домашнего производства, изготовленный и использовавшийся всяким в замкнутой группе охотников и крестьян. Он не подразумевает специализации труда или обмена вне группы. Сменяющий его бронзовый топор является не только более совершенным орудием, но и предполагает более сложную экономическую и социальную структуру. Отливка бронзы — слишком сложный процесс, чтобы производиться кем-либо без отрыва от добывания для себя пищи или заботы о детях. Это работа специалиста, и, чтобы удовлетворить свои первичные потребности, такие как еда, таким специалистам приходилось полагаться на излишки, произведенные другими специалистами. Далее: медь и олово, из которых выплавлялся бронзовый топор, сравнительно редки и нечасто попадаются вместе. Либо один, либо оба эти

металла должны импортироваться. Импорт же этот возможен только при наличии некоего типа коммуникации и устойчивого обмена, а также излишка той или иной местной продукции, обеспечивающего бартер металла».

Гордон Чайлд

Итак, обширный анализ археологических свидетельств является надежным способом проверки некоторых марксистских теорий о соотношении между типами технологии, экономической структурой и социальной жизнью.

В принципе, археология подобна работе антропологов, описывающих жизнь живущих людей. Археология — это этнография и культурная история человеческого прошлого. Кто-то даже сказал, что «этнограф — это археолог, одухотворяющий свою археологию». А то, что при описании культур не делает этнограф, делает этнолог, прибегающий для этого к историческим терминам, иногда к помощи статистики и карт. Этнолог также изучает отношения между культурами и физической средой обитания, занимаясь такими темами, как первобытное искусство, первобытная музыка, первобытная религия. Фольклорист распутывает запутанный клубок мотивов, существующих как в письменных, так и бесписьменных культурах.

Вся эта деятельность имеет значение и для нашей жизни. На современную музыку и на графическое искусство повлияли исследования культур прошлого. Сразу после того, как первобытное искусство оказалось темой описания и серьезного изучения, у него нашлись подражатели и в нашей цивилизации, продемонстрировавшие возможности для его развития. Знание, накопленное этнографами в отношении географии, ресурсов, местных обычаев отдаленных земель, получило свое практическое применение во время войны, когда эти земли оказались в центре военного внимания. В январе 1942 года антропологу, которому случилось быть единственным человеком, кто когда-то провел какое-то время на одном из затерянных островков Тихого океана, приходи-

лось недосыпать неделями, отвечая на вопросы военных о пляжах, водных источниках и населении этого острова. Антропологи писали «руководства по выживанию», объясняя трудности, связанные с едой, одеждой, опасными насекомыми и животными, снабжением водой, правильными способами поддерживать взаимоотношения с местным населением в тех районах, которые они знали лучше других. На Версальской мирной конференции этнографы присутствовали в качестве экспертов-советников по вопросу о культурных границах Европы. Быть может, было бы к лучшему, если бы культурные границы рассматривались так же серьезно, как и политические.

Еще раз скажем: записные книжки антропологов являются всего лишь средством более широкого предназначения. Описание не ограничивается самим собою. Его первое назначение состоит в том, чтобы заполнить чистые страницы мировой истории в отношении тех живущих народов, которые не имеют письменных языков. Некоторое число хорошо документированных сведений в данном случае получено. Так, например, Полинезия была заселена сравнительно поздно. Общественные союзы, такие как кланы, появились в человеческой истории после долгого периода, когда семья и отряд составляли основу социальной организации. Некоторые народы Сибири представляют собой волну переселенцев из Северной Америки. Приблизительно прослеживаются и другие миграции.

Иногда существенно важной для данных реконструкций является историческая лингвистика. Например, мы находим группы племен на Аляске и в Канаде, на побережье Орегона и в Калифорнии, и даже на Юго-Западе, которые говорят на языках, близко между собой связанных. Предположительно, все эти племена когда-то жили на одной и той же территории. Но как происходила миграция — с севера на юг или с юга на север? Сравнение определенных слов, используемых одним из южных племен с подобными им словами на западном побережье и северными языками указывает на север-

ное происхождение. Слово, используемое в языке племени навахо для обозначения зерна, буквально означает «еду индейцев пуэбло». Очевидно, что сами навахо не выращивали маис, когда они пришли на Юго-Запад. Слово для обозначения тыквенного черпака имело более раннее значение «рога животного». Тыквы естественны для Юго-Запада, рога же важны для охотничьего населения лесов Севера . Основной смысл слова, обозначающего в языке навахо сеяние семян,— «снежинки, лежащие на земле». Загадочное церемониальное выражение, означающее: «пусть сонные весла оставят меня», гораздо более согласуется с канадскими реками и озерами, чем с пустынями Нью-Мексико и Аризоны. Таково же ритуальное описание совы — «несущей темноту в свое каноэ».

Взаимное соотнесение элементов описания с соответствующей исторической реконструкцией тоже является, однако, лишь средством ответить на более общие вопросы. Археологи и этнологи, например, объединяются в описании военной истории человечества. Фрейд и Эйнштейн в своей замечательной переписке обсуждали вопрос о неизбежности войн. Более научным подходом было бы исследование того, является ли война постоянным и повсеместным фактом человеческой истории. Если это так, это не доказывает, что Фрейд был прав для всех времен, так как некоторые устойчивые институты, такие как имущественное рабство, были удачно устранены. Кроме того, наличие существующих типов инструментов разрушения является новым элементом общей картины. Однако, если данные поддерживают предположение Фрейда относительно агрессивного инстинкта, то планирование сколь-либо скорейшего прекращения войн оказывается пустой тратой времени. Конструктивные усилия следовало бы в этом случае лучше всего направить на руководство агрессивными импульсами и постепенное сведение их к определенному уровню контролируемых вспышек враждебности между вооруженными группами.

Между тем, необходимого свидетельства в пользу этого нет. Известные сегодня факты демонстрируют, что точка

зрения Фрейда была излишне пессимистичной, так как принимала во внимание исключительно последние века европейской истории. Так, неясно, велись ли войны в позднем каменном веке. Определенные данные свидетельствуют, что война была неизвестна в раннем каменном веке в Европе и на Востоке. В поселениях отсутствуют сооружения, которые могли бы защитить их обитателей от нападения. Оружие, как кажется, также служило только средством охоты. Ряд выдающихся этнологов, сравнивая исторические данные, полагает войну не врожденным свойством человеческой природы, а извращением последней. Организованная наступательная война неизвестна у аборигенов Австралии. Некоторые районы Нового Света, похоже, были совершенно свободны от войн до прихода европейцев. Все эти утверждения в большей или меньшей степени обсуждаются специалистами, хотя большинство из них поддерживают лишь известные точки зрения. Что сегодня абсолютно ясно, так это то, что общественные устройства различных типов проявляют различную склонность к войне. Спектр таковых включает группы, от подобных индейцам пуэбло, которые на протяжении многих столетий почти никогда не вели наступательных войн, до таких групп, как индейцы равнины, видевших в сражениях высочайшую доблесть. Даже в тех обществах, которые превозносят агрессию, различия в одобрении ее форм весьма велики. Точно так же, как культура, концентрирующая общественное внимание на здоровье, может поддерживать это здоровье, запасая и распространяя его, так же и агрессивная культура может выражать свою агрессию в войне против соседей, во враждебности внутри групп, а может в соревновательной деятельности вроде спорта или во власти над природными условиями обитания.

Что означают рост и изменения культуры? В какой степени культуры создаются самими их носителями и в какой — за счет представителей других культур? Повторяет ли в каком-то смысле история сама себя или же история является, как однажды грустно заметил другу Генри Адамс, чем-

Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 220; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!