Проблема сознания, социальной структуры и насилия 23 страница
Бытие достигло значения истины, поскольку идея есть единство понятия и реальности; бытием обладает теперь, следовательно, лишь то, что есть идея. Поэтому конечные вещи конечны, поскольку они в самих себе имеют реальность своего понятия не полностью, а нуждаются для этого в других, – или, наоборот, поскольку они предполагаются как объекты и тем самым имеют в самих себе понятие как внешнее определение. Самое высшее, чего они достигают со стороны этой конечности, – это внешняя целесообразность. В том, что действительные вещи не совпадают с идеей, выражается их конечность, неистинность, в соответствии с чем объекты определены механически, химически или внешней целью каждый сообразно своей сфере и в присущих объективности отношениях. Возможность того, что идея не вполне выработала свою реальность, не полностью подчинила ее понятию, основывается на том, что у нее самой ограниченное содержание, что так же как она по существу своему есть единство понятия и реальности, точно так же она по существу своему и их различие, ведь только объект есть непосредственное, т. е. лишь а-себе-сущее, единство. А если бы какой-нибудь предмет, например государство, вовсе не соответствовал своей идее, т. е., вернее, если бы оно вовсе не было идеей государства, если бы его реальность – наделенные самосознанием индивиды – совершенно не соответствовала понятию, то это означало бы, что отделились друг от друга его душа и его тело; душа отлетела бы в отдаленные сферы мысли, а тело распалось бы на отдельные индивидуальности. Но, составляя по существу своему их природу, понятие государства есть в них столь могущественный импульс, что они вынуждены придавать ему реальность (хотя бы лишь в форме внешней целесообразности) и принимать его таким, какое оно есть, иначе они должны были бы погибнуть. Самое плохое государство, реальность которого менее всего соответствует понятию, поскольку оно еще существует, все еще есть идея - индивиды еще повинуются властвующему понятию.
|
|
|
Но идея имеет не только более всеобщий смысл истинного бытия, единства понятия и реальности, но и более определенный смысл единства субъективного понятия и объективности. Ведь понятие, как таковое, само уже есть тождество себя и реальности, ибо неопределенное выражение «реальность» не означает вообще ничего другого, кроме определенного бытия; а таким бытием понятие обладает в своей особенности и единичности. Далее, объективность равным образом есть тотальное понятие, перешедшее из своей определенности в тождество и слившееся с самим собой. В указанной выше субъективности определенность или различие понятия есть видимость, которая непосредственно снята и возвращена в для-себя-бытие или в отрицательное единство, есть приписываемый предикат. А в этой объективности определенность положена как непосредственная тотальность, как внешнее целое. Идея теперь оказалась понятием, снова освободившимся от непосредственности, в которую оно было погружено в объекте, освободившимся, чтобы обрести свою субъективность, и отличающим себя от своей объективности, которая, однако, в равной мере определяется этим понятием и лишь в нем имеет свою субстанциальность. Это тождество было поэтому правильно определено как субъект-объект; оно столь же формальное или субъективное понятие, сколь и объект как таковой. Но это следует понять более определенно. Понятие, достигнув поистине своей реальности, есть абсолютное суждение, субъект которого как соотносящееся с собой отрицательное единство отличает себя от своей объективности и есть ее в-себе-и-для-себя-бытие, но по существу своему соотносится с ней через само себя и есть поэтому самоцель и импульс; именно в силу этого субъект не имеет объективности непосредственно в самом себе; иначе субъект был бы лишь утраченной в ней тотальностью объекта, как такового; нет, его объективность есть реализация цели, объективность, которая положена деятельностью цели и как положенность имеет свою устойчивость и свою форму лишь как проникнутые ее субъектом. Как объективность она имеет в самой себе момент внешности понятия и есть поэтому вообще сторона конечности, изменчивости и являемости, исчезающая оттого, что возвращается в отрицательное единство понятия; отрицательность, в силу которой ее безразличная внеположность обнаруживает себя чем-то несущественным и положенностью, есть само понятие. Поэтому идея, несмотря на эту объективность, совершенно проста и имматериальна, ибо внешность лишь определена понятием и принята в его отрицательное единство; поскольку идея наличествует как безразличная внешность, она не только вообще подвержена механизму, но имеется лишь как преходящее и неистинное. — Следовательно, хотя идея имеет свою реальность в той или иной материальности, однако последняя не абстрактное, в противоположность понятию для себя устойчиво наличествующее бытие, а выступает только как становление, через отрицательность безразличного бытия, как простая определенность понятия.
|
|
|
|
|
|
Отсюда вытекают следующие более точные определения идеи. – Она, во-первых, простая истина, тождество понятия и объективности как всеобщее, в котором отношение противоположности и устойчивое наличие особенного разрешены в его тождественную с собой отрицательность и выступают как равенство с самим собой. Во-вторых, идея есть соотношение для-себя-сущей субъективности простого понятия и его отличенной от нее объективности: субъективность эта есть существенно импульс к снятию этого разделения, а объективность – безразличная положенность, нечто в себе и для себя маловажное. В качестве этого соотношения идея есть процесс, в котором она расщепляется на индивидуальность и на ее неорганическую природу, вновь приводит эту неорганическую природу под власть субъекта и возвращается к первой простой всеобщности. Тождество идеи с самой собой составляет одно с процессом; мысль, освобождающая действительность от видимости бесцельной изменчивости и преображающая ее в идею, не должна представлять эту истину действительности как мертвый покой, как простой образ, тусклый, без импульса и движения, как гения, или число, или абстрактную мысль; идея, ввиду свободы, которой понятие достигает в ней, имеет внутри себя и самую острую противоположность; ее покой состоит в твердости и уверенности, с которыми она вечно порождает эту противоположность и вечно ее преодолевает и в ней сливается с самой собой.
|
|
|
Однако вначале идея опять-таки еще только непосредственна, иначе говоря, находится лишь в своем понятии; объективная реальность, правда, соответствует понятию, но еще не освобождена как понятие, и понятие не существует для себя как понятие. Таким образом, понятие, правда, есть душа, но душа в виде непосредственного, т. е. ее определенность еще не есть она сама; она не постигла себя как душу, не постигла внутри самой себя своей объективной реальности; понятие дано как душа, еще не исполненная души.
Таким образом, идея есть, во-первых, жизнь – понятие, которое, отличенное от своей объективности, простое внутри себя, проникает свою объективность и как самоцель имеет в ней свое средство и полагает ее как свое средство, но имманентно в этом средстве и есть в нем реализованная, тождественная с собой цель. Ввиду своей непосредственности эта идея имеет формой своего существования единичность. Но рефлексия ее абсолютного процесса в самого себя есть снятие этой непосредственной единичности; тем самым понятие, которое как всеобщность есть в ней внутреннее, делает внешность всеобщностью, иначе говоря, полагает свою объективность как равенство с самим собой. Таким образом, идея есть, во-вторых, идея истинного и благого как познание и воля. Вначале она конечное познание и конечная воля, в которых истинное и благое еще отличаются друг от друга и оба выступают еще только как цель. Понятие вначале освободило себя в качестве самого себя и дало себе в реальность еще только абстрактную объективность. Но процесс этого конечного познавания и действования превращает вначале абстрактную всеобщность в тотальность, благодаря чему она становится совершенной объективностью. – Или, если рассматривать это с другой стороны, можно сказать, что конечный, т. е. субъективный, дух создает себе предпосылку некоторого объективного мира, подобно тому как жизнь имеет такую предпосылку; но деятельность духа заключается в том, чтобы снять эту предпосылку и сделать ее чем-то положенным. Таким образом реальность духа есть для него объективный мир, или, наоборот, объективный мир есть идеальность, в которой дух познает сам себя.
В-третьих, дух познает идею как свою абсолютную истину, как истину сущую в себе и для себя, – бесконечную идею, в которой процесс познания и действование уравнялись друг с другом и которая есть абсолютное знание самой себя.
Гегель Г.В.Ф. Наука логики. В 3 т. Т.3. М.: Мысль, 1972. С. 209-215.
Вопросы
1. В чем заключается основное отличие в трактовке категории «идея» в философии Канта и Гегеля?
2. Как Гегель аргументирует объективный характер идеи?
3. Какое определение истины дает Гегель?
Людвиг Фейербах (1804 – 1872)
Основные положения философии будущего
Сущность спекулятивной философии есть не что иное как рационализированная, реализованая. наличная сущность Бога. Спекулятивная философия есть настоящая, последовательная, разумная теология.
Бог как Бог, как духовная или абстрактная сущность, т.е. не человеческая, не чувственная, доступная только для разума или интеллекта. составляющая его объект, есть не что иное, как сущность самого разума; силой воображения сущность эта представляется обычной теологии или теизму существом самостоятельным, отличным от разума. Есть поэтому внутренняя, священная необходимость в том, чтобы эта сущность разума, отделенная от разума, была в конце концов отождествлена с разумом, чтобы таким образом божественное существо было познано, реализовано и представлено в качестве сущности разума. В этой необходимости коренится великое историческое значение спекулятивной философии.
Доказательство тождества божественного существа с сущностью разума или интеллекта заключается в том, что определения или свойства Бога являются свойствами разума, конечно, поскольку они разумны или духовны, а не представляют собою определений чувственности или воображения. [...]
Различие между божественным знанием, или мышлением, предвосхищающим как прообраз вещи и их созидающим, и человеческим знанием, следующим за вещами как отображение, есть не что иное, как различие между знанием априорным, или спекулятивным, и знанием апостериорным, или эмпирическим.
Теизм представляет себе Бога как чувственное существо, хотя оно и есть существо мыслящее [или духовное]. Поэтому с божественным мышлением и волей теизм непосредственно связывает чувственные, материальные действия - действия, находящиеся в противоречии с сущностью мышления и воли, выражающие лишь мощь природы. Такое материальное действие, являясь простым выражением чувственной мощи, есть прежде всего произведение, или продукт, действительного, материального мира. Между тем спекулятивная теология превращает этот чувственный акт, противоречащий сущности мысли, в логический или теоретический акт, превращает материальное созидание предмета в спекулятивное порождение из понятия. В теизме мир – произведение Бога, возникшее во времени: мир существует несколько тысячелетий, а до того, как он возник, был Бог; между тем в спекулятивной теологии мир или природа следуют за Богом только по рангу, по значению: акциденция предполагает субстанцию, природа предполагает логику, по понятию, но не в смысле чувственной наличности, следовательно, не во времени.
Теизм переносит в Бога не только спекулятивное, но и чувственное, эмпирическое знание, притом в его высшем завершении. Божественное знание до всякой Вселенной, до всякого предметного мира получило свою реализацию, подтверждение и действительность в априорном знании спекулятивной философии; подобным же образом и чувственное знание Бога впервые реализовалось в эмпирических науках новейшего времени. Самое совершенное и, следовательно, божественное чувственное знание есть не что иное, как самое чувственное знание, знание всех мелочей и незаметнейших частностей – “поэтому Бог и является всеведущим, – говорит св. Фома Аквинский, – что он знает все самые единичные вещи”, это то знание, которое не схватывает в нерасчлененном виде волосы на голове человека в одном пучке, но их сосчитывает и знает в отдельности каждый волосок. Это божественное знание, бывшее в теологии простым образом, фантазией, превратилось в разумное, действительное знание в естественнонаучных исследованиях, пользующихся телескопом и микроскопом. Естественные науки сосчитали звезды на небе (например, только в созвездии Ориона 2000 звезд), икринки в телах рыб и яички бабочек, крапинки на крылышках насекомых, чтобы отличить их друг от друга. Науки эти анатомически доказали, что у одной только гусеницы ивового шелкопряда в голове 228 мускулов, в теле – 1647, в желудке и кишках – 2186 мускулов. Чего еще требовать? Здесь мы имеем наглядный пример той истины, что человеческое представление о Боге является представлением человеческого индивида о его роде, что Бог как средоточие всяческих реальностей и совершенств есть не что иное, как объединенное для пользы ограниченного индивида сжатое понятие родовых свойств, распределенных между людьми и реализующихся в процессе мировой истории. По своему количественному охвату сфера естествознания для отдельного человека совершенно необозрима и неизмерима.
Кто может одновременно сосчитать звезды на небе и мускулы, а также нервы в теле гусеницы? Лионэ потерял свое зрение на анатомировании новых гусениц. Кто может одновременно пронаблюдать различие лунных гор и кратеров и оттенки бесчисленных аммонитов? Но то, чего не знает и не может отдельный человек, то знают и могут люди в совокупности. Таким образом, божественное знание, охватывающее все частности сразу, осуществляется в знании рода.
Подобно божественному всеведению, божественная вездесущность также реализовалась в человеке. В то время как один человек подмечает, что происходит на Луне или Уране, другой занят Венерой или внутренностями гусеницы, или находится еще в таком месте, куда в свое время, в эпоху господства всеведущего и вездесущего Бога, не проникал ни один человеческий глаз. Да, в то время как один человек наблюдает какую-нибудь звезду из Европы, другой человек вместе с ним наблюдает ту же звезду из Америки. Что совершенно невозможно одному человеку в одиночку, то возможно для двух. Но Бог повсюду, он одновременно во всех местах, он знает все, знает все без различия. Это так; но нужно отметить, что это всеведение и вездесущность существуют лишь в представлении, в воображении, и потому не следует упускать из виду несколько раз упоминавшееся существенное различие между предметом воображаемым и действительным.
В воображении, конечно, можно одним взглядом обозреть 4059 мускулов гусеницы, в действительности же, где они существуют врозь, их можно обозреть только последовательно. Точно так же ограниченный индивид в своем воображении может себе представить ограниченным объем человеческого знания, и в то же время, если бы он действительно захотел усвоить это знание, он никогда не завершил бы его. Возьмем в качестве примера одну только науку, историю.
Попробуем мысленно расчленить всемирную историю на истории отдельных стран, историю отдельной страны - на истории отдельных провинций, далее – на хроники городов, хроники городов - на истории семей, на биографии. Каким образом отдельный человек мог бы дойти до тон точки, где бы он мог воскликнуть: я достиг предела исторических знаний человечества! Так, время нашей жизни, как истекшее, так и будущее, представляется нам исключительно кратким в воображении, сколько бы мы его ни удлиняли, и в моменты, когда мы стараемся вообразить себе это, мы чувствуем себя вынужденными восполнить эту краткость, исчезающую пред нашим представлением, необозримой, бесконечной жизнью после смерти.
А между тем, как долго тянется в действительности даже один день, даже один час! Откуда это различие? А вот откуда: представляемое время есть пустое время, стало быть, это ничто между исчисляемыми пунктами начала и конца; действительное же время жизни есть время заполненное, где между “теперь” и “потом” – целые горы всевозможных трудностей. [...]
Спекулятивная философия как реализация Бога есть одновременно утверждение и устранение или отрицание Бога, есть теизм и вместе с тем атеизм, ведь Бог лишь до тех пор Бог (в теологическом смысле), покуда он представляется самостоятельным существом, отличным от человеческого существа и существа природы. Тот теизм, который в качестве утверждения Бога одновременно является отрицанием его или, наоборот, вместе с отрицанием Бога его утверждает, – есть пантеизм.
Действительный, или теологический, теизм в свою очередь есть нечто иное, как воображаемый пантеизм, а этот последний - не что иное, как реальный, подлинный теизм.
Воображение, представление Бога как личного существа – вот что единственно отличает теизм от пантеизма. Все определения Бога являются определениями действительности – или природы, или человека, или обоих вместе; таким образом, это пантеистическое определение, – ведь учение, не отличающее Бога от сущности природы и человека, есть пантеизм. Без определения же Бога нельзя обойтись, иначе он будет ничто, иначе он не будет предметом представления. Таким образом, Бога можно отличить от мира, этой совокупности природы и человечества, лишь исходя из его личности или бытия, а не с точки зрения его основных свойств или существа; это значит, что он только представляется другим существом, сам же он в действительности не есть другое существо. Теизм есть противоречие между явлением и сущностью, между представлением и истиной, пантеизм есть единство того и другого, – пантеизм есть обнаженная истина теизма.
Все представления теизма, если в них всмотреться, если принять их всерьез, осуществить и реализовать, неизбежно ведут к пантеизму. Пантеизм есть последовательный теизм. [...]
Между тем этот идеальный пантеизм с необходимостью приводит к реальному или действительному, ведь от божественного ума недалеко до сущности, а от сущности недалеко до действительности Бога.
Как можно было бы отделить разум от сущности, а сущность от действительности или бытия Бога? Если вещи содержатся в божественном разуме, как они могли бы быть вне божественной сущности? Если они следствия его разума, почему им не быть следствиями его сущности? И если в Боге его сущность непосредственно совпадает с его реальным существованием, если от понятия Бога нельзя отделить его бытие, то каким же образом в божественном понятии о вещах понятие вещи могло бы отделиться от действительной вещи? Итак, каким же образом в Боге могло иметь место то различие, которое составляет лишь природу конечного, небожественного разума, – различие между вещью, как она дана в представлении, и вещью вне представления? Если же у нас больше нет вещей вне божественного разума, то мы уже больше не имеем вещей и вне сущности, наконец, не имеем их и вне бытия Бога, – все вещи суть в Боге и это в действительности и воистину, а не только в представлении. В самом деле, где они существуют только в представлении, – или божественном, или человеческом, – где они, следовательно, существуют в Боге только идеально, или, скорее, в воображении, там они, вместе с тем, существуют вне представления, вне Бога. Если же у нас больше нет вещей, больше пет мира вне Бога, то у нас и Бога больше нет вис мира, нет только идеального, данного в представлении, по есть реальное существо. Одним словом, таким образом мы приходим к спинозизму, или пантеизму. (Что верно для божественного разума, то в еще большей степени верно для прочих его определений, как, например, вездесущность, бесконечность, реализованные только в пантеизме. Даже определение Бога как причины мира или материи в теизме является представлением без реальности, чистой фантазией.
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 125; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!