Образ как восприятие или суждение : спор , который выиграли все стороны 2 страница
В моих собственных исследованиях обнаруживаются значимые корреляции между высокими степенями причудливости сновидений, включая их необычные формы, наподобие осознанных сновидений и архетипически-мифологических сновидений, и мерами хорошего физического равновесия, высокими результатами в тестах на конструирование из кубиков (характеризующих способности к абстрактному пространственному рассуждению) и склонности к физиогномической образности (Hunt, 1989; Spadafora & Hunt, 1990; Hunt et al., 1992). Однако тот факт, что подобные корреляции не обнаруживаются с более нормативными выборками сновидений,
Множественность образов
271
несомненно, согласуется с той точкой зрения, что значительная часть содержания обычных сновидений контролируется пропози-ционно, а не пространственно. Вероятно, самое поразительное свидетельство того, что иногда люди видят во сне и то, что они воспринимают, и то, что они знают, дает изучение сновидений непосредственно после ампутации конечности (Shukla et al., 1982). Это удивительно специфичная проверка противоположных гипотез, поскольку такие пациенты интеллектуально знают, что потеряли конечность, но фантомные ощущения дают перцептуальные свидетельства ее продолжающегося присутствия. В действительности, примерно половине пациентов снилось, что их конечность на месте, а половине — известное им реальное положение дел.
Тот факт, что при произвольном порождении образов, как правило, отсутствуют сканирующие движения глаз, тогда как само название БДГ-сновидений происходит от быстрых движений глаз, явно сканирующих зрительный строй сновидения, может показаться ясным доказательством большей близости наблюдаемого содержания сновидений к восприятию, чем к фантазированию или мышлению. Однако здесь мы опять сталкиваемся с новым вариантом этого продолжающегося спора, и примечательным отсутствием каких-либо уступок дополнительности и плюрализму, которые могли бы предложить наиболее теоретически экономное и даже строгое решение. Так, Херман с коллегами (Herman et al., 1987) показали, что видимые различия между сканирующими движениями глаз при бодрствовании и в БДГ-состоянии, заключающиеся в том, что в последнем случае эти движения более округлы и имеют меньший диапазон, в действительности не могут считаться отличающими эти состояния, поскольку движения, типичные для БДГ-сна, могут наблюдаться и при бодрствовании в затемненной обстановке. С другой стороны, Азерински (Aserinsky, 1986) продемонстрировал различия между двумя видами сканирования, которые, вероятно, не так легко устранить, — в саккадных движениях в БДГ-состоянии наблюдается закономерность, явно отсутствующая в состоянии бодрствования. Это, наряду с частичным сохранением Движений глаз в БДГ-состоянии у котят, слепых от рождения, позволяет предполагать, что эти движения составляют часть процесса разряда, основывающегося на чрезмерной активации вестибулярной системы. Они могут не иметь ничего общего с действительным
|
|
|
|
|
|
272
Образные основы сознания
рассматриванием сцен сновидения. Однако и здесь, снова, наложение высокой активации вестибулярной системы в БДГ-состоянии, ведущей к более автоматическим движениям глаз (Aserinsky) на реальную, эмпирически демонстрируемую функцию сканирования (Roffward) оставляет достаточно места для обеих моделей. Наконец, отсутствие в БДГ-состоянии движений глаз в направлении областей отсутствия внимания у пациентов с повреждениями мозга, которые, тем не менее, демонстрируют саккадные движения в этих областях в состоянии бодрствования, позволяет предполагать, что движения глаз в сновидении могут даже в большей степени контролироваться вниманием и ориентировочной реакцией, чем это характерно в состоянии бодрствования (Doricchi et al., 1993).
Недавние исследования участия обоих полушарий в текущем БДГ-сновидении, а также влияния повреждений мозга на сновидение и/или вспоминание снов, подтверждают явный плюрализм в образах сновидения. Первоначальные сообщения о явной утрате сновидений при афазии (Epstein & Simmons, 1983; Foulkes, 1985) могли бы показаться хорошо согласующимися с данными Фарах (Farah, 1985) о том, что сообщения о прекращении сновидений, наряду с утратой способности к сознательному порождению образов при бодрствовании, иногда бывают связаны с повреждением лево-полушарного центра порождения образов. Это бы соответствовало предложенной Пылишиным модели зависимости образов сновидения от пропозиционной способности левого полушария. В то же время и Гешвинд (1981), и Критчли (Critchley, 1953) отметили, что галлюцинаторные аномалии пространственного восприятия, больше всего похожие на крайние формы причудливости сновидений, связаны с повреждениями теменной и височной областей правого полушария. Этот вопрос в значительной мере разъяснила другая группа исследователей (Schanfald, Pearlman, and Greenberg, 1987), показав, что долговременная работа с пациентами, имевшими повреждения в левом или правом полушарии мозга и жаловавшимися на утрату сновидений, приводила к частичному возврату способности вспоминать сновидения у большинства пациентов; однако этого никогда не происходило при повреждении обоих полушарий.
|
|
|
Было бы разумнее всего постулировать правополушарную форму холистической, спонтанной образности и левополушарную образность, в большей степени основывающуюся на воле, анализе
|
|
|
Множественность образов
273
и пропозиционном управлении. Повреждение в левом полушарии приводило бы к утрате повествовательно связанных видов образности, которые изучал Фоулкс, либо к потере способности по желанию вспоминать действительный опыт, имевший место в сновидении, либо к тому и другому вместе. Данные ЭЭГ-исследований, показывающие повышение межполушарной согласованности в БДГ-состоянии по контрасту с бодрствованием, говорят в поддержку этой более плюралистической модели сознания сновидения (Arraitage, Hoffman, and Moffit, 1992). У испытуемых, демонстрирующих большую степень межполушарного согласования при выполнении когнитивных задач в состоянии бодрствования, действительно наблюдаются большее количество движений глаз в БДГ-сне и лучшая способность вспоминать сновидения (Lavie & Tzischinky, 1985; Bertini & Violani, 1984).
На основании когнитивных, феноменологических и нейрофизиологических данных представляется, что формы образности, связанные с опытом сновидений, должны быть по меньшей мере столь же широкими, как в бодрствующем символическом сознании — возможно, со смещением в чрезвычайно причудливых сновидениях в сторону более автономных, холистических форм. Эти последние проявляются как таковые только в более презентативных состояниях бодрствующего сознания. Однако в когнитивных исследованиях образов свидетельствам, полученным при изучении сновидений, по большей части не уделялось внимания. Подавляющее большинство лабораторных когнитивных исследований образности в состоянии бодрствования ограничивались конкретно-изобразительными и произвольно порождаемыми образами. Конечно, произвольная манипуляция — это великая сила экспериментального метода в психологии, хотя также и потенциальное свидетельство отсутствия у него экологической обоснованности. Поэтому неудивительно, что исследуемая разновидность образов всегда была специфической, контролируемой и чувствительной к требованиям задачи. В то же время кажется вполне очевидной неизбежная предубежденность в нашем понимании образов и, следовательно, презентативного аспекта сознания в целом. В нем по большей части игнорируются описательные свидетельства, которые могли бы продемонстрировать более абстрактные и геометрические формы спонтанных образов, имеющие фундаментальное значение для творчества в науке и
274
Образные основы сознания
искусстве, и непосредственно проявляющиеся в геометро-динамических узорах презентативных состояний. Именно дальнейшее изучение последних, в особенности, ведет к отказу от представления, типичного для психологии от Фрейда (1900) до Ал-лена Пайвио (1971) и много дальше, что образы с необходимостью представляют собой конкретную и потому более примитивную форму мышления, которая по мере дальнейшего развития должна уступать место абстрактным концептуальным структурам, которые возможны только на основе языка. Образы могут вполне сами по себе становиться абстрактными и межмодальными.
Абстрактные образы: еретическая революция
Мы уже обсуждали зрительный микрогенез, проявляющийся в распознании тахистоскопически предъявляемых паттернов и непосредственно переживаемый в спонтанной образности презентативных состояний. Он обеспечивает геометрическую динамику, которая должна играть центральную роль в абстрактном познании, если считать, что оно основывается на образности в широком понимании этого термина, а не на лингвистических способностях. Именно разборка зрительных паттернов по линиям их в норме бессознательного сверхбыстрого микрогенеза способна как обеспечивать быстроту мысли, так и извлекать абстрактные решетки, спирали, потоки и вспышки, которые потенциально присутствуют в любом оптическом строе. Они вообще не были бы различимы в качестве отдельных фаз в навигационном восприятии, но высвобождались бы межмодальными трансляциями как наиболее вероятное средство выражения одновременно данной структуры мысли.
Главную иллюстрацию того, как подобного рода абстрактные образные процессы, возможно, действуют в эстетике, дал Рудольф Арнхейм (Arnheim, 1969, 1974), показавший, что тахистоскопиче-ские и стробоскопические экспозиции выявляют выразительные структуры живописи. Ощущаемые смыслы изобразительного искусства — будь оно внешне натуралистическим или абстрактно-экспрессионистским — наиболее непосредственно передаются тем, что Арнхейм называл «зрительной динамикой» или «скелетом сил», заключенным в живописи на самом фундаментальном уровне
Множественность образов
275
различения фигуры и фона. Эти абстрактные формы и зарождающиеся динамические течения выделяются как таковые при стробоскопически вызываемых пульсациях («гамма-движениях»). Быстрое мигание стробоскопа не дает достаточно времени для опознания конкретных объектов на картине, но позволяет вырисовываться фундаментальной динамической форме в качестве ее основной физиогномической или выразительной структуры. Например, преимущественно горизонтальная линейная динамика, как правило, будет передавать стабильность и покой, вертикальные линии — большее возбуждение и стремление вверх, а диагонали — большие степени напряженности (Bang, 1991). Сложность, динамику и связь с симметрией геометрических очертаний также изучал Лейтон (Leuton, 1992) в сходном анализе изобразительного искусства.
Художник Гордон Ослоу Форд (Ford, 1991) делает наблюдения, аналогичные описаниям Арнхейма, полученным с помощью тахистоскопа. Его работа демонстрирует, что чрезвычайно быстрое рисование — позволяющее лишь вкратце намечать линии, точки или простые замкнутые очертания, которые он называет «живыми линейными существами» — примерно характеризует скорость осознания, типичную для всего творчества, но в норме не допускаемую в сферу непосредственного внимания более медленными, более завершенными качествами практического сознания:
При определенной скорости осознания элементы «...» сливаются и становятся Живыми Линейными Существами. Мы все происходим от Живых Линейных Существ... Спонтанная линия живет. Она привносит силу по своей длине и также может порождать в окружающем пространстве боковой след, который иногда бывает видимым, а иногда подразумеваемым... Мы бодрствуем и спим в Великих пространствах, осознаем мы это или нет... Демоны относятся к миру сновидения и мифа и существуют при скорости осознания, слишком медленной, чтобы получить вход во внутренние миры за пределами... Чтобы открыть для себя ландшафт вдохновения, приходится находить язык в линиях, формах и цветах (Ford, 1991).
Такая выразительная зрительная динамика явно имеет синесте-тическую природу. По терминологии Арнхейма, она в той же мере «ощущается», как «видится». Это зрительный вариант описанной
276
Образные основы сознания
Макнейлом жестикуляции. По-видимому, такая абстрактная пространственная динамика также составляет часть микрогенеза распознавания слов — как следует из данных Вернера (Werner, 1956) о том, что при подпороговом предъявлении слов, значение которых невозможно явно определить, они, тем не менее, могут ощущаться как высокие, тяжелые, глубокие, широкие и так далее. Это отражает сверхбыстрые структуры живых линий в самом языке.
Хотя Арнхейм (1969) подчеркивал важность абстрактных диаграмм и образов в научных открытиях, именно Шепард (She-pard, 1987) задокументировал то, в какой степени ученые-физики заявляли о том, что они мыслят спонтанными геометро-динамическими образами. Шепард приводит литературные отчеты о связи такого рода образов с открытиями Эйнштейна, Максвелла, Фара-дея, Гельмгольца, Уотта, Теслы и, конечно, Кекуле, с его часто упоминаемыми змеевидными спиралями структуры молекулы бензола.3 Он также упоминает описанные Юнгом образы мандалы и спонтанные геометрические формы в гипнагогическом состоянии как спонтанные иллюстрации таких структур абстрактного мышления, которые в этих случаях высвобождаются на презентативном уровне в качестве самоценных феноменов. Шепард приводит отрывок из сочинений астронома и химика Джона Гершеля, написанный в 1867 г. и касающийся имплицитной логики, заключенной в подобных образах:
Если бы было верным, что понятие закономерного геометрического узора подразумевает проявление мышления и интеллекта, почти казалось бы, что в таких случаях, как приводятся выше, мы имеем свидетельство мысли, разума, действующего в нашей организации, отдельно от организации нашей личности... В столь полностью абстрактном деле... как порождение геометрической фигуры, мы как бы ухватываем творческое и направляющее начало в самом действии и в выполнении его функции.
Сам Арнхейм доказывал, что любое мышление, в том числе логическое и лингвистическое, должно, в конечном счете, основываться на сверхбыстрых геометро-динамических образах. Вопреки тому, что утверждали Косслин и Пайвио, образность не ограничивается конкретным изображением чего-либо и не является по самой своей природе подчиненной по отношению к языку. По мне-
Множественность образов
277
нию Лрнхейма, только геометро-динамические формы достаточно сложны, достаточно точны по своей относительной структуре и даются достаточно быстро, чтобы быть частью основного средства выражения концептуального мышления. Морфемная или звуковая структура языка является слишком аморфной и чисто последовательной, чтобы быть частью этой организующей среды. Арнхейм отмечает, что эта же зрительная динамика проявляется в жестикуляции, сопровождающей речь — о чем писал Макнейл. Арнхейм утверждает, что первичной матрицей для всего познания служат структуры самого восприятия:
Это спонтанное использование метафоры [в жестикуляции] не только показывает, что человеческие существа от природы осознают структурное сходство, объединяющее физические и нефизические объекты и события; следует идти дальше и утверждать, что перцептуальные качества формы и движения присутствуют в самих актах мышления... и, фактически, являются средой, в которой происходит само мышление... Человек может уверенно полагаться на чувства, способные давать ему перцептуальные эквиваленты любых теоретических понятий, поскольку эти понятия сами происходят из чувственного опыта... Человеческое мышление не может выйти за пределы образцов, поставляемых человеческими чувствами. (Arnheim, 1969, pp. 118, 233).
В главе 13 я вернусь к значению этого предположения о том, что все научные понятия представляют собой формализации принципов, уже присутствующих в, восприятии.
Арнхейм приводит много примеров того, как испытуемые могут создавать геометро-динамические рисунки, которые отражают их действительное понимание разнообразных абстрактных, явно вербальных понятий. На рис. 11 показано несколько таких примеров понятия «времени», как его изображали разные испытуемые. Первый испытуемый, судя по всему, представляет себе время как связную линию: настоящее — это все, а прошлое и будущее лишены конкретных подробностей. Второй испытуемый рассматривает время как естественный рост вовне из неизменного прошлого в открытое настоящее и еще более открытое будущее, тогда как последний связывает непроницаемо плотное прошлое с хаотическим настоящим, предвещающим сходное будущее. Конечно, подобные
278
Образные основы сознания
иллюстрации не могут доказывать, что все мышление оперирует такого рода паттернами на сверхбыстром, в норме неосознаваемом уровне. Они могут лишь показывать возможность перевода логики семантических отношений в абстрактную образную форму.
Рис. 11. Изобразительное представление времени. Из книги Рудольфа Арнхейма «Зрительное мышление».
Верно, что если бы кто-нибудь вошел в класс и увидел на доске только эти рисунки без подписей, он бы не мог сказать: «О, вы обсуждаете время, не так ли?» Иными словами, как и в случае функционалистской критики исследований интроспективно описываемых образов и жестов, не существует способа перейти от предполагаемого средства символического выражения к его конкретному референту. В этих рисунках отсутствует именно указание, которое выводит их за пределы их самих и связывает с референтом, определяющим их смысл. По мнению Арнхейма, в этом состоит важнейшая функция языка. Явное отсутствие коммуникации в одной лишь абстрактной динамике показывает, что она отражает, в пер-
Множественность образов
279
вую очередь, внутренние и микрогенетические процессы ощущаемого смысла и, в меньшей степени, обычные, культурно определяемые коды для соотносительного указания. И всё же, даже если нам не говорят, что эти рисунки «означают» различные варианты времени, в них легко можно видеть структурные и логические отношения, чтобы понять, как различные компоненты каждого рисунка соотносятся друг с другом. Тем испытуемым понадобилось бы немало времени, чтобы словесно сформулировать эту внутреннюю логику их понимания, которая здесь видна с первого взгляда и ожидает только окончательного называния, чтобы обрести значительный коммуникативный смысл. То, что можно сказать, глядя на приводимые Арнхеймом примеры рисунков, возможно, не включает в себя их референты, но, несомненно, охватывает значительную часть формальной логической структуры, подразумеваемой во всяком ощущаемом смысле.
Основное последующее развитие предложенной Арнхеймом теории зрительно-пространственной метафоры как основы абстрактного мышления можно найти в работах лингвиста Джорджа Лакоффа (Lakoff, 1987) и философа Марка Джонсона (Johnson, 1987). В противоположность Пылишину, Косслину и даже Арнхейму, они пытались выводить из абстрактной образности действительную организацию самого синтаксиса. В отличие от почти всех, кто писал об образах, за исключением Шепарда и Арнхейма, они не считают образные структуры примитивными с точки зрения развития, но рассматривают их как lingua mentis всего символического познания — столь же безусловно распространяющегося на логику и физические науки, как на грезы и фантазии.
По мнению Лакоффа и Джонсона, концептуальная структура становится осмысленной вследствие кинестетического воплощения абстрактных пространственных метафор — эта точка зрения вполне согласуется с предложенной выше эксплицитно синестетиче-ской моделью символического познания. Базовое восприятие обеспечивает два типа символических структур, которые эти авторы называют «структурами базового уровня» и «образными схемами». Структуры базового уровня определяются как «конвергенция» гештальт-принципов восприятия, форм основных телесных движений и способности формировать богатую образность. Сюда входят свойства типа «длинный-короткий», «твердый-мягкий», «тяжелый-
Дата добавления: 2019-02-13; просмотров: 205; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!