Образ как восприятие или суждение : спор , который выиграли все стороны 1 страница
Первые лабораторные исследования зрительных образов после «возвращения» этой области в лоно психологии, казалось, указывали на непосредственную повторную утилизацию процессов восприятия. В ряде экспериментов была обнаружена специфическая конкуренция между произвольно порождаемыми образами в данной модальности и порогом восприятия внешних стимулов в той
262
Образные основы сознания
же, но не других модальностях (Segal, 1971). У человека, воображающего, что он слушает песню, повышается порог слухового восприятия, однако не наблюдается сходного эффекта в отношении зрительной чувствительности. Шепард и Метцлер (Shepard & Metz-ler, 1971) обнаружили, что испытуемым, которых просили выбрать графическое изображение сложного трехмерного объекта, каковое бы точно соответствовало ему после того, как они поворачивали его в воображении, требовалось для этого больше времени, чем для перебора большего числа углов на реальном объекте. Их вывод, который до сих пор считается наиболее убедительной демонстрацией этой точки зрения, заключался в том, что такие образные процессы действуют на основе непосредственной аналогии с реальными физическими преобразованиями — а не какой-либо пропозиционной или вычислительной перестройкой физического облика.
Несколько позднее Стефен Косслин (Kosslyn, 1981, 1983) и Рональд Флинке (Flinke, 1980) расширили эту модель образов как воспроизведения восприятия, показав, что испытуемым, мысленно просматривавшим карту, требовалось больше времени, чтобы делать суждения о точках, которые дальше отстояли друг от друга на первоначально воспринимавшейся карте, и что они были способны делать более быстрые суждения о более крупных воображаемых объектах, чем о более мелких. Эти данные, наряду с демонстрациями отрицательных послеобразов, эффектов контраста и смешения цветов в ярких образах, казалось, определяли образность в возникающей когнитивной науке как способность, которая оперирует в соответствии с законами процессов восприятия, которые она непосредственно повторно задействует. Вдобавок к описанным выше модально-специфичным эффектам, это сочетание конкуренции и общего использования по отношению к процессам, лежащим в основе восприятия и воображения, распространяется и на общую пространственную ориентацию. Так, группа исследователей (Kerr, Condon, and McDonald, 1985) обнаружила, что нахождение в физически неустойчивом положении специфически мешает вспоминанию пространственной информации, но никак не влияет на выполнение столь же сложных задачи вспоминания, основанных на чисто словесной информации. Это позволяло предполагать, что пространственные символические способности задействуют фундаментальные схемы позы и равновесия.
|
|
|
Множественность образов
|
|
|
263
Этой модели образности как аналога восприятия в когнитивной науке противостояла более традиционная пропозициональная теория. В психологии ее представлял Зенон Пылишин (Pylyshyn, 1973, 1981, 1984), а в философии — как аналитическая (Ryle, 1949), так и феноменологическая (Sartre, 1940; Casey, 1976) традиции. С этих точек зрения, явные чувственные качества образов отражают всего лишь поверхностный строй, глубинная структура которого имеет пропозиционную природу — хотя не вполне ясно, является ли она преимущественно лингвистической или логико-математической. Образы здесь скорее напоминают иллюстрации к роману. Они могут выражать лишь то, что уже содержится в «тексте», то, что человек уже знает. Одни только образы никогда не могут порождать новое знание — вопреки утверждениям многих ученых и изобретателей, что они работают именно так. Может казаться, что образы представляют поразительно новый материал, но при проверке их семантического содержания они оказываются производными от предшествующего пропозиционного знания. По мнению Пылишина (1984), результаты Шепарда и Косслина не следует объяснять с точки зрения какого-либо непосредственного считывания образов. Напротив, такие образы «когнитивно постижимы». Иными словами, они представляют собой вторичное выражение пропозиционного знания, переводимого в образную форму, допускающую последующие модификации в результате изменений этого знания. Пылишин доказывал, что проводившиеся Косслиным исследования образов включали в себя неявное указание выполнять образную задачу по аналогии с задачей восприятия в обычной жизни, что делало полученные результаты следствием самой постановки задачи. Он также пытался показать, что решения, которые находили испытуемые для воображаемых ситуаций — например, когда от них требовалось одновременно ронять тяжелые и легкие вещи, ронять вещи во время бега или представлять себе свойства жидкостей в сосудах — зависели не от того, что происходит в физической реальности, а от их убеждений в отношении того, что Должно происходить.1
|
|
|
Найссер и Керр (Neisser & Kerr, 1973) в отчасти аналогичной работе не обнаружили никаких различий в способности вспоминания, когда испытуемых просили представлять себе разнообразные объекты прикрепленными друг к другу предлагавшимися способа-
|
|
|
264
Образные основы сознания
ми или же находящимися физически внутри друг друга. Это позволяло предполагать, что такие образные задачи в большей степени связаны с описательным знанием, чем с какой-либо повторной утилизацией восприятия, поскольку это должно было бы делать задачу с нахождением объектов внутри друг друга более трудной. Точно так же, Найссер (Neisser, 1972) сообщал, что не обнаружил вообще никакой статистически значимой взаимосвязи между определявшейся с помощью опросника степенью живости субъективных зрительных образов, предположительно, отражающей чувственный аспект образности, и действительными результатами испытуемых в задачах на воображаемое вращение, типа той, что использовал Шепард.
Исследования Марты Фарах, хотя они касались очень простой формы порождения образов, дали результаты, согласующиеся и с перцептуальной, и с пропозиционной моделями образности. Во-первых, она (Farah, 1985) показала, что при воображении отдельных букв действительно непосредственно задействуются некоторые из тех процессов, которые связаны с реальным восприятием буквы. Воображаемые буквы ускоряют распознавание тех же букв, предъявляемых тахистоскопически, но только в том случае, если воображаемая буква имеет точно те же размеры и положение, как и реальная. Было обнаружено, что при таком воображении возникают вызванные потенциалы в той же области затылочной коры, что связана с реакцией при действительном восприятии (Farah, 1988; Frahetal., 1988a).
С другой стороны, Фарах (1986) также обнаружила значимо лучшее выполнение задач с образной преднастройкой при тахисто-скопическом предъявлении левому полушарию, по сравнению с правым. Изучая неврологических пациентов, жаловавшихся на утрату способности к произвольному порождению образов, она выяснила, что у них неврологическое повреждение, как правило, было локализовано в левом полушарии, а не в правом, предположительно «пространственном» полушарии, ранее считавшемся связанным с образными способностями (Farah, 1984). Затылочная область, участвующая, по крайней мере, в таком произвольном порождении образов, примыкает к языковым областям — это во многом соответствует тому, что мог бы предсказать Пылишин. В заключение этой серии экспериментов, Фарах (1989) показала, что повышенная
Множественность образов
265
способность испытуемых обнаруживать реальные точки, которые ложатся на воображаемую букву, по сравнению с теми, что не совпадают с ней, проистекает не от сколько-либо пониженного порога чувствительности восприятия, как предсказывала бы перцептуаль-ная модель. Она не только не обнаружила аналогичного эффекта, если испытуемые реально видели, а не воображали буквы, но ранее полученный результат снова появлялся, если испытуемым одновременно показывали две буквы и просили сообщать только о точках, которые ложатся на одну или на другую букву. Здесь образная способность, по-видимому, в большей степени связана со вниманием и интенцией, чем со снижением сенсорного порога.
Исходя из этого, можно счесть, что произвольное порождение образов представляет собой способность левого полушария, и его лучше всего считать состоянием внимания или предвосхищения — которое действительно повторно задействует процессы восприятия-распознавания на каком-то более позднем этапе своего развития. Однако другие лабораторные исследования образов демонстрируют еще более широкий феномен. Джастин Серджент (Ser-gent, 1989) обнаруживает явное превосходство правого полушария при вращении воображаемых форм, восстановлении целого из фрагментов и распознании физиогномических форм. Хотя другая группа (Chariot et al., 1992), используя измерения регионального мозгового кровотока, обнаружила описанное Фарах преобладание левого полушария в задачах, связанных с изучением воображаемой карты, однако у испытуемых, способных к особенно живому образному представлению, в фоновых условиях наблюдалось преобладание теменных областей правого полушария.
Между тем Косслин (Kosslyn, 1987, 1988), на основе как экспериментальных тахистоскопических исследований, так и изучения пациентов с неврологическими повреждениями, расширил эти локализации, проведя в задачах на образность различение аспектов «что» и «где». Распознание и образное представление форм локализовались на стыке затылочной и височной областей левого полушария, с левой теменной локализацией для более пространственных отношений типа «над» или «под» и правой теменной локализацией для «близко» и «далеко». Группа Фарах (Farah et al, 1988b) Даже обнаружила неврологического пациента, у которого, несмотря на специфическое ухудшение выполнения образных задач, ос-
266
Образные основы сознания
нованных на форме, цвете и размере (типа тех, что Косслин и Финке использовали для демонстрации зрительной природы образов), не было никакого ухудшения в задачах на обследование воображаемых объектов, которые часто используются для доказательства более общих пространственных основ образности.
У нас остается подозрение, что различные формы образности — произвольные по сравнению со спонтанными, связанные с распознанием формы по сравнению с пространственными отношениями— могут быть по-разному организованы и иметь разное отношение лингвистическим пропозиционным процессам. Возможно, сама вероятная полушарная локализация таких разных форм образности отражает различные возможные «роли» в диалогической структуре сознания. Произвольные образы, конструируемые и поддерживаемые постепенно, отражают активную «посылающую» позицию, тогда как более спонтанная динамическая и холистическая образность возникает как зарождающийся ответ в более пассивно «принимающей» позиции.
Зрительные образы и обращения гештальта: решающая проверка или разные формы образности?
Пожалуй, вопрос о том, к чему ближе воображение — к восприятию или мышлению — нигде не встает с такой остротой, как в споре о возможности действительной реорганизации образов двусмысленных или обратимых фигур. Могут ли они менять свою преобладающую организацию так же, как это происходит при реальном восприятии куба Некера, утки-кролика Виттгенштейна или вазы-лица Кёлера? Модель порождения образов, которую предлагал сам Гибсон (Gibson, 1979), была явно пропозиционной. Он утверждал, что образы строятся на основе заранее существующей интерпретации, так что при непосредственном изучении они не передают никакой новой информации. Это заставило Дебору Чам-берс и Дениэла Рейзберга (Chambers & Reisberg, 1985) предсказывать, что испытуемые не должны быть способны к мысленному переключению образов, основанных на двусмысленном восприятии, по крайней мере в тех случаях, когда вторая организация не была обнаружена до того, как произошло воспроизведение в вооб-
Множественность образов
267
ражении. Именно это они и обнаружили — полную неспособность к переключению образов для целого спектра двусмысленных фигур, причем несмотря на то, что испытуемые могли переживать такие переключения, рассматривая собственные рисунки фигур, которые они воспроизводили в уме.
Между тем Финке, Линкер и Фарах (Finke, Pinker, and Fa-rah, 1989) в манере, ставшей теперь типичной для такого рода экспериментальной литературы, ответили на это исследованием, показавшим возможность новой интерпретации образов, происходящей на основе предлагаемой рекомбинации отдельных частей или сегментов — как например, если взять букву D, повернуть ее плоской стороной вниз и поставить на верхушку буквы J, получится... зонтик. Они предположили, что спонтанные обращения целых паттернов, по сравнению с воображаемыми реорганизациями частей, могут быть трудными из-за того, что действительное обращение или «переключение» двусмысленных фигур происходит непроизвольно, коль скоро человек фиксирует взгляд на соответствующей области. В то же время в описанных выше экспериментах вызываемые образы с необходимостью являются произвольными. Гораздо более вероятно, что произвольные образы основываются на обнаруженном Фарах и «предсказанном» Пылишиным левополушарном центре формирования образов. Им может просто недоставать некоторых свойств фигуры-фона, присущих более спонтанной, непроизвольной образности.
Исследования Косслина (Kosslyn, 1983), а также эпизодические описания произвольных 'визуализаций в некоторых медитативных практиках (Govinda, 1960) показывают, что произвольные образы строятся и исчезают по частям. Поэтому те части воображаемых двусмысленных фигур, которые не имеют решающего значения для альтернативного, еще не видимого облика, будут с большей вероятность подвергаться распаду в условиях мысленного представления. Это сделает трудным или невозможным непосредственное изучение в воображении решающей точки, необходимой для вызывания переключения гештальта. Эта последняя возможность хорошо согласуется с тем, что испытуемым труднее распознавать в более поздних рисунках изменения по сравнению с первоначальным рисунком, игравшим роль стимула, именно в тех областях, где сосредоточение внимания приводило бы к переклю-
268
Образные основы сознания
чению гештальта при реальном восприятии (Chambers & Reisberg, 1992).
Прорыв в этом любопытном споре, который в то время казался решающей проверкой того, что же представляет собой образ — восприятие или описание — совершили исследования Рейсберга и Чамберс (Reisberg & Chambers, 1991), а также группы Петерсона (Peterson et al., 1992). Они развили более ранние исследования распознавания формы (Rock, 1983), в которых, в полном соответствии с идеей специфичности распознающего восприятия для ориентации в пространстве, было обнаружено, что испытуемые, как правило, не могли узнать очертания Техаса, если рисунок был повернут на 90° по сравнению с обычным положением этого штата на карте. Рейсберг и Чамберс обнаружили, что испытуемые не могли узнать зрительный образ Техаса в повернутом виде, если им говорили, что в ходе выполнения образной задачи они должны изменить его ориентацию на определенное число градусов, но были способны его узнать, если им предлагали сделать соответствующую сторону новым «верхом».2 Отсюда авторы заключали, что такие образы носят более описательный, нежели перцептуальный характер, хотя явно имеет место и нечто вроде перцептуального «сканирования» образов.
Между тем группа Петерсона (Peterson et al., 1992) сообщала о 40% случаев переключения гештальта в классических двусмысленных фигурах, если испытуемым давались аналогичные указания по «преобразованию системы отсчета», заставлявшие их считать определенные участи фигуры ее новым «верхом» или «передом». Они достигли 83% переключений с образами более простых двусмысленных фигур, где не требовалось никакого смещения взгляда, чтобы вызвать переключение. По-видимому, эти исследования дают убедительные свидетельства того, что распознающее воображение основывается как на восприятии — поскольку угасание образа препятствует его обращению (переключению гештальта), — так и на процессе когнитивного описания, так как решающее значение имеет направление внимания на «опорные» признаки.
Эта картина еще более расширяется, если мы делаем то, что, по-видимому, причиняло многим лабораторным исследователям наибольшие затруднения, и принимаем во внимание литературные описания эпизодов образных переживаний. В частности, в лабора-
Множественность образов
269
торной литературе об образном представлении двусмысленных фигур с необходимостью отсутствуют непроизвольные образы, столь заметные у людей с высокой поглощенностью воображением. Есть сообщения о том, что эйдетические образы куба Некера легко претерпевают обращение (Haber, 1979), а Джодж Гиллеспи (Gillespie, 1989) описывает отчетливый гипнопомпический решет-коподобный паттерн, который при сканировании мог претерпевать многократные переходы из двумерной решетки в трехмерный купол. Эффект Пётцля в исследованиях сновидений и воображения (Erdelyi, 1985) показывает, что первоначально не обнаруженная форма может влиять на тематическое и изобразительное содержание последующего опыта, снова позволяя предполагать, что образы могут претерпевать собственные спонтанные реорганизации и последующее развитие. Кроме того, есть феномен, который Роджер Шепард (Shepard, 1978) считает основополагающим для многих научных открытий и изобретений — где эпизодические описания более абстрактно структурированных непроизвольных образов подчеркивают их потенциальную способность к спонтанной реорганизации. Здесь люди, судя по всему, действительно узнают нечто новое из самих образов, что приводит их к догадкам, выходящим за пределы предшествующего пропозиционного знания. Добавление феноменологии к уже достаточно эклектичной исследовательской литературе еще яснее показывает, что существует более, чем одна разновидность образов — о чем также свидетельствуют краткий обзор образов сновидений и уже ставший привычным спор об их различных связях с восприятием, языком и абстрактным зрительно-пространственным мышлением.
Из чего сделаны сновидения: множественность образов сновидений
Неудивительно, что противоположные представления об образах, как вторичных по отношению к пропозиционному знанию, и как основанных на независимой повторной утилизации восприятия, в полной мере представлены в исследованиях сновидений. Фоулкс (Foulkes, 1985) полагает, что мир снится нам не таким, как мы его видим, а таким, каким мы его знаем. Фоулкс и Шмидт (Foulkes & Schmidt, 1983) находят относительно мало новых персонажей, си-
270
Образные основы сознания
туаций и объектов в более поздних фазах сновидения, заключая из этого, что коль скоро заложен лингвистический повествовательный план сновидения, последующие образы должны играть по отношению к нему, по большей части, подчиненную роль. Показательно отсутствие здесь той разновидности неожиданных вторжений, которые можно было бы предсказать, если бы образы сновидений обладали спонтанной автономией. Сходным образом, эти же авторы (Kerr, Foulkes, and Schmidt, 1982) обнаружили, что людям с частичной утратой зрения окружающее снится таким, каким они его знают, а не таким, каким они его действительно видят. Эти испытуемые описывали зрительные подробности своих сновидений, явно отсутствующие в их тусклом и неясном реальном восприятии. С этой точки зрения, образы представляют собой пропозиционное описание, относительно независимое от того, как вещи выглядят на самом деле.
Однако в пользу перцептуального и пространственного характера образов сновидений и их потенциальной независимости от пропозиционного знания, свидетельствуют данные о прямом переносе эффекта красных очков после их ношения в течение нескольких дней в описания цветов в сновидениях в состоянии БДГ-сна, но не в более похожей на дневные грезы игре образов при пробуждении не из БДГ-состояния (Roffward et al., 1979). Мощное воздействие, которое оказывает надуваемая во время БДГ-сновидений манжетка для измерения кровяного давления на увеличение числа отчетов о полетах, кружениях и других видах необычных пространственных переживаний во сне (Nielsen, 1993), показывает, что на содержание сновидения могут влиять чисто пространственные процессы.
Дата добавления: 2019-02-13; просмотров: 198; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!