А я была дерзкой, злой и весёлой
И вовсе не знала, что это – счастье. (268)
Эта лапидарная характеристика содержит слово «дерзость» – ключевое для понимания образа героя как такового. Что означает оно в этом контексте? «Злость» и «весёлость» в тексте поэмы никак не раскрыты, они могут быть поняты только в качестве дополнительных оттенков «дерзости», которая в начале поэмы предстаёт как естественное свойство подростковой свободы и пробуждающихся жизненных сил. Исключительные способности не исчерпывают сути её характера, но подчёркивают несовпадение личности и судьбы.. «Весёлость» можно увидеть в беспечном родстве героини со всем миром – и с птицами, и с рыбами, и с людьми. Дружба с рыбаками не имеет малейшего намёка на социальное неравенство: рассказы о море она «слушала, запоминала, / Каждому слову тайно веря» (209). Пожалуй, здесь более глубокий исток гибриса: моряки, в том числе и рыбаки, имеют дело со стихией, которую так любит маленькая героиня, даже не подозревая, что для этого нужна какая-то особенная дерзость. Существенно, что дерзость эта не принадлежит ей одной: и «свободная стихия» моря, и пули, которые она «как грибы и чернику» собирает на берегу (память о героической обороне Севастополя) – естественно влекут возвышение души. Поэтому «дерзкое» желание девочки стать царицей внутренне героично. Мальчик стремился бы к воинской славе – девочка мечтает о том, чтобы защитить родной город и его воинов: «Выстрою шесть броненосцев / И шесть канонерских лодок, / Чтобы бухты мои охраняли / До самого Фиолента» (209). (Свобода, главная причина дерзости, – это ещё Аристотелем установленное первое условие нравственности, в чём с ним был согласен и Кант).
|
|
|
Конечно, самая большая дерзость не в этом. Создание песни, «лучше которой нет на свете» – шаг к прекрасному царству добра. Именно детская чистота сказочной мечты служит знаком её сакральности. (Об этой мечте как о лучшей отличительной особенности русской интеллигенции писал в своё время С. Н. Булгаков [117, с. 48] – но можно ли её считать чертой только интеллигентского сознания?) Дерзость утверждения героини: «Я сама придумала песню, / Лучше которой нет на свете» (275), – подчёркнута в тексте недоверием её сестры. Заметим: это утверждение в поэме не опровергается. Стать настоящим поэтом – это, может быть, даже выше, чем быть царицей? «Поэт, имеющий власть над словом, “властелин имён”, имеет власть и над миром и, таким образом, с царём конкурирует»[399, с. 723]. На протяжении всего творческого пути Ахматовой её лирическая героиня не раз проявляет свою причастность к высокой миссии творца. Неслучайно образы автора в «Реквиеме» и «Поэме без Героя» вызвали у В. Н. Топорова ассоциации с древней мифизированной фигурой царя-жреца. Романтический образ поэта, цель которого – «проплясать своё пред Ковчегом», имел архаические корни и в то же время был весьма востребован в искусстве Серебряного века.
|
|
|
Если вдуматься, маленькая героиня поэмы «У самого моря» соответствует идеалу, который будет высказан Блоком в 1919 году: это «артист», способный «жадно жить и действовать», – Блок очень кстати выделил эти слова курсивом. Но разница всё же есть: у Блока «цель движения – «уже не этический, не политический, не гуманный человек». А героиня поэмы – как раз человек «этический» и «гуманный». Когда её мечта рушится, неизменной остаётся способность к состраданию, к переживанию чужой боли как своей. Дерзостное жизнелюбие героини-рассказчицы прикасается к главной ценности существования – милосердной любви, которая провозглашается христианской культурой. Последние строки поэмы: «Слышала я – над царевичем пели: / “Христос воскресе из мертвых”, – / И несказанным светом сияла / Круглая церковь» (178), – дают основание для различных пониманий, от конкретного сообщения о том, что молодой человек похоронен по православному обряду до символической трансформации мечты о царстве справедливости в представление о Граде Божьем. Пройдёт двадцать лет, и этот христианский мотив финала поэмы «У самого моря» с новой силой послужит преобразованию хаоса в космос уже в «Реквиеме».
|
|
|
Метасюжет гуманистической литературы определяет выбор позиции героя перед лицом непоправимой трагичности существования. Свойства героини первой поэмы, как и всего ахматовского творчества, строго детерминированы этой коллизией. В начале Нового времени искусство барокко вскрыло ужас и непредсказуемость бытия. Традиции, выработанные классицизмом, позволяли не срываться в хаос своеволия эгоистических страстей. Романтизм вернул в литературу свободных героев, способных противостоять злу, творить, бросать вызов судьбе. Реалистическому искусству эти герои не были противопоказаны. Однако внутренняя противоречивость таких фигур требовала дополнительных координат. Философы-просветители сформировали идеал человека естественного и одновременно просвещённого. Это не было нонсенсом, поскольку естественность означала отсутствие предрассудков, а просвещённость – причастие к общечеловеческим ценностям, выработанным гуманистической культурой, но опиравшимся на представления о естественной, природной сущности человека. (Несмотря на огромное расстояние, отделяющее вольтеровских Кандида и Простодушного от Пьера Безухова у Толстого или князя Мышкина у Достоевского, их родство определяется именно комплексом названных качеств). Традиции русского романа выработали особый тип героя, заметно повлиявший на характер лирической героини Ахматовой.
|
|
|
Характер маленькой героини поэмы «У самого моря» полностью определяется этими координатами. Естественность и простодушие выступают как свойство ранней юности, что делает уместным полуфантастический сюжет. Элементы мифических представлений содержат знаки вечных ценностей. Несмотря на сложность перечисленных культурных составляющих, образ героини-повествовательницы отличает внутренняя цельность. Смирение, с которым она приемлет перенесённое горе, не уменьшает её достоинство в мифопоэтическом плане, а подчёркивает значимость приобщения к высшей истине. Но эта роль включает в себя готовность к гонениям и страданию. Назначение поэта и поэзии изначально соединялись в её сознании с жертвенным подвигом во имя правды и добра: «Иди один и исцеляй слепых, / Чтобы узнать в тяжелый час сомненья / Учеников злорадное глумленье / И равнодушие толпы» (84).
Наступали времена, которые не благоприятствовали такому человеческому типу ни в жизни, ни в литературе. О. Мандельштам в двадцатые годы в статье «Конец романа» написал: «Ясно, что когда мы вступили в полосу могучих социальных движений, массовых организованных действий, акции личности в истории падают и вместе с ними падают влияние и сила романа, для которого общепризнанная роль личности в истории служит как бы манометром, показывающим давление социальной атмосферы» [388, т. 2, с. 268]. Здесь, видимо, кроется разгадка тех обстоятельств, которые оказались камнем преткновения при вхождении Ахматовой в советскую литературу.
На первый взгляд, сама проблема может показаться странной. В её стихах никогда не было ничего враждебного идеям равенства и братства – христианская культура издревле проповедовала эти ценности, и романтические герои, за известными исключениями, их не отвергали. Необходимость служения народу была прочно укоренена в сознании русской демократической интеллигенции. Как отмечает В. А. Черных, «…народовольцы сохраняли в представлении Ахматовой свой романтический ореол. Она без тени осуждения, напротив, с гордостью говорила об участии матери в народовольческом движении» [659, с. 13]. Добавим: никогда не позволяла себе насмешек или инвектив по адресу тех, кто стремился жизнь народа улучшить. Поэзия Ахматовой всегда была пронизана состраданием к ближнему и дальнему, для неё одним из главных критериев оценки личности всегда была этическая позиция. Показательно удовлетворение, с которым она отмечала для себя в записных книжках: «Пушкин всегда на стороне слабого» [233, с. 305]. По мнению С. С. Аверинцева, «константой ахматовской поэтики <…> остаётся ориентация не на особое, а на общее…» Однако важно сделанное им уточнение: «…притом не столько на абстрактную общность, как говорили когда-то, “человеческого удела”, сколько на конкретную общность судьбы людей одного круга и поколения или хотя бы одного времени и одной страны (и, конечно, общность женской судьбы)» [10, с. 13]. Общность у Ахматовой всегда означает не растворение в массе, к которому, например, призывал Маяковский, а отзыв её личности на мысли, чувства, страдания других. Народность и патриотизм этой личности были глубоко прочувствованы в связи с трагическими противоречиями истории, поэтому не могли стать «колёсиком и винтиком» пропагандистского механизма.
И вот стихи, в которых патриотизм выражался родством с конкретными людьми («Ваньки, Васьки, Алёшки, Гришки...»), некоторым казались проявлением неуважения к народу, несмотря на восклицание: «Внуки, братики, сыновья!» На идеологической шкале ценностей родственное отношение мало значило по сравнению с пиететом перед социальным статусом «простого человека». А у Ахматовой это отношение, как видим, имело два в равной мере существенных основания: с одной стороны, чувство собственного достоинства, с другой – равного достоинства каждого конкретного человека. Отношение к другим не знало ни сословных, ни количественных поправок. Оплакивая в 1938 г. судьбу Бориса Пильняка, она говорила: «Я о тебе, как о своем, тужу», – и так же пронзительно упоминала о расстрелянных вместе с ним, «о тех, кто там лежит на дне оврага...» (250). Общность судьбы представителей образованного меньшинства с «Ваньками и Васьками» проявлялась и в принадлежности к одной стране, и в беззащитности перед историческими катаклизмами, и в способности оставаться людьми. Н. Струве по другому поводу охарактеризовал ахматовскую поэзию кратко и точно: «она целиком антропоцентрична» [534, с. 354].
Правоту О. Мандельштама в том, до какой степени сознание ценности каждой человеческой личности было сокращено в литературе ХХ века, подтверждает реакция на «Реквием» представителей различных общественных позиций. Поэт Ю. Кузнецов в 1987 году выразил возмущение: «надо писать только в третьем лице, о матери, но никак не о себе. А так получилась самовлюблённость. Это начисто убило “Реквием”, превратило поэму в монумент автору» [цит. по: 438, с. 8].
Характерно, что гораздо ранее не понял значение этой конкретности и А. Солженицын. Ахматова рассказывала: «Во-первых, он сказал, что “Реквием” не то, потому что там только мать и сын, а нужно не частное, а общее. Во-вторых, он удивился названию – неужели Реквием можно служить по простым людям, он думал, что Реквием – это только для царей и епископов» [534, с. 396]. Автор «Одного дня Ивана Денисовича» посчитал слишком личную боль недостойной торжественной высокой скорби. А между тем в финале «Реквиема» есть слова, характеризующие и авторскую позицию, и жанровое своеобразие произведения: «измученный рот, / Которым кричит стомильонный народ» (194).
Пафос Солженицына – обличение сталинщины и всех, кто так или иначе причастен к её преступлениям. Для Ахматовой же вина и беда неразделимы. Она сказала об этом ещё в 1919 году: «Чем хуже этот век предшествующих? Разве / Тем, что в чаду печали и тревог / Он к самой черной прикоснулся язве / Но исцелить ее не мог. // Ещё на западе земное солнце светит / И кровли городов в его лучах блестят, / А здесь уж белая дома крестами метит / И кличет воронов, и вороны летят» (131). Попытка изгнать зло не осуждена, горе в том, что оно осталось непобеждённым.
По Гегелю, трагический герой становится таковым, защищая высшие человеческие ценности: «…подлинная тема изначальной трагедии – божественное начало, но не в том виде, как оно составляет содержание религиозного сознания, а как оно вступает в мир, в индивидуальные поступки, не утрачивая, однако, в действительности своего субстанциального характера и не обращаясь в свою противоположность. В этой форме духовная субстанция воли и свершения есть нравственное» [151, т. 3, с. 575]. Трагическое начало в русской литературе приобретает высокое звучание именно тогда, когда, говоря словами Пушкина, объединяет судьбу человеческую и судьбу народную.
Поэтому в «Реквиеме» трагический поэт говорит от лица трагической героини, оплакивая личную беду как часть невыносимого ужаса истории. Зло кажется непобедимым или пришедшим очень надолго. Но противостояние тотальной бесчеловечности возможно только при сохранении уважения к ценности каждой отдельной личности.
«Поэма без Героя», напомним, начата была в той же исторической ситуации, что и «Реквием». Казалось бы, автор «после всего» – после гибели своей культуры, своего поколения – находится, говоря словами Ю. М. Лотмана, в положении «живого мертвеца». Но Ахматова, «артист», живая, зоркая, глубоко чувствующая, искренне горюющая, беспощадно ироничная – не только сурово осуждает эгоистичное, полное заблуждений своё и своих современников существование. Она видит не только игру в любовь, но и любовь настоящую, не только позёрство, но и устремлённость к высям истины, добра и красоты. В поэме присутствуют не только гости из прошлого, но и «долгу верная, молодая… Россия», и «гость из будущего». Классицизм предполагал наличие идеалов пусть и абстрактных, но продиктованных объективными законами мироустройства, и выработал приёмы гармонизации противоречий. Романтизм, выражая субъективную потребность в идеале, поэтизируя его, от конкретной реальности отталкивался. Русский реализм, давая многомерное изображение действительности, постоянно искал в ней возможности воплощения идеалов, что роднило его с установками Ренессанса. Все эти системообразующие моменты породили новое художественное явление, несводимое ни к одному из названных художественных направлений. Частное и общее существуют в разомкнутом мире, несводимом к единому знаменателю, но имеющем ясно сознаваемые полюсы добра и зла. «Поэма без Героя» вопрошает о Герое. Его место остаётся незанятым. Романтический герой вряд ли мог бы здесь появиться, но поэты-романтики и романтическая поэма оказались вполне уместными. Сама же поэма упорно напоминает о необходимости существования Героя не только в идеальном, но и конкретном воплощении.
Эта трудная позиция неотделима от общего отношения к жизни. Л. Гинзбург записала ещё в 1927 году: «…Ахматова явно берёт на себя ответственность за эпоху, за память умерших и славу живущих» [141, с. 132]. Из этих же воспоминаний (1930 г.) узнаём, как восхищали Ахматову Пушкин и Вяземский, которые «на всё смотрели как на своё личное дело – на политику, на светскую жизнь, вообще на жизнь» [141, с. 135]. Уровень самосознания личности и её способность воспринимать «вообще жизнь» как личное дело неотделимы друг от друга, и в этом отношении Ахматова – наследница и продолжательница «золотого века» русской литературы. Её лирика производит впечатление «романной» не из-за «сюжетности», которой было в ней не больше, чем вообще полагается лирике, а благодаря укоренившемуся в русской реалистической литературе умению показывать человека в его связях со внешним миром, с историей, культурой и бытом, сохраняя при этом самое главное – сознание важности индивидуального выбора нравственных позиций.
Исходя из всего вышесказанного, именно антропологический фактор мы можем назвать системообразующим фактором ахматовского творчества. Каковы бы ни были успехи прогресса, главная потребность каждой культуры – создание героя, отвечающего её интенциям и ценностям. Современный человек, живущий в сложном и противоречивом мире, сам соткан из противоречий. Ахматова стала выразительницей вовсе не только женского мировидения.
Истолкование Серебряного века как русского Ренессанса было начато символистами с переосмыслением античности, оно имеет множество вариантов и оттенков – это самостоятельная проблема, заслуживающая отдельного и глубокого размышления [12; 75; 83; 408; 429; 448 и др.] Вспомним главное: гуманистический пафос Возрождения проявлялся в стремлении соединить гордый антропоцентризм античности с милосердием и любовью христианского гуманизма в соединении с конкретным и правдивым изображением мира. Ценность человеческой личности была тогда осознана чрезвычайно остро. П. М. Бицилли несколько раз варьировал обобщённый тезис: «Человек Ренессанса переживает мир как самого себя» [83, с. 9] и «…мысль Возрождения оберегало обострённое чувство личности, влечение к индивидуальному, способность переживать индивидуальное как таковое» [83, с. 47]. Уже тогда противоречие между устремлением к идеалам и бесчеловечностью реальной жизненной практики осознано было в полной мере. Не случайно два самые знаковые персонажа эпохи – безумец Дон Кихот Сервантеса и почти обезумевший перед лицом неразрешимых противоречий бытия Гамлет Шекспира. Н. А. Бердяев считал, что «Возрождение должно было претерпеть внутреннюю неудачу», в этом его сущность и величие, «потому что в этой неудаче осуществляется величайшая красота в творчестве» [76, с. 106 ]. Мы можем согласиться с этим утверждением лишь отчасти. Неудачей дело не кончилось. Гуманисты, бившиеся над этими противоречиями, выработали те культурные архетипы, символы и концепты, которые соединили сознание людей далёких эпох. Барокко, классицизм, романтизм, реализм – не отдельные книжные шкафы, стоящие в разных залах, это формы литературного сознания, кровеносные сосуды культуры, позволяющие идеалам и ценностям перетекать от народа к народу, от поэта к поэту, обновляясь с каждым поворотом истории и наполняясь каждый раз новым содержанием. Золотой век русской литературы, связанный прежде всего с именем Пушкина, укоренил эти ценности на русской почве.
Отказ Ахматовой приспосабливаться к требованиям нового политического строя казался симптомом обречённости поэта, маргинальности её позиции. Однако само постоянное ощущение «автобиографического присутствия автора» в её поэзии (по вышеприведённому выражению Л. Гинзбург), переживания и напряженного осмысления конкретной судьбы (что когда-то В. Шкловский и Б. Эйхенбаум посчитали новым литературным приёмом) создали важнейшую содержательную характеристику ахматовского творчества. Н. В. Недоброво, первым обративший на эту черту внимание, назвал её тему несчастной любви «творческим приёмом проникновения в человека и изображения неутолимой к нему жажды». Он был наиболее точен. Метасюжетом ахматовского творчества можно назвать поиск Человека. Способность быть человеком в полном смысле этого слова делает неизбежным ряд трагических испытаний. Высокая миссия поэта – сохранять при этом верность истине, добру и красоте – героична.
Выводы
Традиционное противопоставление романтизма и классицизма основано на представлении о несовместимости романтического свободолюбия, доходящего до своеволия, и свойственного классицизму стремления к упорядоченности мира, приоритета долга перед страстью. Однако ещё Аристотель заметил, что нравственным может быть поведение только свободного человека. Таким образом, схождение этих литературных и, шире, культурных направлений определяет антропологический фактор.
Первоначальное формирование ценностных представлений происходит на разных уровнях. Концепты, архетипы, мифы, символы аккумулируют их языковые, сюжетные и образные воплощения. Искусство придаёт им жизненную убедительность, красоту и драматичность, пускает в «свободное обращение», делает активной частью культурного сознания. Выборочный анализ интертекстуальных связей нескольких стихотворений Ахматовой показал не бесконечное эхо «отражений чужих слов», цитат и реминисценций, а отчётливо выраженную избирательность точек опоры, строго детерминированную гуманистическими традициями. Объединяет эти «сгустки» то обстоятельство, что их значения складывались в процессе развития в европейской и русской литературе представлений о человеке как таковом, соединяясь с литературными темами любви, смерти и совести.
Способность испытывать «настоящую нежность», сохранять перед лицом бедствий достоинство и не бояться смерти, подвергать свои поступки и помыслы мучительному суду совести, помнить, что грядущее зреет в прошедшем, – всё это наполняется смыслом только при наличии главной ценности – значимой личности. Существование таковой в литературе неотделимо от антропоцентрической культуры, берущей начало в античности и заново расцветшей в эпоху Ренессанса. Эти основания были общими как для классицизма, так и для романтизма.
Выразить общечеловеческий смысл женских чувств Ахматовой помогла опора на пушкинский роман «Евгений Онегин». Представленные в нём человеческие типы сохранили актуальность в связи со злободневной во все времена проблемой характера героя. Хотя развитие европейского реализма более всего шло по пути определения детерминированности человека историческими, социальными, культурными закономерностями, у русских писателей-реалистов сохранилась важная общая черта: романтическая убеждённость, что истинно свободный человек может бросать вызов любым обстоятельствам и отвечать за свои поступки в любой ситуации. Литература Серебряного века успела воплотить этот тип личности в новых условиях. Он может быть назван ренессансным, поскольку соединяет в себе антропоцентризм античности с идеалами христианской культуры и его трагичность порождена неизбежными противоречиями их совмещения. В послереволюционной обстановке, когда значимость отдельной личности заметно падала, Ахматова сумела сохранить верность гуманистическим началам русской литературы.
На протяжении всего творческого пути поэта романтическое начало проявлялось в сознании автономии личности и права на свободный выбор судьбы. Оно связано с усвоением романтических образов и мотивов, использованием соответствующей лексики и фразеологии, выработанной как русским романтизмом, так и символизмом. Традиции классицизма – в стремлении сохранить представление об упорядоченности мира, в строгом предпочтении нравственных ценностей, обусловивших точность словоупотребления, логичность и даже некоторую риторичность построения лирического высказывания. Недостижимый идеал гармонического мироустройства воплотился в гармоническом строении художественных текстов, сколь бы дисгармоничными ни были его составляющие.
«Романность» её лирики – не механическое продолжение традиций русского реалистического романа, а выражение сознания человека, чувствующего себя частью огромного мира, впитавшего не только идеалы, но и противоречия современной цивилизации, остро выраженные искусством Серебряного века. Культура Серебряного века, как и во времена Возрождения, стремилась к синтезу идеалов, она была не менее эстетически совершенна и, может быть, ещё более противоречива и трагична. Однако она породила поэзию Ахматовой с её способностью соединять частное бытие с общим, скепсис и веру, бунт и смирение, этику с эстетикой, противостоять злу и «по-новому видеть и любить человека».
ВЫВОДЫ
Существует противоречие между неизменным интересом читательской аудитории к поэзии Анны Ахматовой и резкими переменами отношения к её творчеству критиков и литературоведов, разноречиями их оценок и концептуальных подходов. Произведённый в настоящей работе исторический обзор некоторых проблем ахматоведения выявил дефицит системного осмысления её наследия.
Некорректность применения к поэзии критериев жёстких систем, априорно задающих параметры, не связанные с природой художественного творчества или имеющие к ней лишь опосредованное отношение, влечёт абстрагирование от конкретного содержания произведений, что создаёт опасность произвола интерпретаций. Анализ ахматоведческих исследований подтвердил принципиальное значение внимания к динамической природе мягких систем, к естественности и неизбежности наличия в них противоречивых тенденций. Несводимость системы к её отдельным элементам требует уточнения функционального характера этих элементов. Это обусловило поиск имманентных свойств ахматовской поэзии, основанный на анализе конкретных текстов её произведений в свете наиболее традиционных характеристик литературных процессов.
К наиболее широким формально-содержательным категориям в литературоведении принято относить школы, течения, направления. Характерное для искусства модернизма требование оригинальности и новаторства не исключало использования динамического потенциала «больших стилей» романтизма и классицизма. Проведённый анализ позволил установить структурообразующий характер традиций этих литературных направлений в творчестве Ахматовой.
1. Изначальное присутствие в поэзии Ахматовой романтической составляющей было предопределено общим состоянием как европейской, так и русской литературы. Гегель увидел истоки романтизма в конфликте цивилизации с осознанной индивидом ценностью собственных духовных устремлений. Становление творческой манеры Ахматовой было связано с усвоением аксиологических ориентиров романтизма. Уважение к гордой независимой личности, восприятие любви как главного испытания и важнейшей ценности обусловили появление в её стихах героев и героинь с исключительными страстями. Исключительные и экзотические обстоятельства привлекали её в меньшей степени, жанр баллады не получил развития. Несмотря на то, что высказанное В. Брюсовым мнение об ахматовской поэзии как «романе» было подхвачено критиками и подкреплено авторитетом Б. Эйхенбаума, её поэзия осталась по преимуществу в рамках лирического рода. Драматизм переживаемой ситуации производил впечатление «романности», потому что интенсивность чувства проецировалась на кульминацию длящихся отношений, рамки лирического сюжета выглядели разомкнутыми во времени и пространстве.
2. Ахматова успешно преодолевает плоскость некоторых романтических шаблонов. Но дуальность романтического мировосприятия не исчезает. Полярные координаты помогают не терять ориентиров в многомерной и противоречивой реальности. Романтическая лексика в сочетании с психологически достоверными деталями поведения героев способствует выражению высокого строя душевной жизни людей, живущих в реальном мире. Использование традиционных романтических мотивов подчёркивает интенсивность и значительность переживаемого чувства. Маски лирической героини ранних сборников способствуют повышению выразительности лирических ситуаций, конкретизации чувств и обстоятельств. В ранней поэзии Ахматовой оттенки демонизма, характеризующие субъектов чувства и способствовавшие вначале укрупнению их масштаба, соединяются с темами греха и совести.
3. Проблема восприятия образа лирической героини Ахматовой определяется как спецификой лирического рода, (включающего не только выражение субъективного начала, но и установку на общечеловеческое значение испытываемых им чувств), так и особенностями характера лирического героя романтической поэзии, традиционно ориентированными на ценности маскулинной культуры и не предполагавшими появления образа женщины не в роли объекта страсти, а в качестве субъекта лирического чувства. За многообразными масками лирической героини Ахматовой поступает лицо современной женщины, социокультурные роли которой требуют осмысления.
4. Характер лирической героини Ахматовой, помимо любовной темы, определяется также доминирующими признаками романтического начала: свободолюбие, родство с природой, поэтическое творчество как главный смысл существования. Отвергается романтический эгоцентризм, преодолевается своеволие. Ранняя поэма «У самого моря» представляет романтический миф о призвании поэта: в безлично жестоком мире героиня приходит к сакральной человечности христианства. Всё это обусловливает неизменность присутствия романтических тенденций на всём протяжении творческого пути поэта.
5. В отзывах Ахматовой о текстах представителей классицизма преобладают критика и аналитика. Это лишь на первый взгляд противоречит отмеченному ещё В. М. Жирмунским присутствию в её лирике примет классицистического стиля: эпиграмматичности словесного выражения, точности, лаконичности и законченности высказывания. Классичность, ориентация на античные образцы были в глазах Ахматовой знаком надёжности эстетических и нравственных ориентиров. Сравнительный анализ показал, что принципы поэтики Буало для Ахматовой приемлемы лишь тогда, когда они не противоречат положениям, высказанным Горацием. Последний же был для неё не менее близок, чем Пушкин.
6. Степень современности искусства в глазах Ахматовой определялась его актуальностью для читателей, а не использованием каких-то определённых художественных приёмов. Ахматова через Державина и его последователей усвоила не только некоторые принципы классицизма, но и те тенденции, которые позволяли преодолевать чрезмерную регламентацию стиля, что не противоречило стремлению к упорядоченному видению мира и представлению о незыблемости его нравственных заповедей. «Реквием» рассмотрен нами как инверсия традиционного для классицизма жанра оды, где принцип «упорядоченного беспорядка» позволяет соединить бурное выражение эмоций с обдуманностью и законченностью высказывания. В «Поэме без Героя» сложный образный строй, причудливое развитие лирической стихии подчинены твёрдой авторской воле, упорядочены внутренней логикой композиции.Нравственная правота сознания, отличающая, по определению Гегеля, классическую трагедию от романтической, организует в этих произведениях единство этического и эстетического начал.
7. Традиционная для классицизма ценность государства, требовавшая подчинения личности долгу, отвергалась романтизмом с его ценностями личности и народа. Трагически патриотизм Ахматовой ищет путей гармонизации этих ценностей, но не выстраивает их в отношениях подчинённости.
8. Противоборство романтических и классицистических поэтик, порождённых разными этапами развития европейской и российской литературы, утрачивает антагонистичность при обращении к их общим культурным истокам – антропоцентризму античности, а затем и Ренессанса. Концепты, архетипы, мифы, символы и «вечные» образы, предстающие в ахматовской поэзии как проявление постулированной акмеизмом «тоски по мировой культуре», – это не хаотически разрастающаяся ризома интертекстуальных связей, не бесконечное эхо «отражений чужих слов», цитат и реминисценций, а проявление отчётливо выраженной избирательности точек опоры, строго детерминированной глубоко усвоенными и осмысленными устоями гуманистической культуры.
9. Романтическое начало проявлялось у Ахматовой в сознании своей автономии и права на свободный выбор судьбы. Традиции классицизма – в стремлении сохранить представление об упорядоченности мира, в строгом предпочтении нравственных ценностей. «Романность» её лирики – не механическое продолжение традиций русского реалистического романа, а выражение сознания человека, чувствующего себя частью огромного мира, впитавшего не только идеалы, но и противоречия современной цивилизации, остро выраженные искусством Серебряного века.
Всё вышесказанное позволяет определить перспективы дальнейших исследований. Они касаются и более детального рассмотрения некоторых закономерностей взаимодействия романтических и классицистических принципов, и проблемы реалистических характеристик лирического рода, и соотношения указанных характеристик в творчестве других представителей акмеизма.
Дата добавления: 2019-02-13; просмотров: 282; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!