ОБЕР-ЛЕЙТЕНАНТ ПАУЛЬ ЗИБЕРТ И НЕСОСТОЯВШАЯСЯ ОХОТА 26 страница
"…Наконец мы пришли туда, где, по данным следствия, должны быть захоронены останки Николая Кузнецова, погибшего в хате Голубовича. Площадь, которую пришлось нам исследовать буквально по метру, занимала около двух гектаров. И лишь после долгого, упорного труда нам удалось определить примернее место захоронения на площади примерно до десяти квадратных метров. На этих десяти квадратах так же густо зеленела молодая поросль, сплетались травы, так что никаких признаков могилы не было и в помине.
Иван Дзюба и Михаил Рубцов с недоверием поглядывали на щуплого человека, который привел нас на это место. Но тот твердо стоял на своем.
Еще и еще раз мы осмотрели место, прозванное урочищем Кутыкы Рябого, и не могли отвязаться от одной и той же мысли: почему захоронили Кузнецова на насыпи, над канавой, а не в самой канаве? Ведь это было 9 марта. Тогда здесь лежал снег, стояли морозы. Проще было закопать тело в канаве. Зачем было бандитам рубить мерзлую землю на насыпи? Нет, здесь что-то не так. Как бы эти "друзья" не направили нас по ложному следу… Последняя провокация была, когда следственные мероприятия привели нас в село Боратин и, в частности, к месту захоронения останков Кузнецова в урочище Кутыкы Рябого, и мы с Дзюбой и Рубцовым приступили к обследованию местности. В селе был пущен слух о том, что якобы одна женщина лично видела, как ранней весной 1944 года с советского самолета был убит за селом немецкий офицер, и он похоронен именно в том месте, которое мы обследуем.
|
|
Сигнал этот, понятно, потребовал тщательной проверки. Нами было затрачено более двух недель, но версия не подтвердилась. Мы понимали, что нас постоянно пытаются увести в сторону, направить действия по ложному следу. И теперь, на завершающем этапе расследования, было бы убийственно попасться на удочку врага. Ведь если раскопаем могилу, а в ней окажется совсем другой человек, какой козырь получит враг! Тогда следствие будет приостановлено на неопределенное время, да и возобновится ли? Как ни велико было наше нетерпение, мы решили отложить раскопки, чтобы еще раз изучить сведения, сопоставить факты, поговорить кое с кем".
С такими соображениями, понятное дело, объективная оценка фактов невозможна. Поиск преходилось вести с заранее заданным результатом. Струтинскому с товарищами необходимо было найти именно Кузнецова - и никого другого. А тут еще явная враждебность местного населения, не любимых чекистами "западников", которые не без оснований подозревались в сочувствии УПА. В повести "Во имя Родины", в отличие от более приглаженного и подредактированного "Подвига", Струтинский не очень-то доброжелательного отношения крестьян к тем, кто искал Кузнецова, и не скрывает. Раскопки, напомню, происходили в 1959 году. Напомню: всего шесть лет прошло с тех пор, как повстанцы прекратили открытую вооруженную борьбу с советскими войсками, - жители хорошо помнили и массовые депортации, и беспощадные карательные экспедиции войск МВД и госбезопасности. Поэтому с бывшим медведевским разведчиком Струтинским и его товарищами держались настороженно. Иной раз крестьяне действительно могли сознательно запутывать следы: ведь приближение к истине могло раскрыть участие кого-либо из односельчан в УПА. В то же время, чтобы умилостивить пришельцев и не иметь от них никаких неприятностей, жители Боратина могли охотно поддакивать Струтинскому, Рубцову и Дзюбе, подтверждая вот так нужные тем версии.
|
|
|
|
Что же насторожило Струтинского и заставило отложить раскопки? В повести его читаем:
"…Снова втроем… прибыли в урочище Кутыкы Рябого. На этот раз мы обратили внимание на траншеи и блиндажи, едва различимые в зарослях и обвалах. Начали наводить справки. Выяснилось, что здесь пролегал второй эшелон обороны гитлеровских войск и что его сооружали во второй половине марта 1944 года, т. е. сразу после событий в хате Голубовича.
Траншеи начинались в 10-20 метрах от предполагаемого места захоронения. Поэтому нам пришлось еще дополнительно выяснить, когда пришли сюда немецкие войска, кто из населения привлекался на работы по строительству оборонительных сооружений. Все эти вопросы сводились к одному: почему могила советского разведчика оказалась на возвышенном месте? Нам казалось, что именно со строительством этих траншей связана тайна захоронения Н. И. Кузнецова. И мы не ошиблись".
|
|
Что ж, кто очень хочет что-то открыть, обязательно что-нибудь открывает, а потом убеждает себя и других, будто найденное и есть именно то, что искал.
На основе рассказов очевидцев и рассмотрения того, что было в конце концов обнаружено в могиле на насыпи, последние минуты жизни Кузнецова в повести "Во имя Родины" описаны следующим образом:
"В комнату вошел коренастый человек в полицейском черном мундире, в высокой бараньей папахе. Прищурив глаза, оглядел пленников, не скрывая ликования, крикнул:
- Это он. Точно - он! Хлопцы, сюда! Оружие наизготовку и не спускать глаз!…
«Теперь - все», - решил Кузнецов".
Тут необходимо одно небольшое отступление. "Главарь банды"Черныгора(Черногора),человек в полицейском мундире и папахе, по Струтинскому, был агентом СД и по заданию Витиски и Краузе искал советского разведчика Зиберта. В "Подвиге" он прямо говорит своим хлопцам, что они поймали Зиберта. В "Во имя Родины" ограничивается только неопределенным: "Это он".
Продолжим чтение этой торой повести:
"- Хлопцы, дайте закурить, - спокойно обратился Кузнецов к оуновцам (непонятно опять-таки, на каком языке. - Б. С.). - Может, у кого найдется?
Один из оуновцев молча насыпал на стол щепотку самосада, оторвал клочок газеты.
Свернув цигарку, Кузнецов с разрешения старшего привстал и наклонился к лампе. (Хоть и потребовал Черныгора не спускать глаз с задержанных, а его подчиненные и руки Кузнецову развязали, и к лампе подпустили… Чудеса, да и только! - Б. С.) Бандиты настороженно следили, как он пыхтел, пытаясь прижечь самокрутку от чадившей лампы.
Когда в комнату входили главари, лампа потухла и четкий голос произнес: «Во имя Родины!»
Ударили выстрелы. Вспышки на какую-то долю секунды озарили Кузнецова, стоявшего во весь рост с гранатой у груди. За ним у кровати припал к полу Ян Каминский. У двери, давя друг друга, в ужасе столпились бандеровцы. Раздался взрыв. Взметнулось желтое пламя. Истошно завопили раненые. За стенами хаты среди бандитов поднялась суматоха. Беспорядочные выстрелы огласили тишину мартовской ночи. Со двора стреляли по стенам в потухшие окна. (Собственных старшин, что ли, рассчитывали подстрелить? - Б. С.)
Спустя некоторое время около десятка бандитов осторожно вползли в хату. По стенам скользнули холодные лучи электрического фонаря. Кузнецов лежал посередине комнаты. Залитое кровью лицо конвульсивно вздрагивало. Вокруг, разбросанные взрывом, словно скоты, рычали раненые бандиты. Сирый был ранен в живот. Скиба в спину. У Черныгоры струйка черной крови стекала по жестким, как свинячья щетина, волосам. Он дико стонал; сплевывая сгустки крови.
На дворе у завалины неподвижно лежал Иван Белов, внезапно убитый кинжалом. Ян Каминский, выпрыгнув в окно, которое распахнулось от взрывной волны, уходил к лесу и уже достиг его, но был скошен пулей и прикончен штыком подбежавшего бандита… «Вот он. Есть!» - прокричал басистый голос, подняв над головой большой портфель, который пытался унести тяжелораненый Ян Каминский".
А вот каким, по Струтинскому, увидели тело погибшего Кузнецова боратинские крестьяне Спиридон Громяк и Василий Олейник, которым бандеровцы поручили его похоронить: " Во дворе у забора лежало мертвое тело неизвестного человека. Окровавленная и обгоревшая одежда говорила о принадлежности его к немецким военнослужащим. Лоб был раздроблен, оторвана кисть руки, разорвана грудь".
Внимательный читатель наверняка уже обратил внимание, что некоторые подробности в первой и второй повестях не совпадают. В "Подвиге" Ян Каминский пытается уйти с кузнецовской полевой сумкой, а в "Во имя Родины" - с портфелем. Это, конечно, мелочь. Велика ли разница, с портфелем ходил Зиберт или с полевой сумкой? Хотя по этому несовпадению можно понять, что ни портфеля, ни сумки в предполагаемой могиле Кузнецова Струтинский и его товарищи так и не нашли. Не так уж важно, наверное, и какими были последние, предсмертные слова легендарного разведчика. В первом случае автор заставил его произнести довольно длинную тираду на тему, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях, во втором - ограничился коротким: "Во имя Родины!", сделав эти слова названием повести. Но и из такого разночтения можно заключить, что Струтинский с непосредственными очевидцами последних минут жизни Кузнецова (или человека, которого он принял за Кузнецова) так и не встретился и, естественно, не знал, что именно говорил разведчик перед смертью.
А вот в описании тела погибшего после взрыва Кузнецова некоторые различия между двумя повестями имеют, как мы увидим дальше, принципиальное значение. И там и здесь у Кузнецова оказывается оторванной кисть правой руки и развороченной грудь. Но в "Подвиге" тяжелые раны отмечены еще и на его животе, тогда как голова будто бы пострадала незначительно: только залито кровью "спокойное и строгое" лицо, и несколько минут Кузнецов еще живет, умирая в агонии. Во второй же повести живот разведчика оказывается невредим, зато повреждения лица гораздо тяжелее, чем в "Подвиге". Однако и с раздробленным лбом он каким-то образом живет еще некоторое время, раз лицо его "конвульсивно вздрагивало". После того как я процитирую ниже результаты экспертизы, читатели поймут весь "черный юмор" документальных повестей Струтинского.
В повести "Во имя Родины" Спиридон Громяк, один из двух крестьян, которым предстоит предать земле тело Кузнецова, говорит своему спутнику, Василию Олейнику: "Ты не смотри, Василий, что на нем мундир немецкий… Слух прошел, советских партизан погубили в хате Голубовича. Немцев эти холуи не трогают, в дружбе живут".
Василий с ним соглашается. Когда крестьяне привезли тело в урочище Кутыкы Рябого, то выяснилось, что земля скована морозом, а лома они не взяли. И Громяк предложил похоронить неизвестного в снегу, в канаве, а когда земля оттает, вернуться и зарыть в землю: как-никак советский партизан, а не немец какой-нибудь, чтобы оставлять его на съедение зверям.
В том, что здесь мы имеем дело с писательским вымыслом, вряд ли стоит сомневаться. Ну откуда, интересно, крестьяне вот так сразу могли узнать, что погибшие в хате Голубовича не немцы, а советские разведчики? Неужели командир отряда повстанцев успел продемонстрировать всему селу найденный у Кузнецова отчет?
Струтинскому такое прозорливо верное знание крестьян о погибших и сочувствие им понадобилось для того, чтобы еще раз заклеймить УПА как пособницу немецких оккупантов и заодно объяснить, почему, в конце концов, могила оказалась на насыпи, а не в канаве. Крестьяне-де хотели потом похоронить Кузнецова надлежащим образом, а пока просто зарыли в снег, чтобы недели через две вернуться и похоронить как следует, по-христиански. Но вернуться так и не смогли. Словом, хотели как лучше, а получилось нехорошо. Потому что дальше, по уверению Струтинского, произошло вот что:
"Спустя неделю в Боратине появились гитлеровские регулярные части. Солдаты ломали крестьянские хаты, стаскивали бревна на окраину села. Они сооружали двухэшелонную оборону. Командный пункт второго эшелона сооружался в урочище Кутыкы Рябого, куда спешно сгоняли население из окружающих сел и хуторов для рытья траншей, окопов и блиндажей (блиндажи, замечу, все-таки строят, а не роют. - Б. С.). К этому времени солнце и ветер сняли сильно потемневший снег. В канаве, куда врезался уступ траншеи, образовалась впадина, из которой торчала рука человека… Пожилой высокий гауптман в пенсне в сопровождении двух офицеров прибыл на место. Он распорядился очистить труп от снега и извлечь на поверхность. Разглядев изодранную одежду, нательное белье и носки, гауптман с негодованием воскликнул: «Это же германский офицер! Он убит, видимо, местными бандитами. Поднять взвод Ганса. Рассчитайтесь с этими скотами за смерть нашего офицера!»
Гауптман указал на хутор Залуч: «Спалить! Дотла!… А погибшего офицера похоронить вот здесь, на возвышенности!»"
Вот так, значит, и появилась могила Кузнецова на насыпи рядом с канавой. Карательная же экспедиция направилась к соседнему селу Черница: один из жителей Залуча, отводя угрозу от родного хутора, указал, что раненые бандиты, убившие немецкого офицера, скрываются в Чернице. Там немцы обнаружили только одного раненого бойца УПА, по кличке Сирый, за которым ухаживала местная девушка Стефания Колодинская. Они были убиты немецкими солдатами и похоронены своими на черницком кладбище.
По Струтинскому, получается, что Николай Кузнецов и после смерти на какое-то время опять стал Паулем Зибертом. Немцы похоронили его как германского офицера, погибшего от рук бандитов, и отомстили убийцам. Характерно, что украинских повстанцев одинаково именовала бандитами и советская, и немецкая сторона.
Но опять возникает слишком много вопросов. Неужели согнанные на оборонительные работы местные жители так хорошо знали немецкий, что потом смогли подробно рассказать, что именно говорил пожилой гауптман своим подчиненным? И действительно ли немецкая карательная акция была связана с обнаружением трупа немца в урочище Кутыкы Рябого? Ведь кого-то из солдат и офицеров вермахта могли убить и рядом с Черницей. И, строго говоря, нет никаких доказательств, что этот Сирый участвовал в схватке, происшедшей в хате Голубовича.
Вообще странно, что от взрыва кузнецовской гранаты, кроме самого разведчика, никто не погиб. Да и тела Белова и Каминского делись неизвестно куда. Ведь в обеих повестях Струтинского говорится о захоронении только одного погибшего. Ну не стали бы бандеровцы заставлять крестьян выдалбливать в мерзлой мартовской земле целых три ямы. Наверняка положили бы люди тела троих погибших советских разведчиков в одну, братскую могилу. Вот здесь, возможно, и разгадка, почему граната пощадила бойцов УПА. Ведь иначе пришлось бы еще объяснять, куда делись погибшие бандеровцы, а на это творческой фантазии автору уже не хватало. Искали в первую очередь останки Героя Советского Союза Николая Кузнецова, после появления книги Медведева и фильма "Подвиг разведчика" превращавшегося в культовую фигуру. Его боевые товарищи Иван Белов и Ян Каминский, удостоенные только ордена Отечественной войны I степени, так и не стали героями фильмов и книг специально им посвященных.
Странно также, что в обеих повестях Струтинского под кличками фигурируют только те люди отряда Черныгоры, кто был ранен в хате Голубовича. Неужели память односельчан не сохранила других имен или хотя бы кличек?
Из четверых раненых в хате Голубовича (они носили клички Сирый, Скиба, Мазепа и Черныгора) Струтинскому и его товарищам в 1959 году удалось разыскать только одного. Скибой оказался Петр Васильевич Куманец, двумя годами ранее осужденный за участие в банде Черныгоры в 1944-м и отбывавший срок в Сибири. По признанию Струтинского, "были и другие бандиты с такой кличкой, но мы остановились на Куманце". Может быть, потому, что он единственный подвернулся под руку?
Петру Васильевичу выбирать уже не приходилось. Чекисты теперь шили ему еще и - подлинное или мнимое - участие в немецких карательных отрядах, а это грозило лишней "десяткой", а той "вышкой". И Скиба-Куманец охотно подтвердил, что они "окружили хату, в которой разоружили двоих неизвестных, одетых в форму гитлеровских военнослужащих". Вспомнил он и о взрыве фанаты, и своем ранении: "И сейчас у меня в печенках сидят осколки той гранаты… После взрыва гранаты я потерял сознание…" Струтинский считает, что тем не менее " Куманец… не был до конца откровенен". Возможно, Николаю Владимировичу не понравилось, что Скиба забыл упомянуть третьего в немецкой форме - Белова.
Показания Куманца как будто убедили группу, проводившую расследование, в том, что в урочище Кутыкы Рябого похоронен именно Кузнецов. Больше всего Струтинский и его друзья боялись обнаружить вместо легендарного разведчика кого-нибудь другого, не дай бог - германского офицера. 16 сентября 1959 года могила на насыпи была эксгумирована. Струтинский свидетельствует: "На глубине чуть больше метра покоился скелет человека". Но для идентификации останки оказались малопригодны. Члены следственной группы прослышали о существовании в Москве лаборатории пластической реконструкции, восстанавливающей по черепулицо человека. В столицу был командирован эксперт Владимир Михайлович Зеленгуров, встретившийся с заведующим лабораторией доктором исторических наук Михаилом Михайловичем Герасимовым. И уже через несколько дней Зеленгуров позвонил Струтинскому и радостно сообщил: "Герасимов сказал: «Передайте товарищам, что все, что передано на экспертизу - фотографии, документы и череп - на девяносто девять и девятьдесятых процента принадлежат одному и тому же человеку»". После этого следователь рискнул вынести и официальное постановление об экспертизе. Его стоит процитировать почти полностью, как это и делает в своей книге Николай Владимирович Струтинский:
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 152; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!