Второе заявление Л. Д. Троцкого судебному следователю
Г-н судебный следователь!
В дополнение к моему заявлению от 19-го июля я имею честь присовокупить нижеследующие соображения:
1. Я советовался с компетентными врачами. Ни один из них не может, разумеется, рискнуть противопоставить заочную экспертизу экспертизе высококвалифицированных французских специалистов, оперировавших над трупом. Однако, врачи, с которыми я совещался, единодушно находят, что ход болезни и причины смерти не выяснены следствием с той необходимой полнотой, которой требуют исключительные обстоятельства данного дела.
2. Ярче всего неполнота следствия подтверждается поведением хирурга, г-на Тальгеймера. Он отказался давать объяснения, сославшись на "профессиональную тайну". Закон дает такое право врачу. Но закон не обязывает врача пользоваться этим правом. Чтоб укрыться за профессиональную тайну, у врача должен быть, в данном случае, на лицо исключительный интерес. Каков же интерес г-на Тальгеймера? Не может быть и речи в данном случае об охранении тайны пациента или его родных. Дело идет, следовательно, об охранении тайны самого врача. В чем же может состоять эта тайна? У меня нет никакого основания подозревать г-на Тальгеймера в преступных действиях. Но совершенно очевидно, что, если бы смерть Седова естественно и неизбежно вытекала из характера его болезни, то у хирурга не могло бы быть ни малейшего интереса или психологического побуждения отказываться от дачи необходимых разъяснений. Укрываясь за профессиональную тайну, г-н Тальгеймер говорит этим самым: в ходе болезни и в причинах смерти есть особые обстоятельства, выяснению которых я не желаю содействовать. Никакого другого толкования поведению г-на Тальгеймера дать нельзя. Рассуждая чисто логически, нельзя не прийти к выводу, что к ссылке на профессиональную тайну врач мог, в данных обстоятельствах, прибегнуть в одном из следующих трех случаев:
|
|
|
а) если б он был заинтересован в сокрытии собственного преступления;
б) если б он был заинтересован в сокрытии собственной небрежности;
в) если б он был заинтересован в сокрытии преступления или небрежности своих коллег, сотрудников и прочее.
Демонстративное молчание г-на Тальгеймера само по себе уже указывает программу следствия: надо во что бы то ни стало раскрыть те обстоятельства, которые побудили хирурга укрыться за профессиональную тайну.
3. Неясными, недостаточными и отчасти противоречивыми являются показания владельца клиники д-ра Симкова. Знал или не знал он, кто таков его пациент? Этот вопрос не раскрыт совершенно. Седов был принят в клинику под именем "Мартэн, французский инженер". Между тем д-р Симков разговаривал с Седовым в клинике по-русски. Именно благодаря этому сиделка Эйсмонт узнала, по ее словам, что Мартэн - русский или владеющий русским языком. Запись Седова под чужим именем была сделана, как отмечают сами документы следствия, в целях безопасности. Знал ли об этих целях д-р Симков? И если знал, то почему обращался к больному по-русски в присутствии сиделки Эйсмонт? Если он делал это по неосторожности, то не проявил ли он ту же неосторожность и в других случаях?
|
|
|
4. Д-р Жирмунский, директор клиники, считался, по сведениям полиции, "сочувствующим большевикам". Это в наши дни очень определенная характеристика. Она означает: друг кремлевской бюрократии и ее агентуры. Жирмунский заявил, что о действительной личности больного он узнал только накануне его смерти от г-жи Молинье. Если принять эти слова на веру, то придется заключить, что г-н Симков, который предупредил по телефону Жирмунского о прибытии больного заранее, скрывал от своего ближайшего сотрудника действительную личность "французского инженера Мартэна". Вероятно ли это? При сестре Эйсмонт Симков, как уже сказано, разговаривал с больным по-русски. Жирмунский знает русский язык. Или же у Симкова были специальные причины остерегаться Жирмунского? Какие именно?
|
|
|
5. "Сочувствующий большевикам" - это очень определенная характеристика. Следствие явно останавливается здесь на полдороги. В условиях русской эмиграции такое "сочувствие" не остается, в наши дни, платоническим. "Сочувствующий" становится, обычно, во враждебное отношение к белой эмиграции. Из каких рядов почерпает г-н Жирмунский своих клиентов? Общается ли он с кругами советского посольства, торгпредства и проч.? Если да, то в круг его клиентов входят несомненно наиболее ответственные агенты ГПУ.
6. О политических симпатиях владельца клиники, г-на Симкова, в документах не сказано почему-то ничего. Это серьезный пробел. Тесное сотрудничество Симкова с Жирмунским заставляет предполагать, что и г-н Симков не враждебен советским кругам и, возможно, имеет в этой среде связи. Какие именно?
7. Д-р Симков является сотрудником медицинского издания "Эвр Шируржикаль Франко-Рюсс". Какой характер носит это издание: является ли оно делом блока французских врачей и советского правительства, или же, наоборот, от имени русской медицины выступают белые эмигранты? Этот вопрос остался без всякого освещения. Между тем, не только полиция, но и младенцы знают, что под прикрытием всякого рода медицинских, юридических, литературных, пацифистских и иных организаций и изданий ГПУ создает свои укрепленные пункты, которые служат ему, особенно во Франции, для безнаказанного совершения преступления.
|
|
|
8. Нельзя не упомянуть здесь об одном в высшей степени важном обстоятельстве, на которое я позволяю себе обратить ваше особенное внимание, г-н судья. Г-н Симков имел, как известно, несчастье потерять в этом году двух сыновей, ставших жертвой обвала. В тот период, когда действительная судьба мальчиков оставалась еще загадочной, г-н Симков в одном из интервью, данных им французской печати, заявил, что, если его сыновья похищены, то это могло быть сделано только "троцкистами", как месть за смерть Седова. Эта гипотеза поразила меня в свое время своей чудовищностью. Я должен прямо сказать, что такое предположение могло придти в голову либо человеку, совесть которого не была вполне спокойна; либо человеку, который вращается в смертельно враждебных мне и Седову политических кругах, где агенты ГПУ могли прямо натолкнуть мысль несчастного отца на фантастическое и возмутительное предположение. Но если у г-на Симкова существуют дружественные отношения с теми кругами, которые систематически занимаются физическим истреблением "троцкистов", то не трудно допустить и то, что эти дружественные отношения могли быть, и даже без ведома г-на Симкова, использованы для преступления против Седова.
9. В отношении персонала клиники, начиная с г-на Жирмунского, полицейское расследование неизменно повторяет формулу о "непричастности" этих лиц к активной политической деятельности, считая, видимо, что это обстоятельство освобождает от необходимости дальнейшего расследования. Такой взгляд является заведомо фальшивым. Дело идет вовсе не об открытой политической деятельности, а о выполнении наиболее секретных и преступных заданий ГПУ. Агенты такого рода, подобно военным шпионам, разумеется, не могут компрометировать себя участием в агитации и пр.; наоборот, в интересах конспирации, они ведут в высшей степени мирный образ жизни. Однообразные ссылки на "неучастие" всех допрошенных в активной политической борьбе свидетельствовали бы о чрезвычайной наивности полиции, если бы за ним не скрывалось стремление уклониться от серьезного расследования.
10. Между тем, г-н судья, без очень серьезного, напряженного и смелого расследования преступлений ГПУ раскрыть нельзя. Для того, чтобы дать приблизительное представление о методах и нравах этого учреждения, я вынужден привести здесь цитату из официозного советского журнала "Октябрь", от 3-го марта этого года. Статья посвящена театральному процессу, по которому был расстрелян бывший начальник ГПУ, Ягода. "Когда он оставался в своем кабинете, - говорит советский журнал об Ягоде, - один или с холопом Булановым, он сбрасывал свою личину. Он проходил в самый темный угол этой комнаты и открывал свой заветный шкаф. Яды. И он смотрел на них. Этот зверь в образе человека любовался склянками на свет, распределял их между своими будущими жертвами". Ягода есть то лицо, которое организовало мою, моей жены и нашего сына высылку заграницу; упомянутый в цитате Буланов сопровождал нас из центральной Азии до Турции, как представитель власти. Я не вхожу в обсуждение того, действительно ли Ягода и Буланов были повинны в тех преступлениях, в которых их сочли нужным официально обвинить. Я привел цитату лишь для того, чтоб охарактеризовать, словами официозного издания, обстановку, атмосферу и методы деятельности секретной агентуры Сталина. Нынешний начальник ГПУ, Ежов, прокурор Вышинский и их заграничные сотрудники нисколько, разумеется, не лучше Ягоды и Буланова.
11. Ягода довел до преждевременной смерти одну из моих дочерей, до самоубийства - другую. Он арестовал двух моих зятей, которые потом бесследно исчезли. ГПУ арестовало моего младшего сына, Сергея, по невероятному обвинению в отравлении рабочих, после чего арестованный исчез. ГПУ довело своими преследованиями до самоубийства двух моих секретарей: Глазмана и Бутова, которые предпочли смерть позорящим показаниям под диктовку Ягоды. Два других моих русских секретаря, Познанский и Сермукс, бесследно исчезли в Сибири. В Испании агентура ГПУ арестовала моего бывшего секретаря, чехословацкого гражданина. Эрвина Вольфа, который исчез бесследно. Совсем недавно ГПУ похитило во Франции другого моего бывшего секретаря, Рудольфа Клемента. Найдет ли его французская полиция? Захочет ли она его искать? Я позволяю себе в этом сомневаться. Приведенный выше перечень жертв охватывает лишь наиболее мне близких людей. Я не говорю о тысячах и десятках тысяч тех, которые погибают в СССР от рук ГПУ, в качестве "троцкистов".
12. В ряду врагов ГПУ и намеченных им жертв Лев Седов занимал первое место, рядом со мною. ГПУ не спускало с него глаз. В течении, по крайней мере, двух лет бандиты ГПУ охотились за Седовым во Франции, как за дичью. Факты эти незыблемо установлены, в связи с делом об убийстве И. Райсса. Можно ли допустить хоть на минуту, что ГПУ потеряло Седова из виду, во время его помещения в клинику и упустило исключительно благоприятный момент? Допускать это органы следствия не имеют права.
13. Нельзя без возмущения читать, г-н судья, доклад судебной полиции за подписями Hauret и Boilet. По поводу подготовки серии покушений на жизнь Седова доклад говорит: "по-видимому, его политическая деятельность действительно составляла предмет достаточно тесного наблюдения со стороны его противников". Одна эта фраза выдает судебную полицию с головой! Там, где дело идет о подготовке во Франции убийства Седова, французская полиция говорит о "достаточно тесном наблюдении" со стороны анонимных "противников" и прибавляет словечко: "по-видимому". Г-н судья! Полиция не хочет раскрытия истины, как она ее не раскрыла в деле похищения моих архивов, как она ничего не раскрыла в деле убийства И. Райсса, как она не собирается ничего раскрыть в деле похищения Рудольфа Клемента. ГПУ имеет во французской полиции и над ней могущественных сообщников. Миллионы червонцев расходуются ежегодно на то, чтоб обеспечить безнаказанность сталинской мафии во Франции. К этому надо еще прибавить соображения "патриотического" и "дипломатического" порядка, которыми с удобством пользуются убийцы, состоящие на службе Сталина, и орудующие в Париже, как у себя дома. Вот почему следствие по делу о смерти Седова носило и носит фиктивный характер.
Л. Троцкий.
Койоакан, 24 августа 1938 г.
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 70.
Л. Троцкий.
"НАВСТРЕЧУ РЕШЕНИЮ"*1
/*1 Der Entscheidung Entgegen, Jaroslav Cerny. Druk Polensky & Coudek, Praha XII.
Под этим заглавием вышла в Брюне (Чехословакия) на немецком языке книга (191 стр.), посвященная анализу мирового положения, внутреннего положения в Чехословакии и задач пролетариата. Автор книги, Ярослав Черни, выпустивший свою работу по поручению группы "Авангард", стоит полностью на позиции революционного марксизма. Естественно, если он является вместе с тем убежденным сторонником 4-го Интернационала. Столь же естественно, если буржуазная, социал-демократическая и сталинская пресса совершенно замолчали эту выдающуюся и заслуживающую полного внимания работу.
Настоящая заметка ни в каком случае не претендует на роль критической статьи о книге тов. Черни; к такого рода задаче я надеюсь вернуться позже. Отмечу здесь, что я не во всем согласен с автором книги. Так, его оценка последнего промышленного подъема кажется мне сильно преувеличенной. Но это вопрос анализа фактического материала, и сейчас, когда Соединенные Штаты вступили снова в глубокий кризис, гораздо легче правильно оценить предшествовавший подъем, чем в те дни, когда тов. Черни писал свою книгу. Есть несколько других частных вопросов, которые, на мой взгляд, требуют дополнительного обсуждения. Но все это, в конце концов, частности, которые не нарушают нашей основной солидарности с автором книги.
Один вопрос актуально-политического характера должен быть, однако, освещен здесь немедленно. Черни пишет: "Что касается троцкистов, то они в течение последних десяти лет обнаружили себя, как единственное марксистское направление, которое правильно оценило фашизм, своевременно требовало пролетарского единого фронта для борьбы против него, в то время, когда Сталин еще называл социал-демократию близнецом фашизма. Эта оценка троцкизма полностью разделялась еще не так давно очень многими руководящими чиновниками Второго Интернационала, в том числе и тов. Отто Бауером". Здесь следовало бы прибавить, что левые социал-демократы стали "благожелательно" относиться к нам в течение блаженной памяти третьего периода, когда наша марксистская критика направлялась преимущественно против ультралевых козлиных прыжков Коминтерна. С того времени, однако, как Коминтерн совершил, неожиданный, на первый взгляд, но по существу вполне неизбежный поворот к самому низкопробному оппортунизму, левые социал-демократические чиновники, не исключая и покойного Бауера, поспешили превратиться в полу-сталинцев, и тем самым враждебно повернулись против Четвертого Интернационала. Аналогичный зигзаг проделали г-да Вальтеры, Феннер Броквей и им подобные "левые" подражатели Отто Бауера.
"Для нас - продолжает Черни - не может быть ни на миг сомнения в том, что троцкисты и в будущем сделают необыкновенно ценный вклад в процесс революционизирования международного пролетарского движения и в воссоздании его мировой организации". Если программное единство автора и группы "Авангарда" с большевиками-ленинцами можно считать, таким образом, во всех основных вопросах прочно установленным, то менее ясной представляется организационная сторона дела. На этот счет автор пишет: "Мы не думаем, однако, что было бы правильно создавать новую "троцкистскую" партию... Революционный мировой пролетариат должен создавать новый, следовательно, Четвертый Интернационал. Но он будет создан не вне больших пролетарских организаций, а через них и на их основе. Этим нашим воззрением мы отличаемся от официальных троцкистов". Большая практическая важность этого заявления не требует доказательств. Но именно поэтому мы хотели бы более ясной, т.-е. более конкретной постановки вопроса. Черни и его группа, как можно судить по книге, продолжают входить в состав чехословацкой социал-демократии. Мы никогда не были принципиальными противниками формирования фракций Четвертого Интернационала внутри реформистских и центристских партий; наоборот, мы считали такой этап для многих стран совершенно неизбежным. Опыт, проделанный в нескольких странах, дал несомненно положительные результаты, которые, однако, далеко еще не превратили наши секции в массовые партии. Как долго наши единомышленники могут и должны оставаться фракцией чехословацкой социал-демократии, есть вопрос конкретных условий и возможностей, отнюдь не принципов. Вот почему нам не понятны мотивы, по которым автор противопоставляет в этом вопросе свою группу - "официальным троцкистам". Дело может идти, на наш взгляд, лишь о разделении труда, о временном разделении "сфер влияния", но ни в каком случае не о противопоставлении двух организационных методов.
Из истории Третьего Интернационала мы знаем случай, когда коммунистической фракции удалось овладеть большинством социал-демократической партии и официально включить ее в Коминтерн: так произошло дело во Франции. Теоретически такой случай возможен, конечно, и при построении Четвертого Интернационала. Хочет ли Черни сказать, что его ближайшие единомышленники имеют шансы завоевать чехословацкую социал-демократию? Отсюда, издалека, мне эта перспектива представляется более, чем сомнительной. Не может быть, во всяком случае, и речи о том, чтоб распространять этот метод на все страны в надежде построить Четвертый Интернационал непосредственно "на основе" нынешних, социал-демократических или сталинских, "больших пролетарских организаций".
Если, однако, тов. Черни хочет сказать, что революционные марксисты, как составляющие самостоятельные секции Четвертого Интернационала, так и работающие временно, в качестве фракций в двух других Интернационалах, обязаны сосредоточить свои главные усилия внутри массовых организаций, прежде всего профессиональных союзов, то тут у нас с ним окажется полная и безусловная солидарность. Те "сторонники" Четвертого Интернационала, которые под теми или другими предлогами остаются, в стороне от массовых рабочих организаций, способны только скомпрометировать знамя Четвертого Интернационала. С ними нам не по пути.
Цель настоящей заметки, повторяем, не в том, чтобы передать или критически осветить богатое и ценное содержание книги тов. Черни. Мы хотим лишь привлечь к этому труду внимание всех наших секций и всех вообще мыслящих марксистов. Чехословакия стоит сейчас в центре мирового внимания. Вторая половина книги Черни посвящена целиком "проблемам рабочего движения в Чехословакии". Эту вторую часть теоретические органы наших секций должны были бы, на мой взгляд, хоть кратко изложить для своих читателей.
Я самым горячим образом рекомендую книгу тов. Черни всем марксистам, всем сознательным рабочим, владеющим немецким языком.
Л. Троцкий.
17 сентября 1938 г.
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 70.
Л. Троцкий.
СВЕЖИЙ УРОК
(К вопросу о характере предстоящей войны)
Через двадцать лет после первой мировой империалистской войны, основательно разрушившей "демократические" иллюзии, вожди Коминтерна пытаются доказать, что капиталистический мир в корне изменил свою природу; что империализм не есть более решающий фактор на нашей планете; что мировые антагонизмы определяются не хищными интересами монополистского капитала, а отвлеченными политическими принципами, и что новая бойня народов будет оборонительной войной невинных, миролюбивых демократий против "фашистских агрессоров". Очень значит коротка человеческая память, если накануне новой империалистской войны авантюристы Третьего Интернационала осмеливаются пускать в оборот те самые идеи, которыми предатели Второго Интернационала обманывали массы во время прошлой войны.
Дело не ограничивается, однако, простым повторением. Так как за истекшую четверть века загнивание капитализма далеко продвинулось вперед, в экономике, как и в политике, то фальсификации Третьего Интернационала принимают неизмеримо более обнаженный, циничный и подлый характер, чем социал-патриотические доктрины прошлой войны. Лидеры Второго Интернационала, успевшие уже было утратить веру в спасительность "демократических" формул и не столь далекие от отчаянья, с изумлением и новой надеждой приняли неожиданную помощь Коминтерна. Вслед за ними повернула в сторону коммунистических шовинистов свои взоры и часть империалистской буржуазии. Таков важнейший политический источник гнилой и бесчестной политики "Народных фронтов".
Каждый глубокий кризис: экономический, политический, военный, имеет ту положительную сторону, что подвергает проверке разного рода традиционные величины и формулы, обнаруживая гниль тех из них, которые служили для замазывания противоречий в "мирное" время, - и тем толкает общее развитие вперед. Дипломатический кризис вокруг Чехословакии превосходно выполнил эту прогрессивную работу. Марксистам остается только сделать из свежего опыта необходимые политические выводы.
ОПЫТ ПРОШЛОЙ ВОЙНЫ
Начнем с беглого взгляда назад. Война 1914-1918 годов была, как известно, "войной за демократию". Союз Франции, Великобритании, Италии и Соединенных Штатов позволял социал-патриотам Антанты застенчиво закрывать глаза на пятого союзника: царизм. После февральской революции 1917 года, низвергшей Николая II, фронт демократий выровнялся окончательно. Только неисправимые большевики, могли кричать после этого об империализме. Стоило ли, в самом деле, придираться к тому, что либерал Милюков и почти-социалист Керенский хотели захватить Галицию, Армению и Константинополь? В конце концов Милюков с Керенским выяснили, что большевики были просто агентами Людендорфа (тогдашнего "Гитлера").
Война закончилась полной победой демократий, несмотря на то, что Советская Россия, руководимая большевиками, покинула их священный лагерь. Результатом победы явился Версальский мир, оплаченный, правда, миллионами молодых жизней, но зато призванный окончательно утвердить на земле демократию, свободу развития наций и мирное сотрудничество народов на основе всеобщего разоружения. Лига Наций увенчала завоевания войны, которая должна была стать "последней войной": так обещали Вильсон и Второй Интернационал.
Рая, однако, не наступило. Зато наступило нечто, очень похожее на ад. Версальский мир душил Европу. Протекционизм душил хозяйство. Война за "демократию" открыла эру окончательного упадка демократии. Мир стал беднее и теснее. Одно государство за другим сворачивало на путь фашистской или милитаристской диктатуры. Международные отношения становились все более угрожающими. Вместо разоружения пришли такие программы милитаризма, которые накануне прошлой войны показались бы кошмаром. Первые схватки новых кровавых конфликтов разразились уже в разных частях света. Именно этот момент Коминтерн выбрал для того, чтоб отречься от последних остатков интернационализма и провозгласить задачей новой эпохи союз пролетариата с загнивающими империалистскими демократиями "против фашизма". Источником величайшей мировой заразы является ныне та навозная куча, которая была некогда Коммунистическим Интернационалом.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 171; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!