ОСНОВНЫЕ ПРУЖИНЫ ПОЛИТИКИ КРЕМЛЯ.
Никто "не хочет" войны, а многие сверх того и "ненавидят" войну. Это значит лишь, что всякий хотел бы добиться своих целей мирными средствами. Но это вовсе не значит, что войны не будет. Цели, увы противоположны и не допускают примирения. Меньше, чем кто бы то ни было, хочет войны Сталин, ибо он более, чем кто бы то ни было, боится войны. У него есть для этого достаточные причины. Чудовищные, как по масштабам так и по методам, "чистки" отражают невыносимую напряженность отношений между советской бюрократией и народом. Истреблен цвет большевистской партии, руководители хозяйства и дипломатии. Истреблен цвет командного состава, герои и идолы армии и флота. Из пяти маршалов уничтожены трое. Сталин провел эту чистку не по пустому капризу ориентального деспота: он был вынужден к ней борьбой за сохранение власти. Это нужно твердо понять. Если следить изо дня в день за жизнью СССР по советской печати, читая внимательно и между строк, то становится совершенно ясно, что правящий слой чувствует себя предметом всеобщей ненависти. В народных массах живет угроза: "придет война - мы им покажем". Бюрократия трепещет за свои свеже-завоеванные позиции. Осторожность есть самая главная черта ее вождя, особенно на мировой арене. Дух дерзания ему чужд всецело. Он не останавливается, правда, перед употреблением насилия в невиданных размерах, но только при условии заранее обеспеченной безнаказанности. Зато он легко идет на уступки и отступления, когда исход борьбы ему не ясен. Никогда Япония не ввязалась бы в войну с Китаем, если бы не знала заранее, что Москва не воспользуется благоприятным поводом для вмешательства. На съезде партии в марте этого года Сталин впервые заявил вслух, что экономически Советский Союз еще чрезвычайно отстал от капиталистических стран. Это признание нужно было ему не только для того, чтобы объяснить низкий уровень жизни народных масс, но и для того, чтобы оправдать свои отступления в области внешней политики. За мир Сталин готов заплатить очень дорогой, чтобы не сказать всякой ценою. Не потому что он "ненавидит" войну, а потому что он смертельно боится ее последствий.
|
|
|
Под этим углом зрения не трудно произвести оценку сравнительных выгод, которые представляет для Кремля альтернатива соглашения с Германией или союза с "демократиями". Дружба с Гитлером означала бы прямое устранение военной опасности с Запада, и тем самым - чрезвычайное ослабление опасности с Дальнего Востока. Союз с демократиями означает лишь возможность получения помощи на случай войны. Разумеется, если не остается ничего другого, как воевать, то выгоднее иметь союзников, чем оставаться изолированным. Но основная задача политики Сталина - не в том, чтобы создать более благоприятные условия на случай войны, а в том, чтобы избежать войны. В этом скрытый смысл неоднократных заявлений Сталина, Молотова, Ворошилова насчет того, что СССР "не нуждается в союзниках".
|
|
|
Правда, воссоздание Антанты объявляется ныне надежным средством предупредить войну. Никто, однако, не объясняет, почему Антанта не достигла этой цели 25 лет тому назад. Учреждение Лиги Наций мотивировалось именно тем, что, в противном случае, разделение Европы на два лагеря должно неминуемо привести к новой войне. Теперь, в результате опыта "коллективной безопасности", дипломатия пришла к выводу, что разделение Европы на два непримиримых лагеря способно... предотвратить войну. Пусть верит этому, кто может! Кремль этому, во всяком случае, не верит. Соглашение с Гитлером означало бы страховку границ СССР при условии выключения Москвы из европейской политики. Ничего лучшего Сталин не хотел бы. Союз с демократиями страхует границы СССР лишь постольку, поскольку он страхует все другие европейские границы, превращая СССР в их поручителя и тем самым исключая для него возможность нейтралитета. Надеяться, что воссоздание Антанты способно увековечить статус кво, предупредив возможность нарушения каких бы то ни было границ, значило бы жить в царстве химер. Может быть, военная опасность стала бы для СССР на время менее напряженной; зато она приобрела бы неизмеримо более экстенсивный характер. Союз Москвы с Лондоном и Парижем означал бы для Гитлера, что он будет иметь отныне против себя единовременно все три государства, какую бы из границ он ни нарушил. Пред лицом такого риска он вернее всего выберет наиболее гигантскую ставку, т. е. поход против СССР. В этом случае "страховка" Антанты может легко превратиться в свою противоположность.
|
|
|
И во всех других отношениях соглашение с Германией было бы наилучшим решением для московской олигархии. Советский Союз мог бы систематически доставлять Германии почти все нехватающие ей виды сырья и продовольствия. Германия могла бы доставлять Советскому Союзу машины, промышленные продукты, а так же необходимые технические рецепты как для общей промышленности, так и для военной. В тисках соглашения двух гигантов Польше, Румынии и прибалтийским государствам не оставалось бы ничего другого, как отказаться от всякой мысли о самостоятельной политике и ограничиваться скромными выгодами сотрудничества и транзита. Москва охотно предоставила бы Берлину полную свободу в его внешней политике по всем направлениям, кроме одного: на Восток. Кто заикнулся бы, в этих условиях, о "защите демократий", был бы объявлен в Кремле троцкистом, агентом Чемберлена, наемником Воллстрит и - немедленно расстрелян.
|
|
|
С первого дня национал-социалистического режима Сталин систематически и настойчиво обнаруживал свою готовность к дружбе с Гитлером. Нередко это делалось в виде открытых заявлений; чаще - в виде намеков, тенденциозных умолчаний или, наоборот, подчеркиваний, которые могли оставаться незамеченными для собственных граждан, но зато безошибочно доходили по адресу. О работе, которая велась в том же направлении за кулисами, очень выразительно рассказал недавно В. Кривицкий, бывший начальник советской разведки в Европе. Лишь после ряда крайне враждебных реплик Гитлера в советской политике начался поворот в сторону Лиги Наций, коллективной безопасности, народных фронтов. Эта новая дипломатическая мелодия, поддерживаемая барабанами, литаврами и саксофонами Коминтерна, становилась в течение последних лет все более опасной для ушных перепонок. Но каждый раз в моменты затишья из-под нее слышались менее громкие, слегка меланхолические, но зато более интимные ноты, предназначенные для ушей Берхтесгадена. В этой видимой двойственности есть свое несомненное внутреннее единство.
Вся мировая печать обратила внимание на ту откровенность, с какою Сталин в своем докладе на последнем съезде партии, в марте этого года, заигрывал с Германией, нанося одновременно удары по Англии и Франции, как "провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками". Совершенно незамеченным остался, однако, дополнительный доклад Мануильского, по поводу политики Коминтерна; между тем и этот доклад редактировался Сталиным. Традиционное требование освобождения всех колоний Мануильский в первый раз заменил новым лозунгом: "осуществление права самоопределения народов, порабощенных фашистскими государствами... Коминтерн требует, поэтому, свободного самоопределения Австрии..., Судетской области..., Кореи, Формозы, Абиссинии..." Что касается Индии, Индо-Китая, Алжира и прочих колоний Великобритании и Франции, то агент Сталина ограничивается безобидным пожеланием "улучшения положения трудящихся масс". В то же время он требует, чтоб свою освободительную борьбу колониальные народы впредь "подчинили... интересам разгрома фашизма, этого злейшего врага трудящихся". Другими словами, английские и французские колонии обязаны, по новой теории Коминтерна, поддерживать свои метрополии против Германии, Италии и Японии. Бьющее в глаза противоречие двух докладов имеет на самом деле мнимый характер. На себя Сталин взял важнейшую часть задачи: прямое предложение Гитлеру соглашения против демократических "провокаторов войны". Мануильскому он поручил попугать Гитлера сближением СССР с демократическими "провокаторами" и попутно разъяснить этим последним огромные выгоды для них союза с СССР: никто кроме Кремля, старого друга угнетенных народов, не способен внушить колониям идею необходимости сохранять верность своим демократическим господам во время войны с фашизмом. Таковы основные пружины политики Кремля, единой в своих внешних противоречиях. Она с начала до конца определяется интересами правящей касты, которая отказалась от всех принципов, кроме принципа самосохранения.
ГИТЛЕР И СССР.
Механика учит, что сила определяется массой и скоростью. Динамика внешней политики Гитлера обеспечила Германии командующее положение в Европе, отчасти и во всем мире. Надолго ли, другой вопрос. Если б Гитлер смирился (если б он мог смириться). Лондон снова повернулся бы спиною к Москве. С другой стороны, ожидаемый с часу на час ответ Москвы на лондонские предложения зависит гораздо больше от Гитлера, чем от Сталина. Если Гитлер откликнется, наконец, на дипломатические авансы Москвы, Чемберлен получит отказ. Если Гитлер будет колебаться или сделает вид, что колеблется, Кремль будет изо всех сил затягивать переговоры. Сталин подпишет договор с Англией только убедившись, что соглашение с Гитлером для него недостижимо.
Секретарь Коминтерна Димитров, выполняя поручение Сталина, огласил вскоре после мюнхенского соглашения точный календарь будущих завоевательных походов Гитлера. Венгрия будет подчинена весною 1939 г.: осенью того же года Польша станет объектом оккупации. Очередь Югославии наступит в следующем году. Осенью 1940 году Гитлер вторгнется в Румынию и Болгарию. Весною 1941 г. удары будут направлены против Франции, Бельгии, Голландии, Дании и Швейцарии. Наконец, осенью 1941 года Германия намерена открыть наступление против Советского Союза. Возможно, что эти сведения, конечно в менее законченном виде, были добыты советской разведкой. Но возможно и то, что они представляли продукт чистой спекуляции, имевшей целью доказать, что Германия намерена прежде раздавить своих западных соседей, и лишь потом повернуть оружие против Советского Союза. В какой мере Гитлер будет руководствоваться календарем Димитрова? Вокруг этого вопроса вращаются сейчас гадания и планы в разных столицах Европы.
Первая глава мирового плана Гитлера: создание широкой национальной базы плюс чехословацкий трамплин, закончена. Новый этап германской агрессии может иметь два варианта. Либо немедленное соглашение с СССР, чтоб иметь развязанные руки на юго-запад и запад; в этом случае замыслы насчет Украины, Кавказа, Урала составили бы в операциях Гитлера третью главу. Либо же немедленный удар на Восток, расчленение Советского Союза, обеспечение восточного тыла. В этом случае удар на Запад составил бы третью главу.
Прочное соглашение с Москвой, вполне в духе традиции Бисмарка, не только представило бы для Германии огромные экономические выгоды, но и позволило бы ей вести активную мировую политику. Однако, Гитлер с первого дня прихода к власти упорно отклонял протянутую руку Москвы. Разгромив немецких "марксистов", Гитлер не мог в первые годы ослаблять свою внутреннюю позицию сближением с "марксистской" Москвой. Важнее были, однако, соображения внешней политики: чтоб побудить Англию закрыть глаза на нелегальные вооружения Германии и на нарушения Версальского договора, Гитлеру необходимо было парадировать в качестве защитника европейской культуры от большевистского варварства. Обе эти причины сейчас чрезвычайно ослабели. В Германии социал-демократическая и коммунистическая партия, опозорившие себя самой постыдной капитуляцией перед наци, представляют ныне ничтожную величину. В Москве от марксизма остались только плохие бюсты Маркса. Создание нового привилегированного слоя в СССР и отказ от политики международной революции, подкрепленный массовым истреблением революционеров, чрезвычайно уменьшили тот страх, который Москва внушала капиталистическому миру. Вулкан потух, лава остыла. Разумеется, капиталистические государства и сейчас охотно помогли бы восстановлению капитализма в СССР. Но они не рассматривают эту страну больше, как очаг революции. Нужды в вожде для крестового похода на Восток больше не ощущается. Сам Гитлер раньше других понял социальный смысл московских чисток и судебных спектаклей, ибо для него-то уж во всяком случае не было тайной, что ни Зиновьев, ни Каменев, ни Рыков, ни Бухарин, ни маршал Тухачевский, ни десятки и сотни других революционеров, государственных людей, дипломатов, генералов, не были его агентами. Необходимость для самого Гитлера гипнотизировать Даунинг-стрит общностью интересов против СССР также отпала, ибо со стороны Англии Гитлер получил больше, чем надеялся, - все, что можно было получить, не прибегая к оружию. Если тем не менее он не идет навстречу Кремлю, то потому, очевидно, что боится СССР. При своих 170 миллионах населения, неистощимости естественных богатств, неоспоримых успехах индустриализации, росте путей сообщения, СССР - так рассуждает Гитлер - приберет скоро к рукам Польшу, Румынию, прибалтийские страны и придвинется всей своей массой к границам Германии, как раз в тот момент, когда Третий Рейх будет вовлечен в борьбу за новый передел мира. Чтоб отнять у Англии и Франции колонии, нужно обеспечить предварительно свой тыл, Гитлер лелеет мысль о превентивной войне против СССР.
Правда, германский штаб на основании прошлого опыта, хорошо знает трудности оккупации России или хотя бы только Украины. Однако, Гитлер рассчитывает на неустойчивость сталинского режима. Нескольких серьезных поражений Красной Армии, рассуждает он, будет достаточно для падения кремлевского правительства. А так как в стране нет никаких организованных сил, белая же эмиграция совершенно чужда народу, то после низвержения Сталина надолго воцарится хаос, который можно будет использовать, с одной стороны, для прямого экономического грабежа: захвата золотых запасов, вывоза всякого вида сырья и пр.; с другой стороны - для удара на Запад. Не прекращающиеся коммерческие отношения между Германией и СССР, - сейчас снова идет речь о поездке в Москву из Берлина делегации промышленников, - сами по себе вовсе не свидетельствуют о долгом периоде мира впереди. В лучшем случае они означают, что срок войны еще не назначен. Кредиты в несколько сот миллионов марок не могут задержать войну ни на один час, ибо в войне дело идет не о сотнях миллионов, а о десятках миллиардов, о завоевании стран и континентов, о новом разделе мира. Потерянные кредиты будут, в случае нужды, отнесены к мелким издержкам большого предприятия. В то же время предоставление новых кредитов незадолго до открытия военных действий - недурной метод дезориентации противника. Во всяком случае именно сегодня, в критический момент англо-советских переговоров, Гитлер решает, куда направить свою агрессию: на Восток или на Запад?
БУДУЩЕЕ ВОЕННЫХ СОЮЗОВ.
Может показаться, что различение "второй" и "третьей" глав в предстоящей германской экспансии есть педантская конструкция: восстановление Антанты отняло бы у Гитлера возможность чередовать свои задачи и эшелонировать удары, ибо, независимо от того, где начнется конфликт, он немедленно распространится на все границы Германии. Однако, это соображение верно только отчасти. Германия занимает центральную позицию по отношению к своим будущим врагам; она может маневрировать, перебрасывая резервы по внутренним операционным линиям в наиболее важных направлениях. Поскольку инициатива военных действий будет принадлежать ей, - а в начале войны она будет несомненно принадлежать ей, - Германия в каждый данный период будет выбирать главного врага, рассматривая другие фронты, как второстепенные. Единство действий Англии, Франции и СССР могло бы, правда, значительно ограничить свободу действий германского главного командования: для этого ведь и понадобился тройственный союз. Но нужно, чтоб единство действий осуществилось на деле. Между тем уже одна напряженная борьба, которая ведется вокруг терминов договора, показывает, насколько каждый из участников стремится сохранить за собой свободу действий за счет будущего союзника. Если тот или другой из членов новой Антанты счел бы более целесообразным остаться в опасную минуту в стороне, юридическое основание для разрыва договора доставит ему с полной готовностью Гитлер: для этого достаточно будет прикрыть начало войны такими дипломатическими маневрами, которые чрезвычайно затруднят определение "агрессора", - по крайней мере, с точки зрения того члена Антанты, который будет заинтересован в затемнении вопроса. Но и помимо этого крайнего случая: открытой "измены", остается вопрос о степени выполнения договора. Если Германия ударит против западного соседа, Англия немедленно придет на помощь Франции всеми своими силами, ибо дело будет идти непосредственно о судьбе самой Великобритании. Положение выглядело бы, однако, совершенно иначе, если бы Германия бросила основные свои силы на Восток. Англия и Франция не заинтересованы, конечно, в решающей победе Германии над Советским Союзом, но они ничего не имеют против взаимного ослабления этих двух стран. Задачи Гитлера на Востоке, в виду вероятного сопротивления Польши и Румынии, в виду громадных пространств и масс населения, так необъятны, что требовали бы, при самом благоприятном для него ходе операций, больших сил и значительного времени. Весь этот первый период, который события могут сделать более длительным или более коротким, Англия и Франция будут пользоваться относительным комфортом для мобилизации, перевозки английских войск через пролив, сосредоточения сил, выбора подходящего момента, предоставляя Красной Армии выносить на себе всю тяжесть германского удара. Если СССР успеет тем временем попасть в трудное положение, союзники могут поставить новые условия, которые Кремлю не легко будет отвергнуть. Когда Сталин говорил в марте на съезде партии, что Англия и Франция заинтересованы в затяжной войне между Германией и Советским Союзом, чтоб появиться в последний момент со свежими силами, в качестве арбитра, он не был не прав.
Но одинаково верно и то, что в случае, если Гитлер, отвлекши внимание возней вокруг Данцига, ударит главными силами на Запад, Москва захочет полностью использовать преимущества своего положения. Вольными и невольными помощниками ее в этом отношении явятся лимитрофы. Прямое вторжение Гитлера в Польшу быстро развеяло бы там, разумеется, недоверие к СССР, и варшавское правительство само призвало бы на помощь Красную Армию. Наоборот, в случае похода Гитлера на Запад или Юг, Польша, как и Румыния, при молчаливом одобрении Кремля, будут всеми силами противиться вступлению Красной Армии на их территорию. Главная тяжесть германского удара ляжет в этом случае на Францию. Москва будет выжидать. Как бы точно ни был формулирован на бумаге новый пакт, тройственное Согласие останется не только военным союзом, но и треугольником антагонистических интересов. Недоверие Москвы тем естественнее, что ей никогда не удастся иметь Францию против Англии или Англию против Франции; зато эти страны всегда найдут общий язык для совместного давления на Москву. Гитлер может не без успеха использовать этот антагонизм в среде самих союзников.
Но не надолго. В тоталитарном лагере противоречия вскроются, может быть, несколько позже, но тем более бурно. Даже оставляя в стороне далекий Токио, "ось" Берлин - Рим кажется прочной и надежной только в силу огромного перевеса Берлина над Римом и прямого подчинения Рима Берлину. Этим несомненно достигается большая согласованность и быстрота действий. Но только до известного предела. Все три члена этого лагеря отличаются крайним размахом своих притязаний и их мировые аппетиты враждебно столкнутся задолго до того, как приблизятся к насыщению. Никакая "ось" не выдержит груза будущей войны.
Сказанное не отрицает, разумеется, всякого значения за международными договорами и союзами, которые так или иначе определят исходные позиции государств в будущей войне. Но значение это очень ограниченно. Раз сорвавшись с цепи, война быстро перерастет рамки дипломатических соглашений, экономических планов и военных расчетов. Зонтик весьма полезен под лондонским дождем. Но от циклона он предохранить не может. Прежде, чем обратить в развалины значительную часть нашей планеты, циклон войны переломает не мало дипломатических зонтиков. "Святость" союзных обязательств покажется ничтожным предрассудком, когда народы начнут корчиться в тучах удушливых газов. "Спасайся, кто может!" станет лозунгом правительств, наций и классов. Договоры окажутся не более устойчивыми, чем те правительства, которые их заключили. Московская олигархия, во всяком случае не переживет войны, которой она так основательно страшится. Падение Сталина не спасет, однако, Гитлера, который с непогрешимостью сомнамбула влечется к величайшей исторической катастрофе. Выиграют ли от этого другие участники кровавой игры, вопрос особый.
Л. Троцкий.
Койоакан, 21 июня 1939 г.
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 79-80.
Л. Троцкий.
ФРАЗЫ И РЕАЛЬНОСТЬ
К международному положению
Эти строки пишутся в самый разгар зловещей дипломатической путаницы вокруг вопроса о богемских немцах. Чемберлен летал под небесами в тщетной надежде найти там разрешение империалистских противоречий. Вспыхнет ли война сейчас или же, что более вероятно, владыкам мира удастся еще оттянуть ее на некоторое, вряд ли продолжительное время, этот вопрос еще не решен окончательно. Никто из этих господ не хочет войны. Все боятся ее последствий. Но воевать придется. От войны им не уклониться. Их экономика, их политика, их милитаризм - все уперлось в войну.
Сегодняшние телеграммы сообщают, что во всех церквах, так называемого, "цивилизованного" человечества отслужены молебствия о мире. Они пришли во время, как увенчание целой серии пацифистских митингов, банкетов и конгрессов. Какой из этих двух способов действительнее: благочестивое моленье или пацифистское блеянье, мы судить не беремся. Во всяком случае только эти два ресурса и остались в распоряжении старого мира.
Когда молится темный крестьянин, он действительно хочет мира. Когда простой рабочий или гражданин угнетенной страны, выступают против войны, мы можем им верить: они действительно хотят мира, хотя и редко знают, как его добиться. Но буржуа молятся в своих церквах не за мир, а за сохранение и приращение своих рынков и колоний; если можно - мирным путем (это дешевле); если нельзя - при помощи оружия. Точно также и империалистские "пацифисты" (Жуо, Луис и Ко.) хлопочут вовсе не о мире, а о завоевании симпатий и поддержки своему национальному империализму.
Богемских немцев около 3 1/2 миллионов человек. Если бы вспыхнула война, то число убитых оказалось бы, вероятно, в четыре-пять раз больше, а может быть и в десять, при соответственном количестве раненных, калек, сошедших с ума; при длинной свите эпидемий и других бедствий. Этот довод неспособен, однако, оказать ни малейшего влияния ни на один из враждебных лагерей. Ибо в последнем счете дело для всех хищников вовсе не идет о трех с половиной миллионах немцев, а о господстве над Европой и над миром.
Гитлер говорит о "нации", о "расе", об единстве "крови". На самом деле, его задача состоит в том, чтоб расширить военную базу Германии для открытия борьбы за владычество над колониями. Национальное знамя является тут только фиговым листком империализма.
Такую же роль играет в другом лагере принцип "демократии". Он служит империалистам для прикрытия старых захватов, насилий, грабежей и для подготовки новых. Это очень ярко обнаруживается на вопросе о богемских немцах. Демократия означает право каждой нации на самоопределение. Между тем, это демократическое право богемских немцев, как и австрийских, как и многих других национальных групп, венгров, болгар, украинцев и пр., подло попрал Версальский договор, состряпанный высокими представителями самых что ни на есть демократических государств: Франции, Великобритании, тогдашней парламентарной Италии и, наконец, Соединенных Штатов.
По стратегическим соображениям победоносного империализма Антанты, господа демократы, при поддержке Второго Интернационала, отдали богемских немцев во владение молодым империалистам Чехословакии. Германская социал-демократия с собачьей покорностью ждала тем временем милостей со стороны демократий Антанты; ждала и не дождалась. Результат известен: демократическая Германия, не выдержав гнета Версальского договора, бросилась с отчаянья на путь фашизма. Казалось бы, у чехословацкой демократии, состоящей под высоким покровительством франко-британской демократии и "социалистической" бюрократии СССР, имелись все возможности показать богемским немцам на деле великие преимущества демократического режима над фашистским. Если б эта задача была разрешена, Гитлер, разумеется, не посмел бы покушаться на Богемию. Его главная сила сейчас состоит именно в том, что сами богемские немцы хотят объединения с Германией. Это желание им внушил хищнический и полицейский режим чехословацкой "демократии", которая "боролась" с фашизмом, подражая худшим его методам.
Архи-демократическая Австрия находилась до недавнего времени под неутомимым попечением демократической Антанты, которая как бы поставила своей задачей не давать Австрии ни жить ни умереть. Кончилось тем, что Австрия бросилась в объятия Гитлера. В меньшем масштабе тот же опыт был произведен раньше над Саарской областью, которая 15 лет пробыла в руках Франции и, испытав на себе все благодеянья империалистской демократии, подавляющим большинством голосов выразила желание соединиться с Германией. Это уроки истории важнее резолюций всех пацифистских конгрессов.
Только жалкие болтуны или фашистские мошенники могут говорить по поводу судьбы саарских, австрийских и богемских немцев о непреодолимом "голосе крови". Швейцарские немцы, например, вовсе не хотят идти в рабство к Гитлеру, ибо чувствуют себя хозяевами в своей стране, и Гитлер десять раз подумает, прежде чем напасть на них. Нужны невыносимые социальные и политические условия, чтобы граждане "демократической" страны возжаждали фашистской власти. Саарские немцы во Франции, австрийские немцы в версальской Европе, богемские немцы в Чехословакии чувствовали себя гражданами третьего сорта. "Хуже не будет", сказали они себе. В Германии они будут, по крайней мере, угнетаться на тех же основаниях, что и остальное население. Народные массы предпочли в этих условиях равенство в рабстве унижению в неравенстве. Временная сила Гитлера - в банкротстве империалистской демократии.
Фашизм есть форма отчаянья мелкобуржуазных народных масс, увлекающих за собой в бездну и часть пролетариата. Отчаянье, как известно, наступает тогда, когда все пути спасенья отрезаны. Предпосылкой успехов фашизма явилось тройственное банкротство: демократии, социал-демократии и Коминтерна. Все три связали свою судьбу с империализмом. Все три не приносят массам ничего, кроме отчаянья и тем помогают торжеству фашизма.
Главная цель бонапартистской клики Сталина за последние годы состояла в том, чтоб доказать империалистским "демократиям" свой мудрый консерватизм и любовь к порядку. Во имя вожделенного союза с империалистскими демократиями бонапартистская клика довела Коминтерн до последних граней политической проституции. Две великие "демократии", Франция и Англия, уговаривают Прагу уступить Гитлеру, которого поддерживает Муссолини. Праге не остается, видимо, ничего другого, как внять "дружественным" советам. О Москве при этом нет и речи. Никто не интересуется мнением Сталина и его Литвинова. В результате отвратительного пресмыкательства и кровавых подлостей на службе империализма, особенно в Испании, Кремль более изолирован, чем когда-либо.
Где причины? Их две. Первая состоит в том, что, став окончательно лакеем "демократического" империализма, Сталин не смеет, однако, довести в СССР свою работу до конца, т.-е. до восстановления частной собственности на средства производства и отмены монополии внешней торговли. А без этих мер он остается в глазах империалистов только революционным выскочкой, ненадежным авантюристом, кровавым фальсификатором. Ставить серьезную ставку на Сталина империалистская буржуазия не согласна.
Разумеется, она могла бы использовать его для частных и временных целей. Но тут открывается вторая причина изолирования Кремля: в борьбе за свое самосохранение разнузданная бонапартистская клика до последней степени ослабила армию и флот, расшатала хозяйство, деморализовала и унизила страну. Никто не верит патриотическим завываниям пораженческой клики. Империалисты явно не рискуют ставить ставку на Сталина, даже и для эпизодических военных целей.
В этой международной обстановке агенты ГПУ пересекают океан и собираются в гостеприимной Мексике, чтоб "бороться" против войны. Средство простое: нужно объединить все демократии против фашизма. Только против фашизма! "Я приглашен сюда - заявил заслуженный агент французской биржи Жуо - для борьбы против фашизма, а никак не против империализма!". Кто борется против "демократического" империализма, т.-е. за свободу французских колоний, тот союзник фашизма, агент Гитлера, троцкист. Триста пятьдесят миллионов индусов должны примириться со своим рабством, чтоб поддерживать Великобританскую демократию, владыки которой в это самое время, совместно с рабовладельцами "демократической" Франции, отдают испанский народ в кабалу Франко. Народы латинской Америки должны с благодарностью терпеть на своей шее ногу англосаксонского империализма, только потому, что эта нога обута в замшевый демократический сапог. Позор, стыд, цинизм - без конца!
Демократии версальской Антанты помогли победе Гитлера подлым угнетением побежденной Германии. Теперь лакеи демократического империализма из Второго и Третьего Интернационалов изо всех сил помогают дальнейшему упрочению режима Гитлера. Что означал бы, в самом деле, военный блок империалистских демократий против Германии? Новое издание версальских оков, еще более тяжких, кровавых и невыносимых. Этого не хочет, разумеется, ни один немецкий рабочий. Свергнуть Гитлера путем революции - это одно, а задушить Германию путем империалистской войны - совсем другое. Завывание "пацифистских" шакалов демократического империализма является, поэтому, самым лучшим аккомпанементом к речам Гитлера. "Вы видите, - говорит он немецкому народу, - даже социалисты и коммунисты всех враждебных стран поддерживают свою армию и свою дипломатию; если вы не сплотитесь вокруг меня, своего вождя, вам грозит гибель!". Сталин, лакей демократического империализма, и все лакеи Сталина - Жуо, Толедано и братия - являются лучшими помощниками Гитлера по обману, усыплению и устрашению немецких рабочих.
Чехословацкий кризис раскрывает с замечательной наглядностью, что фашизм, как самостоятельный фактор, не существует. Он является только одним из орудий империализма. "Демократия" является другим его орудием. Империализм возвышается над обоими. Он пускает их в ход по мере надобности, иногда противопоставляет их друг другу, иногда дружно сочетает. Бороться против фашизма в союзе с империализмом - то же самое, что в союзе с чортом бороться против его когтей или рогов.
Борьба с фашизмом требует прежде всего изгнания агентов "демократического" империализма из рядов рабочего класса. Только революционный пролетариат Франции, Великобритании, Америки и СССР, объявивший смертельную борьбу собственному империализму и его агентуре, московской бюрократии, способен пробудить революционные надежды в сердцах немецких и итальянских рабочих и, в то же время, сплотить вокруг себя сотни миллионов рабов и полурабов империализма во всем мире. Чтоб обеспечить мир между народами, надо низвергнуть империализм под всеми его масками. Это может совершить только пролетарская революция. Чтоб подготовить ее, надо непримиримо противопоставлять рабочих и угнетенные народы империалистской буржуазии и сплачивать их в одну международную революционную армию. Эта великая освободительная работа выполняется ныне только Четвертым Интернационалом. Оттого его так ненавидят и фашисты, и империалистские "демократы", и социал-патриоты, и лакеи Кремля. Верный признак, что под его знаменем сплотятся все угнетенные.
19 сентября 1938 г.
P. S. - Чехословакия, как военная держава, исчезает с карты Европы. Утрата трех с половиной миллионов глубоко враждебных немцев была бы в военном отношении плюсом, если бы не означала утрату естественных границ. Самая капитальная стена богемской крепости рушится от звуков фашистской трубы. Германия приобретает не только три с половиной миллиона немцев, но и прочную границу. Если до сих пор Чехословакия рассматривалась, как военный мост для СССР в Европу, то теперь она становится мостом для Гитлера на Украину. Международная "гарантия" независимости остатков Чехословакии будет означать неизмеримо меньше, чем такая же гарантия для Бельгии до войны.
Крушение Чехословакии есть крушение международной политики Сталина за последние пять лет. Московская идея "союза демократий" для борьбы с фашизмом оказалась безжизненной фикцией. Никто не хочет воевать ради абстрактного принципа демократии; все воюют из-за материальных интересов. Англия и Франция предпочитают удовлетворять аппетиты Гитлера за счет Австрии и Чехословакии, а не за счет своих колоний.
Военное соглашение между Францией и СССР теряет отныне 75% своего значения и может легко потерять все 100%. Старая идея Муссолини: концерт четырех европейских держав, под дирижерством Италии и Германии, стала реальностью, по крайней мере до нового кризиса.
Страшный удар по международному положению СССР есть расплата за непрерывную кровавую чистку, обезглавившую армию, расстроившую хозяйство и вскрывшую слабость сталинского режима. Источник пораженческой политики в Кремле. Можно с уверенностью ждать теперь попыток советской дипломатии сблизиться с Германией ценою дальнейших отступлений и капитуляций, которые, в свою очередь, способны только приблизить крушение сталинской олигархии.
Компромисс на трупе Чехословакии ни в малейшей степени не обеспечивает мира, а только создает для Гитлера более благоприятную базу для предстоящей войны. Полеты Чемберлена под небесами войдут в историю, как символ тех дипломатических конвульсий, которые переживала разобщенная, жадная и бессильная империалистская Европа накануне новой бойни, которая готовится залить кровью всю нашу планету.
Л. Троцкий.
22 сентября, 10 час. утра.
Койоакан, Мексико.
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 70.
Л. Троцкий.
ИЗ БЕСЕДЫ ТОВ. ТРОЦКОГО С АРГЕНТИНСКИМ ДЕЛЕГАТОМ ТОВ. ФОССА
Тов. Фосса был делегирован комитетом Синдикальных Свобод, группирующим вокруг себя 28 организаций, в том числе 24 независимых профессиональных союзов, на созывавшуюся в Мексике конференцию латино-американских синдикатов (профессиональных союзов). На конференцию он, однако, допущен не был, в виду того, что осмелился поднять голос протеста против московских процессов.
23-го сентября тов. Фосса посетил тов. Троцкого и в течение продолжительной беседы поставил ему ряд важных вопросов. Мы публикуем ниже некоторые из этих вопросов вместе с ответами тов. Троцкого:
Ф. - Какое развитие примет, по вашему мнению, нынешняя ситуация в Европе?
Т. - Возможно, что дипломатии удастся еще и на этот раз достигнуть гнилого компромисса. Но его хватит не надолго. Война неизбежна, притом в недалеком будущем. Один международный кризис следует за другим. Эти конвульсии похожи на родовые схватки надвигающейся войны. Каждая новая схватка имеет более жестокий и угрожающий характер. Я не вижу сейчас никакой силы в мире, которая могла бы задержать развитие этого процесса, т.-е. родов войны. Новая страшная бойня неутомимо надвигается на человечество.
Разумеется, своевременное революционное выступление международного пролетариата могло бы парализовать разбойничью работу империалистов. Но надо смотреть правде в глаза. Рабочие массы Европы в подавляющем большинстве находятся под руководством Второго и Третьего Интернационалов. Вожди Амстердамского Интернационала профессиональных союзов полностью поддерживают политику Второго и Третьего Интернационалов и входят вместе с ними в, так называемые, "Народные фронты". Политика "Народных фронтов", как показывают примеры Испании, Франции и других стран, состоит в подчинении пролетариата левому крылу буржуазии. Между тем, вся буржуазия капиталистических стран, и правая, и "левая", насквозь пропитана шовинизмом и империализмом. "Народный фронт" служит для того, чтобы превратить рабочих в пушечное мясо для империалистской буржуазии. Только для этого, и больше ни для чего. Второй, Третий и Амстердамский Интернационалы являются сейчас контрреволюционными организациями, которые ставят главной своей задачей тормозить и парализовать революционную борьбу пролетариата против "демократического" империализма. До тех пор, пока преступное руководство этих Интернационалов не сброшено, рабочие будут бессильны оказать сопротивление войне. Такова горькая, но неопровержимая правда. Надо уметь смотреть ей в глаза, а не утешать себя иллюзиями и пацифистской болтовней. Война неизбежна!
Ф. - Каково будет ее влияние на борьбу в Испании и на движение мирового пролетариата?
Т. - Чтобы правильно понять характер будущих событий, нужно прежде всего отбросить ложную и насквозь фальшивую теорию, будто будущая война развернется между фашизмом и "демократией". Нельзя ничего придумать глупее и лживее этой идеи. Империалистские "демократии" разъединены противоречиями своих интересов во всех частях мира. Фашистская Италия может легко оказаться в одном лагере с Великобританией и Францией, если потеряет веру в победу Гитлера. Полуфашистская Польша может пристать к одному или другому лагерю, в зависимости от предоставленных ей выгод. В ходе войны французская буржуазия может заменить свою "демократию" фашизмом для того, чтобы держать в покорности рабочих и заставить их воевать "до конца". Фашистская Франция, как и "демократическая", одинаково защищала бы свои колонии с оружием в руках. Новая война будет иметь гораздо более открытый грабительский, империалистский характер, чем война 1914-1918 г.г. Империалисты сражаются не из-за политических принципов, а из-за рынков, колоний, сырья, из-за господства над миром и его богатствами.
Победа любого из империалистских лагерей означала бы окончательное закабаление всего человечества, наложение двойных цепей на нынешние колонии, слабые и отсталые народы, в том числе - на народы латинской Америки. Победа любого из империалистических лагерей означала бы рабство, нищету, закат человеческой культуры.
Где же выход, спрашиваете вы? Я лично не сомневаюсь ни на минуту, что новая война вызовет международную революцию против господства хищных капиталистических клик над человечеством. Во время войны исчезнет всякое различие между империалистской "демократией" и фашизмом. Во всех странах будет царить беспощадная военная диктатура. Немецкие рабочие и крестьяне будут так же погибать, как и французские или английские. Голод, эпидемии, одичание сметут различие политических режимов и границы государств. Нынешние средства истребления так чудовищны, что человечество не выдержит, вероятно, и нескольких месяцев войны. Отчаяние, возмущение, ненависть толкнут народные массы всех воюющих стран на восстание с оружием в руках. Социалистическая революция непредотвратима. Победа мирового пролетариата положит конец войне и разрешит попутно испанский вопрос, как и все другие больные вопросы Европы и других частей света.
Те рабочие "вожди", которые хотят приковать пролетариат к военной колеснице империализма, прикрытого маской "демократии", являются злейшими врагами и худшими изменниками трудящихся. Надо учить рабочих ненавидеть и презирать агентов империализма, ибо они отравляют сознание трудящихся; надо разъяснять рабочим, что фашизм не только одна из форм империализма, что бороться надо не с внешними симптомами болезни, а с ее органическими причинами, т.-е. капитализмом.
Ф. - Какие последствия будет иметь война для индо-американских стран?
Т. - Несомненно, что оба империалистских лагеря будут стремиться втянуть индо-американские страны в водоворот войны, чтоб окончательно закабалить их после войны. Пустая "антифашистская" трескотня только подготовляет почву для агентов одного из империалистских лагерей. Чтоб встретить мировую войну подготовленными, революционные партии Индо-Америки должны теперь же занять вдвойне непримиримую позицию по отношению ко всем империалистским группировкам. На почве борьбы за самосохранение народы Индо-Америки должны теснее сомкнуться друг с другом.
В первый период войны положение слабых сторон может оказаться очень трудным. Но империалистские лагери будут ослабевать и выдыхаться с каждым месяцем. Их ожесточенная борьба друг с другом позволит колониальным и полу-колониальным странам поднять голову. Это относится, разумеется, и к индо-американским странам; они смогут добиться полного освобождения, если во главе народных масс будут стоять подлинно-революционные, анти-милитаристские партии и профессиональные союзы. Из трагических исторических условий нельзя выбраться при помощи хитрости, звонких фраз и мелкой лжи. Нужно говорить массам правду, всю правду и только правду.
Ф. - Каковы на ваш взгляд задачи и методы профессиональных союзов?
Т. - Чтоб профессиональные союзы оказались способны сплотить, воспитать, мобилизовать пролетариат для освободительной борьбы, они должны быть очищены от тоталитарных методов сталинизма. Профессиональные союзы должны быть открыты для рабочих всех политических направлений, при условии дисциплины в действии. Кто превращает профессиональные союзы в орудие посторонних целей (особенно в орудие сталинской бюрократии и "демократического" империализма), тот неизбежно раскалывает рабочий класс, ослабляет его и открывает двери реакции. Полная и честная демократия внутри союзов является важнейшим условием демократии в стране.
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 70.
Л. Троцкий.
СССР И ЯПОНИЯ
Чувство удовлетворения по поводу перемирия между Советами и Японией не должно внушать ложного оптимизма относительно ближайшего будущего. Япония не может углубляться в Китай и терпеть в то же время СССР во Владивостоке. Никакое дипломатическое искусство не способно устранить этот антагонизм. Токио предпочитало бы отложить расчеты с СССР до обеспечения своего положения в Китае. Но, с другой стороны, внутренние события в СССР внушают искушение ковать железо пока горячо, т.-е. помериться силами немедленно. Отсюда двойственная политика Японии: провокации, нарушения границ, разбойничьи набеги, и в то же время - дипломатические переговоры, чтоб сохранить возможность временного полуотступления в случае, если СССР окажется сильнее, чем хотелось бы Японии.
В Москве давно понимают неизбежность Дальневосточной войны. Вообще говоря, Москва всегда была заинтересована в том, чтоб оттянуть войну, как потому, что быстрая индустриализация усиливала военную мощь советов, так и потому, что внутренние противоречия в Японии, сохранившей полуфеодальный строй, подготовляют величайшую социальную и политическую катастрофу.
Военные трудности, которые Япония встретила в Китае, и которых японские милитаристы, по своей крайней ограниченности, не предвидели, создали, однако, новое положение. Жизненный интерес СССР требует помочь Китаю всеми силами, сознательно идя навстречу вытекающему отсюда риску. В Кремле понимают это, ибо определенный взгляд на Дальневосточную проблему слагался в течение всех 20 лет советского режима. Однако, кремлевская олигархия боится войны. Это не значит, что она боится Японии. В Москве никто не сомневается, что Микадо не выдержит большой войны. Но в Москве отдают себе не менее ясный отчет в том, что война неизбежно приведет к крушению сталинской диктатуры.
Сталин готов идти на любые уступки во внешней политике, чтоб тем беспощаднее охранять свою власть внутри страны. Однако, уступки и неудачи советской дипломатии за последние два года разжигают недовольство внутри страны и вынуждают Сталина к демонстративным жестам силы, которые должны замаскировать готовность к новым уступкам. Таково объяснение как последних кровавых конфликтов на границе Манчжурии и Кореи, так и того, что эти конфликты закончились пока перемирием, а не превратились в новую войну.
Ключ к положению сейчас в руках Токио. Японским правительством руководят генералы. Японскими генералами командуют лейтенанты. В этом - непосредственная опасность положения. Лейтенанты не понимают ни положения Японии, ни положения СССР. Несмотря на китайский урок, - отчасти вследствие китайского урока, - они ищут легких успехов за счет СССР. Они грубо ошибаются. Если они вызовут войну, то она не вызовет немедленного крушения Сталина, а наоборот, на год, на два упрочит его; этого срока будет вполне достаточно, чтобы обнаружить на деле полную внутреннюю несостоятельность японского социального и политического режима. Большая война принесет Японии революционную катастрофу, подобную той, которая выпала на долю царской России в последней великой войне. Крушение сталинской диктатуры придет только во вторую очередь. Вот почему правители Японии поступили бы разумно, если бы не вынуждали Сталина делать то, чего он не хочет делать, т.-е. защищать СССР с оружием в руках.
Л. Т.
Койоакан, 11 августа 1938 г.
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 70.
Л. Троцкий.
МЕКСИКА И БРИТАНСКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ
Международная кампания, которая ведется империалистскими кругами вокруг экспроприации мексиканским правительством мексиканских нефтяных предприятий, отличается всеми чертами агитационных вакханалий империализма: она сочетает в себе наглость, лживость, спекуляцию на невежество и твердую уверенность в своей безнаказанности. Сигнал к кампании подан великобританским правительством, объявившим бойкот мексиканской нефти. Бойкот есть, как известно, всегда также и самобойкот и потому связан с большими жертвами со стороны бойкотирующего. Великобритания была до сих пор главным покупателем мексиканской нефти, и, конечно, не из симпатии к мексиканскому народу, а по соображениям собственной выгоды. Основным потребителем нефти в самой Великобритании является государство, с его грандиозным флотом и быстро растущей авиацией. Бойкот мексиканской нефти со стороны британского правительства означает, следовательно, одновременный бойкот не только британской промышленности, но и национальной обороны. Правительство г-на Чемберлена показало с совершенно небывалой откровенностью, что барыши капиталистических хищников для него выше государственных интересов. Таков основной вывод, который должны твердо запомнить угнетенные классы и угнетенные народы!
Восстание генерала Седило и хронологически, и логически выросло из политики Чемберлена. Доктрина Монроэ препятствует британскому адмиралтейству применить меры военно-морской блокады мексиканского побережья. Приходится действовать при помощи внутренних агентов, которые, правда, не поднимают открыто британский флаг, но служат тем же интересам, что и Чемберлен: интересам клики нефтепромышленников. В Белую книгу, которую выпустила на днях британская дипломатия, конечно, не включены переговоры ее агентов с генералом Седило: главную свою работу империалистская дипломатия совершает всегда под прикрытием тайны.
Чтобы скомпрометировать экспроприацию в глазах буржуазного общественного мнения, ее изображают как "коммунистическую" меру. Историческое невежество сочетается здесь с сознательным обманом. Полу-колониальная Мексика борется за национальную независимость, политическую и экономическую. Таково на данной стадии основное содержание мексиканской революции. Магнаты нефти не рядовые капиталисты, не простые буржуа. Завладев важнейшими естественными богатствами чужой страны, опираясь на свои миллиарды и на военно-дипломатическую поддержку своей метрополии, они стремятся установить в покоренной ими стране режим империалистского феодализма, подчиняя себе законодательство, судопроизводство и администрацию. В этих условиях экспроприация является единственно серьезным средством ограждения национальной независимости и элементарных условий демократии.
По какому направлению пойдет дальнейшее экономическое развитие Мексики зависит, в решающей степени, от факторов международного характера. Но это дело будущего. Сейчас мексиканская революция выполняет ту работу, которую Соединенные Штаты Северной Америки, например, выполнили в течение трех четвертей столетия, начиная с революционной войны за независимость и кончая гражданской войной за упразднение рабства и за национальное объединение. Британское правительство не только сделало в конце 18-го века все, чтобы удержать Соединенные Штаты на положении колонии, но и позже, в годы гражданской войны, поддерживало рабовладельцев юга против демократов севера, стремясь, во имя своих империалистских интересов, отбросить молодую республику в состояние экономической отсталости и национального разъединения.
Чемберленам того времени экспроприация рабовладельцев тоже казалась адской "большевистской" мерой. На самом деле историческая задача северян состояла в том, чтоб расчистить арену для независимого демократического развития буржуазного общества. Именно эту задачу разрешает на данной стадии правительство Мексики. Генерал Карденас стоит в ряду тех государственных людей своей страны, которые выполняли и выполняют работу Вашингтона, Джефферсона, Авраама Линкольна и генерала Гранта. И не случайно, разумеется, британское правительство и в этом случае оказывается по другую сторону исторической траншеи.
Мировая печать, в частности французская, как это ни невероятно, продолжает припутывать мое имя к вопросу об экспроприации нефтяной промышленности. Если я уже опровергал однажды этот вздор, то совсем не потому, что боюсь "ответственности", как инсинуировал один из болтливых агентов ГПУ; наоборот, я бы считал за честь нести хоть долю ответственности за смелое и прогрессивное мероприятие мексиканского правительство. Но у меня нет на это ни малейшего основания. Декрет об экспроприации я впервые прочитал в газетах. Но дело, конечно, не в этом. Припутывание моего имени преследует две цели: во-первых, организаторы кампании хотят придать экспроприации "большевистскую" окраску; во-вторых, они стараются нанести удар национальному самолюбию Мексики. Империалисты пытаются изобразить дело так, будто государственные люди Мексики неспособны сами определять свои пути. Жалкая и недостойная психология наследственных рабовладельцев! Именно потому, что Мексика сегодня еще принадлежит к числу отсталых стран, которым приходится только еще отвоевывать свою независимость, она порождает у своих государственных людей гораздо большую смелость мысли, чем это свойственно консервативным последышам великого прошлого. Такое явление в истории наблюдалось не раз!
Французская еженедельная газета "Мариан" видный орган Народного фронта, утверждает даже, что правительство генерала Карденаса действовало в вопросе о нефти не только заодно с Троцким, но и... в интересах Гитлера. Дело идет, видите ли, о том, чтоб, в случае войны, лишить нефти великодушные "демократии" и, наоборот, снабдить нефтью германских и иных фашистов. Это ничуть не умнее московских процессов. Человечество не без изумления узнает, что Великобритания лишается мексиканской нефти по злой воле генерала Карденаса, а не вследствие самобойкота Чемберлена. Между тем, у "демократий" есть простейший способ парализовать этот "фашистский" план; пусть покупают мексиканскую нефть, еще раз мексиканскую нефть и снова мексиканскую нефть. Для всякого честного и разумного человека уже сегодня стоит вне спора, что если б Мексика оказалась вынуждена продавать свое жидкое золото фашистским странам, то ответственность за это полностью и целиком легла бы на правительства империалистских "демократий".
За спиной "Мариан" и ей подобных стоят суфлеры Москвы. На первый взгляд это кажется невероятным, ввиду того, что другие суфлеры той же школы пользуются прямо противоположными либретто. Но секрет в том, что друзья ГПУ приспособляют свои взгляды к географическим градусам долготы и широты. Если одни из них обещают Мексике поддержку, то другие изображают генерала Карденаса союзником Гитлера. С этой последней точки зрения нефтяной мятеж генерала Седило должен, очевидно, рассматриваться, как борьба за интересы мировой демократии.
Предоставим, однако, фигляров и интриганов их собственной участи. Не их мы имеем в виду, а сознательных рабочих всего мира. Не поддаваясь иллюзиям и не пугаясь клевет, передовые рабочие окажут полную поддержку мексиканскому народу в его борьбе с империалистами. Экспроприация нефти не есть ни социализм, ни коммунизм. Но это глубоко прогрессивная мера национальной самообороны. Маркс не считал, разумеется, Авраама Линкольна коммунистом. Это не мешало, однако, Марксу с глубокой симпатией относиться к той борьбе, которой руководил Линкольн. Первый Интернационал послал президенту гражданской войны приветственный адрес, и Линкольн в своем ответе высоко оценил эту нравственную поддержку. Международный пролетариат не имеет основания отождествлять свою программу с программой мексиканского правительства. Революционерам не зачем перекрашиваться, подделываться и льстить, по примеру царедворцев из школы ГПУ, которые в минуту опасности продают и предают более слабую сторону. Не поступаясь собственным лицом, каждая честная рабочая организация во всем мире, и прежде всего в Великобритании, обязана дать непримиримый отпор империалистским хищникам, их дипломатии, их прессе и их фашистским наемникам. Дело Мексики, как и дело Испании, как и дело Китая, есть дело всего международного рабочего класса. Борьба вокруг мексиканской нефти есть одна из аванпостных стычек грядущих боев между угнетенными и угнетателями.
Л. Т.
Койоакан, 5 июня 1938 г.
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 70.
Л. Троцкий.
ЕЩЕ ОБ УСМИРЕНИИ КРОНШТАДТА
В своей недавней статье о "Кронштадте" я пытался поставить вопрос в политической плоскости. Но многих интересует проблема личной "ответственности". Суварин, который из вялого марксиста стал восторженным сикофантом, утверждает в своей книге о Сталине, что я в автобиографии сознательно умалчиваю о кронштадтском восстании: есть подвиги, иронизирует он, которыми не гордятся. Цилига в своей книге "В стране великой лжи" передает, что, при усмирении Кронштадта, мною расстреляно было "больше десяти тысяч моряков" (я сомневаюсь, чтоб в тот период во всем Балтийском флоте было такое число). Иные критики высказываются в таком смысле: да, восстание объективно имело контрреволюционный характер, но зачем Троцкий применил при усмирении и после усмирения столь беспощадные репрессии?
Я ни разу не касался этого вопроса. Не потому, что мне нужно было что-либо скрывать, а как раз наоборот, потому что мне нечего было сказать. Дело в том, что я лично не принимал ни малейшего участия ни в усмирении кронштадтского восстания, ни в репрессиях после усмирения. В моих глазах самый факт этот не имеет политического значения. Я был членом правительства, считал необходимым усмирение восстания и, стало быть, несу за усмирение ответственность. Только в этих пределах я и отвечал до сих пор на критику. Но когда моралисты начинают приставать ко мне лично, обвиняя меня в чрезмерной жестокости, не вызывающейся обстоятельствами, я считаю себя вправе сказать: "господа моралисты, вы немножко привираете".
Восстание вспыхнуло во время моего пребывания на Урале. С Урала я прибыл прямо в Москву, на 10-ый съезд партии. Решение о том, чтоб подавить восстание военной силой, если не удастся побудить крепость к сдаче, сперва, путем мирных переговоров, затем, путем, ультиматума, - такое общее решение было принято при непосредственном моем участии. Но после вынесения решения я продолжал оставаться в Москве и не принимал ни прямого, ни косвенного участия в военных операциях. Что касается последовавших позже репрессий, то они были целиком делом Чека.
Почему так вышло, что я лично не отправился в Кронштадт? Причина имела политический характер. Восстание вспыхнуло во время дискуссии по, так называемому, вопросу о "профессиональных союзах". Политическая работа в Кронштадте была в руках Петроградского комитета, во главе которого стоял Зиновьев. Главным, наиболее неутомимым и горячим лидером в борьбе против меня во время дискуссии был тот же Зиновьев. До поездки на Урал я был в Петрограде, выступал на собрании моряков-коммунистов. Общий дух собрания произвел на меня крайне неблагоприятное впечатление. Франтоватые и сытые матросы, коммунисты только по имени, производили впечатление паразитов по сравнению с тогдашними рабочими и красноармейцами. Кампания велась со стороны Петроградского комитета крайне демагогически. Командный состав флота был изолирован и запуган. Резолюция Зиновьева получила, вероятно, не менее 90%. Помню, я говорил по этому поводу самому Зиновьеву: "у вас все очень хорошо, пока не становится сразу очень плохо". Зиновьев был со мной после этого на Урале, там он получил срочное сообщение, что в Кронштадте становится "очень плохо". Матросы-"коммунисты", поддерживавшие резолюцию Зиновьева, приняли в подавляющем большинстве участие в мятеже. Я считал, и Политбюро против этого не возражало, что переговоры с матросами и, в случае необходимости, усмирение их, должно лечь на тех вождей, которые вчера пользовались политическим доверием этих матросов. Иначе кронштадтцы поймут дело так, что я приехал мстить им за то, что они голосовали против меня во время партийной дискуссии.
Правильны ли были эти соображения или нет, но во всяком случае, именно они определили мое поведение. Я совершенно и демонстративно отстранился от этого дела. Что касается репрессий, то ими, насколько помню, руководил непосредственно Дзержинский, который вообще не терпел вмешательства в свои функции (и правильно делал).
Были ли излишние жертвы, не знаю. Дзержинскому верю в этой сфере больше, чем его запоздалым критикам. Решать теперь, а постериори, кого и как нужно было покарать, я не берусь за полным отсутствием данных. Суждения по этому поводу Виктора Сержа - из третьих рук - не имеют в моих глазах никакой цены. Но я готов признать, что гражданская война не есть школа гуманности. Идеалисты и пацифисты всегда обвиняли революцию в "эксцессах". Но суть такова, что эти "эксцессы" вытекают из самой природы революции, которая сама является "эксцессом" истории. Кому угодно, пусть отвергает на этом основании (в статейках) революцию вообще. Я ее не отвергаю. В этом смысле я несу за усмирение кронштадтского мятежа ответственность полностью и целиком.
Л. Троцкий.
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 70.
Л. Троцкий.
СЛЕДСТВИЕ ПО ДЕЛУ О СМЕРТИ ЛЬВА СЕДОВА
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 174; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!