Китайский вопрос на XVI Съезде ВКП

В своем десятичасовом докладе Сталин, при всем желании, не мог совершенно обойти вопрос о китайской революции. Он посвятил этому вопросу ровным счетом пять фраз. Но каких? Поистине, "многое в немногом", как говорили латиняне. Желая обойти все острые углы, воздержаться от рискованных обобщений и, тем более, от конкретных прогнозов, Сталин в пяти фразах умудрился сделать все ошибки, какие вообще еще оставались в его распоряжении.

"Было бы смешно думать, - говорил Сталин, - что эти бесчинства империалистов пройдут им даром. Китайские рабочие и крестьяне уже ответили на них созданием советов и красной армии. Говорят, что там уже образовалось советское правительство. Я думаю, что если это верно, то в этом нет ничего удивительного. Не может быть сомнения, что только советы могут спасти Китай от окончательного развала и обнищания". ("Правда", 29 июня 1930 года).

"Было бы смешно думать". Вот основа всех дальнейших заключений. Если бы бесчинства империалистов порождали неизбежно ответ в виде советов и красной армии, то каким же это образом империализм все еще существует на свете?

"Говорят, что там уже образовалось советское правительство". Что значит: "говорят"? Кто говорит? И главное: что говорит по этому поводу китайская компартия? Ведь она входит в Коминтерн, и ее представитель выступал на съезде. Значит "советское правительство" образовалось в Китае помимо компартии и без ее ведома? Кто же руководит этим правительством? Кто входит в его состав? Какая партия стоит у власти? Сталин не только не дает ответа, но даже не ставит самого вопроса.

"Я думаю, что, если (!) это верно, то (!) в этом нет ничего удивительного". Нет ничего удивительного в том, что в Китае образовалось советское правительство, о котором ничего не знает китайская компартия, и о политической физиономии которого ничего не может сообщить самый высокий руководитель китайской революции. Что же тогда вообще удивительного еще осталось на свете?

"Не может быть сомнения, что только советы могут спасти Китай от окончательного развала и обнищания". Какие советы? Мы видали до сих пор разные советы: церетелевские, отто-бауэровские, шейдемановские, с одной стороны, большевистские, с другой. Церетелевские советы не могли спасти Россию от развала и обнищания. Наоборот, вся их политика направлена была на то, чтоб превратить Россию в колонию Антанты. Только большевики превратили советы в орудие освобождения трудящихся масс. О каких же советах речь идет в Китае? Если об них ничего не может сказать китайская коммунистическая партия, значит она не руководит ими. Кто же тогда стоит во главе их? Помимо коммунистов встать во главе советов и образовать советское правительство могут только случайные, промежуточные элементы, люди "третьей партии", словом, осколки Гоминдана второго и третьего сорта.

Еще вчера Сталин считал, что "было бы смешно думать" об образовании советов в Китае до завершения демократической революции. Теперь он, по-видимому, считает, если его пять фраз вообще имеют какой-либо смысл, что в демократической революции советы могут спасти страну и без руководства коммунистов.

Говорить о советском правительстве, не говоря о диктатуре пролетариата, значит обманывать рабочих и помогать буржуазии обманывать крестьян. Но говорить о диктатуре пролетариата, не говоря о руководящей роли коммунистической партии, значит опять-таки превращать лозунг диктатуры в ловушку для пролетариата. Китайская компартия сейчас, однако, чрезвычайно слаба. Число ее членов из рабочих определяется в несколько тысяч человек. Полсотни тысяч рабочих входят в красные профессиональные союзы. В этих условиях говорить о диктатуре пролетариата, как о сегодняшней задаче, явно немыслимо. С другой стороны, в Южном Китае развертывается широкое крестьянское движение, в котором принимают участие партизанские отряды. Влияние Октябрьской революции, несмотря на годы эпигонского руководства, все еще так велико в Китае, что крестьяне называют свое движение "советским", а свои партизанские отряды - "красной армией". Это еще раз показывает глубину сталинского филистерства в тот период, когда он, восставая против советов, говорил, что не надо отпугивать китайские народные массы "искусственной советизацией". Отпугнуть этим можно было Чан-Кай-Ши, но не рабочих и не крестьян, для которых советы стали после 1917 г. символом освобождения. Китайские крестьяне вносят, разумеется, в лозунг советов немало иллюзий. Им это простительно. Но простительно ли это руководящим хвостистам, которые ограничиваются трусливым и туманным обобщением иллюзий китайского крестьянства, не разъясняя пролетариату действительного смысла событий?

"Нет ничего удивительного", говорит Сталин, если китайские крестьяне, без участия промышленных центров и без руководства компартии, создали советское правительство. Мы же говорим, что возникновение советского правительства в таких условиях совершенно невозможно. Не только большевистское, но и церетелевское правительство или полуправительство советов могло возникнуть только на городской основе. Думать, что крестьянство способно самостоятельно создать свое советское правительство, значит верить в чудеса. Таким же чудом было бы создание крестьянской Красной армии. Крестьянская партизанщина играла в русской революции большую революционную роль, но при наличии центров пролетарской диктатуры и централизованной пролетарской Красной Армии. При слабости китайского рабочего движения в настоящий момент и при еще большей слабости компартии, о диктатуре пролетариата, как о задаче дня в Китае, говорить трудно. Вот почему Сталин, плывя в хвосте крестьянских восстаний, вынужден, вопреки всем своим прежним заявлениям, сочетать крестьянские советы и крестьянскую Красную армию с буржуазно-демократической диктатурой. Руководство этой диктатурой, которое не под силу компартии, подкидывается какой-то другой политической партии, какому-то революционному иксу. Так как Сталин помешал китайским рабочим и крестьянам довести их борьбу до диктатуры пролетариата, то теперь кто-то должен помочь Сталину, взяв в свои руки советское правительство, как орган буржуазно-демократической диктатуры. В обоснование этой новой перспективы приводится в пяти фразах пять аргументов. Вот они: 1) "Было бы смешно думать"; 2) "говорят"; 3) "если это верно"; 4) "в этом нет ничего удивительного"; 5) "не может быть сомнения". Вот она административная аргументация во всей своей силе и красоте!

Мы предупреждаем: расплачиваться за всю эту позорную стряпню придется снова китайскому пролетариату.

18. Характер "ошибок" Сталина

Есть ошибки и ошибки. Могут быть в разных областях человеческой мысли очень крупные ошибки, которые вытекают из необследовательности предмета, из недостаточности фактических сведений, из слишком большой сложности подлежащих учету факторов и пр. Сюда относятся, скажем, ошибки метеорологов в предсказании погоды, являющиеся типическими для целого ряда ошибок и в области политики. Однако, ошибка ученого и находчивого метеоролога часто бывает полезнее для науки, чем догадка эмпирика, хотя бы случайно и подтвержденная фактами. Но что сказать об ученом географе, о руководителе полярных исследований, который исходил бы из того, что земля стоит на трех китах? Между тем ошибки Сталина относятся почти сплошь к этой последней категории. Никогда не возвышаясь до марксизма, как метода, пользуясь теми или другими "марксистообразными" формулами в порядке ритуала, Сталин в своих практических действиях исходит из самых грубых эмпирических предрассудков. Но такова диалектика процесса: эти предрассудки стали главной силой Сталина в период революционного сползания. Именно они позволяли ему выполнять роль, которой он субъективно не хотел. Отяжелевшая бюрократия, отслаивавшаяся от революционного класса, завоевавшего власть, ухватилась именно за эмпиризм Сталина, за его делячество, за его совершенный цинизм в области принципов, чтоб сделать его своим вождем и чтоб создать легенду Сталина, которая есть праздничная легенда самой бюрократии. Этим и объясняется, как и почему, крепкий, но совершенно посредственный человек, остававшийся на третьих и четвертых ролях в годы подъема революции, оказался призван играть первую роль в годы ее отлива, в годы стабилизации мировой буржуазии, возрождения социал-демократии, ослабления Коминтерна и консервативного перерождения широчайших кругов советской бюрократии.

Французы говорят про человека: у него есть пороки его достоинств. Про Сталина можно сказать: у него оказались преимущества его пороков. Зубчатые колеса классовой борьбы подхватили его за его теоретическую ограниченность, политическое приспособленчество, моральную неразборчивость, словом, за его пороки, как пролетарского революционера, чтоб сделать его государственным человеком периода мелкобуржуазной эмансипации от Октября, от марксизма, от большевизма.

Китайская революция явилась проверкой новой сталинской роли - методом от обратного. Завоевав власть в СССР при помощи отталкивавшихся от международной революции слоев и при косвенной, но очень действительной поддержке враждебных классов, Сталин стал автоматически вождем Коминтерна и тем самым - руководителем китайской революции. Пассивный герой закулисной аппаратной механики должен был показать свои методы и качества на событиях великого революционного прилива. В этом трагический парадокс сталинской роли в Китае. Подчиняя китайских рабочих буржуазии, тормозя аграрное движение, поддерживая реакционных генералов, разоружая рабочих, препятствуя возникновение советов и ликвидируя возникшие, Сталин выполнил до конца ту историческую роль, которую Церетели лишь пытался выполнить в России. Разница в том, что Церетели действовал на открытой арене, имея против себя большевиков, - и ему пришлось немедленно и на месте понести ответственность за попытку выдать буржуазии связанный и обманутый пролетариат. Сталин же действовал в Китае, главным образом, из-за кулис, защищенный могущественным аппаратом и прикрытый знаменем большевизма. Церетели опирался на репрессии буржуазной власти против большевиков. Сталин сам применял эти репрессии против большевиков-ленинцев (оппозиции). Репрессии буржуазии разбивались о волну подъема. Репрессии Сталина питались волной отлива. Вот почему Сталин получил возможность довести опыт чисто меньшевистской политики в китайской революции до конца, т.-е. до наиболее трагической из катастроф.

А как же быть с нынешним левым пароксизмом сталинской политики? Видеть в этом эпизоде - а левый зигзаг, при всей своей значительности, войдет в историю все-таки, как эпизод - противоречие со сказанным выше могут только совсем близорукие люди, чуждые понимания диалектики человеческого сознания в связи с диалектикой исторического процесса. Сползание революции, как и ее подъем не совершаются по прямой линии. Эмпирический вождь сползания - "ты думаешь, что двигаешь, а двигают тебя" (Гете) - не мог в известный момент не испугаться той пропасти социальной измены, к самому краю которой его подпихнули в 1926-27 г.г. его собственные качества, использованные полувраждебными и враждебными пролетариату силами. А так как перерождение аппарата есть неравномерный процесс, в массах же революционные тенденции сильны, то для поворота влево, от края термидорианской пропасти, точки опоры и резервные силы имелись налицо готовыми. Поворот принял характер панического скачка, именно потому, что эмпирик ничего не предвидел, пока не подошел к краю обрыва. Идеология скачка влево была подготовлена левой оппозицией, - оставалось только использовать ее работу, кусочками и осколками, как подобает эмпирику. Но острый пароксизм левизны не меняет ни основных процессов эволюции бюрократии, ни природы самого Сталина.

Отсутствие у Сталина теоретической подготовки, широкого кругозора и творческого воображения, - тех черт, без которых не может быть самостоятельной работы большого масштаба, - вполне объясняет, почему Ленин, ценивший Сталина, в качестве практического помощника, рекомендовал, однако, партии снять его с поста генерального секретаря, когда выяснилось, что этот пост может приобресть самостоятельное значение. Политического вождя Ленин не видел в Сталине никогда.

Предоставленный самому себе Сталин во всех больших вопросах всегда и неизменно занимал оппортунистическую позицию. Если у Сталина не было с Лениным сколько-нибудь значительных теоретических или политических конфликтов, как у Бухарина, Каменева, Зиновьева, даже Рыкова, то это потому, что Сталин никогда за свои принципиальные взгляды не держался и во всех случаях, когда надвигались серьезные разногласия, попросту умолкал, отходил в сторону и выжидал. Зато практические, организационно-моральные конфликты у Ленина со Сталиным бывали очень часто, иногда очень острые, именно из-за тех сталинских качеств, которые Ленин так осторожно по форме, но так беспощадно по существу характеризует в своем "Завещании".

Ко всему сказанному надо присовокупить то обстоятельство, что Ленин работал рука об руку с группой сотрудников, из которых каждый вносил в работу знания, личную инициативу, определенные дарования. Сталин окружен, особенно после ликвидации правой группы, совершенными посредственностями, лишенными интернационального кругозора и неспособными составить себе самостоятельное мнение ни по одному вопросу мирового рабочего движения.

Между тем значение аппарата выросло со времени Ленина неизмеримо. Руководство Сталина в китайской революции и есть плод сочетания теоретической, политической и национальной ограниченности с грандиозным аппаратным могуществом. Сталин доказал, что учиться он неспособен. Его пять фраз о Китае на XVI конгрессе проникнуты насквозь тем же органическим оппортунизмом, который руководил политикой Сталина на всех прежних этапах борьбы китайского народа. Могильщик Второй китайской революции готовится, на наших глазах, погубить третью китайскую революцию в зародыше.

Л. Троцкий.
Принкипо, 26 августа 1930 г.

 

Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 15-16.

 

 

Л. Троцкий.
МИРОВАЯ БЕЗРАБОТИЦА И СОВЕТСКАЯ ПЯТИЛЕТКА

(Письмо к коммунистическим рабочим Чехо-Словакии)

В интернациональной печати левой оппозиции (большевиков-ленинцев) мы выдвинули несколько месяцев тому назад ту совершенно простую и бесспорную мысль, что коммунистические партии капиталистических стран, в связи с чудовищным ростом безработицы, должны поднять агитацию за всемерное расширение и облегчение промышленно-товарных кредитов для Советского Союза. Этому лозунгу мы предлагали придать возможно более конкретные формы: на основе своего пятилетнего плана (нынешнего или измененного, не будем сейчас этого касаться) советское правительство заявляет, что оно могло бы дать Соединенным Штатам, Германии, Англии, Чехо-Словакии и пр. такие-то и такие-то, вполне определенные заказы на электротехнические агрегаты, сельскохозяйственные машины и пр., при условии кредитов на определенное число лет. При этом кредитоспособность советского правительства пред лицом капиталистического мира могла бы быть вполне обеспечена соответственным ростом советского экспорта. При условии больших и целесообразно распределенных промышленных кредитов колхозы могут действительно получить уже в ближайшие годы крупнейшее хозяйственное значение, и ресурсы сельскохозяйственного экспорта могут быстро возрасти. Точно также, при получении из-за границы - на приемлемых, т.-е. обычных капиталистических условиях кредита - дополнительного промышленного оборудования, можно значительно увеличить экспорт нефти, леса и пр. В отношении советского экспорта также возможно заключение плановых договоров на ряд лет.

Советское правительство самым непосредственным образом заинтересовано в детальном ознакомлении рабочих делегаций, завкомов и представителей профсоюзов, с одной стороны, представителей капиталистических трестов и правительств, с другой, с соответственными своими плановыми предложениями, разумеется, строго обоснованными технически и экономически, и потому способными как повысить в глазах рабочих авторитет советского государства, так и оправдать в глазах капиталистов требуемые кредиты.

Кто знает, как складывались экономические сношения Советского Союза с капиталистическими государствами, или кто теоретически знает хотя бы азбуку экономической политики рабочего государства в капиталистическом окружении, для того во всем изложенном выше плане не может быть ничего спорного или сомнительного. В то же время необходимость и неотложность энергичной кампании в пользу этого плана с полной очевидностью вытекают, с одной стороны, из нынешней небывалой безработицы в капиталистических странах, с другой - из острой нужды советского хозяйства в иностранных кредитах.

Тем не менее по поводу нашего предложения сталинский аппарат дал сигнал: отвергнуть, разоблачить, осудить. Почему? Тут имеются две причины. Несомненно, что многие советские бюрократы считают, что такого рода агитация не поможет, а повредит иностранным кредитам. Пусть, мол, Сокольников разговаривает потихоньку с Гендерсоном, а коммунисты пусть уж лучше помалкивают, чтоб не пугать свою буржуазию и не отталкивать ее от нас. Несомненно, что именно эта мысль руководит сталинской бюрократией, прежде всего самим Сталиным, когда они выступают против предложенной нами кампании. Ибо высокие национал-социалистические бюрократы в своей среде с большим презрением говорят об иностранных компартиях, считая их неспособными ни на какое серьезное дело. Люди аппарата, сталинцы приучили себя верить только в государственные верхи и, прямо-таки побаиваются прямого вмешательства масс в "серьезные", "практические" дела. Это основная причина того нелепого и злобного отпора, который встретило наше предложение.

Но есть и дополнительная причина. Сталинцы смертельно боятся растущего во всем мире влияния левой коммунистической оппозиции (большевиков-ленинцев), и потому на каждое произнесенное ею слово считают необходимым отвечать бранью и клеветой. Такие распоряжения отдаются неизменно по всему аппарату Коминтерна.

Центральный орган чехо-словацкой компартии "Руде право" выполнил порученное распоряжение, как мог. В N от 24 июня предложенная чешскими левыми коммунистами кампания по поводу безработицы подвергнута критике, которую нельзя иначе назвать, как бешеной. И при всем своем бешенстве она поражает своим бессилием. Мы разберем возражения и обвинения "Руде право" строка за строкой. Не потому, что нас интересуют чиновники, которые заменяют недостающие мысли и доводы грубыми ругательствами, а потому, что мы хотим помочь передовым рабочим Чехо-Словакии разобраться в этом большом и серьезном вопросе.

"Руде право" говорит, будто чешские левые коммунисты (большевики-ленинцы) требуют, чтобы советское правительство "совместно с чехо-словацким правительством выработало экономический план для разрешения кризиса!!". Газета издевается над этой мыслью, которая действительно нелепа, но которую выдумала сама же редакция. Советское правительство должно согласовать с капиталистическими трестами и с буржуазным правительством (в том случае, если бы последнее взяло на себя гарантию кредитов) определенную систему заказов и расплаты за них (а вовсе не "план разрешения кризиса"). Каждая из сторон преследует здесь свои собственные задачи. Советское правительство заинтересовано в том, чтобы расширить ресурсы социалистического строительства, обеспечить таким путем его высокий темп и повысить жизненный уровень рабочих и работниц. Капиталисты заинтересованы в прибылях. Рабочие Чехо-Словакии, как и всякой другой капиталистической страны, страдающей от безработицы, заинтересованы в том, чтоб смягчить безработицу. Рабочие-коммунисты и сочувствующие преследуют в этой борьбе и другую, не менее важную цель: помочь рабочему государству. Но сама по себе задача борьбы доступна пониманию самых широких и самых отсталых рабочих кругов, следовательно, и тех, которые еще с полным безразличием относятся к Советскому Союзу.

О совместном плане "разрешения кризиса" никто не говорит. Уничтожить кризисы может только социалистическая революция. Пропитать рабочих этой мыслью есть прямая обязанность коммунистической партии. Но отсюда вовсе не вытекает, что рабочие не должны выдвигать частичные требования для уменьшения безработицы или смягчения наиболее тяжких ее последствий. Сокращение рабочего дня является важнейшим требованием такого рода. Рядом с этим стоят: борьба против нынешней хищнической "рационализации", требование более широкого и действительного страхования безработных за счет капиталистов и государства. Может быть "Руде право" против этих требований? Предоставление промышленных кредитов советскому государству имело бы своим последствием не ликвидацию кризиса, а смягчение безработицы в ряде отраслей промышленности. Именно так мы и должны ставить вопрос, не обманывая ни себя ни других.

Или же "Руде право" стало на ту точку зрения, что коммунисты не должны вообще требовать никаких мер, которые способны смягчить гибельные последствия капитализма в отношении рабочих? Может быть девизом чешских сталинцев стало: чем хуже, тем лучше? На такой точке зрения стоял допотопный анархизм. Марксисты с этой позицией никогда не имели ничего общего.

Но тут "Руде право" выдвигает возражение, будто, при нашем плане, "принципиальное противоречие советского государства и капиталистического мира должно быть заменено их взаимным сотрудничеством". Что означает эта фраза, трудно понять. Если она имеет какой-либо смысл, то только один: советское государство должно, во имя сохранения принципиального противоречия, избегать экономических связей с капиталистическим миром, т.-е. не вывозить и не ввозить, не искать ни кредитов, ни займов. Но ведь вся политика советского правительства с первого дня его существования имела прямо противоположный характер. Оно неизменно доказывало, что, несмотря на принципиальное противоречие двух хозяйственных систем, сотрудничество между ними возможно в самом широком масштабе. Неоднократно руководители советского государства заявляли даже, что принцип монополии внешней торговли представляет для крупных капиталистических трестов преимущества в том отношении, что обеспечивает планомерные заказы на ряд лет вперед. Нельзя отрицать того, что многие советские дипломаты и администраторы хватали через край в проповеди мирного сотрудничества Советского Союза с капиталистическим миром и приводили доводы принципиально неправильные и неуместные. Но это вопрос другого порядка. Во всяком случае принципиальное противоречие двух хозяйственных систем, которые сравнительно долгое время существуют рядом, не уничтожается и не ослабляется от того, что они вынуждены в этот переходный период заключать друг с другом крупнейшие экономические сделки, а иногда и политические соглашения. Неужели же есть еще такие "коммунисты", которые до сих пор этого не поняли?

Дальше "Руде право" пишет еще лучше: "Главной заботой советов должно быть устранение (?) капиталистического кризиса, дабы (!) капиталистическая система, это благодеяние человечества, могла сохраниться и дальше". Каждая новая фраза увеличивает бессмыслицу, умножает ее, возводит в более высокую степень. Хочет ли "Руде право" сказать, что Советская республика должна, для того, чтоб не смягчать капиталистического кризиса, отказаться от импорта иностранных товаров, от американской техники, от германских и английских товарных кредитов и пр.? Только при таком выводе приведенная выше фраза имела бы смысл. Но ведь мы же знаем, что советское правительство поступает как раз наоборот. Именно в настоящее время Сокольников ведет в Лондоне переговоры об экономических связях с Англией, добиваясь кредитов. В Америке председатель Амторга Богданов ведет борьбу против той части буржуазии, которая хочет оборвать экономические связи с Советским Союзом, причем Богданов требует опять-таки расширения кредитов. Ясно, что "Руде право" перестаралось. Оно бьет уже не по оппозиции, а по рабочему государству. С точки зрения "Руде право", вся работа советской дипломатии и советских торговых представительств оказывается работой по упрочению капиталистической системы. Такая мысль не нова. На этой точке зрения стоял покойный голландский писатель Гортер и руководители так называемой "Коммунистической рабочей партии Германии", т.-е. люди утопического и полуанархического склада, которые считали, что советское правительство должно вести такую политику, как если б оно существовало не в капиталистическом окружении, а в безвоздушном пространстве. Этим предрассудкам был в свое время дан уничтожающий отпор еще Лениным. Теперь взгляды Гортера преподносятся редакцией чешской коммунистической газеты в виде глубокомысленных доводов против левой коммунистической оппозиции (большевиков-ленинцев).

Особо смехотворный характер всем этим рассуждениям придает тот факт, что советское правительство как раз в последнее время сочло необходимым снова повторить, что оно согласно даже в известных пределах уплатить старые долги - при условии, если ему оказаны будут новые кредиты. С другой стороны, советское правительство вербует в Германии безработных углекопов. Не спасает ли оно таким путем германский капитализм? Повторяя пустые фразы, лже-коммунистические чиновники закрывают попросту глаза на все то, что творится в мире. Наше предложение имеет две стороны: во-первых, мы хотим, чтоб связи советского хозяйства с мировым, ныне случайные, частичные и бессистемные, были включены самим советским правительством в рамки широкого плана (этого вопроса мы здесь не рассматриваем); и во-вторых, чтобы в борьбу за международные экономические позиции Советский Союз втянуть авангард мирового пролетариата, а через него - и миллионы рабочих. Вся суть предлагаемой нами кампании в том и состоит, что она новым крепким узлом может связать потребность советского государства в иностранных продуктах с потребностью безработных в работе, с потребностью пролетариата в смягчении безработицы.

Далее "Руде право" иронизирует: "Жалко, что господа троцкисты не сказали нам, на каких принципах общий чехо-словако-советский план разрешения кризиса должен быть построен: на капиталистических принципах, - но тогда этим была бы оказана помощь победе капитализма в России; или на социалистических, - это означало бы, что троцкисты верят в готовность самой буржуазии помогать введению социализма".

Поистине, глупость человеческая неисчерпаема, а худшим видом ее является глупость самодовольного чиновника.

На каких принципах могут быть основаны экономические взаимоотношения Советского Союза с мировым рынком? Конечно, на капиталистических принципах, т.-е. на принципах купли-продажи. Так было до сих пор. Так будет и впредь, пока рабочие других стран не опрокинут капитализма. А они этого не сделают до тех пор, - заметим в скобках, - пока не произведут беспощадной чистки среди своих "вождей", выгнав самодовольных болтунов и заменив их честными пролетарскими революционерами, способными наблюдать, учиться и мыслить. Но это вопрос другого порядка. Сейчас мы занимаемся экономикой.

Но не поведет ли, в действительности, сотрудничество на капиталистических принципах к победе капитализма в России? Это было бы так, если б в России не было монополии внешней торговли, дополняющей диктатуру пролетариата и национализацию земли, фабрик, заводов и банков. Без монополии внешней торговли в руках рабочего государства победа капитализма была бы неизбежна. Но разве левые коммунисты (большевики-ленинцы) предлагают отменить монополию внешней торговли? На монополию покушался в 1922 году Сталин вместе с Сокольниковым, Рыковым, Бухариным и другими. Вместе с Лениным мы боролись за монополию внешней торговли и отстояли ее. Разумеется, монополия внешней торговли не есть всеспасающее средство. Необходимы правильные хозяйственные планы, правильное руководство, систематическое приближение издержек производства в СССР к издержкам производства мирового рынка. Но это опять-таки вопрос другого порядка. Мы имеем во всяком случае в виду такие планы внешних заказов и кредитов, которые вытекают из внутренних потребностей и задач советского хозяйства и должны служить укреплению его социалистических элементов.

Значит, иронизирует "Руде право", буржуазия будет помогать социализму? Баснословный аргумент! Но почему он появился так поздно на свет? Большинство сложных машин на советских заводах привезены из-за границы. Советские тресты заключили десятки договоров с мировыми монопольными трестами о технической помощи (машины, материалы, чертежи, рецепты и пр.). Грандиозная гидростанция на Днепре строится в значительной мере при помощи иностранной техники и при участии американских и немецких капиталистических фирм. Выходит, стало быть, что буржуазия помогает строить социализм? А в это самое время советское правительство, делая заграничные закупки и смягчая кризис, спасает капитализм. Роли как будто поменялись. Но поменялись они не в действительности, а в голове чиновника из "Руде право" Увы, это совсем ненадежная голова!

Как же обстоит с обменом "услуг" в действительности? Конечно, экономическое сотрудничество между рабочим государством и капиталистическим миром порождает ряд противоречий. Но это жизненные противоречия, т.-е. такие, которые не выдуманы левой оппозицией, а порождены самой действительностью. Советское правительство считает, что ввозимые им капиталистические машины гораздо больше укрепляют социализм, чем заплаченное за них золото укрепляет капитализм. И это верно. С другой стороны, буржуазия, продавая свои машины, заботится прежде всего о собственном барыше. Одни капиталисты попросту не верят в возможность построения социализма. Другие не думают об этом. Наконец, сейчас буржуазия стоит под кнутом кризиса и заботится о собственном спасении. Эту обстановку надо использовать, как для укрепления позиций Советского Союза на мировом рынке, так и для укрепления коммунистических позиций среди безработных.

Узнав от нас впервые, что буржуазия, помимо своей воли, помогает строить социализм, "Руде право" восклицает: "В этом случае ультралевые троцкисты распространяют худшие иллюзии насчет мирного развития, чем социал-фашисты".

В этой фразе опять-таки, что ни слово, то путаница. Прежде всего мы не являемся "ультралевыми" и никогда ими не были. Ультралевым был названный выше покойник Гортер, и остаются его последователи. По их мнению, внешняя торговля, концессии, кредиты, займы и проч. означают смерть социализма. "Руде право" повторяет их аргументы, только еще менее грамотно. Вся разбираемая нами статья "Руде право" есть образец самой нелепой ультралевизны, направленной против ленинизма.

Далее: о каких это "иллюзиях мирного развития" идет речь? Экономические договоры и соглашения между двумя государствами рассчитаны, разумеется, на мирные отношения, но они вовсе не являются страховкой этих отношений. Когда возникает война, все договоры летят к чорту, даже между двумя капиталистическими государствами. Ясно также, что, если, скажем, в Англии победит пролетарская революция, то договоры Сталина с Макдональдом будут вышвырнуты вон и заменены братским союзом двух пролетарских государств. Однако, несмотря на неизбежность войн и революций, советское правительство заключало и заключает экономические договоры, иногда на очень большие сроки: так, некоторые концессионные договоры заключены на 99 лет! Ультралевые делали из этого тот вывод, что советское правительство отодвинуло на 99 лет пролетарскую революцию. Мы смеялись над ними. Теперь чиновники из "Руде право" перенесли этот аргумент на... "троцкистов". Но аргумент от изменения адреса не стал умнее.

Если "Руде право" серьезно считает своим долгом защищать пролетарские принципы в области международной политики Советского государства, то почему ж оно молчало, когда эти принципы действительно попирались нынешним сталинским руководством? Напомним два примера из многих десятков.

После того, как союз сталинцев с английскими штрейкбрехерами, вождями тред-юнионов, обнаружил свой реакционный характер до конца, Сталин и Бухарин объясняли президиуму Коминтерна, что Англо-русский комитет никак нельзя взрывать, ибо это ухудшило бы взаимоотношения СССР с Англией. От вражды Болдвина и Чемберлена Сталин пытался прикрываться дружбой с Перселем. Эта гибельная политика, которая подорвала британский коммунизм на ряд лет и не принесла ни капли пользы Советскому Союзу, встречала, насколько мы знаем, неизменную поддержку со стороны "Руде право".

А где были хранители принципов, когда советское правительство присоединялось к пакту Келлога, совершая в одно и тоже время принципиально преступный и практически нелепый акт? Пакт Келлога есть империалистическая петля для более слабых государств. А советское правительство присоединилось к пакту, как к инструменту мира. Это есть действительно сеяние иллюзий, недопустимое смазывание противоречий, прямой обман рабочих, в духе социал-демократии. Протестовало ли "Руде право"? Нет, оно поддакивало. Чем вызвано было присоединение советского правительства к пакту Келлога? Бессмысленной надеждой Сталина на то, что таким путем можно получить от американского правительства признание, кредиты и проч. Капиталисты положили в карман советское признание, очень выгодное для одурачиванья американских рабочих, и ничего, разумеется, не дали взамен. Против таких методов борьбы за капиталистические кредиты большевики-ленинцы непримиримо борются, а чиновники из "Руде право" поддакивают начальству. Предлагаемый же нами план кампании не заключает в себе и тени принципиальных уступок буржуазии или социал-демократии.

Таковы все доводы центрального органа чехо-словацкой компартии. Они должны у каждого серьезного коммуниста вызвать чувство стыда за тот политический уровень, на который низведено руководство одной из наиболее крупных секций Коминтерна.

Но все эти доводы бледнеют, пожалуй, перед заключительным выводом статьи. "Руде право" объявляет, что все наше предложение является своего рода ловушкой и имеет своей задачей замаскировать "реальную попытку маневра, именно: ответственность за безработицу должна быть переброшена на Советский Союз, который не дает нам достаточно заказов... вместо компрометации негодной капиталистической системы, промышленный кризис должен послужить для компрометации Советского Союза".

Эти строки кажутся невероятными, но мы и здесь цитируем дословно. Если "Руде право" считает, что наш план ошибочен, оно имеет, конечно, право доказывать, что такая ошибка может оказать помощь классовому врагу. Всякая ошибка революционной стратегии пролетариата в той или другой степени приносит выгоду буржуазии. Всякий революционер может сделать ошибку и тем оказать невольную помощь буржуазии. Ошибку надо беспощадно критиковать. Но приписывать пролетарским революционерам, что они свой план сознательно построили с той целью, чтоб помочь буржуазии, и скомпрометировать Советский Союз, способны только чиновники без чести и без совести. Возмущаться, однако, не стоит: слишком все это глупо. Слишком явно виден заказ. Слишком жалки исполнители заказа. Но нельзя, с другой стороны, ни на минуту забывать, что эти господа неустанно компрометируют Советский Союз и знамя коммунизма...

Итак, мы, большевики-ленинцы, хотим ответственность за капиталистическую безработицу взвалить на Советский Союз. Какого мнения держится "Руде право" об умственных способностях чешских рабочих? Ни одному из них, разумеется, и в голову не придет, будто Советский Союз способен давать такие заказы, которые могли бы ликвидировать безработицу в капиталистическом мире, или хотя бы в одной крупной капиталистической стране. Любой из десяти рабочих, встреченных на улице Праги, объявит абсурдом самую мысль о том, будто можно предъявлять такие несообразные требования Советскому Союзу или компрометировать его за "недостаточные" заказы. К чему все это? Куда это годится? Ведь дело обстоит как раз наоборот. Политической целью кампании является привлечь на сторону Советского Союза таких рабочих, которые сейчас относятся к нему безразлично или даже враждебно. Поскольку капиталистические правительства и партии, включая и социал-демократию, будут противодействовать кампании, они будут компрометировать себя в глазах рабочих. Их политический урон будет тем больше, чем серьезнее и деловитее коммунисты будут вести свою кампанию. Каков бы ни оказался экономический результат, политическая выгода обеспечена во всяком случае. Рабочие, втянутые в кампанию вокруг животрепещущего и острого вопроса безработицы, явятся в дальнейшем защитниками СССР и в случае военной опасности. Такие способы мобилизации рабочих гораздо более действительны, чем повторение голых фраз о предстоящей завтра интервенции.

Но мы не скроем от товарищей-рабочих, что проведение такого рода кампании мы не поручили бы редакторам "Руде право". Эти люди способны погубить всякое дело. Думать они не хотят, учиться не способны. Но отсюда вытекает не то, что надо отказаться от массовой борьбы за интересы Советского Союза, а лишь то, что надо отказаться от никуда не годных руководителей. Здесь мы подходим к общему вопросу: к режиму Коминтерна, к его политике, и к подбору его бюрократии. Нужна пролетарская чистка, обновление аппарата, обновление курса, оздоровление режима. За это и ведет борьбу левая коммунистическая оппозиция (большевики-ленинцы). Ближайшей целью нашей борьбы является возрождение Коммунистического Интернационала на основах теории и практики Маркса и Ленина.

Л. Троцкий.
Принкипо, 21 августа 1930 года.

 

Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 15-16.

 

 

Л. Троцкий.
ОТВЕТ ТОВАРИЩАМ ИЗ ИТАЛЬЯНСКОЙ ОППОЗИЦИИ

14-ое мая 1930 г.

Дорогие Товарищи!

Я получил ваше письмо от 5-го мая. Большое спасибо за в высшей степени для меня необходимую и ценную характеристику положения итальянского коммунизма, и, в частности, разногласий между разными его течениями. Было бы жаль, если бы ваша обширная работа сохранила характер частного письма. С теми или другими изменениями или сокращениями письмо могло бы быть напечатано в "Ля лютт де клясс".

Если позволите начать с общего политического вывода, который вытекает для меня из вашего изложения, то вывод этот таков, что я считаю нашу совместную работу в дальнейшем вполне возможной и крайне желательной. Ни у кого из нас нет и не может быть политических формул, заранее заготовленных на все случаи жизни. Но тот метод, при помощи которого вы ищете нужные политические формулы, кажется мне правильным.

Вы спрашиваете моего мнения по целому ряду важных вопросов. Прежде, чем попытаться ответить на некоторые из них, я должен сделать очень серьезную оговорку. С итальянской политической жизнью я никогда не был близко знаком, так как в Италии был только в течение очень короткого времени, почти не читаю по-итальянски и во время своей работы в Коминтерне не имел случая ближе входить в итальянские дела. Вы, по-видимому, сами все это знаете, так как этим только и можно объяснить тот большой труд, который вы предприняли для того, чтобы ввести меня в курс спорных вопросов. Еще раз повторяю вам свою благодарность.

Из сказанного вытекает, что мои ответы, по крайней мере значительная их часть, могут иметь только гипотетический характер. Я ни в каком случае не рассматриваю излагаемые ниже соображения, как окончательные. Весьма вероятно, даже наверное, при рассмотрении того или другого вопроса, я упускаю из виду очень важные конкретные обстоятельства места и времени. Я буду ждать ваших возражений, дополнений или поправок. Поскольку, как я надеюсь, метод у нас один, мы таким образом вернее всего можем прийти к правильному решению.

1. Вы напоминаете, что я критиковал выдвинутую в свое время руководством итальянской компартии формулу "республиканское собрание на основе рабочих и крестьянских комитетов". Вы говорите, что эта формула имела чисто эпизодический характер, и что она теперь оставлена. Я бы хотел точно выяснить, почему я эту формулу считаю неправильной или, по крайней мере, двусмысленной, в качестве политического лозунга. "Республиканское собрание" является, очевидно, органом буржуазного государства. А что такое "рабоче-крестьянские комитеты"? Очевидно, это есть некоторый эквивалент рабочих и крестьянских советов. Тогда лучше было бы так и сказать. Но классовые органы рабочих и крестьянской бедноты, назвать ли их комитетами или советами, все равно являются органами борьбы против буржуазного государства, становятся затем органами восстания и превращаются после победы в органы пролетарской диктатуры. Каким же образом республиканское собрание, т.-е. высший орган буржуазного государства, может иметь своей "базой" органы пролетарского государства?

Я напоминаю вам, что в 1917 году, перед Октябрем, Зиновьев и Каменев, выступая против восстания, рекомендовали дождаться Учредительного Собрания, чтобы создать "комбинированное государство" из буржуазного Учредительного Собрания и Рабоче-Крестьянских Советов. В 1919 г. Гильфердинг предлагал включить Советы в веймарскую конституцию. Так же, как Зиновьев и Каменев, Гильфердинг называл это "комбинированным государством". Как мелкий буржуа нового типа, он хотел на крутом историческом повороте "скомбинировать" третий тип государства, повенчав конституционным порядком диктатуру буржуазии с диктатурой пролетариата. Приведенная выше итальянская формула показалась мне перепевом этой мелкобуржуазной тенденции. Может быть я эту формулу не так понял. Но тогда недостаток ее уж в том, что она дает повод к роковым недоразумениям.

ПРИМЕЧАНИЕ: Попутно я хочу рассеять одну поистине позорную путаницу, созданную эпигонами в 1924 году. Они нашли у Ленина цитату насчет того, что мы, может быть, сочетаем Учредительное Собрание с Советами. Подобную же мысль можно найти у меня. Но о чем шла в этом случае речь? Задачей мы ставили восстание, которое должно было передать власть пролетариату в форме Советов. На вопрос о том, что мы сделаем с Учредительным Собранием, мы отвечали: посмотрим, может быть мы его скомбинируем с Советами. Речь шла о том случае, если Учредительное Собрание, созданное при власти Советов, даст советское большинство. Так как этого не оказалось, то Советы разогнали Учредительное Собрание. Другими словами, речь шла о том, можно или нельзя будет сделать Учредительное Собрание и Советы органами одного и того же класса, а отнюдь не о том, чтобы "скомбинировать" буржуазное Учредительное Собрание с пролетарскими Советами. В одном случае (у Ленина) дело шло о конституции рабочего государства, об его структуре, об его технике. В другом случае (у Зиновьева, Каменева, Гильфердинга) дело шло о конституционной комбинации двух враждебных классовых государств, с целью избежания пролетарского восстания для захвата власти.

2. Разобранный вопрос тесно связан с другим вопросом, который вы анализируете в вашем письме: какой социальный характер будет иметь революция против фашизма? Вы отрицаете возможность в Италии буржуазной революции. Вы совершенно правы. История не может перевернуть назад изрядное число страниц, из которых каждая означает десятилетие. Центральный комитет итальянской компартии пытался раньше отделаться от вопроса заявлением, что революция не будет ни буржуазной, ни пролетарской, но "народной" (populaire). Это есть простое повторение того ответа, который с начала нынешнего столетия давали русские народники на вопрос о том, какой характер будет иметь революция против царизма. Это тот самый ответ, какой Коминтерн давал и дает для Китая и Индии. Это есть мнимореволюционная перелицовка социал-демократической теории Отто Бауэра и др., согласно которой государство может возвышаться над классами, т.-е. не быть ни буржуазным, ни пролетарским. Эта теория гибельна для пролетариата и революции. В Китае она превратила пролетариат в пушечное мясо буржуазной контрреволюции.

Всякая великая революция в истории является народной, в том смысле, что вовлекает в свое русло весь народ. И Великая Французская Революция, и Октябрьская были народными в полном смысле слова. Но первая была буржуазной, ибо утвердила частную собственность, а вторая была пролетарской, ибо ниспровергла ее.

Только безнадежно-запоздалые мелкобуржуазные революционеры способны еще рисовать ныне перспективу не буржуазной и не пролетарской, а "народной" (т.-е. мелкобуржуазной) революции. Но мелкая буржуазия в эпоху империализма абсолютно неспособна не только руководить революцией, но и принять в ней самостоятельное участие. Формула "демократической диктатуры пролетариата и крестьянства" стала сейчас теоретическим прикрытием мелкобуржуазной концепции промежуточной революции и промежуточного государства, т.-е. такой революции и такого государства, каких не может быть более и не будет, не только в Италии, но даже и в отсталой Индии. Революционер, который не занял ясной и отчетливой позиции в вопросе о демократической диктатуре пролетариата и крестьянства, будет идти от одной ошибки к другой. В вопросе о характере антифашистской революции итальянская проблема наиболее непосредственно и неразрывно связывается с основными проблемами мирового коммунизма, а значит и с так называемой теорией перманентной революции.

3. В связи со сказанным стоит вопрос о так называемом "переходном" периоде в Италии. Прежде всего надо ясно поставить вопрос: переходный период - от чего к чему? Переходный период между буржуазной (или "народной") революцией и пролетарской - это одно. Переходный период между фашистской диктатурой и диктатурой пролетариата - это другое. Согласно первой концепции в порядке дня стоит буржуазная революция, и надо определить место в ней пролетариата, после чего только и откроется переходный период к пролетарской революции. Согласно второй концепции речь идет о ряде боев, потрясений, изменений обстановки, частных поворотов, составляющих этапы пролетарской революции. Этих этапов может оказаться несколько. Но среди них не может быть и не будет ни буржуазной революции, ни таинственного ублюдка "народной" революции.

Значит ли это, что Италия не может снова превратиться на известный период в парламентское государство или стать "демократической республикой"? Я считаю, по-видимому в полном согласии с вами, что такая перспектива не исключена. Но она может явиться не плодом буржуазной революции, а выкидышем незрелой и не доведенной до конца пролетарской революции. В случае глубокого революционного кризиса и массовых боев, в которых пролетарский авангард окажется еще, однако, неспособным прийти к власти, буржуазия может восстановить свое господство на "демократических" основах. Можно ли сказать, например, что нынешняя германская республика является завоеванием буржуазной революции? Такая характеристика была бы абсурдной. В Германии произошла в 1918-19 г.г. пролетарская революция, но лишенная руководства, она была обманута, предана и раздавлена. Буржуазной контрреволюции пришлось, однако, приспособляться к обстановке, созданной подавлением пролетарской революции, и принять форму парламентарно-"демократической" республики. Исключено ли нечто подобное, (разумеется, лишь до известной степени) в Италии? Нет, не исключено. Воцарение фашизма явилось результатом не доведенной до конца пролетарской революции 1920 г. Опрокинуть фашистов может лишь новая пролетарская революция. Если б она снова оказалась не доведена до конца (слабость коммунистической партии, маневры и измены социал-демократов, франкмасонов, католиков), то то "промежуточное" государство, которое контрреволюционная буржуазия оказалась бы вынуждена создать после крушения фашистской формы ее господства, не могло бы быть ничем иным, кроме парламентарного и демократического государства.

Какова в самом деле политическая цель антифашистской концентрации? В предвиденьи крушения фашистского государства, в результате восстания пролетариата и вообще угнетенных масс народа, концентрация готовится остановить это движение, парализовать его и обокрасть, чтобы победу обновленной контрреволюции выдать за победу демократической буржуазной революции.

Если не иметь постоянно перед глазами эту диалектику живых социальных сил, то можно безнадежно запутаться и сбиться с дороги. В этом, мне кажется, у нас с вами нет никаких разногласий.

4. Значит ли, это, что мы, коммунисты, наперед отбрасываем все и всякие лозунги демократии, всякие переходные и подготовительные лозунги вообще, ограничиваясь одним единственным лозунгом диктатуры пролетариата? Это было бы безнадежным сектантским доктринерством. Мы вовсе не думаем, что диктатура пролетариата отделяется от фашистского режима одним революционным скачком. Мы совсем не отрицаем переходный период с его переходными требованиями, в том числе и требованиями демократии. При помощи этих переходных лозунгов, от которых всегда открывается путь к диктатуре пролетариата, коммунистический авангард должен овладеть всем рабочим классом, а рабочий класс в целом должен сосредоточить вокруг себя все угнетенные массы нации. Я не исключаю при этом даже лозунг Учредительного Собрания, который при известных условиях может оказаться навязан ходом борьбы, точнее процессом революционного пробуждения угнетенных масс. В широком историческом масштабе, т.-е. в перспективе ряда лет, судьба Италии несомненно концентрируется в альтернативе: фашизм или коммунизм? Но утверждать, что эта альтернатива уже стала сегодня достоянием сознания угнетенных классов народа, значит явно ударяться в фантастику и считать разрешенной гигантскую задачу, которая еще полностью и целиком стоит перед слабой коммунистической партией. Если бы революционный кризис развернулся в течение, скажем, ближайших месяцев (под влиянием экономического кризиса, с одной стороны, под действием революционного толчка из Испании, с другой), то огромные массы трудящихся, не только крестьян, но и рабочих, наряду с экономическими требованиями, несомненно выдвигали бы и демократические лозунги (свобода собраний, печати, коалиций, союзов, демократическое представительство в парламенте и муниципалитетах и проч.). Значит ли, что коммунистическая партия должна была бы отвергнуть эти требования? Наоборот. Она должна была бы им дать наиболее смелое и решительное выражение. Революционную диктатуру нельзя навязать народным массам. Ее можно лишь осуществить, ведя борьбу - всю борьбу, за все переходные нужды, задачи и потребности масс - во главе этих масс.

Напомню, что большевизм пришел к власти отнюдь не под абстрактным лозунгом диктатуры пролетариата. Мы боролись за Учредительное Собрание гораздо решительнее и смелее, чем все другие партии. Мы говорили крестьянам: "Вы требуете уравнительного распределения земли? Наша аграрная программа идет гораздо дальше этого. Но никто, кроме нас, не поможет вам, крестьяне, осуществить уравнительное землепользование. Для этого вы должны поддержать рабочих". В отношении войны мы говорили народным массам: "Наша, коммунистическая задача есть война против всех угнетателей. Но вы не готовы идти так далеко. Вы стремитесь вырваться из империалистской войны. Никто, кроме нас, большевиков, не поможет вам осуществить эту задачу".

Я здесь совершенно не касаюсь вопроса о том, каковы именно должны быть центральные лозунги переходного периода в Италии сейчас, в 1930 году. Чтоб наметить надлежащие лозунги и чтобы своевременно и правильно сменять их, нужно несравненно лучше знать внутреннюю жизнь Италии и стоять несравненно ближе к ее трудящимся массам, чем это доступно мне. Тут, помимо правильного метода, нужно еще уметь подслушать массы. Я хочу здесь лишь указать общее место переходных требований в борьбе коммунизма против фашизма и против буржуазного общества вообще.

5. Выдвигая те или другие демократические лозунги мы должны непримиримо бороться против всяких видов демократического шарлатанства. Такого рода низкопробным шарлатанством является лозунг итальянской социал-демократии "Демократическая Республика трудящихся". Республика трудящихся может быть только классовым государством пролетариата. Демократическая Республика есть замаскированное государство буржуазии. Сочетание одного с другим есть наивная мелкобуржуазная иллюзия социал-демократических низов (рабочих, крестьян) и сознательное вероломство социал-демократических верхов (всех этих Турати, Модильяни и как их еще там зовут). Отмечу, мимоходом, еще раз, что, если я восставал и восстаю против формулы "Национального Собрания на основе рабоче-крестьянских комитетов", то именно потому, что эта формула приближается к социал-демократическому лозунгу Демократической Республики трудящихся, и, следовательно, может нам чрезвычайно затруднить борьбу с социал-демократией.

6. Утверждение официального руководства, будто социал-демократия в Италии политически не существует более, представляет собою утешительную теорию оптимистических чиновников, которые видят готовые завоевания там, где дело идет еще только о больших задачах. Фашизм не ликвидировал социал-демократию, а наоборот, консервировал ее. Она не несет в глазах масс прямой ответственности за тот режим, жертвой которого она до некоторой степени является. Это завоевывает их симпатии или упрочивает старые. В известный момент социал-демократия будет чеканить политическую монету из крови Маттеотти ничуть не хуже, чем Рим из крови Христа. Совсем не исключено, что в первый период революционного кризиса руководство окажется сосредоточенным, главным образом, в руках социал-демократии. Если в кризис будут сразу вовлечены большие массы, и если коммунистическое руководство будет вести правильную политику, то социал-демократия может в короткий срок сойти на нет. Но это задача, а не завоевание. Через эту задачу нельзя перескочить: ее надо разрешить.

Я напомню, мимоходом, что Зиновьев, а затем Мануильские и Куусинены уже два или три раза заявляли, что германская социал-демократия в сущности не существует. В 1925 году Коминтерн в послании к французской партии, написанном легкокрылым Лозовским, заявлял, что французская социалистическая партия окончательно сошла со сцены. Против этого легкомыслия левая оппозиция протестовала каждый раз со всей решительностью. Только дурачки или изменники могут внушать пролетарскому авангарду Италии мысль, будто итальянская социал-демократия не может уже сыграть роли, аналогичной той, какую сыграла германская социал-демократия по отношению к революции 1918 года.

Можно сказать, что так как один раз (в 1920 году) социал-демократия уже обманула и предала итальянский пролетариат, то повторить свою измену ей не удастся. Иллюзия! Самообман! На протяжении своей истории пролетариат много раз бывал обманываем, сперва либерализмом, затем социал-демократией.

Помимо всего прочего, нельзя забывать и того, что с 1920 года прошло 10 лет, с момента победы фашизма - 8 лет. Десяти-двенадцатилетние мальчики и девочки, наблюдавшие фашистские деяния 1920-1922 г.г., составляют теперь новое поколение рабочих и крестьян, которое будет наиболее беззаветно бороться с фашистами, но которое, однако, лишено политического опыта. Коммунисты придут в соприкосновение с действительными массами только во время самой революции, и им в лучшем случае понадобится ряд месяцев, чтобы разоблачить и опрокинуть социал-демократию, которую, повторяю, фашизм не ликвидировал, а наоборот, консервировал.

Сегодня я на этом останавливаюсь. Только что получились посланные вами обширные печатные материалы, с которыми я еще совершенно не ознакомился. Все предшествующее написано только на основании вашего письма. Я сохраняю за собой, как уже сказано, право внести в свое изложение необходимые поправки.

В заключение остановлюсь в нескольких словах на важном фактическом вопросе относительно которого, мне кажется, в нашей среде не может быть двух мнений. Могут ли или должны ли левые коммунисты добровольно слагать с себя посты в партии или выходить совсем из ее состава? Об этом не может быть и речи. За очень редкими исключениями, когда это являлось ошибкой, никто из нас так не поступал. Но мне неясно, в какой мере и каким путем итальянские товарищи могут сохранить за собой те или другие посты в партии в настоящих условиях. На этот счет я ничего конкретного сказать не могу, кроме того, что никто из нас не допускает, разумеется, мысли о фальшивой и двойственной политической позиции перед лицом партии и масс с целью избежать исключения.

Крепко жму руки.

Л. Троцкий.

 

Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 15-16.

 

 

Л. Троцкий.
ПРИВЕТ "ВЕРИТЭ"

Левая коммунистическая оппозиция может, думается мне, с известным удовлетворением оглянуться на последний год, несмотря на то, что работа имела в значительной мере подготовительный характер. Первый год был годом размежевания. Первое место в этой работе, т.-е. по существу в возрождении коммунистической мысли, принадлежит несомненно Франции, а во Франции - "Веритэ". Сегодня уж во всяком случае никому не удастся более прикрывать знаменем левого коммунизма всякого рода идейный хлам, который нередко потому только оставался в оппозиции к официальному коммунизму, что был по существу еще ниже его.

Позвольте в этом приветственном письме коснуться одного вопроса: интернационального характера "Веритэ" и Коммунистической Лиги.

Оппортунисты обвиняют левую оппозицию в том, что она строит свою интернациональную организацию одновременно с национальной, рассматривая ту и другую, как две стороны одной и той же задачи. Брандлерианцы, представляющие собой наиболее чистый остаток довоенной социал-демократии, обвиняют Интернациональную левую оппозицию, в особенности французскую, в том, что она будто бы формируется на платформе русской оппозиции. Этим они показывают, помимо всего прочего, что совершенно не понимают, на какой основе сформировалась русская оппозиция. Не мешает об этом здесь вкратце напомнить.

Внутренние споры не приводили к резким группировкам в ВКП до событий осенью 1923 года в Германии. Экономические и политические процессы в СССР имели молекулярный характер и сравнительно медленный темп. Немецкие события 1923 года измерили разногласия масштабом грандиозных классовых боев. С этого момента и на этой основе оформляется русская оппозиция.

Борьба по вопросу о кулачестве и партийной демократии в 1925-1926 г.г. имела серьезный характер. Но и здесь спор шел об органических процессах сравнительно медленного темпа. Но 1926 год приносит генеральную стачку в Англии и ставит ребром основные тактические проблемы западно-европейского рабочего движения. Катастрофа 1927 года приносит проверку всей стратегии Коминтерна в китайской революции. Именно эти мировые события окончательно оформляют русскую секцию оппозиции. Развитие ее было бы невозможным без теснейшей связи русских левых с критическими, оппозиционными элементами и группами других стран и, что еще важнее, без гигантских боев мирового пролетариата и выраставших отсюда проблем.

С теми или другими изменениями или отклонениями таков же был путь возникновения и развития всех других секций международной левой.

Навязываемая левым коммунистам мысль, будто перед коммунистическими партиями во всех странах стоят одни и те же задачи, требующие одних и тех же методов, прямо противоположна нашей действительной позиции. Пролетарский интернационализм мысли действия в нашу эпоху вытекает не из тождественности или хотя бы однородности условий в разных странах, а из их нерасторжимой связи между собой, несмотря даже на глубочайшие их различия. Именно старая, классическая социал-демократия считала, что все страны совершают свое развитие по одному маршруту: одни впереди, другие позади, и что им достаточно, поэтому, время от времени обмениваться на конгрессах своим национальным опытом. Эта концепция сознательно или бессознательно вела к социализму в отдельной стране и была вполне примирима с национальной обороной, т.-е. с социал-патриотизмом.

Мы, интернациональная левая, рассматриваем мировое хозяйство и мировую политику не как простую сумму национальных частей. Наоборот: национальное хозяйство, национальную политику мы рассматриваем лишь, как весьма своеобразную часть органического мирового целого.

В этом смысле непримиримое противоречие отделяет нас от правых оппозиционных группировок, как социал-демократического (брандлерианского, попистского), так и синдикалистского типа. Группа Монатта есть национал-синдикализм и уже поэтому одному реформизм. В империалистскую эпоху нельзя революционные проблемы ставить в национальных рамках, как нельзя вести шахматную партию на одной клетке доски.

Глубочайшие разногласия отделяют наш интернационализм от официального интернационализма Коминтерна, который подкапывает свой собственной фундамент, создавая для СССР одиозную привилегию "национального социализма". Этот вопрос выяснен уже достаточно.

Спросим себя, однако: возможна ли была бы работа Коммунистической Лиги, как и вообще левой оппозиции в составе единой коммунистической партии? Мы отвечаем на этот вопрос без малейших колебаний: разумеется, возможна. Если взять историю русского большевизма, то она представляет собою, в известном смысле, постоянную, иногда очень острую борьбу течений, группировок и фракций. Несмотря на всю глубину разногласий, отделяющих нас от господствующей фракции, мы вполне готовы были бы бороться за свое влияние в рамках единой партии: для этого мы достаточно верим в силу наших взглядов. С другой стороны, господствующая сейчас фракция, скажем, во Франции, никогда бы и не подумала исключать левых коммунистов, если б ей это не было приказано. Условия французского рабочего движения и развития французского коммунизма ни в каком смысле и ни с какой стороны не вызывали и не оправдывали раскола коммунистической партии. Это сделано по приказанию из Москвы, и вызвано исключительно условиями борьбы фракции Сталина за самосохранение. Плебисцитарный режим, окончательно закрепленный XVI съездом, может держаться, только дробя, размалывая, превращая в пыль всякие идейные течения, всякие идеи вообще. Если вздором является мысль, будто Коминтерн есть орудие национальных интересов России, то безусловной истиной является то, что правящая фракция в Коминтерне является служанкой бюрократического самодержавия Сталина. Ни одна из секций Коминтерна не может стать подлинной партией пролетариата без радикального изменения курса и режима ВКП. Эта задача, являющаяся предпосылкой для разрешения всех других задач, имеет глубоко централизованный характер. Нерасторжимая интернациональная связь всех групп левой оппозиции обусловливается, прежде всего, необходимостью концентрированной силой изменить режим Коммунистического Интернационала.

Разумеется, есть другой путь: повернуться спиной к Коминтерну и начать строить новую партию на новом месте. Но это было бы ликвидаторством уже в действительном смысле слова. Коминтерн есть продукт сочетания грандиозных исторических факторов: империалистской войны, открытой измены II Интернационала, Октябрьской революции и марксистско-ленинской традиции борьбы с оппортунизмом. Этим и объясняется то, что несмотря на убийственную политику руководства, массы, после новых и новых отходов, снова притекают к Коминтерну. Можно не сомневаться, например, что немецкие рабочие дадут германской компартии на предстоящих выборах больше голосов, чем на прошлых выборах. Если Тельман, Ремеле и К° делают все, что могут, чтоб ослабить коммунизм, то распад капитализма, небывалый торгово-промышленный кризис, гниение парламентарного режима, подлость социал-демократии делают все, чтоб усилить коммунизм. И к счастью эти исторические факторы сильнее, чем Тельман, Ремеле вместе с их покровителем Сталиным.

Рвать с Коминтерном значило бы пускаться в область авантюр, пытаться по произволу, искусственно строить новые партии, вместо того, чтобы освободить исторически возникшие коммунистические партии из тисков сталинской бюрократии. Между тем уже эта одна задача, интернациональная по самому своему существу, делает необходимым централистическую организацию Международной левой оппозиции.

Не вытекает ли, однако, отсюда опасность игнорирования национальных особенностей и задач, упрощения политики, бюрократизации методов? Так могут ставить вопрос только те, которые не доверяют содержанию идей левой оппозиции. Думать, что каждая из национальных групп способна одними собственными силами ставить и разрешать национальные проблемы под интернациональным углом зрения, и в то же время опасаться, что интернациональная организация, включающая в себя все эти секции, неспособна учитывать национальные особенности, значит издеваться над марксистским мышлением.

Сталинский бюрократизм и тупоумное командование Молотова выросли вовсе не из интернационального централизма, а из национал-социалистического перерождения русской бюрократии, механически подчиняющей себе остальные секции. Борьба за национальную "автономию" (Брандлер, Ловстон, Луи Селье и пр.) имеет по существу ту же природу, что и борьба за синдикальную "автономию": и та и другая отражают стремление реформистских элементов спрятаться от непримиримого классового контроля, который может выражаться только через определенные идеи и через определенную организацию, по необходимости централистическую и интернациональную. Поэтому совершенно не случайно, что Луи Селье, который апеллирует к фригийскому колпаку, и Пьер Монатт, который апеллирует к амьенской хартии, оказываются тесными союзниками в борьбе против революционного коммунизма.

Механический централизм Коминтерна не имеет в себе ничего интернационального: он все более служит для того, чтоб с наибольшим удобством приносить интересы мирового пролетарского авангарда в жертву потребностям плебисцитарной сталинской фракции, которая сама опирается на основы национал-социализма. Реакция против этого неизбежна. Она началась. Она только еще началась. Она породит еще немало потрясений, исключений, расколов и отколов.

Правое крыло тянет от Коминтерна назад, к довоенным формам рабочего движения, несостоятельность которых обнаружена полностью империалистской войной и Октябрьской революцией.

Левая оппозиция так же есть, в известном смысле, реакция против национал-социалистического бюрократизма, но она глядит не назад, а вперед. Она представляет собою не отход от большевизма к социал-демократии, а дальнейшее развитие большевизма в борьбе с его эпигонским вырождением.

Побеждает не аппарат. Побеждают идеи, если они правильно выражают тенденции развития. Аппарат может получить самостоятельное могущество лишь благодаря тому, что сам он вырос в прошлом на основе идей, овладевших массой. Инерция такого аппарата может быть велика, особенно если он вооружен большими денежными ресурсами и средствами репрессий. Но побеждает все же не аппарат, побеждают идеи. При одном условии: если они верны.

В первый год существования "Веритэ" ее руководящие идеи нашли проверку в лагере оппозиции. Паразитические и дилетантские группы, которые высокомерно отказывали "Веритэ" в праве на существование, исчезли с политического поля или доживают последние дни. Застоявшиеся, консервативные группы вынуждены, под влиянием "Веритэ", перестраиваться, искать новой ориентировки, пересматривать свой багаж. Это относится не только к Франции, но и к Германии, к Бельгии, Италии и другим странам. Это сделало "Веритэ" до известной степени интернациональным органом оппозиции. "Веритэ" оказала влияние на передовые коммунистические элементы более, чем десятка стран, не только в Европе, но и в Азии и в Америке. Маленький еженедельный орган, вокруг которого первоначально собралась узкая группа единомышленников, стал орудием интернационального действия. Идеи могущественны, когда они правильно отражают объективный ход развития. Сейчас "Веритэ" пустила серьезные корни во французскую почву. Группа инициаторов обросла уже двойным кольцом друзей, и из партийных и из синдикальных рядов.

Хотя дело идет о годовом юбилее "Веритэ", но было бы несправедливо умолчать здесь о "Лютт де клясс". Давно установлено, что чем революционнее характер данной пролетарской фракции, данного течения, тем глубже его теоретические интересы. Поэтому не случайно, что именно коммунистическая левая во Франции сумела поставить теоретический марксистский орган, который уже доказал, что он нужен пролетариату, и который в дальнейшем окажет пролетарской революции неоценимые услуги.

"Веритэ" входит во второй год. Будем глядеть вперед. Сделать остается больше, чем сделано. "Веритэ" сейчас орган идейного течения. Она должна стать органом массового действия. Путь не близок. Главные задачи впереди. Но уже сейчас можно не сомневаться, что во втором году семена, посеянные за истекшие 12 месяцев, начнут давать обнадеживающие всходы.

Л. Троцкий.
Принкипо, 25-ое августа 1930 года.

 

Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 15-16.

 

 

Л. Троцкий.
ПИСЬМО ВЕНГЕРСКИМ ТОВАРИЩАМ

Дорогие товарищи!

Ваша мысль: объединить передовые пролетарские элементы венгерской эмиграции, чтобы в тесной связи с революционными элементами внутри Венгрии противопоставить ленинизм сталинизму и бэла-кунизму, - эта мысль вытекает из всей обстановки и ее можно только приветствовать.

Венгерская революция, как всякая разбитая революция, имеет обширную эмиграцию. Задачей эмиграции не раз уже бывало в истории: содействовать подготовке новой революции.

Что для этого нужно? Проверить опыт первой венгерской революции. Это значит подвергнуть беспощадной критике руководство Бэла-Куна и К°. Силу большевизма, позволившую ему совершить октябрьскую революцию, составляли прежде всего два вопроса: правильное понимание роли партии, как систематического отбора наиболее выдержанных и закаленных элементов класса; правильная политика по отношению к крестьянству, прежде всего в области земельного вопроса. Несмотря на то, что Бэла-Кун наблюдал октябрьскую революцию вблизи, он не понял ее движущих сил и методов, и, когда ходом обстоятельств оказался поставлен у власти, он легкомысленно пошел на слияние коммунистов с левыми социал-демократами и, совершенно в духе русских меньшевиков, повернулся спиною к крестьянству в области земельного вопроса. Эти две роковые ошибки предопределили быстрое крушение венгерской революции в тех трудных условиях, в какие она была поставлена.

Можно учиться на ошибках. Должно учиться на поражениях. Но Бэла-Кун, Погани (Пепер), Варга и др. ничему не научились. Они поддерживали все ошибки, все оппортунистические шатания, все авантюристские скачки во всех странах. В Советском Союзе они принимали активное участие в борьбе против большевиков-ленинцев, в той травле, которая отражала собою наступление новой мелкой буржуазии и бюрократии на рабочих. Они поддерживали в Китае политику Сталина - Мартынова, которая с такой же неизбежностью привела к крушению китайской революции, с какой политика Бэла-Куна погубила ранее венгерскую революцию. Они, Бэла-Кун, Погани, Варга и др. поддерживали политику Англо-русского комитета, эту позорную капитуляцию коммунизма перед штрейкбрехерами, которая на ряд лет сломила спину британской компартии. Особенно пагубной была, пожалуй, роль Бэла-Куна в Германии. Во время мартовских дней 1921 года он защищал революционное "наступление", когда для него не было объективных предпосылок. В 1923 году он вместе со Сталиным прозевал революционную обстановку. В 1924 и 1925 г.г., когда революционная ситуация уже оказалась позади, Бэла-Кун защищал курс на вооруженное восстание. В 1926 и 1927 г.г. он, вместе с Варгой, являлся проводником оппортунистической политики Сталина - Бухарина, означавшей капитуляцию перед социал-демократией. В феврале 1928 года Кун, вместе со Сталиным и Тельманом, внезапно открыл в Германии непосредственную революционную ситуацию. В течение двух последних лет злополучная политика "третьего периода" ослабляла все партии Коминтерна, в том числе и венгерскую. Если сейчас, когда мировой кризис ставит перед коммунизмом грандиозные задачи, секции Коминтерна оказываются неизмеримо слабее, чем могли бы быть, то значительная доля вины за это падает на официальное руководство венгерской партии, которое до сих пор прикрывается заимствованным авторитетом венгерской революции, несмотря на то, что именно оно ее погубило.

Борьба против бэла-кунизма в Венгрии означает вместе с тем борьбу против того режима безыдейных и наглых чиновников, который, чем дальше, тем больше разлагает Коминтерн. Не освободившись от бэла-кунизма, пролетарский авангард Венгрии никогда не сплотится в боеспособную коммунистическую партию.

Совершенно естественно, если коммунисты-эмигранты берут на себя, в этих условиях, инициативу теоретической помощи и политического содействия революционным борцам внутри Венгрии. С 1924 года, т.-е. с начала реакции в СССР, Сталин и Молотов ввели в моду презрительное отношение к революционным "эмигрантам". Одного этого факта достаточно, чтоб измерить всю глубину падения этих аппаратных вождей! Маркс и Энгельс сказали некогда, что у пролетариата нет отечества. В империалистскую эпоху эта истина приняла еще более глубокий характер. Но если так, то можно с полным правом сказать, что для пролетарского революционера нет эмиграции; иначе сказать: эмиграция существует для него в полицейском, но не политическом смысле. В каждой стране, где есть рабочие и буржуа, пролетарий находит свое место в борьбе.

Только для мелкобуржуазного националиста "эмиграция" может представляться отрывом от политической борьбы: стоит ли, в самом деле, соваться в чужие дела? Для интернационалиста дело пролетариата в каждой стране есть не чужое, а свое дело. Передовые венгерские рабочие тем лучше могут оказать помощь революционной борьбе внутри Венгрии, сейчас и в дальнейшем, чем теснее они свяжутся с революционным движением той страны, в которую их забросила судьба. Именно рабочие "эмигранты", воспитанные левой оппозицией, т.-е. большевиками-ленинцами, могут составить лучшие кадры возрожденной венгерской компартии.

Создаваемый нами орган имеет своей задачей связывать передовых венгерских рабочих, рассеянных в разных странах не только Европы, но и Америки. Связывать их не для того, чтобы отрывать их от классовой борьбы тех стран, в которых они находятся, а, наоборот, чтоб звать их к участию в этой борьбе, чтоб учить их использовать свое эмигрантское положение для расширения своего кругозора, для освобождения от национальной ограниченности, для самовоспитания и закала в духе пролетарского интернационализма.

От всей души желаю вам успеха!

С коммунистическим приветом

Л. Троцкий.
Принкипо, 1-ое августа 1930 г.

 

Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 15-16.

 

Л. Троцкий.
В РЕДАКЦИЮ ИТАЛЬЯНСКОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ГАЗЕТЫ "ПРОМЕТЕО"

19-ое июня 1930 г.

Дорогие товарищи!

Я получил ваше обширное письмо от 3-го июня. К сожалению, оно не рассеивает недоразумения, а увеличивает их.

1. Между моим последним "Открытым письмом" и между моим прошлогодним ответом на ваше открытое письмо нет никакого "контраста". Между ними есть только несколько месяцев напряженной работы международной коммунистической левой. Известная неопределенность вашей позиции в тот период могла казаться временной, и отчасти неизбежной. Совершенно очевидно, что условия, в каких находился тов. Бордига, авторитетный вождь вашей фракции, могли в течении известного периода объяснять выжидательный характер вашей позиции (отнюдь, конечно, не уменьшая вредных сторон этой выжидательности). В своем ответе на ваше "открытое письмо" я полностью учитывал это, хотя и личное, но крайне важное обстоятельство. Я достаточно хорошо знаю и достаточно высоко ценю тов. Бордига, чтобы понимать его исключительную роль в жизни вашей фракции. Но вы, конечно, сами признаете, что это соображение не может покрывать все остальные. События развиваются, встают новые вопросы и нужны ясные ответы. Сейчас консервативная неопределенность вашей позиции становится все более и более опасным симптомом.

2. Вы пишете, что ни в чем за это время не отошли от платформы 1925 года, которую я назвал прекрасным во многих отношениях документом. Но платформа создается не для того, чтоб от нее "не отходить", а для того, чтоб ее применять и развивать. Платформа 1925 года была хорошим документом для 1925 года. За истекшие пять лет произошли величайшие события, на которые платформа не дает никакого ответа. Пытаться заменить ответ на вопросы, вытекающие из обстановки 1930 года, ссылкой на платформу 1925 года, значит поддерживать политику неопределенности и уклончивости.

3. Ваше неучастие в парижской конференции вы объясняете почтовой ошибкой в передаче пригласительного письма. Если все дело в этом, тогда надо было открыто об этом сказать в печати. В "Веритэ" я такого заявления вашей группы не находил. Может быть оно было напечатано в "Прометео"? Но ведь из всего вашего письма ясно, что дело вовсе не в почтовой ошибке.

4. Вы говорите, что "идеологическая подготовка конференции абсолютно отсутствовала". Мне это утверждение кажется не только ложным, но прямо-таки чудовищным. Во Франции идеологическая подготовка была особенно интенсивной и плодотворной ("Веритэ", "Ля лютт де клясс", брошюры). Во всех странах велась в течение последнего года напряженная идейная борьба, приведшая к размежеванию с мнимыми "единомышленниками". Разрыв с Сувариным и Пазом во Франции, с Урбансом в Германии, с группкой Поллака в Чехо-Словакии и пр. явился важнейшим элементом идеологической подготовки конференции действительно революционных коммунистов. Игнорировать эту важнейшую работу значит подходить к вопросу не с революционным, а с сектантским критерием.

5. Ваше понимание интернационализма кажется мне неправильным. Для вас Интернационал является, в конце концов, суммой национальных секций, или продуктом взаимодействия национальных секций. Это, по меньшей мере, одностороннее, не диалектическое, и потому ошибочное понимание Интернационала. Если бы коммунистическая левая во всем мире состояла из 5-ти человек, то они должны были бы все равно строить интернациональную организацию одновременно с национальной или национальными. Рассматривать национальную организацию, как фундамент, а интернациональную, как крышу - неправильно. Здесь взаимоотношение совсем другого типа. Маркс и Энгельс начинали в 47-м году коммунистическое движение с интернационального документа и с создания интернациональной организации. То же повторилось при создании Первого Интернационала. Тем же путем шла циммервальдская левая в деле подготовки III Интернационала. Этот путь диктуется сейчас неизмеримо более повелительно, чем во время Маркса. Революционное пролетарское течение в эпоху империализма может, конечно, раньше возникнуть или определиться в той или другой стране, но оно не может существовать и развиваться в отдельной стране, оно должно сейчас же, на второй день после возникновения, искать или создавать интернациональные связи, интернациональную платформу, интернациональную организацию, так как только на этом пути можно найти гарантию правильности национальной политики. Течение, которое в течение ряда лет остается национально замкнутым, неизбежно обрекает себя на вырождение.

6. На вопрос о характере ваших разногласий с интернациональной оппозицией вы отказываетесь отвечать вследствие отсутствия международного принципиального документа. Такой подход к вопросу я считаю чисто формалистическим, безжизненным, не политическим и не революционным. Платформа или программа создается уже в результате продолжительного опыта совместной работы на основе известной суммы общих идей и методов. Ваша платформа 1925 года возникла не в первый день существования вашей фракции. Русская оппозиция создала платформу на пятом году своей борьбы, и хотя эта платформа возникла через два с половиной года после вашей, она во многих отношениях тоже устарела. После того появилась программа Коминтерна, на которую русская оппозиция ответила критикой. Эта критика, являющаяся по существу, а не формально, плодом коллективной работы, вышла на нескольких языках, как и большинство документов оппозиции последних лет. На этой почве происходила серьезная идеологическая борьба (Германия, Соединенные Штаты). Проблемы синдикальной политики, "третьего периода", пятилетнего плана, коллективизации, отношения левой оппозиции к официальным партиям и пр., и пр. - все эти принципиальные вопросы подвергались за последний период серьезному обсуждению и теоретической разработке в интернациональной коммунистической печати. Только таким путем и можно подготовить выработку платформы, или, вернее, программы. Когда вы заявляете, что вам не предъявлен в готовом виде "программный документ", и что поэтому вы не можете ответить на вопрос о ваших разногласиях с интернациональной левой, то вы обнаруживаете сектантское понимание методов и путей формирования идеологического единства, и демонстрируете свою изолированность от идейной жизни коммунистической левой.

7. Те группы, которые объединились на парижской конференции, отнюдь не претендуют на механическую монолитность и не стремятся к ней. Но все они объединены убеждением в том, что живой опыт последних лет обеспечивает их единство, по крайней мере, настолько, чтобы позволить им совместными силами в организованной форме продолжать работу в интернациональном масштабе, и, в частности, интернациональными силами подготовлять общую платформу. Когда я спрашивал вас, какова глубина ваших разногласий с интернациональной левой, то я ждал не формалистического ответа, а политического и революционного: "да, мы считаем возможным вместе с данными группами приступить к работе, в которой будем отстаивать по ряду вопросов нашу особую позицию".

Каков же ваш ответ? Вы заявляете, что не войдете в интернациональный секретариат до тех пор, пока вам не будет предъявлен программный документ. Это значит: другие, без вашего участия, должны выработать программный документ, а вы сохраняете за собой право заключительного контроля. Можно ли идти дальше по пути выжидательности, уклончивости и национальной изолированности?

8. Столь же формалистической является ваша ссылка на неприемлемость для вас устава французской Коммунистической Лиги, солидаризирующейся с четырьмя первыми конгрессами Коминтерна. Никто из французских товарищей не считает, вероятно, что в решениях первых 4-х конгрессов все непогрешимо и незыблемо. Речь идет об основной стратегической линии. Если вы не согласны опираться на ту базу, которая заложена была первыми 4-мя конгрессами, то что же у вас тогда остается вообще?

С одной стороны, вы отказываетесь принять за основу решения первых четырех конгрессов. С другой стороны, вы начисто отрицаете или игнорируете программно-тактическую работу интернациональной оппозиции за последние годы. Что же вы этому противопоставляете? Неужели все ту же платформу 1925 года? Но при всех своих качествах эта платформа является только эпизодическим документом, не дающим сегодня ответа ни на один из актуальных вопросов.

9. Особенно странное впечатление производит та часть вашего письма, где вы с возмущением говорите о "попытке" создать в Италии новую оппозицию, о "маневре", о новом "опыте путаницы" и пр., и пр. Насколько я могу вас понять, речь идет о новом расколе внутри правящей центристской фракции итальянской компартии и о стремлении одной из групп сблизиться с интернациональной левой. В чем же здесь "маневр"? В чем тут "путаница"? С чьей стороны путаница? То обстоятельство, что от фракции противников откалывается группа, которая ищет сближения с нами, есть серьезное завоевание. Разумеется, сближение может произойти только на принципиальной основе, т.-е. на основе теории и практики международной левой. От товарищей, принадлежащих к новой итальянской оппозиции, я лично получил письма и ряд документов. Я ответил с полной готовностью этим товарищам на поставленные мне вопросы. Буду делать так и впредь. Я поставил с своей стороны этим товарищам ряд вопросов. В частности на вопрос об их отношении к бордигистам я получил ответ, что, несмотря на наличие разногласий, они считают возможной и необходимой совместную работу. В чем же здесь "маневр"?

С одной стороны, вы считаете, что интернациональная оппозиция не заслуживает вашего доверия даже настолько, чтоб вы могли участвовать в ее коллективной работе. С другой стороны, вы, по-видимому, считаете, что интернациональная оппозиция не имеет права вступать в сношения с теми итальянскими коммунистами, которые заявляют о своей солидарности с нею. Дорогие товарищи, вы теряете все перспективы и заходите слишком далеко. Это обычная судьба замкнутых и изолированных групп.

Разумеется, можно пожалеть о том, что сношения и переговоры с новой итальянской оппозицией ведутся без вашего участия. Но это ваша вина. Для того, чтоб принимать участие в этих переговорах, вы должны принимать участие во всей работе международной оппозиции, т.-е. вступить в ее ряды.

10. По поводу группы Урбанса вы просите поставить вас в известность обо всей его деятельности, чтоб вы могли высказаться окончательно. При этом вы напоминаете, что в платформе русской оппозиции о "группе Урбанса" говорится, как об идейно близкой группе. Я могу только выразить здесь свое сожаление, что вы до сих пор не сочли своим долгом составить себе окончательное мнение по вопросу, который в течение месяцев волновал всю интернациональную оппозицию, привел в Германии к расколу и затем к созданию объединенной левой оппозиции, окончательно порвавшей с Урбансом. Какой смысл имеет ваше напоминание о русской платформе? Да, мы защищали в свое время группу Урбанса (как и группу Зиновьева) против Сталина. Да, мы рассчитывали в свое время, что нам удастся выровнять политическую линию всей группы Урбанса. Но история не остановилась ни в 1925, ни в 1927 году. После издания платформы произошли не малые события. Зиновьевцы капитулировали. Руководство Ленинбунда эволюционировало в сторону от марксизма. Так как мы не рвем легко политических связей, то мы в десятках писем и статей пытались добиться изменения политики Ленинбунда. Это не удалось. Ряд новых событий еще больше оттолкнул группу Урбанса в сторону. Значительная часть его собственной организации порвала с ним. Политическое развитие полно противоречий: оно нередко разводило и будет разводить в разные стороны вчерашних единомышленников или полуединомышленников. Причины разрыва интернациональной оппозиции с Ленинбундом обсуждались публично во всей оппозиционной печати. Я лично сказал по этому поводу в особой брошюре то, что мог сказать. Добавить к сказанному ничего не могу, тем более, что речь идет о законченных фактах. Вы поднимаете этот вопрос не в связи с самими фактами, а в связи с моим письмом. Это показывает снова, насколько вы игнорируете действительную политическую и теоретическую жизнь интернациональной оппозиции.

С коммунистическим приветом

Л. Троцкий.

 

Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 15-16.

 

Л. Троцкий.
О ТЕРМИДОРИАНСТВЕ И БОНАПАРТИЗМЕ

С историческими аналогиями надо обращаться умеючи, иначе они легко превращаются в метафизические абстракции, и не помогают ориентировке, а, наоборот, сбивают с пути.

Некоторые товарищи из рядов иностранной оппозиции усматривают противоречие в том, что мы говорим то о термидорианских тенденциях и силах в СССР, то о бонапартистских чертах режима ВКП, и даже делают отсюда вывод о пересмотре нами основной оценки советского государства. Это ошибка. Проистекает она из того, что означенные товарищи понимают исторические термины (термидорианство, бонапартизм) как абстрактные категории, а не как живые, т.-е. противоречивые процессы.

В СССР развертывается успешное социалистическое строительство. Но процесс этот происходит крайне противоречиво: и благодаря капиталистическому окружению, и благодаря противодействию внутренних антипролетарских сил, и благодаря неправильной политике руководства, подпадающего под влияние враждебных сил.

Могут ли, вообще говоря, противоречия социалистического строительства достигнуть такого напряжения, при котором они должны взорвать основы социалистического строительства, заложенные Октябрьской революцией и укрепленные дальнейшими хозяйственными успехами, в частности успехами пятилетки? Могут.

Что пришло бы в таком случае на смену нынешнему советскому обществу, взятому в его целом (экономика, классы, государство, партия)?

Нынешний режим, переходный от капитализма к социализму, мог бы, в указанном выше случае, уступить свое место только капитализму. Это был бы капитализм особого типа: по существу колониальный, с компрадорской буржуазией, капитализм, насыщенный противоречиями, исключающими возможность его прогрессивного развития. Ибо все те противоречия, которые, согласно нашей гипотезе, могли бы привести ко взрыву советского режима, немедленно перевоплотились бы во внутренние противоречия капиталистического режима и приобрели бы вскоре еще большую остроту. Это значит, что в капиталистической контрреволюции была бы заложена новая Октябрьская революция.

Государство есть надстройка. Рассматривать его независимо от характера производственных отношений и от форм собственности (как поступает, например, Урбанс по отношению к советскому государству) значит покидать почву марксизма. Но государство, как и партия, не есть пассивная надстройка. Под действием толчков, исходящих из классовой базы общества, в государственной и партийной надстройке происходят новые процессы, которые имеют - в известных пределах - самостоятельный характер, и которые, сомкнувшись с процессами в самой экономической базе, могут получить решающее значение для классовой природы всего режима, повернув надолго развитие в ту или другую сторону.

Было бы худшим видом доктринерства, вывороченным наизнанку "урбансизмом", считать, что факт национализации промышленности, дополненный фактом высоких темпов развития, сам по себе обеспечивает непрерывное развитие к социализму, независимо от процессов в партии и в государстве. Рассуждать так, значит не понимать функции партии, ее двойной и тройной функции, в единственной стране пролетарской диктатуры, притом в стране экономически отсталой. Если допустить на минуту, что хозяйственники, с одной стороны, руководящий слой рабочих, с другой, вырываются совершенно из-под партийной дисциплины, которая сливается с государственной, то путь к социализму окажется забаррикадирован: национализованная промышленность начнет дифференцироваться на борющиеся группы, конфликты между администрацией трестом и рабочими начнут принимать открытый характер, тресты будут приобретать все большую самостоятельность, плановое начало естественно при этом будет сходить на нет, увлекая за собою монополию внешней торговли. Все эти процессы, ведущие к капитализму, означали бы неизбежно крушение диктатуры пролетариата. Грозит ли нынешний партийный режим, несмотря на экономические успехи, распадом партийной связи и дисциплины? Безусловно. Недооценивать опасность перерождения партийных и государственных тканей, на базе экономических успехов, было бы преступно. Партия, как партия, уже и сегодня не существует. Ее задушил центристский аппарат. Но существует левая оппозиция, которой центристский аппарат боится, как огня, и под кнутом которой совершает свои зигзаги. Уже это соотношение между левой оппозицией и центристским аппаратом является суррогатом партии и держит в узде правых. Даже при полном и открытом разрыве официальных партийных связей партия не исчезнет. Не потому, что есть аппарат: он первый станет жертвой своих преступлений, - а потому, что есть левая оппозиция. Кто этого не понял, тот не понял ничего.

Но мы рассуждаем сейчас не о том, как и какими путями оппозиция может выполнить свою основную задачу: помочь пролетарскому авангарду оградить социалистическое развитие от контрреволюции. Мы гипотетически исходим из того, что это не удалось, чтоб конкретнее представить себе исторические последствия такой неудачи.

Крушение диктатуры пролетариата, как уже сказано, не могло бы означать ничего, кроме реставрации капитализма. Но в каких политических формах происходила бы эта реставрация, как эти формы чередовались бы, и как они комбинировались бы - это вопрос самостоятельный и очень сложный.

Разумеется, только слепцы могут думать, что возрождение компрадорского капитализма совместимо с "демократией". Для зрячего ясно, что демократическая контрреволюция совершенно исключена. Конкретный же вопрос о возможных политических формах контрреволюции допускает только условный ответ.

Когда оппозиция говорила о термидорианской опасности, она имела в виду прежде всего очень важный и значительный процесс в партии: рост слоя отделившихся от массы, обеспеченных, связавшихся с непролетарскими кругами и довольных своим социальным положением большевиков, аналогичных слоя разжиревших якобинцев, которые стали отчасти опорой, а главным образом исполнительным аппаратом термидорианского переворота 1794 года, проложив тем самым дорогу бонапартизму. Анализируя процессы термидорианского перерождения внутри партии, оппозиция вовсе этим не говорила, что контрреволюционный переворот, если б он произошел, должен был бы непременно принять форму термидора, т.-е. более или менее длительного господства обуржуазившихся большевиков с формальным сохранением советской системы, - подобно тому, как термидорианцы сохраняли конвент. История никогда не повторяется, особенно же при таком глубоком различии классовых основ.

Французский термидор был заложен в противоречиях якобинского режима. Но в этих же противоречиях был заложен и бонапартизм, т.-е. режим военно-бюрократической диктатуры, которую буржуазия терпела над собою, чтоб тем вернее прибрать, под ее прикрытием, к рукам господство над обществом. В якобинской диктатуре заключены уже все элементы бонапартизма, хотя бы и находим их там в неразвернутом виде, притом в борьбе с санкюлотскими элементами режима. Термидор стал необходимым подготовительным этапом к бонапартизму, и только. Не случайно же Бонапарт из якобинской бюрократии создал бюрократию империи.

Открывая в нынешнем сталинском режиме элементы термидора и элементы бонапартизма, мы вовсе не впадаем в противоречие, как думают те, для кого термидорианство и бонапартизм представляют собою абстракции, а не живые тенденции, перерастающие одна в другую.

Какую государственную форму принял бы контрреволюционный переворот в России, если б он удался (а это совсем-совсем не так просто), это зависит от сочетания ряда конкретных факторов, прежде всего от того, какой остроты достигли бы к тому времени экономические противоречия, каково было бы соотношение капиталистических и социалистических тенденций хозяйства; далее - от соотношения между пролетарскими большевиками и буржуазными "большевиками", от группировки сил внутри армии, наконец, от удельного веса и характера иностранной интервенции. Во всяком случае было бы чистейшей несообразностью думать, будто контрреволюционный режим должен непременно проходить через стадии директории, консулата и империи, чтоб завершиться реставрацией царизма. Но каков бы ни был контрреволюционный режим, в нем во всяком случае найдут свое место элементы термидорианства и бонапартизма, т.-е. большую или меньшую роль будет играть большевистско-советская бюрократия, гражданская и военная, и в то же время самый режим будет диктатурой сабли над обществом в интересах буржуазии против народа. Вот почему так важно следить сейчас за тем, как эти элементы и тенденции формируются в недрах официальной партии, которая во всех случаях остается лабораторией будущего, т.-е. и в случае непрерывного социалистического развития и в случае контрреволюционного прорыва.

Значит ли все сказанное, что сталинский режим мы отождествляем с режимом Робеспьера? Нет, мы так же далеки от вульгарных аналогий в отношении настоящего, как и в отношении вероятного или возможного будущего. Под углом зрения интересующего нас вопроса суть политики Робеспьера состояла во все более обострявшейся борьбе его на два фронта: против санкюлотов, т.-е. неимущих, как и против "гнилых", "развращенных", т.-е. якобинской буржуазии. Робеспьер вел политику мелкого буржуа, пытающегося возвести себя в абсолют. Отсюда борьба направо и налево. Пролетарский революционер тоже может оказаться вынужден вести борьбу на два фронта, но только эпизодически. Основная его борьба есть борьба против буржуазии: класс против класса. Мелкобуржуазные же революционеры, даже в эпоху своей исторической кульминации, вынуждены были всегда и неизменно вести борьбу на два фронта. Это и приводило к постепенному удушению якобинской партии, к умерщвлению якобинских клубов, к бюрократизации революционного террора, т.-е. к самоизоляции Робеспьера, которая позволила так легко снять его блоку правых и левых его противников.

Черты сходства со сталинским режимом здесь бросаются в глаза. Но различия глубже, чем сходство. Историческая заслуга Робеспьера состояла в беспощадной чистке общества от феодального хлама; но пред лицом будущего общества Робеспьер был бессилен. Пролетариата, как класса, не существовало, социализм мог иметь лишь утопический характер. Единственно реальной перспективой была перспектива буржуазного развития. Падение якобинского режима было неизбежно.

Тогдашние левые, опиравшиеся на санкюлотов, неимущих, плебс - очень неустойчивая опора! - не могли иметь самостоятельного пути. Этим и был предопределен их блок с правыми, как в конце концов и сторонники Робеспьера в большинстве своем поддержали в дальнейшем правых. В этом политически и выразилась победа буржуазного развития над утопическими претензиями мелкой буржуазии и революционными спазмами плебса.

Незачем говорить, что Сталин не имеет никаких оснований претендовать на заслуги Робеспьера: очистка России от феодального хлама и разгром реставраторских попыток были полностью завершены в ленинский период. Сталинизм вырос путем разрыва с ленинизмом. Но этот разрыв никогда не был окончательным, не является таковым и сейчас. Сталин ведет не эпизодическую, а перманентную, систематическую, органическую борьбу на два фронта. Это коренная черта мелкобуржуазной политики. Справа от Сталина - бессознательные и сознательные капиталистические реставраторы разных степеней. Слева - пролетарская оппозиция. Это расчленение проверено в огне мировых событий. Удушение партии аппаратом вызывается не необходимостью борьбы с буржуазной реставрацией, - наоборот, эта борьба требует величайшей активности и самодеятельности партии, - а борьбой против левой; точнее сказать, необходимостью для аппарата обеспечить за собой свободу постоянного маневрирования между правыми и левыми. Здесь сходство с Робеспьером. Здесь та почва, которой питались бонапартистские черты робеспьеровского режима, приведшие к его гибели. Но у Робеспьера не было выбора. Зигзаги Робеспьера означали судороги якобинского режима.

Мыслима ли сейчас или немыслима в СССР последовательная революционная политика - на пролетарской основе, которой не было у Робеспьера? И если мыслима, то можно ли рассчитывать на то, что эта политика будет достаточно рано поддержана революцией в других странах? От ответов на эти два вопроса зависит перспективная оценка борьбы враждебных тенденций как в экономике, так и в политике Советского Союза. На оба эти вопроса мы, большевики-ленинцы, отвечаем утвердительно и будем отвечать утвердительно - до тех пор, пока история фактами, событиями, т.-е. через беспощадную борьбу, не на жизнь, а на смерть, - не докажет нам противного.

Так и только так может стоять проблема для революционеров, которые чувствуют себя живой силой процесса в отличие от доктринеров, которые наблюдают процесс со стороны и разлагают его на безжизненные категории.

К этому вопросу мы, в другой связи, рассчитываем вернуться в ближайшем номере Бюллетеня. Здесь мы хотели только рассеять наиболее грубые и опасные недоразумения. Левой оппозиции во всяком случае незачем пересматривать свои основы, пока пересмотр их не поставлен в порядок дня большими историческими событиями.

Л. Троцкий.
26 ноября 1930 г.

 

Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 17-18.

 

Л. Троцкий.
ПОВОРОТ КОМИНТЕРНА И ПОЛОЖЕНИЕ В ГЕРМАНИИ

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 178; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!