УРОВНИ ОБЩЕНИЯ. КОНВЕНЦИОНАЛЬНЫЙ УРОВЕНЬ

ПСИХОЛОГИЯ ОБЩЕНИЯ

Источник: А. Б. Добрович Воспитателю о психологии и

 психогигиене общения. М.: Просвещение, 1987. 207 с.

 

Внутривидовое общение – решающее условие выживания любого вида животных. Даже те из них, которые не охотятся и не пасутся группами, должны время от времени вступать в контакт друг с другом для продолжения рода и выращивания потомства. Такой контакт уже есть общение в собственном смысле слова, поскольку он предусматривает обмен знаками между особями. Какова бы ни была конкретная цель подаваемого знака – угроза или призыв, сигнал опасности, - их знакообмен служит установлению общности между действительно взаимосвязанными особями, т. е. этот знакообмен выделяет «своих» среди всех прочих. Функция общения – установление общности.

Первейшая человеческая функция общения – регуляция совместной деятельности. Вторая – инструмент познания всего на свете. Общение – основа сознания для отдельного человека; служит самоопределению личности.

Способность к общению у человека врождена. Эксперимент О.А. Баженовой: взрослый наклоняется над младенцем со специально отрепетированным «индифферентным» выражением лица. Делая это первый раз, экспериментатор, как правило, встречает обычную реакцию оживления со стороны младенца, но намеренно сохраняет безучастный вид. Во второй или последующие разы проведение такого эксперимента вызывает плач младенца: он протестует против такого «необщения» с ним. Американский исследователь У.Кондон в течение многих лет фиксировал на кинопленке неуловимые простым глазом микродвижения людей при их диалоге. Оказывается, сами того не зная, они исполняют при этом своеобразный «танец», и различные «па» такого танца особым образом согласованы между партнерами. Киносъемки младенцев (М.Сандерс) во время обращения к ним матери показали, что знакомые «па» наблюдаются чуть ли не в первые дни жизни.

АНАТОМИЯ ДИАЛОГА

Введение. - Позиции партнеров в контакте. - Фазы контакта. - Уровни общения. Конвенциональный уровень. - Примитивный уровень. - Манипулятивный уровень. - Стандартизованный уровень. - Игровой уровень. - Деловой уровень. - Духовный уровень. - «Полифоничность» реального диалога.  -  Что делает общение формальным.

ВВЕДЕНИЕ

На вопрос «Когда человека можно застать вне общения?» напрашивается ответ: «Во сне», но и он неверен. По современным представлениям, сон имеет две фазы: в одной из них, называемой «быстрым сном», наблюдаются быстрые движения глаз. Это связано с яркими сновидениями, а в сновидениях человек воспринимает себя участником каких-то событий и с кем-то, в субъективном плане, взаимодействует, т. е. общается. И лишь в фазе «медленного сна» (глаза почти не двигаются; сновидение, возможно, есть, но события в нем не развертываются) человек, кажется, прерывает субъективный процесс коммуникации. Однако сказать об этом наверняка никто из исследователей не решится. В самом деле, то интрапсихическое (внутрипсихическое) общение, которое происходит, когда человек спит, есть, по существу, контакт субъекта с его прошлым опытом. На каком же основании мы могли бы утверждать, что этот контакт разрывается в определенной стадии сна? Или даже в обморочном состоянии?

Контакт с собственным прошлым опытом - это для субъекта продолжение контакта с реальностью. Но только с реальностью не сиюминутной, а отставленной, запечатленной в памяти, и к тому же субъективной, пропущенной через индивидуальный «фильтр». Этот «фильтр» пропускает внутрь (а затем отбирает при контакте субъекта с собственным прошлым опытом) те образы, которые наиболее значимы для субъекта, т. е. глубоко задевают его эмоционально. Вот почему наши насыщенные причудливыми событиями сновидения будят в нас столько эмоций. Вскоре после пробуждения мы, еще помня сюжет сна, подчас диву даемся: чем эта фантасмагория могла так потрясать нас?..

В удивительном «партнерстве» - субъект и его прошлый опыт есть уровень контакта, когда прошлый опыт, так сказать, субъективирован, или персонифицирован: он обретает ту же форму, что и наше собственное «Я», т. е. выступает в виде персонажей сновидения (нам снятся и знакомые, и совершенно незнакомые люди). За этим феноменом, думается, выступает наша постоянная готовность к общению с реальным партнером - таким же, как мы, живым и мыслящим существом. На этом уровне контакта мы, следовательно, наделяем собственный прошлый опыт приметами «другой личности».

Возможно, в этом состоит отгадка религиозных озарений, описанных многими людьми прошлого, пережившими озарение во сне, когда им «явился бог» и сказал то-то и то-то. Такие озарения случались с некоторыми и наяву; однако это происходило в особых состояниях сознания, стоящих ближе ко сну, чем к бодрствованию. У иных эти состояния явно носили болезненный отпечаток (истерический или эпилептический «транс»). В некоторых древних культурах разработаны сложные приемы искусственного вхождения в своеобразный транс, дабы ощутить «контакт с божеством». Иными словами, это как бы тень самого «Я» человека, отбрасываемая на глубинные пласты его собственного прошлого опыта. По-видимому, даже в «медленном» сне или в обморочном состоянии контакт субъекта с его прошлым опытом не утрачивается полностью, но лишь теряет характер партнерства «Я» С «другим Я».

Итак, контакт «Я» С «другим Я», реальным или воображаемым, т. е. слепленным из той информации, которая хранится в субъективном прошлом опыте,- это почти постоянная работа человеческой психики. Ежесекундная готовность к контакту составляет важную особенность человеческой психики. «Быть в сознании», «мыслить» означает жить· в режиме диалога. При этом человек как участник диалога непрерывно обязан считаться с изменчивой ситуацией, с собственными интуитивными ожиданиями, возникающими при прогнозировании того, как ситуация данной минуты развернется в следующую минуту. Он должен следовать также ожиданиям, которые предъявляются им самому себе при том или ином изменении ситуации. Вдобавок если он находится в контакте с реальным партнером, он учитывает ожидания этого конкретного лица. А если контакт протекает на глазах у некоей человеческой группы, он обязан считаться и с групповыми ожиданиями. В его ожиданиях к себе самому, в ожиданиях, предъявляемых ему партнером и группой,- во всем этом сконцентрированы, по существу, ожидания общества к поведению человека при такой-то ситуации.

Вот сколь сложна коммуникативная деятельность человека, - деятельность, пронизывающая все прочие формы его активности и даже такие формы его видимой пассивности, как сон со сновидениями.

Для анализа этой деятельности психологам приходится оперировать сложными и не всегда точными понятиями, порой более метафорическими, чем научными. Можно, конечно, избежать подобных метафорических «ходов», но при этом нам не ворваться вглубь реально происходящего. Более того, при этом мы останемся у порога психологии, боясь распахнуть дверь, поскольку у нас нет еще способа строго описать то, что должно открыться за нею. При такой выжидательной позиции ученому остается работать на уровне нейрофизиологии: здесь хоть кое-что можно описывать строгими терминами. Но содержательная сторона этих описаний будет невероятно далека от того, что действительно происходит в человеческой психике, и от того, о чем любой из нас готов свидетельствовать на основании своего внутреннего опыта. Поэтому попытаемся распахнуть дверь ...

ПОЗИЦИИ ПАРТНЕРОВ В КОНТАКТЕ

На скамье парка, развернув газету, сидит человек, К нему подсаживается другой, он утирает платком вспотевшее лицо. Некоторое время все это выглядит так, как если бы оба находились на разных скамьях: поведение одного ни на йоту не связано с поведением другого. Может быть, так оно и есть: утиравший лицо перевел дух и пошел своим путем. Но если он сидит на скамье хотя бы минуту, то изолированность наших персонажей друг от друга только кажущаяся.

Тот, кто с газетой (назовем его А), просто не может не скосить глаза на незнакомца с платком (назовем его Б). Здесь срабатывают, по меньшей мере, два навыка: ориентировки (всякое изменение ситуации должно быть воспринято и учтено с точки зрения его значимости для субъекта) и самосохранения (надо удостовериться, что не происходит ничего опасного: например, что подсевший не развязный пьянчуга, не хулиган, ищущий «приключений»).

Что касается Б, то еще до того, как сесть на скамью, он, может быть, сам того не заметив, сверился со своими навыками, и они подсказали ему: «Человек как человек. Ничего неожиданного или опасного не предвидится». Иначе наш Б поискал бы другую скамейку! А поскольку он сел на эту и продолжает сидеть, что-то побуждает и его незаметно скашивать глаза на соседа. Возможно, что-то побудит его даже заговорить. Но это побуждение Б, еще не реализовавшись в речи, перехватывается соседом: А делает, например, вид, что целиком ушел в чтение и, так сказать, не приветствует чью-либо попытку ему помешать. Б, со своей стороны, принимает к сведению либо игнорирует эти знаки нежелательности контакта для А. В последнем случае не исключен обмен репликами, который может развернуться в длинный диалог, а может пресечься в первые же секунды.

Так А и Б становятся партнерами контакта. По существу, контакт начался до разговора, оставаясь некоторое время внеречевым («невербальным»). Любой знакообмен между двумя существами, влияющий на их поведение, уже контакт. Выдающийся немецкий психолог К. Бюлер определял контакт как «взаимную направленность» партнеров и «процесс согласованных соизменений» их поведения. Единицей такого процесса можно считать обмен коммуникативных «посылов», или «коммуникатов»: знак на знак от А к Б и обратно. В психологической литературе этот обмен (слов или умолчаний, взглядов или отворачиваний друг от друга) называют еще «трансакцией». Так что любой контакт, включая самый продолжительный диалог, формально обозначается как серия трансакций.

Чтобы понять, какие виды информации обмениваются в трансакциях между А и Б, почему и для чего это происходит и к каким частным и общим результатам это ведет, надо всерьез углубиться в происходящее, проходя его слой за слоем и отыскивая, насколько удастся, универсальные закономерности контакта. Это мы попытаемся сделать на последующих страницах. Но уже в первом приближении к объекту нашего анализа бросается в глаза вот что: каждый из партнеров может занимать в контакте одну из четырех ролевых позиций. Первую назовем «позицией неучастия». Вас не заметили и не услышали. Точнее, притворились, что не замечают и не слышат. Ведь знаки, которые мы намеренно подаем, занимая такую позицию, тоже есть коммуникаты.

Три остальные позиции четко осмыслены видным советским теоретиком театра П. М. Ершовым (он определил их, размышляя о феноменах взаимодействия актеров на сцене). Это «пристройка сверху», «пристройка снизу» и «пристройка рядом».

«Пристройка сверху» иногда угадывается в самой «позиции неучастия». Партнер А, скажем, не просто углубился в газету, но игрой мимической мускулатуры еще и дал понять партнеру Б: ходят тут, дескать, всякие, мешают отдыхать ... Партнер Б пристройку сверху продемонстрировал бы так (мимикой, взглядом): рассядутся, мол, некоторые, а другим места нет ...

«Пристройка снизу» со стороны партнера А могла бы выглядеть так: пугливо-заискивающий взгляд на садящегося незнакомца, суетливо-предупредительное отодвигание своих расставленных колен и растопыренных рук, держащих газету ... Со стороны же партнера Б это может иметь следующий вид: мимикой и всем телом он показывает сидящему с газетой: «Не извольте беспокоиться, я так, на минутку, я с краешку посижу».

Если партнеры пристраиваются друг к другу «рядом», то А без какого-либо специального выражения лица (стандартная вежливость, приветливость) чуть подвинется, а Б со сходной миной, не пытаясь развалиться на скамье, займет имеющееся место.

Будь у нас возможность скрытой камерой тысячекратно снять подобную ситуацию (А читает, Б подсаживается), мы, наверно, убедились бы, до какой степени избираемая ролевая позиция, или «пристройка», свидетельствует об особенностях характера человека. Многое здесь происходит бессознательно, не контролируется субъектом. Кто-то и бровью не поведет, чтобы садящемуся было удобнее расположиться ... Кто-то, усаживаясь, с маху плюхнется на скамью, и видно: его нимало не беспокоит, стеснил ли он другого ... Потому-то и заинтересовали П. М. Ершова «пристройки», что за ними просвечивает характер, воплощаемый актером на сцене.

Иначе, но довольно похоже подошел к позициям контакта американский психотерапевт Э. Берн. С его точки зрения, в каждом человеке существует три «Я»: Дитя (зависимое, подчиняемое и безответственное существо); Родитель (напротив, независимый, неподчиняемый и берущий ответственность на себя) и Взрослый (умеющий считаться с ситуацией, понимать интересы других и распределять ответственность между собой и ими). «Я» в виде Дитяти у человека, понятно, возникает и разрабатывается в детстве; в том же возрасте, за счет подражания старшим и желания быть на их месте, формируется «родительское Я»; что касается «Я» в форме Взрослого, то оно складывается долго, порой десятилетиями, за счет жизненного опыта субъекта и накопления у него того, что называют житейской мудростью.

И вот, выступая в позиции Дитяти, человек выглядит подчиняемым и неуверенным в себе («пристройка снизу», по Ершову); в позиции Родителя - самоуверенно-агрессивным («сверху»); в позиции Взрослого - корректным и сдержанным («рядом»). Тогда различие в характерах; о чем только что говорилось, можно В первом приближении описать и так: кому в какой позиции больше свойственно выступать - в детской, родительской или взрослой?

Как видим, ролевая позиция, занимаемая одним из партнеров контакта, в высшей степени информативна для другого. Может еще ничего не быть произнесено, а процесс «соизменений» поведения уже начался. И они - если отвлечься от обобщенного определения немецкого психолога К. Бюлера - далеко не во всех случаях «согласованы».

Согласованы они лишь тогда, когда один из партнеров готов принять позицию, определенную для него другим партнером. Представим себе, что взрослый человек обращается к своему сослуживцу с предложением подшутить над их коллегой, когда тот вернется в комнату; сослуживец охотно соглашается участвовать в проделке. Это типичная трансакция «Дитя-Дитя», наблюдается пристройка партнера «рядом». Но сослуживец может пожать плечами: зачем, мол, это, вдруг человек обидится? И тогда перед нами трансакция «Дитя-Взрослый»: партнер не принял предложенной ему детской позиции и пристроился «сверху». А инициатору предполагавшейся шалости становится, по меньшей мере, не по себе. Сослуживец может ответить и более круто, например: «Стыдитесь, вы же на работе!» Он выступает тем самым с родительской позиции, хотя от него ожидалось принятие детской. В этом случае его игривому собеседнику придется унять почти неизбежную вспышку раздражения, которая побуждает его парировать, например, так: «Подумаешь, праведник выискался!»

Вот педагог обращается к школьнику, предпринимая обычную в таких случаях «пристройку сверху»: это трансакция «Родитель-Дитя» или «Взрослый-Дитя». Школьнику и в голову не придет протестовать против предполагаемой для него детской позиции; он пристраивается «снизу». Но тот же педагог, обращаясь в подобном тоне на улице к незнакомым юноше или девушке, рискует встретить отпор - хотя бы потому, что с подросткового возраста и далее любому субъекту кажется крайне важным, чтобы его больше не считали ребенком!..

Деловая женщина (равноправный коллега или даже начальник мужчины) может тем не менее сказать ему в конце рабочего дня: «Пожалуйста, проводите меня до метро; сегодня очень скользко, а я, как на грех, на высоких каблуках». Это обращение Дитяти к Взрослому, а может быть (в зависимости от интонации), и к Родителю. Воспитанный мужчина без колебаний примет предложенную ему позицию; трансакция носит согласованный характер. Но если наша дама прибегает к заискиванию и сюсюканью перед коллегой-мужчиной с целью переложить на него свои деловые обязанности, навесить на него ответственность за свои промахи или с лукавой целью извлечь из контакта выгоду для себя, а его поставить в проигрышное положение,- мужчина, улавливающий это, займет позицию Родителя: только не покровительствующего, а отчитывающего. Более хладнокровный и расчетливый мужчина скорее займет позицию Взрослого, однако не спешащего оказывать помощь ближним, а умеющего однозначно, но не обижая, отказать другому Взрослому.

Пожилой человек говорит своему ровеснику: «И до чего же распустились нынче молодые люди!» Это представляется ему как «пристройка рядом», поскольку он ожидает, что и партнер выступит в позиции Родителя. А партнер вдруг отвечает: «Полноте, о нас в юности старики говорили то же самое». И инициатор беседы задет. Потому что, взамен ожидаемого, состоялась трансакция Родитель-Взрослый. Если же партнер ответит: «Перестаньте ворчать, на себя бы лучше поглядели», значит, он не только не «пристроился рядом», но еще «пристраивается сверху», обращаясь с партнером как Родитель и ставя того в позицию Дитяти. Здесь наш инициатор беседы может почувствовать себя просто взбешенным.

Автору этих строк не раз доводилось проводить «вечера общения» с молодежной аудиторией. Среди этюдов, разыгрываемых на подобных занятиях, внимание собравшихся привлекает, например, такая игра. Человек садится на скамью и около себя ставит на сиденье портфель, так что место рядом с ним оказывается занятым. Объявляется, что это - сцена в заполненном вагоне метро. Любому из желающих предлагают добиться, чтобы человек освободил занятое портфелем место (самому сидящему дается на ухо инструкция: «уступить только в том случае, если захочется»).

Поразительно, но факт: примерно семеро из десяти охотников «очистить место» (а охотников всегда более чем достаточно) выступают при этом в позиции Родителя, обращающегося к детям, -корят, требуют, угрожают и даже ... без лишних слов сбрасывают чужой портфель! Они почему-то убеждены, что человек, занявший сиденье своим портфелем, непременно наглец, которого следует поучить (если не проучить). Некому из них не приходит в голову, что этот человек мог, например, сесть и поставить рядом портфель на конечной станции, когда вагон был полупустым. А потом задумался о своем или, усталый, «отключился» от ситуации, и ему невдомек, что он выглядит на глазах людей прямо-таки захватчиком ... Понятно, что получивший специальную инструкцию «человек с портфелем» не горит, что называется, желанием принять позицию нашкодившего ребенка и, выступая с «родительской» же позиции, эффектно огрызается под хохот аудитории.

Двум-трем из десяти охотников освободить место обычно кажется, что они добьются успеха, выступая в позиции Дитяти, т. е. «пристраиваясь снизу». Они заискивающе просят, изображают хромых, бьют на жалость или прибегают к неумному шутовству («Ты что - не узнал меня? Привет! Мы же в Красноярске в одной гостинице жили!» На что наш неуступчивый: «Обознались! Я в Красноярске сроду не был». И молчок...). Заняв эту позицию, места добивается разве что симпатичная девушка ...

Почему-то немногие понимают, что здесь нужна трансакция «Взрослый-Взрослый». Но и понимая это, не всякий умеет быть в позиции Взрослого. Например, шутливо (непременно шутливо, а не гневно) спросить: «Вы не возражаете, если я тоже сяду?» Если владелец портфеля ответит «возражаю» или «ничего, постоишь», то вы действительно столкнулись с человеком редкостной наглости, и лишь теперь есть смысл подумать о мерах, которые придется к нему применить.

Шутка, сопровождаемая безобидной улыбкой, без тени сарказма, дает партнеру понять примерно следующее: «С кем не случается! Может, и я в иных случаях перестаю думать о других. Но я воспринимаю вас как приличного человека, с которым можно поладить, и думаю, не ошибся». Ироническое отношение к неправоте и эгоизму другого, как и к собственным недостаткам,- это вообще один из отчетливых знаков «взрослой» позиции.

Знаки (коммуникаты), выражающие ролевую позицию партнера, бывают явными, а бывают и скрытыми. Вообразим, что опытный врач обращается к пациенту в позиции Взрослого, апеллируя к такой же позиции собеседника. Это явное. А вот скрытое: тон, выражение лица, манера спрашивать и перебивать - все это у нашего врача выходит, что ни говорите, «по - родительски» и рассчитано на позицию Дитяти, занятую пациентом ... чему пациент в глубине души рад, так как страх и беспомощность в связи с болезнью делают каждого немного ребенком, нуждающимся в покровительстве. Так что позиции партнеров здесь и на скрытом уровне вполне согласованы.

А теперь представим себе жену, спрашивающую мужа: когда он собирается отремонтировать испорченную дверь? На уровне словесной (вербальной) трансакции это вопрос Взрослого, адресованный Взрослому. Но в то же время знаки, подаваемые женой на невербальном уровне (интонация, мимика), свидетельствуют о занятии ею иной позиции, «пристройке сверху», как если бы она была Родительницей, которая всегда права, а он - непослушным и расхлябанным Дитятей. Это, как правило, ведет не к тому, что муж изъявляет готовность заняться дверью, а к тому, что он дает вспышку раздражения. Выступая в детской позиции, он ответит: «Что ты придираешься, не знаешь, как я был занят?» Выступая же, в свой черед, в позиции Родителя, дабы самому пристроиться «сверху», он скажет что-нибудь в таком роде: «А ты помалкивай, своими делами займись, не тебе указывать» и т. п. Большая часть супружеских, да и вообще семейных ссор связана с подобными ошибками в выборе позиции контакта.

Один немолодой человек, делясь перипетиями своей семейной жизни, как-то сообщил собеседнику, что он нашел лучший вариант ответа жене, когда она подобным образом провоцирует у него вспышку раздражения. Этот ответ: «Дорогая, по-моему, ты немного преувеличиваешь». Дальше остается лишь спокойно перетерпеть шквал ответных реплик и можно перейти к разговору по существу. Возможно, умение занять «взрослую» позицию в партнерстве и твердо придерживаться ее составляет один из секретов древнейшего искусства дипломатии,

Когда ролевые позиции партнеров согласованы, их трансакция доставляет обоим чувство удовлетворения. Если положительная эмоция заранее «упакована» в коммуникат на радость партнеру, то такой коммуникат Э. Берн называет «поглаживанием». Так что при согласованности позиций, о чем бы ни говорили собеседники, у них идет обмен поглаживаниями. Лишение ответного поглаживания уже задевает человека; если же, вопреки его ожиданиям, к нему еще и пристраиваются «сверху», это вызывает гнев.

Коммуникат с «начинкой», провоцирующий отрицательную реакцию партнера, будем, в духе Берна, называть «уколом».

Теперь мы видим, насколько многообразно содержание контакта всего лишь с точки зрения ролевых позиций партнеров. И какое значение для последующего диалога может иметь правильно или неправильно выбранная «пристройка»! То, какую позицию мы займем в контакте, сразу же определяет и круг психологических ролей, которые нам предстоит исполнить.

ФАЗЫ КОНТАКТА

Всякий акт поведения индивида в науке принято условно разбивать на четыре фазы: первая - побуждение к действию, вторая - уточнение индивидом ситуации действия, третья - само действие и четвертая - его свертывание. А если свертывать его еще рано, так как побуждение к нему не исчезло, индивид возвращается ко второй фазе: заново уточняет ситуацию, уже измененную его предыдущим действием, затем опять переходит к третьей фазе - к новому действию и т. д. Общение для субъекта не что иное, как специфический акт поведения.

Первая фраза этого акта - направленность на партнера (тот по каким-то причинам становится объектом внимания и предстоящего действия). Вторая фаза - психическое отражение партнера, ибо он и есть главное в ситуации действия. На третьей фазе действие состоит в информировании партнера о чем-то и приеме ответной информации от него. Четвертая фаза состоит в отключении от партнера, если побудительные мотивы контакта с ним исчезли. Если они сохраняются, субъект, как уже говорилось, возвращается ко второй фазе, заново отражая партнера, чье поведение уже изменено произошедшим знакообменом, и т. д.

Поскольку же партнеры действуют в контакте не изолированно друг от друга, а совместно (не то и контакта не будет), первую фазу коммуникативного акта можно назвать фазой взаuмонаnравленностu , вторую - фазой взаимоотраженuя , третью - фазой взаимоинформирования и четвертую - фазой взаимоотключенuя . Фазы эти прослеживаются и в беглых, и в развернутых контактах. Приведем вариант упоминавшегося в начале главы примера.

Субъект А, читающий газету, замечает, что некто задерживается у скамьи и собирается присесть; Б, ищущий места на скамье, видит, что некто сидит на ней, развернув газету (фаза взаимонаправленности). А, поглядывая на незнакомца из-за своего укрытия, убеждается, что тот не имеет настораживающих примет внешности или недружественных намерений; к сходному выводу приходит Б (фаза взаимоотражения). Скамья длинная, так что Б опускается на нее, не помешав А; теперь оба, бегло встретившись взглядами, придают своим лицам выражение, гласящее: «Я не мешаю вам, а вы - мне» (фаза взаимоинформирования). После этого А погружается в чтение фельетона. Б - в свои размышления (фаза взаимоотключения). Таковы четыре фазы при минимальном контакте: когда ничего не произошло и не было сказано.

Чуть усложним пример. Наш А до такой степени отключился от присутствия Б рядом, на скамье, что громко хохотнул в каком-то месте фельетона. Это побудило Б повернуться к нему, что не ускользает от внимания А (контакт возобновился; фаза взаимонаправленности). Б, взглянув на А, схватывает, почему именно тот смеется,- ясно, например, что не над ним, Б, а над чем-то в газете; А, уловив взгляд Б, догадывается, что невольно привлек внимание незнакомца вырвавшимся смехом, а не чем-нибудь другим (фаза взаимоотражения). Далее А, не желая вторжения постороннего в свой отдых, «стирает» улыбку с лица и подчеркнуто вперяет взор в газету; это должно означать: «Мой смех не был обращен к вам»; Б, скажем, игнорирует эти знаки и продолжает заинтересованно смотреть на А; тот, явно контролируя ситуацию, не поддается на безмолвный призыв к диалогу (фаза взаимоинформирования сводится здесь к тому, что А проинформировал незнакомца о своей нерасположенности к беседе). Далее А и Б вновь забывают один о другом (фаза взаимоотключения).

Но допустим, Б не поверил в действительную закрытость А.

Наш Б из фазы взаимоинформирования возвращается в предыдущую фазу и предпринимает уточняющее отражение партнера в своем сознании. При этом он решает: А скорее актерствует, ему требуется, видимо, загладить невольно вызванное у соседа впечатление несдержанности, и он усиленно демонстрирует неназойливость. На самом же деле, как думается Б, этому человеку очень хочется поделиться с кем-нибудь своим весельем. «И похоже,- заключает Б,- я кажусь ему подходящим для этого партнером». И поскольку он и сам не прочь чем-нибудь развлечься, он решается на вопрос к А. По-разному может звучать этот вопрос, но суть его одна: «Что же там такого пишут?» Партнер А, со своей стороны; возвращается к отражению Б в своем сознании, чтобы уточнить: не подал ли он незнакомцу повод к бесцеремонности? И тот ли это слушатель, с которым приятно будет разделить веселье? «Нет, не тот»,- подумалось А.  Он отвечает сдержанно: «Да, так ... » - и заслоняется газетой. Взаимоинформирование, кажется, окончено. Но произошло ли взаимоотключение?.

«Я ошибся,- думает теперь Б.- Не за того его принял. ИЛИ ЭТО я сам дал маху, интонацию выбрал неправильно?» Он чуть обескуражен и мысленно корит себя за обращение к незнакомому человеку. И от А это не ускользает: ведь он все-таки продолжает наблюдать за соседом. Теперь А чувствует себя неловко: «Человек-то не нахальный, а я его грубо отталкиваю. Почему бы мне с ним не поделиться?» Тут наш А, чуть опустив газету, говорит: «Нет, вы только послушайте!.. » И читает вслух понравившуюся фразу из фельетона. Так взаимоинформирование начинается снова.

Обратим внимание: фазы во всех примерах формально одни и те же. Но в последнем примере фаза повторного отражения партнера стала богаче и тоньше по содержанию. Это справедливо как для Б, который глубже проникает в душевное состояние А, так и для А, который тоже начинает лучше' видеть и чувствовать своего партнера. Оба выходят на уровень общения, который мы будем называть конвенциональным. (Словом «конвенция», или согласие, в психологии обозначают свод правил поведения, большей частью нeписаных, но все же передаваемых из поколения в поколение, потому что в этих правилах закреплен уговор людей друг с другом относительно того, какие формы поведения, согласно коллективному опыту, наиболее приемлемы и для субъекта, и для общества.)

 

УРОВНИ ОБЩЕНИЯ. КОНВЕНЦИОНАЛЬНЫЙ УРОВЕНЬ

Содержание фаз контакта определяется уровнем, на котором протекает общение. Начнем с уровня, представляющего собой полноценное человеческое общение: только что мы назвали его «конвенциональным» и вскоре читатель поймет почему.

Фаза взаимонаправленности для партнера, выходящего на этот уровень общения, имеет следующее содержание. Человек испытывает потребность в контакте, у него возникает так называемая установка на внешнюю коммуникацию («поговорить бы с кем-нибудь»), усиленная тем, что имеется реальный партнер. Человек при этом интуитивно готовится к пристройке «рядом»: В качестве условия контакта им заранее принимается, что он будет то говорящим, то слушающим. Ведь побуждая кого-то к контакту, следует обеспечить этому другому равноправные возможности пристройки «рядом». Таким образом, забота о партнере, готовность стать на его место встроены еще в фазу, предшествующую отражению конкретного собеседника!

А вот и иной вариант вступления в контакт на этом уровне: человек не испытывает потребности контакта, он занят своими мыслями, в это время к нему обращаются. И он тут же побуждает себя переключить внимание на того, кто к нему обратился; ведь в противном случае этот другой почувствует себя пристраивающимся «снизу» как бы выклянчивающим ответ ... А пристраиваться партнерам по существующим правилам вежливо только «рядом». Логика обоюдной изготовки к контакту тут проста: «Если я не забочусь о партнере, с какой стати ему заботиться обо мне?»

В обоих вариантах мы встречаем, таким образом, достаточно высокую культуру контакта, притом в фазе, когда контакт собственно еще и не начался ... Подобная предупредительность к партнеру еще до его отражения в сознании свидетельствует об этической состоятельности человека и одновременно о его коммуникативной грамотности.

Перейдем к фазе взаимоотражения партнеров. На конвенциональном уровне общения «отразить партнера» означает, во-первых, уловить его актуальную роль. Во-вторых, что еще сложнее, уловить собственную актуальную роль его глазами. Наш Б в предыдущем примере это-то и предпринял: за формальной ролью Случайного встречного, которую старательно исполнял А, он сумел разглядеть едва выступающие части «ролевого веера» партнера и отметил, что сосед его - человек достаточно добродушный и общительный. Далее Б прикинул, каким он сам (в своей актуальной роли) выглядит в глазах партнера, и, основываясь на выражении лица А, счел, что и тот готов видеть в нем нечто большее, чем Случайного встречного. Так у Б созрело решение задать вопрос соседу. Отметим, что этот тонкий и наполовину интуитивный познавательный процесс занял у Б какие-то доли секунды. А партнера своего он все-таки «вычислил» верно!

Третья фаза - фаза взаимоинформирования - на конвенциональном уровне общения совсем не обязательно протекает гладко. В предыдущей фазе партеры установили, каковы их ролевые ожидания друг к другу; однако теперь каждый из них вправе не подтвердить эти ожидания. Если так, то данная фаза общения имеет вид «конфронтации». Например, наш А поначалу решил отвергнуть контакт, предлагаемый ему соседом. Это решение основывалось на том, что А уловил актуальную роль Б не совсем четко, а главное - собственную актуальную роль глазами Б отразил неверно: ему подумалось, что его невольный смех воспринят соседом как бесцеремонное приглашение к контакту. Поэтому в порядке конфронтации А ушел от ответа на вопрос Б. Но, делая это, он, обратим внимание, продолжает заботиться о достоинстве партнера.

Ведь ни в его словах, ни в интонации не прозвучало некое «отвяжись» ... Прозвучало лишь следующее: «Хотя Я дал вам повод подумать, что ищу собеседника, это, поверьте, было не так; будем считать случившееся недоразумением». Партнер Б принимает эту информацию к сведению и сконфуженно умолкает. Он несколько задет, но он вправе упрекнуть скорее себя, чем соседа. Для него исключена, скажем, следующая реплика: «Да ладно, чего там хитрить, я ведь вижу: вы хотите прочесть мне выдержку из газеты». В такой реплике было бы что-то от самозваной пристройки «сверху» (притом, что партнер вовсе не изъявил готовности пристраиваться «снизу»). Этическая безупречность контакта сохраняется, невзирая на конфронтацию.

Если в третьей фазе партнеры избирают путь «конгруэнции» (взаимосогласия), т. е. подтверждают взаимные ролевые ожидания, то это на конвенциональном уровне общения обязательно ведет к нарастающему раскрыванию своего «ролевого веера» каждым из партнеров. Однако оба не забывают считаться друг с другом и с ситуацией в целом. Один сделал первый шажок в самораскрытии; второй, отвечая, раскрывает свой «веер» лишь чуть-чуть больше, чем партнер. Иначе, ведь получается вызов партнеру: я дескать, душа нараспашку, а ты?.. Нет, так не годится. Постепенно, делая, как в шахматах, ход за ходом, партнеры раскрывают свои «веера» до определенной ширины, уместной в данной ситуации. Но не более того!.. Например, ситуация случайного знакомства А и Б в парке позволяет им разговориться на любые темы и обменяться телефонами для дальнейших встреч. Но она еще не позволяет одному из них попросить у другого помочь ему в его семейных трудностях или денег взаймы ...

Четвертая фаза контакта - взаимоотключение - на конвенциональном уровне общения опять-таки протекает в духе равноправия партнеров и их обостренного внимания друг к другу. В случае конгруэнции (взаимосогласия) оба заботятся о том, чтобы не навязывать свою персону другому после того, как тема беседы окажется исчерпанной. Поэтому незадолго до ее исчерпания каждый уже заготавливает реплику под занавес, что-нибудь вроде: «Ну счастливо! Интересно было побеседовать». Уйти без такой фразы и соответствующего теплого взгляда значит нанести партнеру незаслуженный укол. В случае же конфронтации партнеры, свертывая контакт, оставляют друг другу право на собственное мнение. Прощальная реплика после дискуссии, не приведшей к единству взглядов, будет примерно так и звучать: «Знаете, Я все же остаюсь при своем мнении ... Всего доброго, интересно было побеседовать». Нередко не сошедшиеся во взглядах партнеры, свертывая контакт, дают понять друг другу, что спор следовало бы как-нибудь продолжить. И расходятся скорее оппонентами, чем врагами.

Контакт на конвенциональном уровне, как видно из сказанного, требует от партнеров высокой культуры общения. Умение «держать» диалог на этом уровне, а тем более «приводить» его к такому уровню можно уподобить сложному искусству, для овладения которым иному человеку приходится годами работать над собой.

Конвенциональный уровень общения можно считать оптимальным для разрешения личных и межличностных проблем в человеческих контактах. В реальном же общении людей обнаруживаются уровни, как лежащие ниже конвенционального, так и находящиеся выше него. Самый низкий уровень общения мы будем называть «примитивный». Между примитивным и конвенциональным уровнями есть еще два: «манипулятивный» и «стандартизованный».

Самым высоким уровнем общения издревле считается «духовный». Между духовным и конвенциональным уровнями располагаются еще два: «игровой» и «деловой».

ПРИМИТИВНЫЙ УРОВЕНЬ

Общая характеристика того, кто опускается до примитивного уровня В контакте, такова: для него собеседник не партнер, а предмет, нужный либо мешающий. Если нужный, надо им овладеть; если мешающий, надо его оттолкнуть. Отсюда все особенности фаз общения на примитивном уровне диалога.

Фаза направленности на партнера. Вариант первый: субъект испытывает потребность в контакте, тем более что перед ним реальный слушатель. Однако нашему субъекту при изготовке к контакту и в голову не приходит, что собеседника нельзя считать «предметом для слушания», что тот и сам должен в любую секунду иметь возможность высказаться. В этой возможности собеседнику заранее отказывается, так что, если он начнет что-то говорить в ответ, это будет «неправильно». И следует призвать его к порядку ... Итак, в самой изготовке к контакту на примитивном уровне содержится пристройка «сверху». Вариант второй: к нашему субъекту обращаются, между тем он не расположен к контакту. А не расположен - значит, и не обязан отвечать! «Говорящий предмет» отвлекает от чего-то своего, раздражает: хорошо бы убрать его если не словом, то жестом, означающим «закрой рот». И снова откровенная пристройка к собеседнику «сверху».

Фаза отражения партнера. Актуальная роль партнера нашим субъектом не улавливается; взамен этого в ход идут шаблоны восприятия, с помощью которых можно описать данный «предмет», например: большой он или маленький (атлетического сложения или щуплый). Это существенно: если большой, с ним надо поосторожнее ... И тогда мимика и жесты нашего субъекта сразу переключаются на пристройку «снизу». Если щуплый, можно не церемониться, уверенно занимается позиция «сверху». Существенны наружность, одежда. «Очкарик», «в шляпе», «расфуфыренный» или «не из наших по внешности» - это, конечно, сразу дает дополнительные основания для пристройки «сверху». То же с возрастом, полом. «Бабуся», «дед сморчок», «пацан», «соплячка», «фифочка», «лупоглазая зануда с книжкой» и т.п. - и все это не те фигуры, перед коими следует пасовать. Что касается улавливания собственной актуальной роли глазами партнера, то до таких тонкостей дело не доходит; наш субъект, пристраивается ли он «снизу» или «сверху», наивно убежден: его видят таким, каким он сам себя видит или за кого себя выдает ...

Фаза взаимоuнформuрованuя. Наш субъект без малейших ограничений изнутри выражает свою симпатию «предмету», который нравится, или антипатию тому, кто не нравится. Выражение симпатии в случае пристройки «снизу» льстивое, в случае пристройки «сверху» беспардонное. Почему бы, например, нравящуюся девушку тут же и не обнять?.. Почему бы щуплого гражданина, мешающего подойти к прилавку, попросту не оттолкнуть, да так, чтобы отлетел подальше? Очередь? ... Ну, а что она мне сделает, эта очередь? Шуметь можете сколько угодно: что вам еще остается, слабакам ...

В случае конгруэнции (установки на согласие, соответствие) наш субъект распахивает свой небогатый ролевой веер во всю ширь и искренне, шумно обижается, если партнер не делает того же самого. В случае конфронтации со слабейшим партнером он не останавливается перед рукоприкладством, с сильнейшим без смущения переходит от пробного натиска и угроз к постыдному отступлению и заискиванию. То, что он при этом смешон, жалок, до его сознания, скорее всего, не доходит.

Фаза отключения от партнера для него не проблема. Если в предыдущей фазе имела место конфронтация, то со слабым партнером он заканчивает контакт ругательствами и насмешками, а с сильным - извинениями либо угрозами (угрозы произносятся тогда, когда партнер уже отошел на безопасное расстояние). Если же имела место конгруэнция, то наш субъект, получивший желаемое от партнера, не скрывает своей скуки. Вы видите его пустые глаза или неприкрытый зевок - ему ведь больше от вас ничего не надо. Он вообще способен в самый разгар беседы повернуться к вам спиной и, не прощаясь, отправиться восвояси; у него есть дела поважней, а вы «не та птица», чтобы исполнять перед вами ритуалы ...

Вот пример того, как может выглядеть коммуникация с примитивным партнером в нашей типовой ситуации: А сидит на скамье, читая газету. Другой человек, Б, проходящий мимо, испытывает желание сесть и с маху садится рядом с А, не заботясь о том, потеснил ли он его. Однако потеснил, и А, багровея от возмущения, упирается всем телом в занимаемое место. Это знак: «Неплохо бы кое-кому отодвинуться». Наш Б, бегло изучив А и придя к выводу, что тот «очкарик», «расфуфыренный» да еще «не наш по внешности», нарочито разваливается на скамье. Физическое преимущество за ним. Пристройка «сверху» реализована.

Поскольку А видит, с кем имеет дело, он принимает решение чуть отсесть (благо есть куда). Б удовлетворен и бесцеремонно разглядывает соседа. Ему ясно, что тот спасовал, а значит, и дальше будет пасовать. Поэтому через минуту он лениво спрашивает случайного встречного: «Ну? Что пишут?» Если тот не отвечает, Б интересуется, не оглох ли он ... Наш А принужден либо искать другую скамью, либо дать отпор наглецу. Как именно он это сделает вопрос отдельный. Уверенный в себе человек, не доводя дело до драки, находит два-три негромких слова, производящих на Б должное впечатление. Впрочем, в любом случае А следует быть готовым к тому, что Б захочет испытать его на сопротивляемость. И если перспектива драки в общественном месте (даже с верными шансами на победу) все-таки не улыбается нашему А, ему лучше хладнокровно уйти, не опускаясь до примитивизма своего случайного партнера. Для ухода иногда требуется большая сила духа, чем для того, чтобы остаться и «победить». Мало чести в такой победе.

Еще большей силы духа - и вдобавок незаурядного мастерства в общении - требует другой подход к примитивному партнеру, подход, который мог бы называться гуманистическим. В его основе - своего рода жалость к Б, который, очевидно, не нашел в жизни иных форм самоутверждения, кроме вызывающей наглости. Владея этим подходом, А может поступить, например, так. Отодвинуться от непрошеного соседа, миролюбиво взглянуть на него и весело спросить: «Жарко?» или «Устали?» «М-гм»,- неопределенно и мрачно промычит тот в ответ. «Скамья у нас неплохая, жаль, тени маловато,- как бы приглашает его к беседе А. И тут же спохватывается: - Впрочем, извините, не буду вам мешать». С этими словами он целиком уходит в чтение газеты. Главное сделано: взят спокойный и человечный тон, атмосфера назревающего скандала улетучилась.

Далее Б может в своей манере спросить: «Ну? Что там пишут?» Но А уже держит инициативу в своих руках и попросту не отвечает. «Оглох, что ли? .. » Но А продолжает молчать. Лишь после третьего обращения он опускает свою газету: «Вы что-то сказали?» - «Я говорю, уши что ли заложило?» - «Это вы мне?.. Извините, но давайте-ка отдыхать порознь: я не мешаю вам, а вы мне, договорились?» И снова - в газету ... Партнер поставлен на место. Если же он продолжает лютовать, А вынужден отложить газету и со вздохом сказать: «Я смотрю, вы не отдыхаете, а нервничаете. Что это с вами?» Б обескуражен: ему не дают повода похамить! А делать это без повода как-никак. глупо. Теперь он может дать выход злобе, процедив, например, ругательство, но А в ответ: «Да будет вам, наслаждались бы лучше свежим воздухом!» И снова за чтение ...

Другой пример столкновения с примитивным партнером. А сидит за столиком в кафе вместе со спутницей. У них свой разговор, представляющий интерес для обоих. К столику подсаживается некий Б, полный жажды общения. Беседующая пара для него «предмет», который можно использовать,- тем более, что в облике А нет черт, производящих устрашающее впечатление. «Вот Я слышу, вы о театре,- вступает Б.- А я вам так скажу: чепуха все это ... » И продолжает свое, не смущаясь ироническим выражениям на лицах слушателей. Здесь А обязан сохранить присутствие духа, чтобы приветливо прервать его через минуту: «Спасибо. Мы примем к сведению ваше мнение». После этого он как ни в чем не бывало поворачивается к спутнице и заговаривает с ней на какую угодно нейтральную тему. Обиженный тем, что его не выслушали, Б может взорваться. Если это взрыв ругательств и угроз, для А лучше всего такой тон: «Что с вами? Ради бога, успокойтесь!» Если же Б простодушно выражает свое огорчение и назойливо требует внимания, А говорит: «Ну, пожалуйста, пожалуйста! Мы вас слушаем». Если гневные демарши Б привлекают (шумом) внимание окружающих и к столику движется метрдотель, то лучший ход для А - взять Б под защиту: «Товарищ немного погорячился, ничего страшного». После этого Б скорее всего начнет искать стул за другим столиком.

Поставить на место примитивного партнера - искусство, которым подчас не владеют довольно умные люди, в то время как куда менее умные, но зато хладнокровные с этим без труда справляются. Правда, иногда это бывает неприятно видеть: осаживая примитивного нахала, другой нахал, отнюдь не примитивный, с наслаждением топчет его человеческое достоинство, делает его посмешищем на глазах у всех. Давно известно: тот, кто ценит человеческое достоинство вообще, не станет попирать его даже в субъекте, чье поведение отвратительно. Примитивный партнер общения в известном смысле ущербен, реагировать на него столь же примитивно значит расписаться в собственной ущербности. Проучить и унизить - все-таки разные вещи.

Следует добавить к этому, что фигура примитивного партнера, встающая с этих страниц скорее абстракция, чем реальность. Даже тот, кто ведет себя примитивнейшим образом (например, в пьяном виде или в ожесточении) все-таки способен в других ситуациях к общению на более высоких уровнях. А тот, кто умеет общаться, способен к этим возможностям в другом человеке, так сказать, воззвать - во имя человеческого достоинства: своего, его, нашего.

МАНИПУЛЯТИВНЫЙ УРОВЕНЬ

Этот уровень общения занимает промежуточное положение между примитивным и конвенциональным. Субъект, избирающий партнерство на этом уровне, по своему подходу к другому человеку близок к примитивному участнику диалога, но по исполнительским возможностям приближается к конвенциональному уровню общения. В целом характеристика этого субъекта («манипулятора») такова: для него партнер - соперник в игре, которую непременно надо выиграть. Выигрыш означает выгоду: если не материальную или житейскую, то, по крайней мере, психологическую. Психологическая же «выгода», С точки зрения манипулятора, заключается в том, чтобы надежно пристроиться к партнеру «сверху» и иметь возможность безнаказанно наносить ему «уколы». Общение, изначально ориентированное на такого рода выигрыш, будем называть «манипуляцией».

Начнем с анализа простейших манипуляций. Ученица, сидящая на одной из первых парт, встречает учительницу восторженным взглядом и не сводит глаз с ее нового платья. Из уст девочки прямо-таки рвется восклицание: «Какое чудесное платье! Как вы в нем хороши!» Девочка ловит ответный взгляд учительницы и не успокаивается, пока не прочтет в нем признательности. Эта назойливость и выдает манипуляцию ученицы. По всей видимости, она не подготовилась к уроку и, пытаясь вызвать к себе расположение учительницы, надеется, что ее не вызовут к доске или, вызвав, не станут спрашивать слишком строго. Манипуляция рассчитана на житейский выигрыш. Возможны и какие-то другие мотивы манипуляции. Например: учительница - классный руководитель; предстоит классное собрание, на котором, как ожидает девочка, ее будут жестоко критиковать одноклассники; желательно заранее заручиться поддержкой учительницы.

Ученик во время экзамена начинает отвечать по билету и вдруг, словно прервав себя, обращается к педагогу: «Иван Иванович, знаете, это место всегда было для меня волнующей загадкой. Почему получается так, что ... » - и тут он ставит перед преподавателем вопрос, на который должен бы ответить сам ... Расчет прост: ученик знает, что этот преподаватель увлечен своим предметом и готов растаять, если кто-то из учащихся увидит здесь «волнующие загадки». Как это ни курьезно, иной педагог принимается с жаром растолковывать экзаменующемуся, «этому пытливому юноше», то, что следовало бы выслушать от него самого. А «пытливый юноша», зная материал весьма поверхностно, путем манипуляции зарабатывает себе четверку, если не пятерку.

Иной ученик-подросток, видя, что учительница не справляется со своими нервами, намеренно доводит ее на уроке до вспышки, выходящей за рамки педагогической этики. Теперь в качестве «пострадавшего» от ее вспышки он хватает свой портфель и «гордо» покидает класс. Он правильно рассчитал, что учительница не решится дать этому делу огласку и дальнейший ход, поскольку сама выглядела в эпизоде не лучшим образом. В дальнейшем, если учительнице недостает принципиальности, он еще не раз попытается извлечь из случившегося выгоду для себя, изображая «несправедливо обиженного».

А вот простая манипуляция, приносящая манипулятору не столько житейский, сколько психологический выигрыш (в его понимании). Преподавательница средних лет, ласково обращаясь к молодой учительнице, побуждает ту искренне поделиться своими трудностями и сомнениями. Она благосклонно слушает ее исповедь и вдруг обрывает: «Какие вы глупости несете - уши вянут!» На самом деле ради этой фразы и затеян был весь разговор. Обычно его затевают в присутствии третьих лиц, чтобы «утвердиться» над наивной собеседницей на глазах у «публики». Собеседница, как правило, обескуражена: ведь она приняла позицию «снизу» в расчете на поглаживания, а оказалось, ее поставили в эту позицию, чтобы уколоть. Теперь, пытаясь нанести ответный укол, она будет выглядеть смешной и беспомощной, что и требовалось манипулятору!

В фазе направленности на партнера манипулятор заранее изготавливается к подчинению себе собеседника, к пристраиванию к нему «сверху». В фазе отражения партнера манипулятор неплохо улавливает его актуальную роль и собственную актуальную роль его глазами, но делается все это как «расставление ловушки». Схватываются те особенности собеседника, которые можно использовать как его слабые места. Например, собеседник самолюбив и печется о сохранении собственного достоинства. Следовательно, он не позволит, чтобы к нему пристраивались «сверху». Что ж, тогда надо усыпить его бдительность, пристроившись «снизу». Это и осуществляется манипулятором в следующей фазе - взаимоинформирования. Если преследуется житейская (либо материальная) выгода, манипулятор льстит партнеру до самого конца диалога, всячески избегая конфронтации. Получив отказ, он свертывает контакт, продолжая демонстрировать покорность обстоятельствам и свое «понимание» собеседника. Он надеется, что в следующий раз собеседник, тронутый его льстивым обхождением, все же уступит. И как часто он не ошибается!

Если преследуется «чисто психологическая» выгода (выигрыш в понимании манипулятора), в ход идет опять-таки лесть, усыпляющая бдительность партнера. Но как только партнер расслабился и приоткрыл свой «ролевой веер», ему наносится давно заготовленный укол, притом в наиболее чувствительное из открывшихся мест.

Когда партнер тщательно закрыт и выступает под маской стандартизованной вежливости и ни к чему не обязывающей любезности, манипулятор делает ряд «выпадов», чтобы обнажить истинное лицо собеседника. Он пускает «пробные шары»: то это льстивая фраза, то рискованная шутка, граничащая с насмешкой, то жалобный тон в расчете на человеческое участие партнера и т. д. Чутко улавливаются реакции собеседника; тактика, не принесшая успеха, мгновенно отбрасывается во имя другой, сулящей «успех». Человек умный, хладнокровный и имеющий большой опыт сопротивления манипуляторам, держится, не подавая виду; он в глубине души забавляется, наблюдая, как манипулятор пробует играть им, как кошка с мышкой ... Принц Гамлет спрашивает у приставленных к нему лазутчиков короля, Розенкранца и Гильденстерна: «Вы умеете играть на флейте?» Получив, как и ожидалось, отрицательный ответ, он насмешливо осведомляет их, что как инструмент он куда сложнее флейты.

«Противоманипулятивная защита», «антиманипулятивный блок» требуют от личности большой зрелости и выдержки; встречаются неглупые и честные люди, позорно пасующие перед манипулятором. Им кажется, что единственный ответ на его игру - это «контригра», т. е. умение самому превратиться в манипулятора. Но им недостает хитрости и коварства, чтобы переиграть столь трудного партнера. В действительности главное, что здесь необходимо,- это умение «не подыгрывать», «выходить из игры».

... Идет совещание серьезных и деловых людей. В президиуме немолодая женщина, лицо, облеченное определенной властью и пользующееся заслуженным авторитетом, но, увы, с замашками манипулятора. В первом ряду напротив нее оказывается один из молодых специалистов; у него были с ней столкновения по работе, и ей хочется его проучить. Невзначай она роняет свою шариковую ручку к его ногам. Как воспитанный человек он, естественно, поднимает и возвращает ей ручку. Через некоторое время она роняет ее второй раз, он снова поднимает ... На четвертый раз (случай взят из жизни) молодой человек, нагибаясь за ручкой, слышит смешки аудитории ... Но ему со второго раза стало ясно, что на это и рассчитывала женщина. Она, по-видимому, надеялась и на большее - на то, что, поставленный в неловкое положение, он побагровеет и сделает глупость: например, откажется поднять ручку, демонстративно покинет первый ряд либо что-нибудь скажет срывающимся от обиды голосом ... Молодой человек избрал самый верный способ «противоманипулятивной защиты»: пять раз подряд поднял и вернул даме ручку с невозмутимо-вежливым видом, ни одним мускулом лица не показав своего душевного состояния. На пятый раз, кстати, смешков поубавилось; у многих происходящее вызвало чувство неловкости. Женщина явно переборщила с пятым разом и тем самым, выражаясь гоголевским языком, «сама себя высекла.» Ей, впрочем, хватило ума отказаться от шестой попытки ...

Приведем примеры более сложных манипуляций. Некто взял у знакомого денег взаймы и хочет максимально оттянуть срок возврата долга. Обычно в таких случаях стараются не попадаться кредитору на глаза и велят домашним, узнав его голос в трубке, отвечать: «Нет дома». Но наш персонаж - манипулятор и действует иным образом. Он придумывает, например, какую услугу срочно оказать своему кредитору. Тот, как ему известно, давно мечтал о таком -то двухтомнике. Манипулятор без всякого ущерба для себя (а иногда и с выгодой) добывает знакомому этот двухтомник. Знакомый, купив желаемое, искренне благодарен манипулятору; на этом фоне вопрос: «Когда вернешь долг?» - кажется уже бестактным, мелочным.

Другой вариант: манипулятор просит о некой услуге именно своего кредитора, причем выбирается услуга, которая для того не слишком обременительна. Например, у кредитора есть добрый знакомый - врач, и манипулятор просит, чтобы этот врач принял его тетку. Вскоре выясняется, что тетке «стало хуже» после начатого лечения и часть вины за это поневоле ложится на кредитора. «Тоже мне! - говорит манипулятор.- Нашел лекаря!» Теперь кредитору неловко напомнить о долге из-за чувства вины.

Опишем в заключение манипуляцию, носящую более невинный, но скрытый характер. Хозяйка дома жалуется гостье на нездоровье, провоцируя ту на проявления участия. «А вы не пробовали такое-то средство?» - интересуется гостья. «Да, но 'это не помогло». «А обращались ли вы к таким-то специалистам?» - «Да, но один говорит свое, другой - свое».- «А становится ли вам легче, если побольше отдыхать?» - «Да, но где мне найти время для отдыха?.. » После этого гостья оказывается в трудном положении. Сбросить со счетов жалобы хозяйки невозможно; сказать: «Ну, ничего, пройдет» - это прозвучало бы поверхностно и глупо; предложить знакомой свою постоянную помощь, например, в домашней работе несерьезно, так как у самой гостьи, вдобавок живущей не близко, хватает собственных хлопот ... Остается помолчать, сохраняя на лице сочувственное выражение. Тем временем хозяйка втайне наслаждается произведенным эффектом. Она вырвала у гостьи «поглаживания» (проявления участия), за которые можно не платить ответными поглаживаниями, а ведь это уже пристройка «сверху» ... К тому же гостье продемонстрировано, как мало стоя1' ее участливые порывы ... Это уже тайный «укол»!

Манипуляции весьма разнообразны по технике и целям; манипуляторы не обязательно действуют по осознанному плану,- у некоторых это происходит «как-то само собой», подсознательно, так что они искренне обижаются, если их уличают в нечестной игре. Иногда лишь в процессе длительного психологического тренинга человеку удается открыть глаза на то, что в его манере общения - масса незамечаемых им, ставших привычными манипулятивных «ходов». Однозначно отрицательное отношение к манипулятивной тактике общения было бы, очевидно, неверным. Потребность «выигрыша» во что бы то ни стало, безусловно, отражает эгоцентризм субъекта, однако эгоцентричны ведь не только корыстные, жестокие и холодные люди, но и люди глубоко неудовлетворенные жизнью, несчастливые. И воспитанному человеку приходится подчас закрывать глаза на нечестным путем вырываемые манипулятором «поглаживания», на его потуги самоутвердиться в жизни хотя бы за счет удовлетворения: ну вот, опять удалось пристроиться «сверху» ... В иных случаях манипулятор жалок, и многие подыгрывают ему из жалости.

Манипулятивная тактика подчас улавливается и в действиях партнера, который лишен эгоцентрических побуждений и поступает подобным образом, помышляя о благе собеседника. Так подчас работает психотерапевт со своим пациентом или воспитатель со своим воспитуемым. Сказать о них, что они «манипулируют» людьми, будет верно лишь в том случае, если ими движут своекорыстные интересы. А поскольку это не так, их искусный контакт с пациентом или учеником относится не к манипулятивному, а к игровому уровню общения, о котором речь впереди.

СТАНДАРТИЗОВАННЫЙ УРОВЕНЬ

Этот уровень опять-таки занимает промежуточное положение между примитивным и конвенциональным: резко отличаясь от примитивного и манипулятивного уровней общения, он «не дотягивает» до конвенционального по той причине, что подлинного ролевого взаимодействия при нем не происходит. Как видно из самого названия этого уровня, общение здесь основывается на неких стандартах, а не на взаимном схватывании партнерами актуальных ролей друг друга и постепенном развертывании каждым из них своего «ролевого веера». Другим названием этой формы общения может быть «контакт масок».

Фаза направленности на партнера здесь неудовлетворительна в связи с тем, что подлинного желания контакта или подлинной готовности к общению не отмечается. Нерасположенность к контакту может иметь множество причин. Вот некоторые из них: чувство обиды и недоверия (хочется отгородиться от партнера), страх общения (потому что по прошлому опыту оно чаще приносило разочарования и обиды, чем радость), лень в отношении общения (потому что человек «экономит» душевные силы, которые надо потратить на другого, вступая с ним в контакт), безразличие к другим (человек слишком занят собой, либо высокомерно убежден, что он «выше» окружающих), наконец, просто усталость (не хватает сил на контакты) .

В любом случае эта нерасположенность к общению вступает в противоречие с существующими нормами человеческого общежития, обязывающими к контактам. Общаться принято, но неохота. Как бы найти способ общаться не общаясь? Такой способ есть: надо «надеть маску». Последние слова можно было бы написать и без кавычек: человек располагает «нервно-мускульным гримом», он может придать лицу, тону, позе, жестикуляции определенные характеристики, которые, по существу, ничем не отличаются от надевания настоящей маски или маскарадного костюма. Итак, в этой фазе человек не готовится к партнерству, а надевает маску, с помощью которой надеется обойтись минимумом усилий (да и минимумом контакта).

Это может быть, условно говоря, «маска нуля», основной смысл которой выражается словами: «Я вас не трогаю - вы меня не трогайте». Таковы маска безучастности, маска вежливости, маска любезности. Встретить эти маски можно ежедневно: например, в городском транспорте. Существуют определенные стандарты выражения лица при поездке в переполненном автобусе. Тот, кто не удерживает эту маску на лице (раздраженный, пьяный, не в меру развеселившийся человек), непременно поймает на себе косые взгляды окружающих.

Есть «маска тигра»: чтобы боялись. Такова маска агрессивности, которую можно увидеть на лице подростков, объединившихся в уличную компанию. Или маска высокомерия, маска неприступности,- их иногда носят люди, от которых зависят другие, и любопытно: чем ниже истинный социальный ранг такого субъекта, тем неприступнее он выглядит (швейцар ресторана, официантка, водитель такси, приемщик ателье и т. д.).

Есть «маска зайца»: чтобы не навлечь на себя гнев или насмешку сильных. Маску послушания подчас видит педагог на лицах иных учеников, когда он входит в класс. Маску робости надевает подчиненный перед дверью кабинета вспыльчивого начальника. Маска угодливости появляется на лице просителя, стучащегося в эту дверь. Есть даже «маска клоуна»: ею заранее прикрывают лицо, чтобы не быть принятым всерьез. Таковы маска бесшабашности, маска чудаковатости, маска простодушия: их иногда встречаем на лице того, кто вне очереди протягивает свой чек продавцу за прилавком.

Существует и особая маска уязвимости: она гласит «не трогайте меня, без вас тошно» или «мне плохо, а тут еще вы пристали со своими разговорами». Это выражение лица бывает, например, у тяжело заикающихся перед тем, как им предстоит вступить в контакт, и их можно понять: ведь процесс говорения видится им как мука и позор.

Стало быть, маска «готова» уже в первой фазе контакта. Во второй - в фазе отражения партнера - субъект, в первую очередь, озабочен тем, «чего ему (партнеру) от меня надо». Это сводит восприятие актуальной роли другого человека к оценке лишь того, насколько он «опасен», т. е. насколько активен в своем стремлении «снять с меня мою маску». Одновременно субъекта беспокоит, соответствует ли он принятым стандартам внешнего вида, тона, манер, иначе говоря - «не видно ли партнеру чего-то еще, кроме моей маски (что крайне нежелательно) »; к этому и сводится восприятие себя глазами другого. Нечего и говорить, что при такой настроенности субъект ни партнера, ни себя его глазами по-настоящему не видит - да и видеть не хочет! Ведь у него скорее побуждение создать видимость контакта, чем вступить в контакт.

В третьей фазе - взаимоинформирования - маска как бы заостряется, делается подчеркнутой; тем самым субъект «информирует» партнера о своем стремлении как можно скорее свернуть контакт, жестами «говоря» ему: «Я вас не трогаю - вы меня не трогайте», или «Проваливайте, пока вам не досталось», или «Я на минутку, сейчас исчезну, извините», или «Что возьмешь с такого, как я», или, наконец, «Мне плохо, а тут еще вы со своими разговорами». Беседа может иметь благоприятный смысл для субъекта, но конгруэнции все же не происходит: «ролевой веер» субъекта скрыт за маской. И собеседника охватывает неприятное чувство: он ничего худого не сказал, напротив, а с ним как-то ... не по - человечески. Другими словами, даже конгруэнция здесь напоминает конфронтацию. В случае же действительной конфронтации только побелевшие губы или покрасневшие уши человека в маске выдают бурю его чувств, маска каменеет; в лучшем случае одну маску сменяет другая (например, «маску клоуна» - «маска тигра»), а подлинного общения все равно нет. Нет его и в четвертой фазе: отключение от партнера какое-то деревянное, без эмоциональное, если даже вежливое, то - излишне церемонное, так что у собеседника остается о нашем субъекте неприятное впечатление - тяжелый, неискренний, скрытный человек, а за скрытностью, возможно, прячутся плохие намерения... А как еще отнестись к человеку, если он держится столь странным образом, а не живо и естественно?

Такое суждение о «человеке в маске» зачастую легковесно и ошибочно. Есть немало людей, надевающих на себя маски из мучительной застенчивости и неуверенности в себе. Иногда требуется немалый жизненный опыт, чтобы сразу отличить маску безразличия на лице самоуверенного хама и на лице стеснительного чудака, настолько сходной бывает «поверхность». Встречаясь с партнером в маске, мы непроизвольно надеваем ее и сами, а это, как уже говорилось, мешает правильному восприятию другого человека. Контакт масок самый яркий пример так называемого «формального общения». Чтобы сделать его хотя бы чуть-чуть менее формальным, искушенные в контактах люди набираются терпения и прибегают к исполнению актерской роли.

Вообразим себе сцену - учительница оставила ученика в классе для разговора с глазу на глаз и видит: тот в маске. Это, например, маска безучастности и одновременно вызывающей неприступности. «Хоть кол на голове теши!» - злится про себя учительница. Но досады своей не выдает и, незаметно наблюдая за подопечным, ищет «ходы» для снятия с него маски. Они могут быть самыми разными; главное, создав у партнера определенные ожидания, не подтвердить их. Скажем, учительница спокойно и холодно перечисляет факты нарушений дисциплины этим учеником и, кажется, идет к какому-то крутому выводу (маска на его лице все больше каменеет). Неожиданно переменив тон, она спрашивает, где его носовой платок. И по-матерински ворча, вытирает платком несуществующую кляксу на его лбу (маска внезапно дрогнула, хотя бы на миг спала). А дальше: «Ну ладно, вернемся к твоему поведению. Что ты сам об этом думаешь?»

Другой вариант. Разговор начинается учительницей по-хорошему, хотя она отлично видит, что ученик не верит ей и все более упрямо замыкается в себе. Очевидно, он ждет, что дело закончится призывами к его совести, доброте и т. п. Ему уже кажется, что он вот-вот пристроится к собеседнику «сверху» в своей неразумной оппозиции к старшим и ко всему, что они говорят. Но вдруг учительница меняет тон и насмешливо отзывается о каком-либо увлечении подопечного или о его компании. Маска падает, ученик протестует, возражает. Теперь его надо выслушать не перебивая. Далее учительница заявляет, что она остается при своем мнении, либо, наоборот, выражает готовность обдумать и пересмотреть это мнение. Как бы то ни было, ситуация формального общения отчасти преодолена.

Все это внешне напоминает манипуляции (учительница пытается снять маску с ученика, подобно тому как это любит делать манипулятор со своими партнерами). Однако сходство чисто внешнее: у учительницы в отличие от манипулятора нет корыстной цели контакта. Она искренне озабочена тем, что происходит с ее подопечным, она думает о его пользе, и только умственно отсталый или патологический упрямец не почувствует этого в беседе. Поэтому ее «ходы» следует отнести не к манипулятивному, а к игровому уровню общения, о котором речь впереди.

ИГРОВОЙ УРОВЕНЬ

Теперь мы перешли к уровням общения, которые располагаются «над» конвенциональным, т. е., обладая полнотой и человечностью последнего, превосходит его тонкостью содержания и богатством оттенков. Этими качествами отличается среди прочих игровое общение.

В фазу направленности на партнера здесь не просто встроена забота о том, чтобы он имел принципиальную возможность пристройки «рядом». Здесь заранее есть живой интерес к личным особенностям собеседника, к его «ролевому вееру», причем интерес не своекорыстный, а проникнутый симпатией к человеку. Этот особый нюанс контакта - интерес к другому - привносит В предстоящее общение дух праздничной приподнятости. Так чувствуем мы себя, приглашая кого-то нравящегося на танец, либо усаживаясь перед телевизором в предвкушении хорошего фильма, либо берясь за газету с незаполненным кроссвордом. Из сказанного следует, между прочим, что на игровой уровень общения (как и на другие высокие уровни) мы выходим лишь с теми людьми, которых хотя бы немного уже знаем и с которыми нас связывает определенное чувство если не взаимное, то, по крайней мере, еще не омраченное обидами и разочарованиями.

В фазе отражения партнера это чувство обеспечивает нам обостренное восприятие его «ролевого веера» с особой чувствительностью к его индивидуальным ролям. Что касается схватывания собственной актуальной роли его глазами, то здесь нам свойственно приписывать собеседнику интерес и доброжелательность, присущие в таком контакте нам самим. Кстати, заинтересованность -наша собственная и приписываемая партнеру - вполне законна. Разве человек менее интересный объект, чем природа (например, озеро, вулкан, обитатели океана), или техника (схема, прибор, автомобиль), или произведение искусства (картина, статуя, звучащая музыка)? В сущности, любой встречный полон для нас проблем и загадок как явление высочайшего уровня сложности мы просто забываем об этом, оглушенные своими хлопотами, обидами, подозрениями или усталостью. Но об этом не забывают (и напоминают нам) большие поэты, такие, как Уолт-Уитмен или Александр Блок. Вообще, об этом изо дня в день напоминает нам искусство, пришедшее в дома с радиоприемниками и телевизорами. Даже смотря посредственный фильм, где все-таки нас побуждают исследовать движения души ничем не примечательного персонажа, мы отчасти сливаемся с ним: ведь в нем есть что-то симпатичное, «наше». Отчего же, выходя на улицу или на лестничную площадку, мы вдруг утрачиваем драгоценную способность видеть «наше» Б других?..

Думается, вот отчего: недостает симпатии к людям, недостает веры в их симпатию к нам. И можно умом признавать: да, человек, вообще, не менее сложен и интересен, чем, скажем, атом; а вот в сердце ничто не шевелится, и мир людей «сереет» на глазах ... Зато сколько радости, когда на этом «сером фоне» возникает кто-то, вызывающий симпатию, будящий в нас участие, интерес! Лучше всего раскрыть специфику игрового уровня общения, обратившись к психологии влюбленности. Имеются в виду не обязательно отношения полов; это понятие шире. Можно быть влюбленным в преподавателя, в живущего по соседству одинокого старика, в чужого ребенка, в киноактера, знакомого только по экрану ...

В третьей фазе контакта - фазе информирования партнера, или взаимоинформирования,- «игровой» уровень общения целиком подТl3ерждает свое название. Субъекту хочется быть интересным для своего партнера, и он непроизвольно «играет», чтобы «интересно выглядеть». Взгляните на лицо девушки, когда она беседует с нравящимся парнем: это не то лицо, что дома, на кухне ... Да и парень смотрится не так, как в своей компании или на волейбольной площадке. Здесь не обязательно сразу понравиться партнеру: главное - заинтересовать, заинтриговать его, а для этого надо чрезвычайно чутко улавливать его реакции в беседе, следить за его «ролевым веером» и контролировать собственный, чтобы не испортить игру бестактностью, поспешностью, неповоротливостью или излишним напором.

«Играют» В этом смысле по-разному. Можно радостно разделять суждения собеседника: наполовину от души, наполовину из потребности удержать, не разрушить приятный контакт. Такова конгруэнция на этом уровне общения. Ценность возникшей человеческой связи - на первом месте. То, с чем не согласен, хочется обдумать отдельно, в одиночку: а вдруг я неправ, а прав мой симпатичный собеседник? С выводами спешить незачем; ·неспроста же он мыслит так, а не этак; что-то за этим стоит. Несогласие повод для дальнейших встреч и разговоров.

Можно пойти и на конфронтацию с партнером: поддеть его, заставить удивиться, разозлиться, сконфузиться - все это для того, чтобы чуть больше раскрылся его «ролевой веер»; при этом вы сами временно пытаетесь спрятаться за масками или актерскими ролями. Это внешне похоже на манипуляцию, но испытываемые вами чувства к партнеру существенно меняют дело. Ведь манипулятор равнодушен или недружелюбен к другим, выигрыш и самоутверждение для него самоцель, огорчение партнера его только радует. Здесь же все строится на неравнодушии к партнеру, и он, интуитивно это чувствуя, готов простить вам иные «уколы». Когда психотерапевт «переигрывает» пациента либо воспитатель - воспитуемого, это делается в интересах последнего; нередко человек втайне ждет и надеется, чтобы кто-то, превосходящий его умом и знаниями, но относящийся к нему чутко и доброжелательно, «обыграл» его и тем самым ему помог. Лишь в редких случаях человек не в состоянии отличить неравнодушного к нему «игрока» от манипулятора.

Партнер игрового общения то неявно, то открыто дает вам понять, что для вас обоих возможны и желательны любого типа пристройки друг к другу. Пристраиваясь «сверху» В каком-то эпизоде диалога, он не вызывает у вас чувства униженности - это скорее чувство азарта, игрового соперничества. Иначе и быть не может: ведь вы не безразличны партнеру и ваше унижение искренне огорчило бы его самого. Он не стремится к самоутверждению за ваш счет, а зовет к игре - к столкновению сил, различающихся натур, вкусов, мнений, чувств. Он хочет, чтобы вы, сбросив апатию, недоверие и робость, проявили себя ярко, во всей красе, со всеми слабостями (которые в этом контексте общения заведомо простительны), но и со всеми своими достоинствами. Поэтому здесь уместны и злое пародирование, и меткая насмешка, и высказывания, ставящие другого в тупик,- словом все, что на более низких уровнях общения привело бы просто к ссоре. Конфронтация на игровом уровне общения сопоставима с ссорой влюбленных, отлично чувствующих друг друга.

После сказанного становится понятнее необычная мысль Ф. Шиллера в одном из его «Писем об эстетическом воспитании»: «Человек только там играет, где он человек в полной мере, и только там он человек в полной мере, где он играет».

У К. С. Станиславского есть удивительное напутствие актеру: «Играй не себя - играй партнера». Речь, понятно, идет не о том, чтобы актер, которому поручена, например, роль Гамлета, в сцене с Полонием переставал быть Гамлетом и перевоплощался вдруг в Полония. Речь о другом: Гамлет в сцене с Полонием уже не тот, что в сцене с Офелией или королевой-матерью. Взаимодействие с данным конкретным партнером должно придавать неповторимые оттенки игре актера-Гамлета, ибо на сцене, как и в жизни, один человек при полноценном контакте непрерывно отражается в другом. Актер-Гамлет, взаимодействуя с актрисой Петровой в роли Офелии, выглядит не совсем так, как с актрисой Ивановой в этой же роли. Более того, его сегодняшнее исполнительство в ансамбле с Петровой не совсем таково, как во вчерашнем спектакле, поскольку оба нынче в несколько ином настроении, и это придает их взаимодействию новые оттенки. В оттенках, в едва уловимом творческом «чуть-чуть» И заключена пронзительная правда, жизненная достоверность актерской работы.

В общении на игровом уровне партнеры «играют друг друга», «отражаются друг в друге» подобно отличным актерам, хорошо усвоившим уроки Станиславского. И в их контакте непременно возникает «второй план» - то, что чувствуется, но не называется словами, ибо выразить это в словах может лишь поэт (а подчас и поэзия в этом бессильна - уместнее музыка). Вообще, можно сказать так; в игровом общении присутствует дух музыки, музыкальной драматургии.

Вероятно, поэтому на игровом уровне четвертая фаза контакта - фаза взаимоотключения - не требует обоюдного исполнения прощальных ритуалов; можно обойтись без них, «отпустив» друг друга взглядом, неуловимым жестом, прикосновением ... Партнерам все ясно без слов; если и исполняется ритуал прощания, то делается это в ироническом ключе, с подтекстом: «Мы-то оба знаем, что, раскланиваясь или пожимая друг другу руки, немного валяем дурака, театрализуем наше прощание».

Владение игровым уровнем контакта требует немалого артистизма, духовной утонченности. В этом, может быть, заключена древняя загадка того, что называют обаянием человека.

Огромна роль игрового общения в преподавательской деятельности. Так, вся система интенсивного обучения, разработанная видным болгарским ученым Г. Лозановым, связана, по существу, с выведением учащихся на игровой уровень взаимодействия; преподаватель при этом раскрывает свои возможности не только как авторитетный знаток своего предмета, но и как актер и режиссер. Сходное отношение к делу демонстрирует известный советский учитель, подлинный мастер урока Е. Н. Ильин (см. его книгу «Искусство общения».- М., 1982). Проявляя неисчерпаемую изобретательность в построении занятия как своеобразного высоко одухотворенного «спектакля», ориентируя свои действия не на безликую «массу» учеников, а нередко «на одного» (ибо «работа с одним - путь ко всем»), этот автор определяет задачу преподавателя следующим образом: « ... Быть художником своего урока, то есть сценаристом, режиссером, исполнителем и, конечно же, взыскательным критиком ... »

ДЕЛОВОЙ УРОВЕНЬ

Еще один уровень диалога, располагающийся выше конвенционального,- деловое общение. Имеются в виду не просто «деловые контакты» как род человеческих занятий. Реальные деловые контакты совсем не обязательно протекают на «деловом уровне», о котором сейчас пойдет речь; они нередко выглядят как общение на манипулятивном или стандартизованном уровне. Особенности собственно делового общения раскрываются опять-таки при анализе содержания фаз контакта.

В первой фазе (направленность на партнера) собеседнику, конечно, заранее обеспечивается возможность пристройки «рядом». Но, кроме этого, партнер вызывает особый интерес как участник коллективной деятельности, как человек, который может помочь, или тот, кому необходима ваша помощь в интересах общего дела. Это сразу создает особый род близости, знакомый каждому, кто имел случай оценить радости совместной работы или сотворчества.

Во второй фазе (взаuмоотраженuе) партнеры весьма зорки и чутки друг к другу, но это качественно иная обостренность восприятия, чем на игровом уровне. Здесь наше внимание привлекает не столько «ролевой веер» собеседника (и собственный «ролевой веер» его глазами), сколько степень его умственной и деловой активности, его включенности в нашу общую задачу. Поэтому в таком контакте люди подчас перестают думать о том, как они выглядят и какие свои индивидуальные роли раскрывают перед партнером: это не столь важно; на первом месте - дело. То же происходит в третьей фазе (взаuмоuнформuрованuе).

Вот встретились два педагога: они обсуждают реформу народного образования, между ними завязывается дискуссия. Оба так увлечены предметом разговора, что со стороны могут выглядеть комично: один, пытаясь получше сформулировать мысль, закидывает голову назад и переходит на фальцет; второй, выражая решительное несогласие, приседает, хлопает руками по бедрам ... И тот и другой отлично умеют выглядеть солидными и представительными, когда надо, но сейчас им не до этого. Обоим важна истина, и совместные поиски ее отодвигают далеко на задний план все, что имеет отношение к собственному «Я» каждого из них. Это придает особый привкус спору-конфронтации, протекающей на деловом уровне общения. Кто именно прав - я или собеседник,- не имеет серьезного значения; я готов отказаться от своей точки зрения, если мне докажут мою неправоту; столь же честны, я верю, помыслы собеседника. И если мы не сошлись во взглядах. это не повод к взаимной неприязни, а лишь повод к «домашнему анализу» всего, о чем мы говорили, и к возобновлению дискуссии. Личная обида, переживаемая кем-то после подобной конфронтации, изобличает неподлинность имевшего место делового общения: оно определенно н е бы Ji о деловым - по вине партнера или по вашей собственной. Возможно, под видом делового общения один из партнеров пытался манипулировать другим; тот, кому это удалось, удовлетворен; проигравший обижен ... Но не истина, не дело были превыше всего в случившемся споре.

Маститый ученый, имеющий большой опыт в организации «круглых столов» И «мозговых штурмов» на животрепещущие научные темы, рассказывал автору этих строк: «Работа идет продуктивно, если за столом 6-8 человек, а вокруг никого больше. Но если те же толковые люди вместе со своим столом помещаются на сцену или находятся под прицелом телекамер,- если, иначе говоря, появляется а у Д и т о р и я, обычно все идет насмарку: нет ни свежих идей, ни внезапных озарений, ни остроумных доказательств: участники начинают заботиться о том, как они выглядят, эффектно ли говорят, и это мешает поискам истины». Вот отличная модель того, как с делового уровня общения люди (в данном случае из невинного тщеславия) порой скатываются на стандартизованный и манипулятивный.

Деловое общение совсем не обязательно иллюстрировать спором ученых мужей. Вообразим себе двух _ механиков, занятых ремонтом и сборкой сложного агрегата, или художников, совместно создающих декоративное панно, или космонавтов, выполняющих свои нелегкие задачи на орбитальной станции. В любом случае наблюдаем одно и то же: «Я» человека отодвинуто назад: на первом месте дело. Кто-то в сердцах может обругать другого - и преобиднейшим, казалось бы, образом, а обид нет, «инцидент исчерпан» уже через секунду, ибо заниматься своей личностью или личностью партнера в этой «надличной» (любимое слово А. Эйнштейна) ситуации глупо, да и некогда. Но есть и в деловом общении свой «второй план»: поэтический, «музыкальный», как на игровом уровне.

«Музыка» возникает оттого, что личности, отодвинутые назад,  здесь тем не менее соприкасаются и при всем их возможном несходстве объединяются: общим делом, общей заботой, совместным честным поиском истины или поиском выхода из трудных положений. Происходит это сближение без специальных усилий партнеров и даже в обход их сознания. Слетал пилот Иванов в нелегкий рейс - со штурманом Петровым - и ни о чем-то, кроме дела, словечком не перемолвились, а вот встретились через год - и чувства друг к другу почти братские ... Работали инженер Михайлова и инженер Александров над общим проектом - и было им не до игр, которые так волнуют молодых мужчину и женщину, а кончилось дело вступлением в брак ...

Общаясь на деловом уровне, люди выносят из контактов не только определенные зримые «плоды» совместной деятельности, но также исключительно стойкие чувства взаимной привязанности, доверия и теплоты. Или, напротив, почти неустранимые антипатии друг к другу! Ведь в деле человек раскрывается наиболее полно и с наиболее существенных сторон. Артистизм, обаяние - все это чудесно, но в это можно и сыграть, а дело - оно отметет игру и выставит в человеке все, чем он является в действительности. Смешные его стороны (закидывание головы, фальцет) или черты малоприятные (грубость, вспыльчивость) перестают казаться первостепенными, если с этим человеком испытываешь настоящее «чувство локтя». Его неумение красиво говорить искупается, как мы убеждаемся, работая вместе, способностью тонко чувствовать, искренне сопереживать.

Если общение на игровом уровне празднично, то на деловом оно много будничнее, зато глубже, серьезнее. Есть люди, не научившиеся «играть», зато умеющие работать, сотрудничать, да так, что залюбуешься неброской, прячущейся в тень красотой их сердца, мощью ума. Особые, обычно неявные связи, объединяющие людей в их совместной работе, определяют и характер четвертой фазы контакта фазы взаимоотключения . Здесь не место ни церемонности, ни пышности в выражении чувств, но за внешней суховатостью прощаний (как, впрочем, и встреч) чувствуется теплота. Эта атмосфера межличностных отношений коллег, сотрудников, неплохо передана в одной из популярных песен:

Уходишь - «Счастливо!»

Приходишь - «Привет!»

ДУХОВНЫЙ УРОВЕНЬ

Высший уровень человеческого общения - духовный - столь же трудно уложить в точные определения, как трудно дать «научный» ответ на вопрос, что такое любовь. Мы сочтем свою задачу выполненной, если наметим хотя бы некоторые внешние контуры этого явления; сущность же его невозможно передать вне самого контакта на духовном уровне. Точно так же нельзя «передать» сущность поэмы или сонаты, рассказывая о них, а, не читая или исполняя произведение.

Формальное (и заведомо обедненное) описание духовного уровня общения мы будем основывать на анализе фаз контакта, как это делал ось в предыдущих случаях. Здесь, однако, для любой фазы контакта характерно следующее: партнер воспринимается как носитель духовного начала, и это начало пробуждает в нас чувство, которое сродни благоговению. Поясним сказанное примерами.

Вступая в духовный контакт с пожилым собеседником Икс, мы, конечно, отдаем себе отчет в том, что он не более чем человек; одни угадываемые особенности его личности и биографии вызывают уважение, другие оставляют нас равнодушными, третьи, может быть, настораживают или решительно не нравятся. Но есть в Иксе, в его облике и словах что-то такое, что побуждает нас видеть в нем большее, чем единичного человека: он предстает перед нами как воплощение рода человеческого, и его судьба «читается» как судьба Человека вообще, а в особенности - Человека определенной эпохи. Мы чувствуем: он мудр, и эта мудрость необыкновенно значима для нас, ибо его совесть и разум бились над проблемами, стоящими перед каждым человеком (и перед нами тоже). Он не решил многих проблем, но, по крайней мере, отделил для себя истинные от мнимых и необычно, очень по-своему формулирует эти истинные проблемы. Он много пережил и передумал - и в нем привлекательна мудрость опыта. Он стар - и в нем нас трогает мудрость старости. Мы благоговеем именно перед этими началами в нем, а не перед ним самим как конкретным лицом (в этом плане с нас достаточно уважения и чуткости). Благоговение перед конкретным лицом - подданного перед монархом, верующего перед епископом, меломана перед знаменитым пианистом - отнюдь не доказывает «духовности» благоговеющего. Впрочем, люди, к благоговению вообще не способные, почти всегда бездуховны.

Мы взяли самый, так сказать, легкий пример духовного контакта. Через всю историю литературы проходят ·образы мудрых стариков, коим почтительно внимают молодые люди, томимые «духовной жаждой». В действительности партнером духовного общения может стать любой человек, если в нем хотя бы на время вспыхивает, по старинному выражению, «искра божья». Ни возраст, ни пол, ни образование, ни степень начитанности роли не играют.

Можно вступить в контакт на духовном уровне с маленьким ребенком, когда его занимают не конфеты и игрушки, а загадки мироустройства, проблемы добра и зла, тайны языка, поэтические или музыкальные образы. Контакты на духовном уровне нередки между подростками и между юными людьми обоего пола, - ведь у них возраст личного, гражданского и духовного самоопределения, возраст постановки задач и сверхзадач начинающейся взрослой жизни. Духовное общение между женщиной и мужчиной, лежащее в основе истинной любви между ними, воспевается поэтами от древнейших времен до нынешних. Дружба, построенная на духовном контакте, нередко сохраняется на всю жизнь.

Можно с уверенностью сказать: тот, кто считает духовное общение привилегией «культурной элиты» и любит рассуждения на тему, кто «дорос», а кто «не дорос» до такого общения, - в лучшем случае сноб, а в худшем - сам человек бездуховный. Марк Твен метко сказал, что с крупным человеком и вы чувствуете себя крупней, а ничтожество обязательно даст вам понять, какое вы сами ничтожество. Ценя духовное начало в другом, мы развиваем его и в себе. Развив его в себе, еще больше ценим его в других, причем крупицы духовности радуют нас· так же, как ее залежи. Это ведь не тот «объект», который поддается взвешиванию и измерению ... На редкость нравственно поступали предки, с теплом и уважением относясь не только к своим мудрецам, но и к своим юродивым!

Фаза взаuмонаправленностu партнеров на духовном уровне общения проникнута не просто интересом и симпатией к собеседнику и не только предвкушением захватывающего разговора. Вдобавок к этому здесь есть вера в возможность приблизиться в беседе к постижению высочайших ценностей человечества. Собеседник любим нами уже за то, что с ним можно оторваться от обыденной работы своего сознания. И эта любовь настраивает нас на своего рода пристройку «снизу». Но духовное общение не может быть односторонним: либо его нет, либо в него вовлечены о б а партнера. И так как оба заранее готовы к пристройке «снизу», это создает особую доверительно-воодушевленную, можно сказать, трепетную атмосферу контакта.

В фазе взаuмоотраженuя , а затем взаu.моuнформuрованuя собеседники чрезвычайно чувствительны к душевному состоянию друг друга, к малейшему «повороту» мысли друг друга. Они настолько растворены один в другом, что один способен закончить фразу, начатую другим. Оба высоко спонтанны (открыты, порывисты) и побуждают друг друга к спонтанности. Поэтому при внезапно пришедшей в голову важной мысли один горячо перебивает другого, но другому это не кажется бесцеремонностью; он, напротив, рад охватившему собеседника вдохновению. Свобода самовыражения для обоих безгранична: тот, кого перебили, сознает свое право перебить партнера при таком же собственном порыве. Дух конгруэнции витает над головами говорящих, даже когда они спорят неистово схватываются при каком-то расхождении. Расхождение для обоих мучительно и должно быть устранено - вот причина их горячности. Вспомним для контраста: при «контакте масок» даже конгруэнция напоминает конфронтацию. Здесь наоборот.

Подавленность, уязвленность, беспомощность партнера в изложении мысли - все это вы воспринимаете здесь как собственное огорчение. Схваченная вами неправота собеседника требует от вас отдачи всех душевных сил, чтобы заставить его убедиться в своей неправоте. Его упорные заблуждения (вернее, то, что вам кажется таковыми) оставляют в вас чувство тревоги, а далее, в «домашнем анализе» всего сказанного, вы многократно возвращаетесь к его и своим доводам, ставя перед собой вопрос: «А может, это я неправ? А может, я его не так понял?.. »

Фаза взаuмоотключения партнеров бывает на духовном уровне общения изрядно затруднена. Столько хочется еще сказать друг другу, что расстаться, кажется, невозможно. И вот люди, не только молодые, но и старые, готовы в течение целой ночи провожать один другого домой («Теперь я вас провожу ... » «А теперь - я вас ... »), чтобы только всласть и окончательно обоим выговориться. Но духовно активный человек никогда не может выговориться «окончательно», и контакт обычно прерывается из-за обоюдной усталости или под напором неотложных житейских обязательств каждого. При этом люди благодарны друг другу и за взаимопонимание, и за разногласия. Если они немного сентиментальны, то не стыдятся выразить эту благодарность. Если суровы, она все равно чувствуется во взгляде, рукопожатии, особом прикосновении ...

Как видим, духовное общение соединяет в себе самые привлекательные черты игрового и делового (живой интерес к личности партнера, взаимное побуждение к спонтанности, совместный поиск истины, благородное стремление к единодушию и согласию). Но к этому оно прибавляет еще что-то свое, необычайно сильное, делающее контакт незабываемым. Позволим себе чуть перефразировать приводившиеся слова Ф. Шиллера: человек только там человек в полной мере, где он духовен ... Но Шиллер вовсе не нуждается в «поправках»: понятие «играть» ,в контексте его рассуждений сливается с понятием «быть духовным»!

Духовность имеет разные ступени, причем «лестница» выстраивается поистине бесконечная. Лучше даже сказать, что здесь множество лестниц: ведь это не спорт, где один человек может занять ступеньку повыше, чем другой ... (Бессмысленно спрашивать, например, «кто выше» - Пушкин или Лермонтов, Бах или Гендель; ответ будет «детским»: «Оба выше!») Высоты духа неизмеримы, у какой бы лестницы мы ни стояли. Но, огрубляя реальность, можно все-таки указать на два «сорта» духовности: незрелую и зрелую. Об этом есть редкое по глубине высказывание в письмах выдающегося русского физиолога А. А. Ухтомского:

«Пока человек не освободился еще от своего Двойника, он, собственно, не имеет еще Собеседника, а говорит и бредит сам с собою; и лишь тогда, когда он пробьет скорлупу и поставит центр тяготения на лице другого, он получает впервые Собеседника. Двойник умирает, чтобы дать место Собеседнику» (Пути в незнаемое.- М., 1973.- С. 385).

В самом деле, воодушевление духовных контактов юности питается, в первую очередь, жаждой найти «второе Я» В мире. (Двойника). И какова же радость молодых людей, когда они узнают себя в другом,- узнают до мелочей и до самых тонких душевных движений! В эти мгновения душа «выговаривается», а значит, впервые живет полной жизнью. Ведь личность, вообще, обретает себя во всей полноте только тогда, когда она находится в диалоге с другой личностью. Точно сказано об этом у замечательного советского литературоведа М. М. Бахтина: «Подлинная жизнь личности доступна только диалогическому проникновению в нее, которому она  сама ответно и свободно раскрывает себя». Однако «самообретение» личности не должно стать концом духовного пути; грустно, если так; и эта грусть звучит в словах А. И. Куприна: «Лишь до семнадцати-восемнадцати .1Jeт мила, светла и бескорыстна юношеская дружба, а там охладеет тепло общего тесного гнезда, и каждый брат уже идет в свою сторону, покорный собственным влечением и велению судьбы» (Соч.- М., 1958.- Т. 6.- С, 164). Если духовное начало в человеке с переходом к зрелости не оскудевает, дальнейший его путь в том, чтобы именно «поставить центр тяготения на лице другого», хотя этот другой «идет в свою сторону», для чего и надо «пробить скорлупу», то есть научиться видеть мир глазами другого - не близкого, не «Двойника», а любого другого, в ком ощущается духовный порыв. Так обретают Собеседника и так начинается зрелая духовность.

Распространено мнение, что духовный уровень контакта обязательно связан с заведомым отбором «высоких предметов» для разговора. Если мы ведем речь, например, о литературе, то это «духовное общение», а если о покупке одежды, то нет ... В противовес этому заметим: разговор о литературе может быть бездуховным, а о покупке одежды духовным. Духовность обеспечивается не отбором тем, а глубиной «диалогического проникновения» людей друг в друга. Беседа на самую бытовую и даже низменную тему может перейти на духовный уровень, если только тема послужила поводом для «проваливания» собеседников в глубины собственной души и души другого. Момент такого «проваливания» есть выход из обыденности жизни - и человек вдруг осознает себя «дважды живым»: он существует в данной среде, в данном конкретном облике и в путах своей судьбы, в недолгом биологически отпущенном времени, но также в ослепительной сфере духа, в эпохе, в нескончаемой истории, в борьбе и развитии идей, чаяний, образов...

«ПОЛИФОНИЧНОСТЬ» РЕАЛЬНОГО ДИАЛОГА

Мы попытались набросать различные контуры диалога в зависимости от того, на каком уровне общения он развертывается. Эта схема, удобная, как можно надеяться, для анализа контактов, а еще больше - для самоанализа с поиском ошибок и неточностей в нашем повседневном общении, все же остается не более чем схемой. Приметой живого, реального диалога является то, что он почти всегда протекает более чем на одном уровне или перескакивает с одного уровня на другой.

Описывая манеру общения, присущую примитивному партнеру, мы уже отмечали, что его все-таки можно «воззвать» к более тонкому и человечному контакту. Жизненный опыт поневоле научил его одевать маски; и пусть, скажем, маска вежливости плохо держится на его лице,- он способен, по крайней мере, стараться не грубить. Пусть он не умеет или поначалу ленится вникать в вашу актуальную роль и в свою роль вашими глазами, но, держа такого партнера на известной дистанции и при этом постепенно выказывая ему свое участие или дружелюбие, вы можете добиться от него более пристального и вдумчивого взгляда, а заодно и большей сдержанности, большей предупредительности. Ведь что такое разговор по-доброму, понятно любому человеку. Если в его жизни не было приветливых родителей, воспитателей, то были хотя бы на короткое время какие-нибудь дружеские связи, научившие его не только «гнуть свое», но и вслушиваться, не только «использовать» партнера, но и сопереживать ему. Возможно, не удерживаясь на конвенциональном уровне общения, он будет то и дело скатываться к примитивному, но возврат на более высокую ступень общения для него, в принципе, возможен.

Тут следовало бы заметить, что в нашей стране давно канули в Лету «темные мужички», не владеющие никакими уровнями общения, кроме примитивного. Да и были ли они когда-нибудь? Со страниц русской классики встают чаще бесправные и малообразованные люди, которым удобнее всего было прикидываться примитивными перед любым барином. Так и шишек доставалось поменьше, и выгод побольше. Иначе говоря, полуактерская игра в «неотесанного хама» была не чем иным, как их манипуляцией. В собственной среде, в близком кругу, с уважаемым человеком «из своих» эти «неотесанные» обнаруживали, к удивлению и умилению беллетристов, способность не только к конвенциональному, но и к духовному уровню общения. Последний, как уже подчеркивалось, определяется не образованием, а складом ума, силой нравственного чувства, степенью теплоты к людям и эстетическим чутьем. Вспомним в этой связи о некоторых героях Н. С. Лескова, выросших в нищете и невежестве, но несущих в себе немеркнущий свет духовности.

Сегодняшний «примитивный» партнер зачастую тоже манипулятор. Примитивные формы контакта, как это ни парадоксально, характерны ныне скорее для ожесточенных вечной спешкой горожан, чем для жителей глухой деревни. Помимо школы, клуба, радиоприемника, библиотеки и т.д. - всего, что делает деревню отнюдь не такой уж «глухой», на человека там продолжают влиять вековые традиции сдержанности, приветливости, такта, хлебосольства, гостеприимства ... И не раз случается, что горожанин, попавший в деревню, находит там для себя атмосферу общения, о которой и не мечтал в городе. Эти явления в последнее время привлекают пристальное внимание писателей и социологов как у нас в стране, так и за рубежом. Иначе говоря, в «примитивизм» партнера нет полной веры. По-настоящему примитивны бывают лишь люди с психическими нарушениями определенного («органического») типа: перенесшие тяжелую травму головы или серьезное мозговое заболевание, страдающие хроническим алкоголизмом, болеющие эпилепсией с частыми припадками и т. п. В остальных случаях партнер не столько примитивен, сколько позволяет себе быть таковым или изображает это в своекорыстных целях. Люди, как известно, несовершенны, и для каждого из нас возможно скатывание на примитивный уровень общения (достаточно вспомнить наши родственные и внутрисемейные ссоры ...). Памятуя об этом, каждому следует учиться отвечать на примитивные выпады партнера не в том же духе, а как-то иначе, чтобы и партнер переменил тон. Это немалое мастерство, и, возможно, со временем ему начнут обучать в школах или вузах.

Законченный манипулятор, неспособный подняться в диалоге выше манипулятивного уровня общения, также редкость. Как правило, человек склонный к манипулятивному общению, способен к контакту и на более высоких уровнях, включая духовный. Смотря с кем и в какой ситуации возникает контакт! Многие персонажи Ф. М. Достоевского манипулируют собеседниками (и не только грубо, как Фома Опискин обитателями села Степанчиково, но и чрезвычайно тонко, как Грушенька - Алешей Карамазовым). Однако нескончаемые напряженные разговоры, «выяснения отношений», столь характерные для книг Достоевского, представляют собой острую смесь манипулятивного общения с игровым и духовным. И это, безусловно, усиливает впечатление необыкновенной жизненности, правдивости взаимоотношений между персонажами.

Приведем в связи с этим выдержку из романа Ивлиа Во «Не жалейте флагов»:

«Он наслаждался сложным искусством компоновать, согласовывать во времени и должным образом уравновешивать элемент повествовательный и краткое замечание, наслаждаться взрывами спонтанной пародийности, намеками, которые один поймет, другой нет, переменой союзников, предательствами, дипломатическими переворотами, возвышением и падением диктатур; все это могло случиться в течение часа, пока сидишь за столиком ... Неужели это утонченнейшее, взыскательнейшее из искусств похоронено?»

Хотя речь в этом отрывке явно идет не о диалоге, а о беседе по меньшей мере втроем (что усложняет ситуацию), попытавшись приложить к сказанному наши представления об «'анатомии диалога», отмечаем: перед нами общение, несомненно, игрового уровня, однако оно в одно и то же время сползает к манипулятивному уровню («предательства», «дипломатические перевороты» и т. п.) и захватывает духовный уровень (этот вид общения для нашего персонажа - «взыскательнейшее из искусств», подлинное и вдохновенное творчество с мобилизацией всех интеллектуальных и эмоциональных ресурсов). Так, собственно, и бывает в реальности, и чаще - только так. Общение развертывается на нескольких уровнях одновременно (один уровень явный, остальные скрытые) подобно тому, как в хоровой партитуре партии «движутся» каждая по своему нотному стану; временами скрытый уровень общения («побочный голос») становится явным и выходит вперед, делаясь даже единственным на известное время; но затем явным оказывается другой, а остальные приглушаются, прерываются или вовсе иссякают. Эта «полифоничность» реального контакта характерна не только для изощренных собеседников-интеллектуалов, но и для всяких А и Б, случайно встретившихся на скамье парка.

Даже партнер «в маске» не так беден в общении, как это следует из схемы. За маской угодливости мы можем почувствовать ненависть, за маской агрессивности - неуверенность в себе, за маской безучастности - любопытство и т. д. Кроме того, следует учесть, что в реальных контактах партнер может вдруг снять загодя надетую маску или же, начав с контакта на любом уровне, на ваших глазах надеть маску, показывая этим свою уязвленность, возникшее у него недоверие или негативное отношение к вам.

Собственно говоря, даже контакт на высшем, духовном уровне фактически полифоничен: в нем есть эпизоды, когда один из партнеров (или оба) опускаются до манипулятивного и даже до примитивного уровня. Низшие уровни общения могут звучать в высших как «побочные голоса»: если невнятные, то мимолетные. Представим себе, к примеру, диалог мужа и жены, только что вернувшихся из театра. Они полны впечатлений и, перебивая друг друга, обсуждают потрясшую их игру актеров, спорят о замысле спектакля, снова и снова вспоминают отдельные мизансцены, интонации, паузы ... Их общение, вне всякого сомнения, развертывается на духовном уровне.

Однако это люди, достаточно хорошо узнавшие друг друга, и оба уже располагают грузом взаимных обид, претензий и неподтвержденных ожиданий («идеальным» брак бывает только в мечтах). Поэтому в возражениях или суждениях мужа на тему спектакля жена может уловить дополнительный смысл. Ей чудится, например, что, высказывая определенную мысль, муж пытается взять реванш за свой проигрыш в их давнем споре или что он, хваля игру нравящегося актера, втайне пробует оправдать какой-то свой поступок перед женой ... Возможно, ей это не только чудится: есть основания подозревать мужа в манипуляции (под прикрытием духовного общения он пытается психологически или житейски «обыграть» жену). В ответ она может уколоть его ироническим замечанием или обидным намеком, что окажется на этот раз манипуляцией с ее стороны. Он, со своей стороны, может дать типично примитивную реакцию в виде грубой вспышки гнева. Если она ответит тем же, общение быстро соскользнет с духовного уровня на примитивный или манипулятивный. Дорожа захватывающим и необыденным разговором, оба, однако, могут за счет юмора, великодушия и взаимной душевной теплоты перевести общение на игровой уровень, а затем вернуться на духовный.

Все это настолько типично для контакта двух привязанных друг к другу людей, что не нуждается, пожалуй, в подобных иллюстрациях и комментариях. Иллюстрацией может служить вся мировая классика, а в особенности утонченная драматургия (образцами в этом смысле можно считать многие диалоги в пьесах А. П. Чехова и Б. Шоу). Из сказанного можно сделать вывод о том, что такое, собственно, культура общения: она не в том, чтобы вести диалог с постоянной оглядкой (не скатиться бы, мол, на уровень ниже конвенционального), а в том, чтобы на любом уровне, возникшем в реальном разговоре, у обоих собеседников сохранялась в озможность подняться на конвенциональный и вышележащие уровни - вплоть до духовного.

Вот почему культура общения не может быть сведена к своду правил (подобных правилам хорошего тона); она обеспечивается интеллектуальной, эмоциональной и нравственной развитостью личностей, вступающих в контакт. Такие личности способны к «коммуникативной импровизации» и следуют лишь ограниченному числу «правил», которые, впрочем, усвоены до степени автоматизмов. Их общение всегда творчество, и, пожалуй, высоты, достигаемые в таком творчестве, ничуть не менее ценны, чем достижения в искусстве, хотя и не оставляют после себя «произведения»...

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 2189; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!