НАРАСТАНИЕ НАЦИОНАЛИЗМА В ПЕРИОД ПОЗДНЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Многие ученые отмечают проявившуюся в Позднее Средневековье тенденцию к обострению межнациональной розни и установлению более выраженных национальных границ823. Нарастание антиеврейских настроений в период между XI и XIV веками — факт, признаваемый всеми исследователями этой темы, и расходятся они только в одном — в датировке того момента, который можно считать поворотным в крутых переменах к худшему: были ли это погромы, связанные с Первым крестовым походом, суды над талмудистами середины XIII века, высылки и расправы 1290 года или же зловещая резня в космополитической Испании 1391 года. В любом случае нет сомнения, что христианская Европа 1492 года, когда произошло изгнание иудеев из Испании, была значительно нетерпимее к этническим меньшинствам, чем 400 годами раньше.
Такая же тенденция наблюдалась и на перифериях католической Европы. Атмосферу колониальных немецких городов Прибалтики можно было охарактеризовать как «постепенный переход от первоначальной терпимости ко все более негативному отношению к негерманцам». До XV века у Тевтонских рыцарей немецкое происхождение не считалось обязательным условием вступления в орден. Изменение характера взаимоотношений между Уэльсом и Англией уже получило в исторической литературе определение как «обострение противоречий между Уэльсом и Англией на неприкрытой национальной почве… и ужесточение и нарастание этих противоречий», и решающий поворот в этом процессе произошел в XIII веке.
|
|
|
Резкость по отношению к представителям другой этнической группы не была присуща исключительно эмигрантам или колониальным группам населения. Расовую ненависть нередко проявляли и коренные жители колонизованных территорий. «Хроника Дали-мила» насквозь пронизана враждебностью и подозрительностью к немецким переселенцам в Богемии824. Содержащийся в ней рассказ об истории Богемии, организованный в основном по принципу правления конкретных, сменяющих друг друга князей, всякий раз, когда заходит речь о германо-чешских противоречиях, приобретает особенно яркие краски. Рассказывается, например, как один антинемецки настроенный князь платил 100 марок серебром «каждому, кто принесет ему 100 носов, отрезанных у немцев».
Острая неприязнь к немцам, сквозящая в «Хронике Далимила», нашла еще более яркое отражение в труде другого чешского автора XIV века, кратком латинском трактате под названием De Theutonicis bonum dictamen825. Вероятнее всего, его автор был образованный горожанин-чех, возможно, нотарий или какой-то другой чиновник. Когда после строительства Вавилонской башни по земле расселились разные народы, пишет автор, то немцы были причислены к рабской расе, не имеющей своей земли и обреченной служить другим народам. Это и объясняет, почему «нет такой области, которая не была бы полна немцев». Постепенно, однако, немцы захватили себе и землю, и все привилегии свободной нации. Это удалось им благодаря тому, что их превосходство в торговых делах позволило аккумулировать капитал и тем самым «скупить землю многих свободных и благородных людей». Ныне, сетует автор, немцы в каждой бочке имеют свою затычку:
|
|
|
«Мудрый заметит, а благоразумный рассудит, каким образом эта ловкая и лживая раса проникла в самые плодородные угодья, лучшие фьефы, богатейшие владения и даже в княжеский совет… Сыновья этой расы приходят на чужие земли… Потом оказываются избраны в советники, тонким вымогательством присваивают общинную собственность и тайно отправляют к себе на старую родину золото, серебро… и иное имущество из тех краев, где они стали поселенцами; так они грабят и разоряют все земли; обогатившись, начинают притеснять своих соседей и восставать против князей и других полноправных правителей. Так поступал Иуда, так вел себя Пилат. Ни один сколь-нибудь искушенный человек не усомнится в том, что немцы — это волки в овечьем стаде, мухи на блюде с едой, змеи на груди, распутницы в доме».
|
|
|
Далее в трактате обвинения конкретизируются в том духе, что немцы господствуют в городских советах и плетут «заговоры» ремесленников, то есть формируют гильдии, с тем чтобы держать высокие цены. Автор вопрошает у князей и других правителей государства, зачем они терпят эту нацию. В его представлении, идеальным решением проблемы было бы такое, выраженное в эпизоде из событий недавнего прошлого:
«О Боже! Иностранцу во всем отдается предпочтение, а местный люд у него под пятой. Было бы полезно, справедливо и нормально, если бы медведь оставался в лесу, лиса — в пещере, рыба — в воде, а немец — в Германии. Мир был здоров, когда немцы служили мишенью для стрел: тут вырывали им глаза, там — вешали вниз головой, в другом месте они отдавали нос в уплату налога, здесь убивали их безжалостно на глазах у князей, там — заставляли пожирать собственные уши, в одном месте подвергали одной каре, в другом — другой».
По сути этот фрагмент — отчасти прикрытый псевдоисторической аллюзией призыв к погрому.
Обострение межнациональной розни в Позднее Средневековье включало и нарастание новой разновидности расизма — биологической. В частности, это видно из откровенно дискриминационного городского законодательства Позднего Средневековья, в котором из всех сохранившихся письменных свидетельств этническая рознь находит самое неприкрытое выражение. Начиная с XIV века городские советы и руководство гильдий стало издавать статуты или декреты, запрещающие представителям отдельных национальностей членство в некоторых привилегированных группах либо занятие ими определенных должностей. Одним из самых распространенных проявлений такого ценза служит применявшийся в Восточной Европе так называемый дойчтумспараграф (Deutschtumsparagraph), согласно которому на членство в гильдии могли претендовать только лица немецкого происхождения, причем в некоторых случаях это еще требовалось доказывать826. Судя по сохранившимся источникам, впервые такой случай произошел в брауншвейгской гильдии портных в 1323 году, и скоро дойчтумс-параграф стал достаточно обычным делом в практике гильдий. В Бранденбурге из 120 сохранившихся серий статутов за период между серединой XIII и серединой XVII века в 28 случаях (то есть в 23 процентах) этот критерий фигурирует. Два примера XIV века из истории города Беескова, лежавшего менее чем в 20 милях от Одера и вблизи крупных славянских поселений Лаузитца, наглядно показывают, как именно применялся этот ценз.
|
|
|
«Ученик, который приходит обучаться ремеслу сапожника, должен быть представлен мастеру и членам гильдии. Если он принадлежит к тем, кто по рождению и по крови имеет право работать, то его берут в обучение, в противном случае — нет. Ибо мы запрещаем сыновьям брадобреев, ткачей, пастухов, славян, детям священников и всем незаконнорожденным заниматься ремеслом в нашем городе».
Примерно так же настроены и пекари города Беескова: «Кто бы ни пожелал стать членом гильдии, он должен представить советникам и членам гильдии доказательства того, что он рожден законно, в добропорядочной немецкой семье… Никто из вендского племени в гильдию не допускается»827. Претенденты на членство в гильдии, чтобы доказать, что они «праведные и честные немцы, а не венды» (echte und rechte dudesch und nicht wendisch)828, зачастую обязаны были представить свидетельство о рождении (Geburtsbhef), с указанием имен родителей и прародителей и подтверждением того, что податель принадлежит к «добропорядочному немецкому племени» либо является «немцем по крови и языку»829. Некоторые такие бумаги сохранились в восточноевропейских архивах.
Естественным следствием этого дискриминационного законодательства был запрет на смешанные браки. Например, в 1392 году рижская гильдия пекарей издала распоряжение: «Кто бы ни пожелал удостоиться чести членства в нашей компании, он ни за что не должен брать в жены ни одну женщину с дурной репутацией, либо незаконнорожденную, либо не немецкого происхождения (un-teutsch); ежели же он женится на такой женщине, то должен будет оставить компанию и должность»830. Иногда подобные ограничения налагались и на кандидатов в городской совет. В начале XV века, например, претенденту на кресло городского судьи немецкого городского поселения в Венгрии Офена (Пешта) вменялось наличие четырех прародителей-немцев831. Биологический критерий национальной принадлежности заменил собой фактор культурного самоопределения.
В Позднее Средневековье аналогичную расовую нетерпимость демонстрировали и бюргеры Ирландии. Городские статуты в ряде англо-ирландских городов не допускали гражданства представителей коренного населения либо их членства в гильдиях. В середине XIV века архиепископ Армагский в своих проповедях порицал горожан Дрогиды англо-нормандского происхождения за исключение ирландцев из их гильдий832. В городе Лимерике в XV веке «ни один человек, кто по крови и по рождению ирландец», не должен был допускаться к официальным должностям либо к ученичеству у ремесленников833. Аналогичным образом ремесленники Дублина обязывались «не брать в ученики никого, кроме лиц английского происхождения»834. Можно привести еще множество примеров из истории других ирландских и валлийских городов. Тот факт, что в ирландских документах дискриминационного характера в XV веке начинает активно использоваться выражение «по рождению», означает, что и тут произошла смена критериев национальной принадлежности. Как и в Восточной Европе, колониальное население и этнически обособленные группы горожан стремились окружить себя защитными барьерами перед лицом экономического спада и притязаний коренного населения.
Одновременно имело место стремление оградить культурную чистоту эмигрантской части населения. Практически сразу после первого вторжения англо-нормандцев в Ирландию новые власти стали предпринимать усилия не только по дискриминации коренного населения, но и недопущению ассимиляции переселенцев. Кульминация этой политики пришлась на XJV век. В наиболее детально проработанном виде меры такого рода зафиксированы в Статутах Килкенни 1366 года, которые суммируют и развивают прежние законодательные нормы835. В этих статутах запрещались браки между коренными и новыми жителями; предусматривалось использование англичанами — жителями Ирландии только английского языка и ношение исключительно английских имен. Даже скакать верхом они должны были на английский лад, то есть в седле, равно как и носить английскую одежду. Ни один ирландец не мог быть допущен к духовному сану либо в монастырь в английских областях Ирландии. В свою очередь, английским поселенцам запрещалось играть в ирландскую игру гэрлинг (прообраз хоккея на траве) или содержать ирландских менестрелей. Здесь, на границах Европы, завоевание и колонизация уже начали выдыхаться. Отсюда — осознание реальной угрозы того, что сами колонизаторы могут подвергнуться ассимиляции со стороны коренного населения. Выражаясь словами Статутов Килкенни, колониальное население усваивало «манеры, моды и язык своих ирландских врагов». Не сумев ассимилироваться в культурном плане с большинством населения, англичане в Ирландии создали небольшую колонию в границах Пэйла, которая жила по английским порядкам, имея в ближайшем соседстве, с одной стороны, прошотландски настроенных эмигрантов, а с другой — враждебных шотландских горцев. Результатом такого сосуществования явилось обострение расизма в его агрессивно-оборонительной форме.
Этнически пестрые социумы на европейских окраинах существовали в контексте более широкой европейской культуры, которая на протяжении всего Средневековья эволюционировала в сторону все большей однородности. В XI или XII веке один венгерский церковный автор записал такое наблюдение: «По мере того, как иммигранты приходят сюда с разных концов земли, они несут с собой разные языки и обычаи, разнообразные умения и виды вооружения, которые украшают и множат славу королевского двора и подавляют гордыню внешних держав. Королевство одной нации и одного обычая — слабое и хрупкое королевство»836. Спустя несколько столетий расистское по сути законодательство некоторых колониальных государств убеждает нас в том, что от этого плюрализма не осталось и следа. На всех вновь освоенных, завоеванных либо обращенных в христианство окраинах Европы мы имеем примеры ущемления в правах коренного населения, стремления усугубить сегрегацию общества, когда коренные жители высылались на окраины, наподобие «ирландских городов» («айриштаунов») в колониальной Ирландии, и политики объявления вне закона определенных культурных институтов коренного общества. Последние столетия Средневековья отмечены созданием гетто и расовой дискриминацией.
Со временем в текстах, отражающих состояние межнациональных отношений в пограничных областях Европы, идеи естественной и извечной вражды стали доминировать. Французский доминиканец с легкостью писал о «естественной ненависти» между поляками и немцами, а комментатор «Саксонского Зерцала» в XIV веке объяснял его положения, запрещавшие саксонцам и вендам свидетельствовать друг против друга либо выступать судьей, тем обстоятельством, что «они издавна были врагами». Аналогичная тенденция укоренилась и в Ирландии. Для характеристики отношений между англичанами и ирландцами в «Ремонстрации» исконно ирландских князей 1317 года использовано такое выражение: «непримиримая вражда и вечные войны». Поколение спустя Ричард Фиц-Ральф, архиепископ Армагский, объяснял папе римскому, что «эти две нации всегда настроены друг против друга в силу традиционной ненависти, поскольку ирландцы и скотты испокон веков имели разногласия с англичанами»837.
История мудехар, испанских мусульман, оказавшихся под христианским владычеством, служит еще одним подтверждением этой тенденции. Ясно, что в Позднее Средневековье их положение постепенно ухудшалось. По первоначальным условиям их покорения в XII и XIII веке испанские мусульмане обычно сохраняли за собой свою землю, судей и законы, а также право совершать молитву в мечетях. «У меня в стране много сарацинов, — писал Хайме I Арагонский. — И все они сохраняют свои законы, как если бы жили в стране сарацинов»838. Однако, несмотря на то, что преемники Хайме и другие короли христианского мира подтверждали их основные права, вымывание судебно-правовой автономии мусульман было налицо и приобретало все более необратимый характер. Тот принцип, что свидетельствовать против мусульман в суде могли только представители их национальности, в Валенсии был нарушен в 1301 году, когда Хайме II издал распоряжение, что «только два добропорядочных свидетеля-христианина могут свидетельствовать против иудея или сарацина, независимо от тех привилегий, какие мы или наши предки даровали иудеям и сарацинам»839. Позднее тот же монарх повелел, дабы во всех его владениях преступления, совершенные мусульманами против христиан, подлежали суду христианских судей и по христианскому закону, хотя тяжбы между мусульманами либо гражданские иски христиан против мусульман по-прежнему могли слушаться судом в составе мусульманских судей и по законам мусульман. В XIV–XV веках наступление на юридическую независимость мусульман продолжалось. Один кастильский документ 1412 года гласил: «Отныне общины мусульман в моем королевстве не должны иметь своих судей… судебные дела между мусульманами, как уголовные, так и гражданские, отныне надлежит слушать в городском суде»840.
Одновременно с ослаблением самостоятельности в судопроизводстве мудехары расставались и с арабским языком. Яркий пример вымывания языка предков являет изданный на кастильском наречии «Компендиум Главных распоряжений и запретов Закона и Сунны (Краткое изложение Сунны)», который был составлен имамом Сеговии Исой Джедди в 1462 году841. В предисловии он объясняет, что специалисты обязаны разъяснять закон «всем существам на свете на том языке, который они понимают». Он пишет на кастильском, «поскольку мавры Кастилии, в результате больших притеснений, большого принуждения, непосильной дани, трудов и невзгод, лишились своего благосостояния и своего арабского языка». Только в Валенсии и Гренаде еще сохранялись достаточно крупные группы носителей арабского языка.
После завоевания в 1492 году последнего мусульманского государства на Пиренеях — Гренады перед завоевателями уже, казалось, замаячило единое в религиозном отношении государственное образование. За изгнанием иудеев последовало насильственное обращение в христианскую веру мусульман. В Гренаде это произошло после 1499 года, в нарушение договора 1492 года; за нею последовала Кастилия в 1502 году и Арагон в 1526. Однако испанские христиане сочли разрушение закона и веры их врагов недостаточным для своего удовлетворения. Мориски, как стали называть новоообращенных христиан исламского происхождения, сохраняли определенные черты неассимилированной общности. Как и в случае с насильственно обращенными иудеями, власти уже не довольствовались одной только внешней принадлежностью к господствующей вере, и за объявлением ислама вне закона последовало наступление на повседневные обычаи и обряды морисков. Был поставлен под запрет мавританский костюм, женщинам было предписано открывать на улице лицо, арабский язык был запрещен в районах, где он еще имел хождение, и силой насаждались испанские имена. Ответом на эту политику культурного геноцида стало восстание морисков в 1568 году. И даже его подавления с точки зрения нового витка расистской политики завоевателей оказалось мало. В 1609–1614 годах мориски были изгнаны в буквальном смысле. Не исключено, что число навсегда покинувших Пиренеи в те годы составило треть миллиона842.
Как уже упоминалось в предыдущей главе, на пороге X века Регино Прюмский идентифицировал национальность по признакам происхождения, обычаев, языка и законов. В Позднем Средневековье мусульмане Испании лишились своего закона, а постепенно и языка. Высшая точка этого наступления на носителей ислама пришлась на рубеж XVI века, когда в ходе насильственного крещения они были лишены своего закона в самом глубинном понимании, то есть религии. В XVI веке неприемлемыми с точки зрения христианского большинства стали уже их обычаи. В первые годы XVII века оказалось невозможно терпеть дольше и сам народ. В начале Нового времени в Испании решающим критерием для продвижения по служебной и иерархической лестнице была «чистота крови», то есть происхождение, не запятнанное ни еврейской, ни мавританской кровью. Появился расизм крови в его современном виде.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 177; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!