СЕМЕЙСТВА СРЕДНЕВЕКОВЫХ ГОРОДОВ
Западноевропейская модель города, которая сформировалась в XII–XIII веках, включала наделение определенными привилегиями как самого населенного пункта, так и его жителей. Процесс этот по определению требовал некоего автора, то есть господина. Это не означает, что в действительности содержание предоставляемых льгот всякий раз вырабатывалось заново и феодалом и его горожанами. К XII веку уже существовал стандартный набор нормативных положений. Если говорить в самом общем ключе, то имелись некие базовые принципы городских свобод, такие, как статус свободного города, освобождение от пошлин, наделение монопольными, до определенного предела, правами в экономической жизни. Все эти моменты были неотъемлемой составной частью понятия инкорпорированного города. Если говорить в более частном плане, то один город мог заимствовать у другого целые структуры, ведающие вопросами городского управления, гражданским и уголовным судопроизводством и регламентацией хозяйственной жизни. Результатом становилось рождение целых семейств городов, то есть групп городских поселений, чья жизнь регламентировалась законами по образу и подобию «матери городов», по крайней мере вначале.
Примером такой группы могут служить города, жившие по кодексу законов Куэнка-Теруэль. Эта достаточно разветвленная система законодательных актов насчитывала порядка тысячи статей, которыми регулировались всевозможные аспекты жизнеустройства — от порядка наследования, рассмотрения дел об убийстве, несения воинской повинности, отношений между иудеями и христианами до вопросов орошения полей и выпаса скота, функционирования общественных бань и даже наказания за кражу роз или лилий из чужого сада. Кодекс был пожалован Альфонсом VIII Кастильским жителям Куэнки вскоре после отвоевания города у мусульман в 1177 году. Примерно в то же время, но с другой стороны от границы Арагона, Альфонс II пожаловал фактически идентичный кодекс городу Теруэлю. От Куэнки и Теруэля этот свод законов распространился на юг на волне Реконкисты и к 1220-м годам достиг Андалусии. Получается, что эта конкретная модель города не была ограничена какими-то политическими рамками. Она устраивала как Кастилию, так и Арагон, и с равным успехом могла насаждаться на всей отвоеванной у мусульман территории. Можно без труда обнаружить и другие примеры семей городов, которые распространялись через границы королевства или феодального владения. Например, закон Бретейля в Нормандии, города, которому его лорд Вильгельм Фиц-Осберн около 1060 года даровал самоуправление, после нормандского завоевания Англии был пожалован новому владению Фиц-Осберна — Херефорду. К 1086 году североваллийский городок-боро Рудлан получил «законы и обычаи, которые есть в Герефорде и Бретейле»586. Среди англо-нормандцев, пришедших в Ирландию после 1169 года, было много подобных роду де Ласи, то есть выходцев из приграничных с Уэльсом областей, и когда они основывали города, как де Ласи — Дрогеду, то даровали им законы Бретейля587. Таким образом этот не слишком значительный нормандский город для многих новых боро в Уэльсе и Ирландии превратился, благодаря серии феодальных завоеваний, в модель для подражания. Еще более разительным было значение великих городских кодексов Остзидлунга — законов Любека и Магдебурга, ставших фундаментом правовой и административной системы сотен поселений в Восточной Европе, до Нарвы на Финском заливе и Киева на территории современной Украины.
|
|
|
|
|
|
Степень зависимости дочерних городов от материнских могла быть различной. Иногда новый город только получал обычаи «старшего», и на этом его зависимость заканчивалась. В других случаях «младший» город мог обращаться к «старшему» за разъяснениями, когда требовалось уточнить какие-либо аспекты управления или судебной практики. Еще более тесной была взаимосвязь внутри тех семейств городов, в которых, как в случае с Любеком, «старший» город рассматривал тяжбы, поданные в суды дочерних городов. Первым делом осуществлялась передача обычаев судопроизводства, часто это делалось в форме направления дочернему городу книги законов. Например, Геттингенский свод законов Любека содержит текст закона в том виде, как он был направлен в Данциг в ответ на просьбу тамошнего герцога и горожан. Он начинается словами:
|
|
|
«В год 1263 от рождества Христова, во имя чести и любви, а также по просьбе блистательного господина Самбора, герцога Померелии, и во имя любви и по просьбе жителей Данцига, консулы города Любека повелели оформить письменно закон, данный им славным господином Генрихом, герцогом Саксонским…, что подтверждено в его хартии. Сим начинается установленный закон города Данцига, переданный им надлежащим порядком консулами города Любека»588.
В 1282 году депутаты от чешского города Литомержице (Лайтмеритц) послали в Магдебург за экземпляром Магдебургского свода законов. Депутаты Магдебурга отправили им книгу, а в сопроводительном письме написали, в частности, что Литомержице, «как мы слышали, был заложен на основе наших законов»589. Распространение объемистого кодекса Куэнка-Теруэль было возможно только посредством книг. В Прибалтике и на Пиренеях практиковались переводы кодексов с латыни на местные языки, что лишний раз подтверждает тот факт, что передача правовых норм осуществлялась посредством письменных текстов.
|
|
|
Едва какой-нибудь новый свод законов переносился на новую территорию, как дочерние города сами становились «старшими» для новых семей городов или их подсемейств. В начале XIII века, к примеру, закон города Галле, который сам по себе являлся дочерним городом Магдебурга, стал моделью для новых поселений в Силезии. Промежуточное положение занимал герцогский город Шрода (Ноймаркт), община горожан, находившаяся в 180 милях (9 днях пути) на восток от Галле. До нас дошел документ, в котором члены городского управления Галле подробно разъясняют депутатам Шроды, что именно подразумевают «городские законы, соблюдавшиеся еще нашими отцами»590. Положения этого документа касаются тонкостей уголовного и наследственного права, определяют периодичность судебных заседаний, приводят требуемые формы доказательств и структуру главных гильдий. Это сжатое описание в основных чертах немецкого города, которое впоследствии получило хождение в восточных областях. Город Шрода вскоре превратился из прилежной «дочки» в плодовитую «мать». Когда в 1223 году епископ Лаврентий Вроцлавский позволил своему местному представителю Вальтеру поселить немцев в торговом (рыночном) городе и деревнях на верхнем Одере, он начертал, что они должны подчиняться «тому же закону, что применяет герцог Генрих в Ноймаркте, иначе именуемом Шродой». В одном из недавних исследований перечислено 132 населенных пункта (в большинстве — между Одером и Вислой), где в Позднем Средневековье применялось право Шроды-Ноймаркта591.
Понятно, что тот иной город становился тем более известен, чем лучшего «качества» были его вольности. Арагонский город Хака был тому примером, ив 1187 году Альфонс II Арагонский горделиво провозгласил: «Я знаю, что люди в Кастилии, Наварре и других землях привыкли приезжать в Хаку, чтобы изучать здешние обычаи и свободы и затем их перенимать»592. Однако подобное восхищение не всегда означало отсутствие критического взгляда, и примеров модификации и усовершенствования существующих кодексов тоже можно найти немало. Когда в 1261 году герцоги Силезии пожаловали Вроцлаву законы Магдебурга, они внесли в них ряд усовершенствований, в том числе уменьшили наполовину суммы штрафов, налагаемых судом593. Подобные модификации создавали внутри крупных типов правовых систем множество подсистем, и толкование взаимоотношений между ними превратилось практически в самостоятельную научную дисциплину. В частности, немецкая историческая школа изучает семейства сводов городских законов методами классификационной системы Линнея.
Некоторые города служили для других не просто моделью для воспроизведения, но и осуществляли постоянный законодательный контроль за «дочками». Например, городской совет Магдебурга (Schoffen, scabini) издавал регламентирующие инструкции для множества городов, членов обширной «Магдебургской семьи», которые раскинулись далеко на восток и на юг. В 1324 году они направляли в свой дочерний чешский город Литомержице письма, в которых отвечали на запросы, полученные от тамошних судьи, присяжных и членов совета, и давали рекомендации по таким разным предметам, как условия мирного договора между Литомержице и его недружественным соседом Усти (Аушиг), детали судебной процедуры и пределы юрисдикции, наказания за правонарушения; определяли порядок наследования и даже давали советы торговцам мануфактурой, как резать ткань. Таким образом осуществлялась верховная или надзорная юрисдикция, точно так же, как сам Литомержице применял Магдебургское право к многочисленным дочерним городам в своем регионе594. Аналогичную роль для немецких торговых городов в Прибалтике исполнял Любек. Консулы Любека издали свыше 3 тысяч апелляционных и разъяснительных документов, и это лишь небольшая часть оригинального материала595. Сходные правовые модели можно обнаружить и в Испании, где, например, в 1322 году Альфонс XI Кастильский повторно подтвердил апелляционную юрисдикцию Логроньо над «всеми местами, в которых действует закон Логроньо»596.
Такая трансрегиональная система городской судебной иерархии не всегда была по душе князьям, которые могли усмотреть в самом факте существования альтернативного и стороннего центра отправления правосудия угрозу собственному могуществу, и некоторые правители предпринимали попытки нарушить целостность этой системы. В 1286 году герцоги Ополе (Оппельна) распорядились, чтобы
«Все и каждый, кто селится в наших владениях по фламандскому закону, в случае если в отношении закона возникают сомнения, не должны искать никаких сведений о том законе за пределами нашей земли, а в пределах наших владений — нигде кроме как в городе Раци буже (Ратибор), невзирая ни на какие привилегии городов и деревень, которые могут на первый взгляд противоречить настоящему указу. Также отныне не должен означенный город Ратибор иметь какое-либо касательство, будь то от своего имени или от чужого, к любому населенному пункту извне, но должен решать все дела, кои возникают там или по обычаю приносятся туда на рассмотрение, на месте, со страхом Господа, как велит их вера, и никакие апелляции не следует адресовать ни нам, ни в любые другие места»597.
Целью герцогского указа было свести судебно-правовые отношения поселенцев к фламандскому праву с высшей инстанцией в городе Ратиборе, одному из главных в герцогстве. Эго означало бы действие на всей подвластной им территории единой судебно-правовой иерархии, с отсечением какого бы то ни было влияния внешних авторитетов. Здесь мы имеем классический пример той замкнутой и однородной судебно-законодательной системы, к какой стремится всякое суверенное государство. Однако в XIII веке и позднее это стремление имело мощную альтернативу в лице международной сети городов. Распространение единых судебно-правовых норм от родительских городов к дочерним по торговым путям и дорогам переселенцев шло более активно, нежели внутри узких границ монархических владений.
Города были нужны князьям как источник благосостояния, но в их вольности была заключена и своя опасность — они могли выйти из подчинения. Особый акцент на независимости города, характерный для закона Любека, пробуждал в некоторых правителях определенное недоверие, и, например, Тевтонские рыцари отвергли применение этого закона в своих землях, отдав предпочтение собственному, менее независимому кодексу — Хелминскому. Данциг и Мемель (Клайпеда), где вначале применялось право Любека, были принуждены отказаться от него под давлением Тевтонского ордена. Однако лишь к Позднему Средневековью наступление князей на городскую автономию приняло массированный и действенный характер. Между концом XV и серединой XVII веков апелляционной юрисдикции Любека был положен конец, поскольку окрестные города в судебно-правовом плане объединились с территориями соседних правителей либо оказались в непосредственной юрисдикции своих номинальных господ. И все же в эпоху Высокого Средневековья больше, чем в наложении каких-либо ограничений на города, князья были заинтересованы в их развитии, даже если это развитие шло на основе заимствования каких-то моделей извне.
Сеть межгородских контактов — будь то торговые связи, семейные узы или судебно-правовое соподчинение — имела сердцевиной ключевые районы центральной части Западной Европы и в географическом плане расходилась от центра к периферии. Раньше всего городских вольностей добились области вокруг Рейна, причем в самом полном и известном виде — в Юи-на-Маасе598. Во всех других областях города стали брать за образец модель Лотарингии и Рейнской области. Лучи этого влияния расходятся радиально во всех направлениях — от Нормандии до Англии, Уэльса и Ирландии, от Вестфалии — через Гольштейн в Эстонию, от Новой Кастилии — в Андалусию. Шотландское городское право изначально происходило от законов Ньюкасла-на-Тайне, а в Богемии первые городские конституции были созданы на базе саксонских моделей.
Аналогичная картина характеризует и распространение в языке связанной с городской жизнью лексики. Само слово «бюргер» (от латинского burqensis), которое, по-видимому, ведет начало из тех времен, служило обозначением человека, который получил новый юридический статус полноправного члена городской общины со всеми правами инкорпорированного города. Зародившись в центре Западной Европы, это слово распространилось на периферию. Впервые термин употребляется в XI веке в Лотарингии, Северной Франции и Фландрии. Слово burqenses встречается в хартии города Юи 1066 года. На Британских островах это слово фигурирует в Книге Страшного суда 1086 года для Англии и Рудлана в Уэльсе, в Шотландии — в первой половине XII века и в Ирландии — в 70-х годах XII века. Здесь мы встречаем его в хартии Генриха II в отношении Дублина. Это слово распространилось и в славянских областях Европы, причем в документах Богемии оно впервые появляется в 1233 году599. Имея германо-латинское происхождение, слово «бюргер» и его производные получают широкое распространение повсюду, где развивается средневековая экспансия: греческий текст «Морейской Хроники» использует термин bourgeses, в Румынии горожан называют burqar или pirgar — от Burger, а в Уэльсе новые жители городов из числа переселенцев именуются bwrdais600. Латинизированный вариант немецкой лексики, относящейся к правовому статусу городов и их граждан, оказался воспринят носителями кельтских, славянских и других языков благодаря тому, что формализованная модель города как такового (с определенными правовыми особенностями) была привнесена сюда из романо-германского мира.
ИММИГРАЦИЯ ГОРОЖАН
Зародившись в XI веке в ходе экспериментов в Лотарингии, Фландрии, Вестфалии или Северной Испании, новые конституционные модели и лексика оказались в последующие столетия перенесены или заимствованы в качестве образца городскими поселениями Северной и Восточной Европы и Испании эпохи Реконкисты. Однако надо ясно представлять, что это распространение правовых основ не было чем-то бесплотным. Для того, чтобы стать городами не только в юридическом, но и в экономическом смысле, новым и растущим городским поселениям в эпоху Высокого Средневековья явно требовался ощутимый приток иммигрантов для формирования и поддержания на определенном уровне их населения. В центральных областях Западной Европы эта иммиграция часто носила сугубо локальный характер, когда в города устремлялись многочисленные сыновья и дочери крестьян из соседних деревень. Например, из 47 горожан Стратфорд-на-Эйвоне, чьи имена известны по документам 1252 года, 42 (то есть 89 процентов) были родом из деревень в радиусе 16 миль от города601. В пограничных областях латино-христианского мира, таких, как Восточная Европа, Испания Реконкисты или кельтские земли, напротив, население городов тоже было иммигрантским по сути, но происходило из более отдаленных областей.
Как явствует из хартий «франкам», подобным той, что Альфонс VI пожаловал поселенцам Логроньо в 1095 году, уже ко второй половине XI века малые города, лежавшие по окраинам Пиренейского полуострова либо на традиционных паломнических путях в Сантьяго, насчитывали большое число горожан, прибывших издалека, в первую очередь из Франции602. «Саагунская хроника», составленная, по-видимому, в начале XII века, рассказывает, как тот же король
«издал указ о том, что там надлежит основать город, собрав со всех сторон света горожан, представителей разных ремесел… гасконцев, бретонцев, германцев, англичан, бургундцев, нормандцев, тулузцев, провансальцев и ломбардцев, и многих других торговцев разных наций и языков; и таким образом он заселил и образовал город немалых размеров»603.
В арагонский город Уэска, который в 1096 году был отвоеван у мусульман, поселенцы из Северной Франции прибывали на протяжении целого поколения: есть документ 1135 года, в котором упоминается собственник по имени Гумфред из Фалеза, жена и дети которого носили чисто французские имена — Оделина, Вильгельм, Иоанн, Гуго, Одетта и Аррамборж604.
В тех областях Пиренейского полуострова, которые были отвоеваны у мусульман в XII–XIII веках, развитие городов происходило на фоне уже достаточно густой сети поселений городского типа. В X–XI веках исламская Испания была несомненно наиболее урбанизированным регионом Западной Европы. Неудивительно, что здесь не наблюдалось того бурного роста числа новых городов, каким характеризовались, например, области Восточной Европы или Британских островов. Конечно, определенное число осознанно спланированных новых поселений или колоний имело место. Главным образом они основывались на новом месте либо на месте населенных пунктов сугубо сельского типа. Примером служит Сьюдад Реал, основанный Альфонсом X в 1255 году:
«Он повелел, чтобы люди из его владений пришли сюда, начертал, как надлежит заложить новый город, и приказал назвать его Вилла Реал; указал, как спланировать улицы, определил места, где должна пройти городская стена, и повелел установить каменные ворота в том месте, где в город входит дорога из Толедо»605.
Затем король даровал новому городу законы Куэнки606. План города Сьюдад Реал, с его простой симметрией, дорогами, идущими через шесть ворот («Пуэрта де Толедо», «Пуэрта де Калатрава» и т.п.) и сходящимися на центральном рынке, к которому примыкает собор св. Марии, говорит не о случайном, а о спланированном характере его застройки. Однако в целом для Испании такие города были исключением607.
С другой стороны, многие города для своего возрождения нуждались в притоке новых жителей после долгого периода приграничных войн и завоевательных походов. Когда в начале XII века Таррагона была взята христианами, граф Барселоны даровал ее Таррагонской епархии, описывая ее при этом как «город Таррагона, который оставался разрушен и покинут на протяжении многих лет, не имея ни землепашца, ни жителей. Я жалую его вам… для восстановления… Я даю вам свободу… собирать людей где только возможно и какого угодно ранга для заселения этой земли»608. Когда Фердинанд III взял Хаэн, «он послал за поселенцами во все края, пообещав большие свободы всем, кто придет сюда жить»609.
В других случаях христианское войско завоевателей могло встретить город с уже значительным населением, как было с великими южными столицами — Валенсией, Кордовой и Севильей. Севилья в 1248 году отошла к королю Кастилии. Большая часть мусульманского населения была изгнана. На протяжении последующего десятилетия королевские комиссары занимались распределением земельной собственности в городе и окрестностях: 43 крупных земельных владения получили князья, феодалы, епископы и военные ордена; 200 малых поместий были пожалованы рыцарям, и даже рядовые воины получили небольшие имения. Свою долю получили также король, вновь назначенный архиепископ и городской совет. Новые землевладельцы привлекали новое население. Иммиграция в Севилью эпохи Реконкисты затронула практически каждую часть Пиренейского полуострова, и поселенцы в большом количестве прибывали даже из таких отдаленных областей, как Галисия и Старая Каталония. Большинство переселенцев были из Старой Кастилии, многие также прибывали из Леона и Новой Кастилии. Эти три региона образовывали большой массив земли в северной части центральной Испании, от реки Тахо до северных горных хребтов, и служили мощным источником людских ресурсов, поставляя городу новых жителей-христиан610.
Такими путями протекало масштабное переселение, в ходе которого в XI–XII веках в Испанию переместилось множество французов, а испанцы с севера переселились в центр и на юг полуострова, в новые, оставленные или отвоеванные у мусульман города. В то же самое время иммиграционные процессы преображали и Восточную Европу. Здесь развитие городов часто сопровождалось массированной немецкой иммиграцией. Когда в 1228 году королева Богемии Констанца даровала южноморавскому городу Годонин (Гединг) права города, она в своей хартии объявила: «мы призвали к себе достойных немцев и поселили их в нашем городе»611. Краков представляет собой хороший пример польского города, преображенного как немецкой иммиграцией, так и заимствованной у немцев системой городского права. Эта древняя польская крепость получила новую жизнь в 1257 году, когда герцог Болеслав, местный правитель из династии Пястов, установил в городе порядок по образу и подобию магдебургского: «город Краков был преобразован на основе германского права, и герцогские сановники изменили облик рыночной площади, домов и дворов»612. Он намеревался «собрать здесь людей из многих краев», но особо оговаривал, что польское сельское население не может пользоваться правами граждан нового города613. Основанием для такого ограничения был не национальный признак как таковой, а опасение, что это приведет к оттоку жителей из его владений или земель других сеньоров. В результате уже и без того достаточно немецкий по духу Краков стал еще более германским городом. Его бюргеры были немцы по имени, языку, культуре и происхождению, а правовой моделью для них также служил старонемецкий город. Таким же образом оказались германизированы многие крупные торговые города Восточной Европы, другие же (как, например, описанная ниже Рига) и вовсе целиком представляли собой поселения немецких иммигрантов.
Города типа Кракова и Риги специализировались на дальней торговле. Во внутренних же районах Восточной Европы того времени получил развитие еще один вариант урбанизации по немецкому типу — создание сети небольших рынков и торговых центров локального масштаба. Хороший пример тому дают города Мекленбурга. Помимо двух балтийских портов, Ростока и Висмара, города Мекленбурга были вызваны к жизни главным образом потребностями близлежащих районов, и изучать их надо именно с точки зрения их локального значения. Великие торговые пути, сыгравшие столь важную роль для роста торговых городов на балтийском побережье и в устьях рек, не могут служить объяснением образованию многочисленных мелких городов в материковом Мекленбурге.
Первые города этой области, получившие самоуправление, были основаны в середине XII века немецкими завоевателями: Любек — графом Адольфом Гольштейнским, Шверин — Генрихом Львом Саксонским. Однако развитие городов под эгидой местной династии началось только после 1218 года. Именно в тот год Генрих Борвин Мекленбургский даровал Любеку закон города Ростока. В хартии перечисляются десять консулов Ростока, все — с немецкими фамилиями, что заставляет думать о том, что иммигрантская олигархия пользовалась благосклонностью местных правителей. Ростокская хартия сыграла роль стартового пистолета: в последующие шестьдесят лет по всему Мекленбургу была создана целая сеть малых городов, в среднем по городу в каждые два года. Наиболее активными проводниками политики создания этих городов выступали как раз правители Мекленбурга, которые щедро издавали в отношении новых поселений хартию за хартией. Например, Николас Мекленбург-Верльский (1227–1277), внук Генриха Борвина, наделил законом города Шверина — через посредство мекленбургского города Гадебуша — восемь населенных пунктов. Они составили одну из трех доминирующих семей городов в этом регионе, наряду с семейством Любека, чья система права передавалась малым городам через юрисдикцию Ростока и Висмара, и Пархима. Последний получил статус города в 1225/26 году из рук Генриха Борвина:
«Мы отдали землю Пархима — неприютную, пустынную и лишен ную дорог — христианским колонистам, которых пригласили издалека и из окрестных областей. Мы также построили в этой земле город и наделили его надлежащими правами и юрисдикцией, благоприятной и полезной для жителей и самого города.
И прежде всего мы даровали этому свободному городу и всем его гражданам все права»614.
Собственно, суть городского закона Мекленбурга в общем и целом мало отличалась от того, что мы видели в таких, к примеру, документах, как дублинская хартия 1192 года: освобождение от дорожной пошлины, льготные суммы штрафов, свобода наследования и тому подобное. Здесь опять-таки за основу была взята конкретная модель, привлекательность которой отчасти и заключалась в легкости воспроизведения.
Таким образом обрел новый облик ландшафт Мекленбурга, рас кинувшегося на площади в 4,5 тысяч квадратных миль. К XIV веку, в противоположность тому, что было столетием раньше, повсюду стояли небольшие города, каждый со своей приходской церковью, рынком, тюрьмой и, возможно, зачатками оборонительных сооружений. В конце XIII–XIV веках некоторые из этих центров уже имели свои монастыри, как, например, Рёбель, где был доминиканский монастырь и дом кающихся грешниц (в процессе развития городов появлялась новая специализация)615. Городская культура была по преимуществу немецкой, при том, что многие города были созданы на месте славянских деревень и даже имели славянские названия. Хороший пример тому дает Крёпелин: в этом городе со славянским названием члены городского совета поместили на своей печати изображение калеки, поскольку слово «калека» по-немецки (Kruppel) созвучно старому названию города616. Но и независимо от этимологии городов важно то, что их жители ощущали себя немецкими гражданами. Германское колониальное заселение Восточной Европы в корне отличалось от мощной сети торговых центров Высокого Средневековья в лице итальянских городов Восточного Средиземноморья именно в силу существования населенных пунктов типа Гадебуша, Пархима и Крёпелина, то есть небольших, тесно связанных с окрестными селениями торговых центров, жители которых были купцами и ремесленниками немецкого происхождения со своим, достаточно узким кругом интересов. Именно малые торговые города стали проводниками необратимого культурного преобразования обширных областей Европы.
Карта 7. Граждане Дублина ок. 1200 г.: происхождение, установленное по топониму
Точно так же, как в Восточной Европе урбанизация шла рядом с германизацией, в кельтских областях она сопровождалась англиканизацией. Инкорпорированные города, появлявшиеся в Шотландии, Ирландии и Уэльсе в XII и XIII веках, характеризовались прежде всего иммигрантским населением, по преимуществу английского происхождения. Свет на состав населения Дублина на рубеже XII и XIII веков отчасти проливает дошедший до нас документ — реестр купеческой гильдии, обнаруженный в архивах дублинской корпорации, где перечислены члены гильдии этого англо-нормандского города617. Самая ранняя часть списка (приблизительно 1175–1205 гг.) включает около 2800 имен и фамилий, из которых около 40 процентов имеют составной частью указание на происхождение из той или иной местности, не говоря о более общих вещах (например, Ричард из Корнуола, Пьер Француз и т.п.). На карте 7 отмечены те родные места дублинских купцов (в пределах Британских островов), на которые приходится не менее трех членов гильдии. Сразу видно, насколько прочная связь существовала по линии Дублин-Бристоль, по которой в город переместилось большое число жителей из бассейна реки Северн, глубинной области Бристоля. Большинство эмигрантов прибыло из южного Уэльса, из пограничных графств так называемой Западной Страны и из городов центральных графств. Существенный контингент поставляли также Лондон и Винчестер, давнишние городские центры юго-востока. Менее значительным, но также заметным был приток переселенцев с северо-запада, в особенности из Карлайла, а также из Шотландии и других ирландских городов англо-нормандского происхождения. Поразительным является также факт, что большинство этих горожан носили фамилии, которые происходили от названий населенных пунктов городского типа. Иными словами, это были не селяне, а горожане, перебравшиеся в новый город.
РАСПРОСТРАНЕНИЕ ТОРГОВЛИ
Экспорт западноевропейских моделей города и рост городского населения были тесно связаны с торговой экспансией, начавшейся в XI веке и взорвавшей Старый Свет в последующие два столетия. Колониальные города явились творением колониальных торговцев. В самом деле, одним из наиболее наглядных примеров экспансии Высокого Средневековья служит распространение западноевропейской морской торговли, которая в X веке была ограничена узкими рамками, а в XIV превратилась в широкую сферу деловой активности итальянских и немецких ганзейских купцов. Эта трансформация протекала постепенно, но в XI веке ее темпы заметно ускорились.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 233; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!