Чудовище хочет истребить жизнь на Земле 14 страница
А, кстати, нельзя ли на него поглядеть?
Лобсоголдой, дьявол Черный и страшный
Показал осла сестре своей старшей.
Сестра на осла‑беднягу воззрилась,
Но тотчас же вспыхнула, рассердилась,
Надула она щеки, губы,
Говорит своему брату грубо: –
Так осла используют разве?
У тебя ему вечный праздник!
Я‑то думала: быть бы живу,
А он бесится, наверно, с жиру.
Ему в коже собственной тесно,
Кожа с жиру едва не треснет.
Посмотри‑ка ты, как он лоснится,
Сам, бездельник, под плетку просится.
И, наверно, силен к тому же,
Не слабее тебя ничуть.
Ты возьми‑ка его за уши,
Да попробуй его покачнуть.
Говорят, что он сильно ослаб,
Мне житье такого осла б.
Черт осла за уши схватил
Да и дернул, что было сил.
А осел его так рванулся,
Что хозяин сам покачнулся,
На колени упал неловко,
О землю стукнулся подбородком. –
А! – кричит сестра Енхобой,
Вот что сделал осел с тобой,
Не осел у тебя, а бездельник,
Дай ты мне его на недельку,
Я тебе покажу, как брату,
Как с ослом обращаться надо.
Я его трудиться заставлю,
Я жирку ему поубавлю.
Если дашь мне его на месяц,
Будет шкура его просвечивать.
Отвечает сестре ее черный брат: –
Я тебя, сестра, уважить бы рад,
Но такой выносливый труженик
Самому мне в хозяйстве нужен.
Невозможно с ним находиться врозь нам,
Невозможно выполнить твою просьбу.
На брата сестра Енхобой воззрилась,
Очень сильно она рассердилась.
|
|
|
Надула свои щеки и губы,
Говорит она брату грубо:
– Нет, ты вспомни‑ка, мой браток,
Кто тебе во всем этом деле помог.
Кто тебе помог Абая Гэсэра
Превратить в осла бессловесного, серого,
В своей жизни, в дальнейших действиях
На кого ты будешь надеяться.
У кого будешь брать советы,
На вопросы искать ответы.
Хорошо же, живи, как знаешь.
Ты сестру навеки теряешь.
И пошла,
Опираясь на свою железную мялку,
Как на посох или на палку.
Очень быстро несут ее ноги,
По которой пришла, дороге,
По дороге старой, знакомой,
К своему удаляется дому.
Испугался Лобсоголдой
Этой ссоры с сестрой родной.
Он ее догонять пустился,
На колени перед ней опустился.
– Виноват, – я говорит, – виноват,
Но ведь, все‑таки, я тебе – брат.
Ты меня извини, пожалуйста,
Пожалей меня родственной жалостью.
А осла, так и быть – бери,
Сколько хочешь его дери,
Хочешь голодом умори,
Хочешь шкуру с него спусти,
Но меня ты, сестра, прости.
Тут сестра Енхобой смягчилась
И назад она воротилась.
Запрягла она своего ублюдка,
Помесь лошади и верблюда.
И велела жестом достойным
Чтобы вывели осла из стойла.
Когда труженика, осла бессловесного,
Выводили из стойла железного,
Он узнал Алма‑Мэргэн, жену свою милую,
|
|
|
Заорал он со всею силою,
Не по‑прежнему, по‑лосиному,
А по‑здешнему, по‑ослиному.
Алма‑Мэргэн железом бича
Стеганула его сплеча,
Чтобы он не выдал себя, крича.
Лобсоголдой в этом крике нескладном
Заподозрил что‑то неладное.
Только делать ему было нечего,
Забоялся сестре перечить.
А сестра осла бессловесного
Привязала к телеге железной,
И стегая кнутом ублюдка,
Помесь лошади и верблюда,
На осла прикрикнула строго
И отправилась в путь‑дорогу.
Перевалили они через гору высокую,
Поднялись они на серебряную сопку,
В это время Лобсоголдой спохватился:
Как же вышло, что он осла лишился.
Ведь знает же он, что этот осел – не простой,
Что это Абай Гэсэр хан Удалой.
Призывает он четырех баторов крылатых,
Как и сам, мохнатых, кудлатых.
Говорит им, что гостила у него сестра Енхобой,
Но возникло у него подозренье,
Что это вовсе не сестра Енхобой,
А чье‑нибудь белое превращенье,
А она ведь труженика‑осла,
Привязав к телеге, с собой увела.
Вот какие дела!
– Вы, крылатые мои баторы,
Вы мои четыре опоры,
Мои черные, зоркие вороны,
В небесные поднимитесь просторы,
Поглядите оттуда во все стороны,
Правда ли, сестра моя Енхобой
Едет к себе домой?
|
|
|
Или поднялась она на серебряную сопку,
Или перевалила она через горы высокие?
Или едет она в долину Моорэн,
К великому морю Мухнэ‑Манзар,
Где жил во дворце среди прочных стен
Заколдованный нами Абай Гэсэр хан?
Напрягите свое вы зренье,
Поглядите вдаль на дорогу,
Вы рассейте мои подозренья,
Успокойте мою тревогу.
Мне узнать доподлинно надо,
Где тут ложь, а где чистая правда.
Четыре крылатых батора
Вверх взвились,
Оглядывают неба просторы,
Смотрят вниз.
На небе, на воде и на суше
Все выглядывают, все выслушивают.
И видят, что едет там не сестра Енхобой,
А едет Алма‑Мэргэн сама собой.
Перевалила она уже горы высокие,
Поднялась она уже на серебряную сопку,
Миновала она уже
Эту сопку серебряную Мунгэше.
Значит, едет она в долину Моорэн,
К великому морю Мухнэ‑Манзан,
Где жил во дворце среди прочных стен,
Удалой Абай Гэсэр хан.
Как увидели это издали
Лобсоголдоя крылатые изверги,
Полетели скорее назад,
Все хозяину рассказать.
Летят они вдаль, летят в высоту,
Но и Алма‑Мэргэн ведь – не дура,
Языки у крылатых баторов во рту
В обратную сторону перевернула.
Все понятия их смешала,
Все слова у них перепутала.
Не поймут, где концы, где начала,
Не поймут, где вечер, где утро.
|
|
|
Встретил их дьявол Лобсоголдой,
Они тараторят наперебой.
Хотят сказать баторы крылатые,
Что Алма‑Мэргэн там едет домой,
А на деле сказали баторы крылатые,
Что осла ведет сестра Енхобой.
Успокоился дьявол черный,
Спать пораньше улегся он
На кровати своей просторной
С солнцеликой Урмай‑Гоохон.
В это время
Алма‑Мэргэн хатан,
Ведя за телегой своей осла,
Из далеких и чуждых восточных стран
До своей прекрасной земли дошла.
На опушке прекраснейших таежных лесов
Она остановку делает,
У истоков девяти прекраснейших родников
Она остановку делает.
Отвязывает она от телеги осла,
Расколдовывать его начала.
Девятью можжевельниками она его окурила,
Из девяти родников она его напоила,
В девяти родниках его купает,
Девятью родниками его омывает.
Вся великая тайга на него дышит,
Чтобы черное колдовство из него вышло.
После этого
Алма‑Мэргэн хатан
Правой ладонью осла по морде бьет.
Осел, на передние колени упав,
Вонючей черной жижей блюет.
После этого Алма‑Мэргэн хатан
Левой ладонью осла по морде бьет,
Осел, на задние ноги припав,
Поганой черной рекой блюет.
Девяти родников воды светлей
Ничего не бывает на свете,
Великой тайги зеленых ветвей
Ничего нет лучше на свете.
В течение трех дней три раза в день
Осла она очищает,
Заводит его под деревья в тень,
Окуривает и омывает.
От этих усилий Алма‑Мэргэн
Осел тщедушный и серый,
Осел, испытавший железный плен,
Превратился опять в Гэсэра.
Принимает Гэсэр свой прежний вид,
На двух ногах он опять стоит.
Принимает Гэсэр свой прежний вид,
Языком человеческим говорит,
Принимает Гэсэр прекрасный вид,
Алма‑Мэргэн он благодарит.
– Ты, Алма‑Мэргэн, солнцеликая,
Совершила ты дело великое,
Ты спасла меня от погибели,
Больше люди меня не увидели б.
Обо мне ты, прекрасная, вспомнила,
И пришла ты ко мне очень вовремя.
Жизнь моя висела на липочке,
А душа была тоньше ниточки.–
После этого Абай Гэсэр
За гибкую, тонкую шею жену обнимает,
В правую щеку целует, гладит, ласкает.
После этого
Поехали они в долину Моорэн,
К великому морю Мухнэ‑Манзан,
Где жил всегда среди прочных стен
Удалой Абай Гэсэр хан.
Вернулся Гэсэр к воде,
Которую в детстве пил,
Вернулся Гэсэр к земле,
Которую с детства любил.
Устроили Гэсэр и Алма‑Мэргэн
С возвращеньем веселый пир.
Но во время пира
Гэсэр задумался,
Но во время веселья
Гэсэр пригорюнился.
Вспомнил бедную Урмай‑Гоохон,
Которую у дьявола оставил он.
Черный дьявол ее ласкает,
Черный дьявол ее щекочет,
Ни на шаг из дома не отпускает,
Издевается и хохочет.
– Почему, – подумал Гэсэр,–
Законная моя жена
В руках у другого находиться должна?
Волосы его поднялись дыбом,
Зубами он заскрипел до дыма.
Муж гуляет в тепле и холе,
А жена его в черной неволе.
Муж такой жены недостоин,
Поведенье его не пристойно.
Коровьи кости
Около дома, поблизости валяться могут,
Батора кости
В далеких краях под дождями мокнут.
Участь волка – ночь и ловитва,
Участь батора – поход и битва.
Баторов своих он зовет
Тридцать трех.
Воевод своих он зовет,
Триста тридцать трех.
Оруженосцев своих он зовет,
Три тысячи триста тридцать трех,
Каждый из них на вид неплох.
– Гей вы, – крикнул Гэсэр, – э, гей!
Для похода готовьте коней,
Все вооруженье мое вы возьмите,
Все снаряженье мое соберите.
Все колющее соберите, все острое,
Все режущее, все сверкающее,
Все черно‑желтое, все пестрое,
Врага поражающее.
Все оборванное пришейте,
Все рассохшееся прибейте,
Все развязанное свяжите,
Все раскрученное скрутите,
Все ослабшее укрепите,
Затупившееся заострите.
Припасите все, что понадобится.
Тридцать три богатыря,
Триста тридцать три военачальника,
Три тысячи триста тридцать три оруженосца
Слушают, радуются.
Истомилась по битве душа баторов,
Собираются баторы, снаряженьем звеня,
А Гэсэр среди этих шумных сборов,
Вспомнил про Бэльгэна – огненного коня.
«Где ты путник прекрасный мой,
Где ты друг, мой конь золотой!»
Взял он в руки раздвижную трубу,
Имеющую двенадцать волшебных возможностей,
Можно через нее увидеть судьбу,
И далекие земли увидеть можно.
Встал он там, где коновязь золотая,
Смотрит он в сторону гор Алтая.
Смотрит он, где большая лежит тайга,
Называют ее Хуха.
Одновременно он громкий свист издает,
Своего коня Бэльгэна зовет.
Раздвигает он трубу, раздвигает,
Призывает он коня, призывает.
В то самое время, когда Гэсэр
В раздвижную трубу на Алтай смотрел,
Его конь
С крепким горячим телом,
С лоснящейся гладкой шерстью,
С легкими прочными костями,
С непоскользающими копытами,
С неутомляющейся спиной,
С туловищем, в тридцать шагов длиной,
С зубами в три пальца, ушами в три четверти,
С хвостом в тридцать локтей,
С гривой в тридцать аршин,
Лежал под сосной пяти вершин.
Грел он на солнце свои бока,
Ветерок его обдувал слегка.
Вдруг беспокойство почувствовал он,
Начал ушами прядать,
Словно голос Гэсэра услышал он,
Словно Гэсэр здесь, рядом.
На ноги Бэльгэн вскочил стремглав,
Ноздри раздувая, громко заржав.
Одно ухо в сторону неба он навострил,
Другое ухо в сторону земли навострил.
Одно ухо повернул он на юг,
Другое ухо – в сторону севера.
Думает: откуда донесся вдруг
Свист призывный Гэсэра?
Далекого ли, великого врага
Гэсэр встречать собирается,
Близкого ли коварного врага
Сокрушить он намеревается.
Что бы там ни было, этот иль тот,
Лезут враги, грозя,
Но если Гэсэр коня зовет,
Не мчаться на зов нельзя.
Косит Бэльгэн конским глазом
На тайгу, стоящую тихо.
Говорит Бэльгэн животным разным,
Изюбрихам и лосихам:
– Вы на склонах Алтая паситесь,
По просторам тайги носитесь.
Наедаясь травы, жирейте,
Родниковую воду пейте.
Я же конь Бэльгэн и от века
Должен я служить человеку.
Должен я совершать походы,
Резвым быть во время охоты.
Должен я участвовать в битвах,
В состязаниях и молитвах
Когда звезды тихонько светятся,
И сиянье идет от месяца.
И сейчас вот меня домой
Призывает хозяин мой.
Мне на зов не идти нельзя,
Такова уж моя стезя.
Но зато меня почитают,
Золотым конем величают,
Конем огненным называют,
В песнях, сказках нас прославляют,
Гладят шею теплом ладони,
В дружбе мы с человеком, кони.
Говорят изюбрихи и лосихи
Ему голосом грустным тихим:
– Не хотим с тобой расставаться,
И тебе нельзя оставаться.
Значит, мы звериной гурьбою
Все пойдем сейчас за тобою.
Куда ты пойдешь,
Туда мы пойдем.
И что ты найдешь,
То и мы найдем.
– Ничего из этого не получится,
Не годитесь вы мне в попутчицы,
Только мы дойдем до долины,
И ее перейти пожелаем,
Как собаки с хвостами длинными
Нам навстречу бросятся с лаем.
Вы – копытные, гладкошерстые,
А у них у всех зубы острые.
Тотчас выбегут и двуногие,
Полетят на вас стрелы многие.
Стрелы меткие, знаменитые,
Упадете вы все убитые.
Нет уж, здесь вы все оставайтесь,
И двуногим не попадайтесь.
На алтайских склонах паситесь,
По тайге просторной носитесь,
Наедаясь травы, жирейте,
Родниковую воду пейте.
Знайте,
Если трава зеленая
Высоко здесь у вас растет,
Мимо стрелы летят каленые,
И копье меня не берет.
Знайте,
Если в ручьях таежных,
Как и прежде вода бурлит,
Я врагом пока не стреножен,
Я в бою пока не убит.
Если ж травы посохнут ваши,
В родниках иссякнет вода,
То считайте меня пропавшим
И не ждите меня сюда.
А теперь, прощаясь с Алтаем,
Я от вас скачу, улетаю.–
Вскинул голову конь высоко
И по ветру расправил хвост,
Чуть повыше таежных сопок,
Чуть пониже небесных звезд.
Далеко ли он скачет, близко ли,
Высоко ли он скачет, низко ли,
Из‑под черных крепких копыт,
Кругляшами земля летит.
Если ж камень вдруг попадается,
То огонь из него высекается,
Искры брызгами вылетают,
В клубах пыли гаснут и тают.
Так и в пламени и в дыму,
Конь к Гэсэру летит своему.
Остановился Бэльгэн усталый
У коновязи серебряной и резной,
С восьмьюдесятьювосьмью драгоценными вставками
Сверху донизу – расписной.
Коновязь конь губой потрогал,
И обнюхав ее, узнал,
Повернулся к дворцу, к порогу,
И призывно, негромко заржал.
Абай Гэсэр выбегает из дому,
Бросается к коню своему гнедому.
Подошел Гэсэр к коню твердо,
Обнял за шею, поцеловал в морду.
В глаза косящие коню глядя,
По спине коня гладит.
Где пройдет по коже его ладонь,
Еще больше лоснится конь.
После этого
Серебряный недоуздок на коня надевает.
После этого
Серебряно‑ребристой уздой коня уздает.
После этого
Шелковый потник по коню расстилает.
После этого
Вогнуто‑серебряным седлом коня седлает.
Складчато‑серебряный надхвостник
Через круп перетягивает,
Из сплошного серебра подгрудник
На лопатки натягивает.
Подпругу с десятью ремешками
Под брюхом затягивает,
Подпругу с двадцатью язычками
Под брюхом застегивает,
Яшмовый красный кнут
Под седло подсовывает –
Прекрасного повода полукруг
На луку седла набрасывает.
Красно‑шелковым поводом
К расписной серебряной коновязи
Бэльгэна привязывает.
После этого
Коня по шее погладил и потрепал.
После этого
Сам одеваться и снаряжаться стал.
Сшитые из семидесяти лосиных кож,
Плотно‑черные штаны
Он натягивает.
Сшитые из семидесяти оленьих кож,
Со вставками на икрах из рыбьих кож,
Облегающие унты
Он ступнями растягивает,
Ярко шелковую накидку дабта‑дэгэл,
Плечом поведя, на себя надел.
Семьдесят латунных пуговиц и крючков
Силой пальцев своих умело он застегнул,
Серебром и золотом вышитый кушак,
В десять сажен длины,
Вокруг себя туго‑натуго обернул.
А его оставшиеся концы
Аккуратно с боков запихнул.
Одевается Гэсэр, снаряжается он,
А сам вспоминает Урмай‑Гоохон,
«Какой же я муж, какой же батор,
Если жена моя в плену до сих пор?
Какой же я батор, какой же я хан,
Если в неволе моя хатан?
Все женщины
Вправе меня осуждать.
Все мужчины
Вправе надо мной хохотать».
Одевается Гэсэр, снаряжается,
А злость в груди разгорается.
Волосы у него на голове поднимаются,
Челюсти его до хруста сжимаются.
Волосы у него поднялись дыбом,
Зубами он скрипит – с дымом.
Черно‑угольный панцирь
Он на себе укрепил,
Спину прикрыл.
Железно‑кремневый панцирь
Он на себя укрепил,
Грудь защитил.
Узорно‑узкой долиной измеряем,
Серебряный налучник
На правый бок прицепил,
Косым полем измеряемый,
Красно‑серебряный колчан
На левый бок прицепил.
Семьдесят пять стрел
Растопыренно ему спину закрыли.
Девяносто пять стрел
Торчат как крылья.
В летнюю жару тень от них будет,
В зимнюю стужу ледяного ветра не будет.
Похожую на копну травы,
Соболиную шапочку на себя надевает,
Похожую на пучок травы,
Кисточку на шапочке поправляет.
Литой, серебряный шлем надел на голову,
Стал похож на большую гору.
То не солнце сверкает,
То не дуб листвой шелестит,
То Гэсэр в боевых одеждах стоит.
И оделся Гэсэр и обулся,
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 135; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!