Чудовище хочет истребить жизнь на Земле 11 страница
Некого тебе около подбородка ласкать,
Некого тебе на ночь баюкать,
Некому языком люлюкать.
Детей у тебя что‑то не получается,
Без потомства ты останешься.
Вверх посмотришь ты – не улыбаешься,
Вниз посмотришь ты – не смеешься.
Взяла она серебряную чашу в руку. –
Осчастливлю, – говорит, – своего внука,
Ты исполни, – говорит, – поручение наше,
Передай Гэсэру мою чашу.
Чашу бабушки своей Гурмэ‑Манзан
Гэсэр, конечно, сразу узнал.
Значит, старец есть старец честный,
Осторожность его исчезла.
На Бэльгэна коня он садится,
Поскорее домой стремится.
Чтоб Урмай‑Гоохон с собой взять
И сюда прискакать опять.
В это время
Урмай‑Гоохон глядит в окошко,
Похожая на красное солнышко.
– Ты, послушай,–
Говорит Гэсэр Урмай‑Гоохон,–
Оказывается, был правдив твой сон,
С этим старцем, который тебе приснился,
В храме будучи, я объяснился.
На подставке, на возвышении
Восседает он без движенья,
От одежд испуская сиянье,
Восседает он, как изваянье.
А в руках своих держит чашу,
Что прислала бабушка наша,
Наша мудрая бабушка Гурмэ‑Манзан.
Эту чашу серебряную я сразу узнал.
Хочет бабушка нас с тобой благословить,
Хочет бабушка нас детьми одарить.
Без потомства мы остаться боимся,
Поедем же с тобой во дворец помолиться.
Мы высокому небу помолимся,
И святому белому мы поклонимся.
Попросим мы у белого старика
Сынка.
Поехал Гэсэр ко дворцу с женою,
|
|
|
Кости его разогрелись, ноют,
Кровь его разгорячилась сильно,
Хочется ему сына.
Въезжают они в страну печальную,
В землю зноем всю спаленную.
Видят – гора стоит песчаная,
А склон у горы зеленый.
У этого зеленого склона
Дворец, крыльцо со ступенями,
Весь сияет он чистым золотом,
Весь сверкает дорогими каменьями.
На подвеске ли с неба храм спускается,
На подпорке ли с земли поднимается.
Входят они в золоченый храм,
Старца белого видят там.
Молятся они перед ним, каются,
Головами пола касаются.
Молится Урмай‑Гоохон без лени,
На округло‑прекрасные встав колени,
Молится и Абай Гэсэр усердно
Старцу белому, милосердному.
В это время черт притворившийся,
В старца белого превратившийся,
Хитрый Черный Лобсоголдой
Поднял чашу правой рукой.
– Тебя, – говорит, – как сына я люблю,
– Тебя, – говорит, – я чашей благословлю.
Гэсэр от этих слов встрепенулся
И к старцу белому лицом обернулся.
После этого,
Не тратя уж лишних слов,
Тот метнул свою чашу Гэсэру в лоб.
Заколдованной чаша та была,
Упал Гэсэр и превратился в осла.
Старец
Вместо Гэсэра, молитву творящего,
Увидел осла на полу лежащего.
От великой радости задрожал,
К ослу лежащему подбежал.
|
|
|
Пока этот осел на ноги не встал,
Пока этот осел опять Гэсэром не стал,
Он скорее потник на него накинул,
Он скорее седлом его оседлал,
Он скорее узду из‑за пазухи вынул
И железной уздой его взнуздал.
Смотрит испуганно Гэсэра жена,
Не поймет, что бы все это значило,
Удивленьем великим удивлена,
Задачей большой озадачена.
Догадалась она, оставшись сама с собой,
Что тут было за волшебство,
Что это черта Лобсоголдоя
Черное колдовство.
После этого черт пронзительно свистнул,
И своих баторов крылатых вызвал.
В одно мгновение появились
Баторы, что хозяина стерегли,
Два крылатых батора с неба свалились,
Два крылатых батора выскочили из подземелья.
Красавицу Урмай‑Гоохон они схватили
И на осла ее посадили.
И повез ее куда нужно
Тот осел – безропотный труженик.
Он красавицу Урмай‑Гоохон в седле везет,
А черт его за узду ведет.
Едут они местами, где зверь не ночует,
Едут они дорогой, где лиса не учует.
Едут они, где их не увидит никто,
В далекую страну Хонин‑Хото!
Хонин‑Хото там была страна,
Безводна, безмолвна лежала она.
Была та страна холодной,
Была та страна голодной,
Была та страна пустынной,
Была та страна постылой.
Все там в ней наизнанку вывернуто,
|
|
|
Все деревья с корнями выдернуты,
Лишь, проскальзывая под тремя преградами,
Текла там река с тремя водопадами.
Вот куда на безмолвном осле,
Вот куда в деревянном седле,
То стегая осла, то тыча,
Черт увозит свою добычу.
Непобедимого врага победив,
Быстрейшего из жеребят обогнав,
Переднее назад заворотив,
Неоседланного жеребца оседлав,
Заднее наперед загнув,
Неломаемое сломав,
Непугаемое спугнув,
Красавице, женщине молодой
Радуется Черный Лобсоголдой.
Непереваливаемый перевал он перевалил,
Необмениваемые шелка обменял,
Месть его тут насытилась,
Честь его тут очистилась.
Черным кнутом трехременным
Бьет он осла по ребрам,
До самых костей пробивает,
К себе домой прибывает.
Ведь как ни длинна река,
А до моря она добирается,
Как ни была бы цель далека,
Но все равно приближается.
А как въехали в страну пустынную,
А как въехали в страну постылую,
В страну бестравную,
В страну бесславную,
В страну сухую,
В страну глухую,
В страну, где ветрено и темно,
В страну, где солнышка нет давно,
Сказал веселящийся черт:
«Береженого бог бережет».
Стал укреплять он свои границы,
Чтоб ни зверь сюда не проник, ни птица,
А на случай лихой погони,
|
|
|
Чтобы здесь не прошли и кони,
Чтобы не было здесь никому пути,
Чтобы даже змея не могла проползти.
Заставил он вырасти на всякий случай
Почти до неба чащу колючую,
Чащу прочную, чащу плотную,
Чащу крепкую и добротную.
После чащи устроил он ров‑канаву
И напустил в нее кипящую лаву.
Все тут бурлит,
Все тут дымит,
Синие огни над лавой витают,
Огненные брызги до неба взлетают.
После этого устроил он широкое море,
Расплеснув его на просторе.
Но не кипит это море волнами гладкими,
А кишит это море червями гадкими.
Червями желтыми и вонючими,
Червями толстыми и ползучими.
После этого
Черт оглушительно свистнул,
Четырех крылатых баторов вызвал.
Двух баторов
Он за небом следить заставляет,
Двух баторов
За землей следить заставляет,
Так дозорных он расставляет.
– Ну, – думает хитрый Лобсоголдой,–
Пускай теперь погоня скачет за мной.
Тридцать три батора –
Пусть скачут,
Триста тридцать три воеводы –
Пусть скачут,
Три тысячи триста тридцать три оруженосца
Пусть скачут.
Пусть вся эта погоня,
Как ветер мчится,
Перед моими преградами встанут кони,
Через мои заграждения никому не пробиться.
Приезжает победитель к себе домой,
Призывает он сестер Енхобой.
Накрывают они золотой стол,
Яствами редкими его уставляют,
Расстилают они серебряный стол,
Напитками крепкими его уставляют,
Восемь дней они тут пируют,
Восемь дней они тут ликуют,
На девятый день опохмеляются,
На десятый день разъезжаются.
На десятый день Черный Лобсоголдой
Берет Урмай‑Гоохон твердой рукой,
Он берет ее железной рукою
И уводит в свои покои.
Потник шелковый он расстилает,
Свою голову с ее головой соединяет.
В баловстве и ласках
Десять лет, как один день, пролетают,
В игре и плясках
Двадцать лет, как два дня, пролетают,
Лобсоголдой поет‑припевает,
Вкусное сладким запивает.
А труженик, осел бессловесный,
Содержится в сбруе железной,
Кнут тяжелый и трехременный
Бьет его по бокам и ребрам.
До костей его пробивает,
Камни черные возит осел болезный,
Черный пот осел проливает.
Пена белая с него – хлопьями,
А он ушами длинными – хлопает,
Он избитый весь, измочаленный,
Он беспомощный и печальный.
В это самое время
На просторах пятидесяти пяти небесных долин,
Где главным небожителем Хан Хурмас,
А вместе с ним Заса‑Мэргэн его первый сын,
Два внука Хана Хурмаса,
Два сынишки Заса‑Мэргэна,
Которых звали Айзаем и Муузаем,
Веселятся, не помня ни дня, ни часа,
Бегают по небу, играя.
Вот на краешек неба они присели,
Смотрят вниз, прислушиваются в тревоге,
Что‑то не видно их дяди Гэсэра
Ни в лесу, ни дома, ни на дороге.
Открывают они
Небесную квадратную дверь,
Осматривают они
Обширную земную твердь,
На небосвод они синий вышли,
Смотрят с неба они высокого,
Что‑то дыханья дяди нигде не слышно,
Копыта коня его не цокают.
Осматривают они землю тщательно,
Прислушиваются они внимательно.
На просторах Алтая
Дядю они тщательно ищут,
По долинам Хангая
Взглядами они рыщут.
На тропинках они дядю выискивают,
Нет его ни далеко и ни близко.
Юную гладкую землю,
Трижды поворачивая, осматривают,
Молодую нежную землю,
Четырежды поворачивая, осматривают,
То спереди на землю посмотрят, то сзади,
Нет нигде Гэсэра, их дяди.
Наконец они видят,
Что в восточной стране,
Где все наизнанку вывернуто,
Наконец они видят,
Что в холодной стране,
Где деревья с корнями выдернуты.
В стране бестравной, в стране бесславной,
В стране голодной, в стране бесплодной,
Где река под тремя преградами
Проскальзывает с тремя водопадами,
В стране, где ветрено и темно,
В стране, где солнышка нет давно.
Гэсэр теперь – осел бессловесный,
Содержится Лобсоголдоем в сбруе железной,
Кнут тяжелый и трехременный
Бьет его по бокам и по ребрам,
До костей он его пробивает.
Черные камни возит осел болезный,
Черный пот осел проливает,
Пена белая с него – хлопьями,
А он ушами длинными хлопает.
Он избитый весь, измочаленный,
Он беспомощный и печальный.
Посмотрели они на землю подольше
И картину видят еще горше.
Дом Гэсэра собой украшавшую,
Все зеркала красотой своей наполнявшую,
Солнцеликую красавицу Урмай‑Гоохон
Ласкает и щекочет Лобсоголдой.
И день и ночь потешается он
С Абая Гэсэра женой молодой.
В баловстве и ласках
Десять лет, как день один, пролетают,
В игре и плясках
Двадцать лет, как два дня, пролетают,
Лобсоголдой красавицу лучшую
Ласкает, терзает, мучает,
Лобсоголдой поет‑припевает,
Вкусное сладким запивает.
Лобсоголдой над ней издевается,
Лобсоголдой над ней насмехается.
Все это увидели Айзай и Муузай,
Приподняв у небесной долины край,
Открыв квадратную небесную дверь,
Обшарив глазами земную твердь.
Побежали они, торопясь, домой,
Бегут друг друга перегоняют,
Рассказать, как Черный Лобсоголдой
Гэсэра‑осла кнутом погоняет.
Хан Хурмас их внимательно выслушал, он
Не понимает, что бы все это значило,
Большим удивлением удивлен,
Задачей большой озадачен.
Четко, словно перед сраженьем,
Отдает он распоряжение:
– На седловине между двух высоких гор
Живет мой сын Заса‑Мэргэн батор.
Конь его масти серой, соколиной,
Преград не знает,
Перелетает через долины,
Ветер перегоняет.
Пусть Заса‑Мэргэн на этом коне
Немедленно приедет ко мне.
Копыта конские стук да стук,
Заса‑Мэргэн тут как тут.
Коня он привязывает, бросает он повода,
Хан Хурмас говорит ему: «Беда!
Своим коварством и волшебством,
Черным своим колдовством
Чертенок мстительный, хитрый, злой
Лобсоголдой,
Нашего Гэсэра, нашего внука
Превратил в осла и обрек на муку.
Черный камень осел таскает,
Черный пот осел проливает,
Белая пена летит с него хлопьями,
А осел лишь ушами длинными хлопает.
Так истязает черт Гэсэра славного нашего,
Но это, мой сын, не самое страшное.
Оказывается,
Вселенную собой украшающую,
Оказывается,
Зеркала красотой своей наполняющую,
Солнцеподобную красавицу Урмай‑Гоохон
Ласкает и щекочет Лобсоголдой,
И день и ночь потешается он,
С ней прекрасной и молодой.
Обманом и коварством он ее захватил,
Шелковый потник он для нее расстелил,
Свою голову с ее головой соединил.
В баловстве и ласках
Десять лет, как одно мгновение, пролетают,
В игре и плясках
Двадцать лет, как два мгновения, пролетют,
Лобсоголдой над ней издевается,
Лобсоголдой над ней насмехается,
Упивается, наслаждается.
Ты, сын мой самый старший и лучший,
Ты, батор наш самый страшный, могучий,
Ты потом у меня, что хочешь проси,
Но на землю спустись и Гэсэра спаси.
Пусть снова станет батором он.
Выручи и жену его Урмай‑Гоохон.
Выручи их из плена жуткого, злого,
Тогда лишь ко мне возвращайся снова».
Заса‑Мэргэн батор приказанье понял,
И сказал отцу: «Хорошо, исполню».
Собрался он очень скоро,
Приготовился он умело,
С неба белого и высокого
На землю ринулся смело.
Конь его, как птица летит,
Звезды мелькают, в ушах свистит.
Не успела закрыться небесная дверь,
А под копытами уж земная твердь.
Оказался он в долине Моорэн,
Оказался он около моря Мухнэ‑Манзор,
Где жил во дворце, среди прочных стен
До недавних пор Абай Гэсэр хан.
Алма‑Мэргэн, Гэсэра вторая жена,
Встречает почетного гостя,
Во дворец его приглашает она,
За стол она его просит.
Золотой она стол накрывает,
Пищу редкую ставит.
Серебряный стол расстилает,
Напитки крепкие ставит.
Гостя потчует, угощает,
Добавляет и доливает.
Заса‑Мэргэн хорошо наелся,
Заса‑Мэргэн хорошо напился,
Но помнит, зачем он здесь,
Зачем на землю спустился.
Собрал он
Тридцать трех баторов,
Триста тридцать трех воевод,
Три тысячи триста трех оруженосцев,
Говорит им, что предстоит великий поход,
Он начнется с восходом солнца.
Говорит, что нельзя успокоиться,
Пока Гэсэр и его жена пленены,
Пускай баторы готовятся
Идти дорогой войны.
Утром рано вышли они в поход,
Заса‑Мэргэн их вперед ведет.
Направляются они в страну Хонин‑Хото,
Где солнца красного не видит никто.
В страну пустынную,
В страну постылую,
В страну сухую,
В страну глухую,
В страну, где ветры черные дуют,
В страну, где черти живут, колдуют,
В страну, где все наизнанку вывернуто,
В страну, где деревья с корнями вывернуты.
Где река под тремя преградами
Проскальзывает тремя водопадами,
Надеются они там Гэсэра найти,
Надеются они Гэсэра спасти.
Будут биться они смертным боем,
С Черным чертом Лобсоголдоем.
Как ни длинна река,
Но до моря все равно добирается,
Как дорога ни далека,
Но цель все равно приближается.
Проходят они свои земли
Благодатно‑прекрасно‑алмазные,
Начинаются чуждые земли,
Погано‑червиво‑грязные.
Подходят они к владеньям Лобсоголдоя
И видят – по всей границе
Колючая чаща стоит стеной,
Ни зверь не проникнет, ни птица.
Нет через чащу никакого пути,
Даже змее не проползти.
Смотрит Заса‑Мэргэн поверху,
Ищет прохода и не находит.
Смотрит Заса‑Мэргэн понизу,
Ищет прохода и не находит.
Направо обойти он колючки пробует,
Нет пути.
Налево обойти он колючки пробует,
Нет пути.
А ведь надо идти.
Делать нечего,
Берет Заса‑Мэргэн стрелу хангайскую черную,
Берет он желтый бухарский лук,
И в черные заросли черного черта
Черную стрелу выпускает из рук.
Стрела в полете запела,
Запела и зашуршала,
За колючки стрела задела,
Три дерева сразу упало.
Образовался в чаще проход,
Через который и бык пройдет.
Образовались ворота тут,
Через которые пройдет и верблюд,
Тем более хватило простора
Пройти на конях баторам.
Дальше идут они в пределы чужой земли,
Но далеко они не ушли.
Лежит на пути у них ров‑канава,
А в ней до краев кипящая лава.
Все тут бурлит,
Все тут дымит.
Синие огни над лавой витают,
Огненные брызги до неба взлетают.
Даже исполинская птица Тургак
Не пролетела бы здесь никак.
Даже божественный конь аргамак
Не перескочил бы через лаву никак.
Смотрит Заса‑Мэргэн поверху,
Ищет прохода и не находит
Смотрит Заса‑Мэргэн понизу,
Ищет прохода и не находит.
Направо обойти он лаву пробует,
Нет пути.
Налево обойти он лаву пробует,
Нет пути.
А ведь надо идти.
Очень он рассердился,
Сильно надул он щеки,
Брови его зашевелились,
Торчат, как щетки.
Но был Заса‑Мэргэн батор запасливый,
Достает он в этот миг из‑за пазухи
Красный камень волшебный свой
Под названием «Громовой».
Красный камень он в рот кладет,
Зубами белыми его разгрызает.
Крошками от камня в небо плюет,
Грома и молнии вызывает.
Девять дней грохотали грозы,
А потом начались морозы,
А потом повалили снега,
А потом замела пурга.
Все вокруг померзло, ПОЖУХЛО.
Лава огненная потухла.
Лава огненная остыла,
Все тут стало как раньше было
На коне скакать, иль пешком идти
Во все стороны есть пути.
Двинулись баторы в пределы чуждой земли,
Но недалеко ушли.
Перед ними широкое море
Расплеснулось вдруг на просторе,
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 161; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!