Чудовище хочет истребить жизнь на Земле 3 страница
И лосиху и лося изжарили,
И на отдых спокойно легли.
Не успел еще в небе разлиться
Бледный свет зари молодой –
Освежили руки и лица
Родниковой чистой водой,
Привели одежды в порядок,
Подкрепились мясом лосиным,
И навстречу сияниям радуг
Понеслись по горам и долинам,
Мчались всадники выше воздуха
Над пространствами в сто кругозоров,
Покрывали, не зная роздыха,
Расстоянье в пятьсот просторов.
Вновь решают на отдых лечь,
Вновь решают они разжечь
Сине‑красное пламя костра,
Но Гэсэр, заступник добра,
Произносит такую речь:
«Там, где мы ночевали вчера,
Я забыл, оставил на пне
Плеть из красного тальника.
Та ночевка отсель далека,
И без плети приходится мне
Приближаться к моей стороне».
И тогда, не желая ночевки,
Поскакали без остановки,
Поскакали к себе домой,
К той стране, что была им родной,
К той реке, что их в детстве поила,
К той земле, где возникла их сила,
К побережью моря Мунхэ,
К той долине, чье имя – Морэн,
К той супруге – Алма‑Мэргэн,
Что Гэсэра ждала дорогого…
Богатырь привязал гнедого
К кольям коновязи золотой:
Охранитель всего живого,
Сокрушитель чудовища злого,–
Победитель вернулся домой!
Был он встречен с любовью женой,
Было радостным возвращенье
Ратоборца в родимый дом.
На столах перед ним угощенье –
На серебряном и золотом:
Мясо всякое здесь в преизбытке,
И арза, и другие напитки.
И тогда Гэсэр говорит:
|
|
|
«Возвратилось хорошее время,
Мне не нужно военное стремя,
Уберу я кольчугу и щит».
Говорит победитель‑воин:
«Снова счастлив мир и спокоен,
Род людской избавлен от мук –
Уберу я стрелы и лук».
В этот час прямодушный Саргал
Прозорливым умом угадал,
Что, земли и неба избранник,
Возвратился домой племянник,
Что Гэсэр уничтожил чудовище,
Чье губительно самовластье,
То чудовище, чье становище –
Ближе смерти и дальше счастья!
И возрадовался Саргал,
Он к племяннику прискакал
И сказал ему, что отныне
На земле не погаснет свет.
А Гэсэр вздыхает в ответ:
«Там, где мы ночевали, в долине,
Что от наших мест далека,
Плеть из красного тальника
Я забыл, оставил на пне,
И пришлось поэтому мне
Возвратиться без плети к жене!»
На Гэсэра ласково глядя,
Улыбнулся племяннику дядя.
Прямодушный нойон Саргал
В золотой барабан ударил,
Свой народ на праздник собрал.
Он Гэсэра гордо восславил
На веселом, обильном пиру,
Ибо воин, служа добру,
Род людской от смерти избавил,
В самый трудный и горький час
Все живое от гибели спас,
Чтоб любовь на земле не погасла,
Чтоб светились покой и мир…
Восемь дней продолжался пир.
Словно холм, поднималось масло,
Мясо высилось, точно гора,
|
|
|
Разливались вина, как реки…
В честь великой победы добра,
Утвердившей счастье навеки,
Длится пир девять дней и ночей.
Много сказано было речей.
Сколько можно есть‑угощаться?
Стал народ по домам разъезжаться.
А Гэсэр и его жена
В многотравной, мирной долине,
Говорят, пируют поныне,
А кругом ликует страна,
Изобилья и света полна.
Перевод Семёна Липкина.
Ветвь седьмая
Как Гэсэр победил дьявола Абарга‑Сэсэна
Часть 1
Священное желтое дерево,
На каждой ветви свеча горит,
Девять сказаний древних,
Каждое о доблести говорит.
Бобра промелькнувшего, черного
Почему не добыть, не взять?
Богатырей родословную
Почему не пересказать?
Оставив все другие заботы,
Абай Гэсэр отправился на охоту.
Поехал он промышлять дорогих зверей,
Едва за ворота – гость у дверей,
Не с чужой стороны, не из дальних стран
Дядя его – Хара‑Зутан.
Встречает дядю невестка,
Гэсэра молодая жена.
На почетное в доме место
Сажает дядю она.
Золотой накрывает стол,
Ставит вкусные яства,
Серебряный расстилает стол,
Ставит редкие яства.
Угощает его прозрачной арзой,
Угощает его светлой хорзой.
Все напитки, что она выставила,
Были напитки крепкие, выстоянные.
|
|
|
Хара‑Зутан,
А душа у него, как известно, черная.
Выпил раз, выпил повторно,
Выпил трижды, выпил еще,
Потерялись выпитому мера и счет.
Хара‑Зутан
От съеденного разомлел,
Хара‑Зутан
От выпитого захмелел.
Забыл он время, забыл и место,
Стал приставать к молодой невестке.
Стал он за нее руками цепляться.
Стал он ей в любви признаваться.
Ничего в тумане хмельном не видя,
Давние стал вспоминать обиды.
– Я ведь тоже сватать тебя приходил,
Да Гэсэр в состязаниях победил.
Мало ли что, он всех побил,
А я тогда тебя больше любил.
Совсем Хара‑Зутан распустился,
Ухаживать за чужой женой пустился.
Смотрит молодая Тумэн‑Жаргалан,
Что гость дорогой совсем уж пьян,
Постелила она ему постель
Высотой по колена,
Подушек положила до потолка,
Взбила она ему постель
Мягкую, словно пена,
Чтобы дядя не отлежал бока.
Спать захмелевшего уложила,
Соболиным одеялом его укрыла.
Проснулся Хара‑Зутан‑Ноен,
А душа у него, как известно, черная.
Смотрит – лежит на постели он,
Постель пуховая и просторная.
Водой холодной он освежился,
Волосы руками пригладил на место.
Приосанился, приободрился,
Выходит к молодой невестке.
|
|
|
А та подумала:
«Дядя с похмелья,
Наверное у него голова болит».
Не успел Хара‑Зутан отойти от постели,
Глядь перед ним бокал налит.
Выпил, опохмелился Хара‑Зутан
И стал сильнее вчерашнего пьян.
Стал он за невестку руками цепляться.
Стал он ей в любви признаваться.
То, что вчера говорил, повторяет,
Ко вчерашнему новое прибавляет.
Называет он
Тумэн‑Жаргалан прекрасной,
Сравнивает он
Тумэн‑Жаргалан с зарею ясной.
Рассказывает,
Как он свататься к ней приходил,
Доказывает,
Что он ее больше других любил,
Что он ее из всех невест выбрал,
Но молокосос Гэсэр состязания выиграл.
И вернуться пришлось с пустыми руками,
Но с тех пор на душе – обида‑камень.
А теперь, когда Гэсэр на охоте рыщет.
Никто нам не мешает исправить дело.
Племянник на дяде родном не взыщет,
А ты, вон какая молодая да белая…
Смотрит молодая Тумэн‑Жаргалан,
Что гость дорогой совершенно пьян,
Постелила она ему постель,
Высотой по колена,
Подушек положила до потолка.
Взбила она ему постель,
Мягкую, словно пена,
Чтобы дядя не отлежал бока.
Гостя хмельного спать уложила,
Бобровым одеялом его укрыла.
Проснулся утром Хара‑Зутан‑Ноен
С черной и злой душой,
Смотрит, лежит на постели он,
На пуховой и на большой.
Водой родниковой он умылся,
Волосы руками пригладил,
Приосанился, приободрился,
Выходит к невестке дядя.
А невестка подумала:
«Дядя с похмелья,
Наверное у него голова болит».
Не успел Хара‑Зутан отойти от постели,
А перед ним уж опять бокал стоит,
Налит бокал прозрачной арзой,
Налит бокал крепчайшей хорзой.
Дядя выпил и закурил,
Пуще прежнего задурил.
То, что вчера говорил, повторяет,
Ко вчерашнему новое прибавляет.
Стал он за невестку руками цепляться,
Стал он ей в любви признаваться.
Называет он
Тумэн‑Жаргалан прекрасной,
Сравнивает он
Тумэн‑Жаргалан с солнцем красным.
Рассказывает,
Как он свататься к ней приходил,
Доказывает,
Что он больше других ее любил,
Что состязаний он выиграть не сумел,
Что жалок и горек его удел,
Но настала пора все поставить на место,
Надо дяде соединиться с невесткой,
Надо нам во всем разобраться…
Гэсэр, приехав, не будет ругаться,
Что дядя с невесткой соединились,
Что дядя с племянником дополнительно породнились.
Смотрит хозяйка Тумэн‑Жаргалан,
Что гость дорогой совсем уж пьян,
Что свел с ума его крепкий хмель,
Начинает ему стелить постель.
Постель она стелит высотой по колена,
Взбивает ее нежнее, чем пена,
Кладет подушек до потолка,
Чтоб гость дорогой не отлежал бока,
Чтобы гость дорогой не отлежал и спину,
Одеялом укрывает его соболиным,
Одеялом бобровым его укрыла,
Тепло одела, спать уложила.
Утром проснувшись еле‑еле,
Смотрит Хара‑Зутан‑Ноен,
На мягкой, широкой постели
Под одеялом бобровым находится он.
Водой родниковой умылся,
Волосы пригладил ладонями,
Приосанился, приободрился,
Выходит к хозяйке дома.
А хозяйка подумала:
«Ведь дядя с похмелья,
Наверное, у него голова болит».
Не успел Хара‑Зутан отойти от постели,
А стол для него уж опять накрыт.
Стоит на столе арза,
Стоит на столе хорза.
Дядя выпил и закурил,
Хмель ему голову задурил.
К Тумэн‑Жаргалан красивой
Начал он опять приставать:
Считая ее спесивой,
Начал уговаривать‑увещевать.
Ничего уж тут не боялся он,
Разошелся совсем, распоясался,
То, что трижды говорил, повторяет,
Четвертое, новое, прибавляет.
Величает ее торжественно,
Называет ее божественной,
Называет ее красотой вселенной,
Хватает ее за колена.
– Должны мы, – говорит, – соединиться,
Друг другу мы должны полюбиться.
Гэсэр тебя из‑под носа увез,
Но он мальчишка и молокосос.
А нужен тебе такой как я,
Будешь ты вечно – жена моя.
Тут уж Тумэн‑Жаргалан не вытерпела
И все дорогому гостю выговорила.
«В первый день я подумала,
Что ты просто пьян.
Во второй день я подумала,
Что ты стар и пьян.
В третий день я подумала,
Что ты глуп и стар.
А ты опять волочиться стал.
В четвертый раз я подумала,
Что ты не выспался,
А ты, оказывается, вправду высказался.
Три дня я думала,
Что ты шутки шутил,
А теперь я вижу,
Что ты всерьез говорил.
Вот сейчас я тебе отвечу,
Крыть тебе будет нечем».
Вышла она из дворца,
В ладошки хлоп‑хлоп,
Спустилась она с крыльца,
Каблучком топ‑топ.
Вышла она во двор,
Каблучком стук‑стук,
Буйдан‑Улаан батор
Тут как тут.
Не спускает батор с хозяйки глаз,
Отдает хозяйка ему приказ.
– Наш дядя Хара‑Зутан
Напился пьян,
К тому же, Хара‑Зутан
Оказался большой буян.
Возьми‑ка ты его,
Мой верный батор,
Выведи‑ка ты его
На широкий двор.
Посади‑ка ты его на коня,
Батор дорогой и верный мой.
Отправь‑ка ты, ради меня,
Поскорее дядю домой.
Боолур‑Сагаана небожителя
Первый и лучший сын,
Буйдан‑Улаан батор,
Служил Гэсэру с давних уж пор,
Тумэн‑Жаргалан желанье
Сразу же он угадал,
Твердое ее приказанье
Исполнять немедленно стал.
Кнут с рукояткой из яшмы
Он в правую руку берет,
И в покои, где гость их бражничает,
Смело и прямо идет.
Идет он в убранство
Золотого дворца.
Где буйству и пьянству
Не видно конца.
Входит он в те покои,
Где льется вино рекою,
Где арза пьется светлая.
Где хорза льется крепкая,
Где гость ничего не боящийся,
Разошелся и распоясался.
Бессвязные речи бормочет,
Одуревши и в стельку пьян.
Завладеть непременно хочет
Красавицей Тумэн‑Жаргалан.
Буйдан‑Улаан поморщился.
Рассердился,
Надул он щеки.
Брови его топорщатся
Черные, словно щетки.
Ноена седые волосы
На руку он намотал.
Не подавая голоса,
С места его приподнял.
В дверь он Ноена выволок.
Взмахнул он своим кнутом…
Хорошо, что никто не видел
Всего, что было потом.
Стегал он Ноена хлестко.
Ягненком Ноен кричал,
Лупил он Ноена жестко,
Козленком Ноен верещал.
Хлестал он Ноена умеючи
По спине и ниже спины.
Чтобы впредь желать не осмелился
Чужой, красивой жены.
Потом он, как куль с мякиной.
При свете белого дня
В седло Ноена закинул
И плеткой стегнул коня.
Хара‑Зутан извивается,
Зубами скрежещет он,
Недаром же он называется
Хара‑Зутан‑Ноен.
Еще он им всем покажет,
Ответить они должны.
Душа его, словно сажа,
Мысли его черны.
Смеются они напрасно
Над его головой седой.
Месть его будет страшной.
Месть его будет злой.
От Тумэн‑Жаргалан прекрасной
Едет старик домой.
Возвратился домой Хара‑Зутан‑Ноен,
Ходит всегда угрюмый,
И днем и ночью думает он
Черную, злую думу.
За насмешку надо бы отплатить,
За обиду надо бы отомстить.
Дни проходят, а мысли все те же,
Стал он шутить и смеяться реже.
Вместо смеха слышен зубовный скрежет.
Наконец он надумал, составил план
И овцу на рассвете режет.
Овечью кровь он всю собирает.
Наливает ее в овечьи кишки,
Коня сине‑стрельчатого седлает
И едет к истокам восточной реки.
Хонин‑Хото там страна была,
Пустынна и безводна лежала она,
Земля та была холодная.
Земля та была голодная.
Постоянно там было ветрено,
А травы никакой там не было,
А деревья с корнями выдернуты,
А все наизнанку вывернуто.
Только путь себе через скалы прокладывая,
Текла там одна река с тремя водопадами.
Вот куда поехал Хара‑Зутан, Об отмщеньи мыслями обуян.
Дело в том,
Что в этой стране бесплодной,
Дело в том,
Что в этой стране холодной,
Дело в том.
Что в этой стране пустынной,
Дело в том,
Что в этой земле постылой,
Где плавает всегда ядовитый туман,
Обитают девять шалмасов черных,
Покровителей мести, ссор и раздоров,
Властелинов подземного царства Таман.
Едет Хара‑Зутан
Поклониться этим шалмасам.
Едет Хара‑Зутан
Помолиться этим шалмасам.
Едет он к ним в пустынное место,
Чтобы помогли они ему в задуманной мести.
Едет он высоко ли, низко ли,
Земля постепенно сужается.
Едет он тихо ли, быстро ли,
Цель приближается.
Преодолев невзгоды все и мытарства,
Доехал он до входа в подземное царство.
Доехал он до черной и злой двери.
Ведущей в тартарары.
Остановил Хара‑Зутан
Сине‑стрельчатого коня.
Едет Хара‑Зутан
Начала нового дня.
Разложил Хара‑Зутан
Серо‑красный костер,
Войлок‑потник Хара‑Зутан
По земле распростер.
Мясо жарится, шипит
На углях, на поленьях,
Хара‑Зутан стоит
На потнике, на коленях.
Жарится на костре кровь овцы,
Запах плывет во все концы.
Вкусный запах с дымком
К небесам валит,
Хара‑Зутан ничком
Молитвы творит.
Но девять черных шулмасов
Запах, видно, не различают,
На запах крови, на запах мяса,
На молитвы не отвечают.
Трое суток Хара‑Зутан
Молитвы творил.
До изнеможения он устал.
На коленях мозоли набил.
Не может своего он добиться.
Не хотят шалмасы ему показаться.
Перестал он молиться,
А начал ругаться.
Разозлился он и осмелился,
Начал он шалмасов высмеивать: –
Вы, сидящие в глубине дыры,
Вы, властители тартарары.
Властелины всей преисподней,
Вы оглохли, что ли, сегодня?
Девять старых и злых шалмасов,
Вы забыли как пахнет мясо?
Животы ли у вас заболели,
Что давно жаркого не ели?
Без еды вы там все засохли,
Или попросту передохли?
Так бранился он и ругался,
Над шалмасами насмехался.
Не пропали его старанья,
Слышит он в глубине земли,
И шуршанье и дребезжанье,
Будто мыши там заскребли.
Снова пал Ноен на колени,
Когда медленно из дыры.
Кверху выплыли, словно тени,
Все властители тартарары.
Окружили они молельщика.
Окружили его, хулителя. –
Это кто тут на нас клевещет?
Мы такого еще не видели! –
Понабросились, повалили,
Грудь коленкой ему сдавили
Так, что сердце его вот‑вот
Кверху выскочит через рот.
Начал Хара‑Зутан трепыхаться,
Начал Хара‑Зутан задыхаться.
Уж душа расстается с телом,
Все же высказать им успел он.
– У животного, если хотят убить,
Кровь выпускается,
Человеку, если хотят умертвить,
Слово высказать разрешается.–
Лежит Хара‑Зутан, лежит.
Глазами ворочая.
– Ну скажи, так и быть.
Чего ты хочешь? –
Слышат они слова Хара‑Зутана,
А душа у него, как известно, черная.
– Зарезал я для вас барана,
Я думал, что вы проворнее.
На девяти вертелах мясо зажарил вам,
Каждому шалмасу – вертел
Каждому шалмасу молитву воздам,
Но и вы послужите мне, черти.
Девять черных, преисподних шалмасов
В одно мгновенье сожрали все мясо.
– Ну, а теперь, когда нас ублажил,
Какая у тебя обида, скажи,
Ведь мы мастера по мести,
По клевете, по раздорам.
– Должен я отомстить невестке
И ее одному батору,
И самому Абаю Гэсэру,
Оскорбления не прощу.
Все своими руками я сделаю,
А у вас поддержки прошу.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 131; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!