Коллектив часто похож на банду.



 

Но, кроме того, «братья‑разбойники» в мужских домах еще учатся. Учатся мифам и сказкам племени, игре на музыкальных инструментах, учатся делать мужскую работу. Часто такой молодежи поручают выполнение работы не очень квалифицированной, но важной, требующей усилий многих людей, слаженности, лихости: расчистить большой участок леса под пашню, построить дом, пойти в набег на соседнее племя.

В коллективе подростки получают то же, что и в банде – возможность объединиться и всласть пошуметь… Но не только.

Молодежный коллектив – всегда часть какой‑то более сложной профессиональной среды. В летних школах и лагерях мальчики оказываются не дома, в среде своих (они этого и хотели). Они уединяются в клубы, создают свою символику, порой резвятся не очень приятно. Но все эти признаки банды – часть более сложной системы.

Мальчики живут и работают в сложно устроенном коллективе, где есть люди разного пола и возраста: такой коллектив и больше заставляет быть разным, многовариантным, дает опыт общения, и он умнее и добрее любой «банды», в том числе и молодежной.

В таком коллективе тоже есть борьба за иерархию, особенно если в коллективе оказывается несколько парней примерно одного возраста, но, во‑первых, эта борьба за первенство – только часть жизни юноши. Во‑вторых, сама‑то борьба протекает совсем в иных формах. В коллективе иерархия устанавливается не путем выплесков агрессивности, а путем лидерства в учении или в работе.

В лаборатории, экспедиции, студенческой группе или торговой фирме, на предприятии и на рыболовном корабле вы никому ничего не докажете, порвав кому‑то пасть или выткнув моргалы. Тут нужно научиться делать свое дело лучше других парней или делать то, чего не умеет никто. Тогда, и только тогда за вами признают первенство.

Если мальчик прошел школу коллектива – в банде ему попросту скучно. Душа просит «романтики» – но она просит и содержания.

Банда от коллектива отличается именно этим:

1. В коллективе учатся.

2. В коллективе вместе работают.

3. Не входящие в коллектив вызывают не злобу, а благожелательный интерес.

Для подростка очень полезно пройти школу молодежного коллектива и очень вредно – молодежной банды.

Иногда в газетах и журналах очень сочувственно пишут о бедняжках‑неформалах. У них получается так, что мальчику лет 15–16 девать себя решительно некуда, заняться нечем, старшие пристают, заявить о себе хочется, не ребенок уже, а заявить, заставить себя уважать другими способами невозможно.

Но ведь самоутверждаться, пытаться обратить на себя внимание можно и другими способами.

В подростковом возрасте все поголовно, в юношеском – большинство еще учатся. Вот уже отличнейшее поле для самоутверждения, канализации энергии, борьбы за иерархию.

Если способному мальчику учение дается легко, его надо занять помимо учебы. Пусть займется научной работой, пишет статьи в газеты и компьютерные программы, зарабатывает деньги, параллельно учится еще чему‑то. Было бы желание! Вот если желания нет, весь оброс двойками, как павиан бородавками, родителей таскают в школу, а от одного вида учебника хочется выть, тогда самая вам дорога на улицу, на лавочку возле подъезда… Прошло то время, когда на таких лавочках сидели идиллические старушки! Теперь на их месте торчат здоровенные жлобы с пустыми глазами и помятыми лицами злоупотреблянтов алкоголем. У них и пароль есть – очень простой:

– Как меня все заколебало!!!

Если сил даже для биологического существования нет, продолжать жить – ну ни малейшего смысла, все на свете «заколебало», тогда и правда жить по‑человечески невозможно, надо попробовать по‑обезьяньи.

Глава 5 Что же такое «разумность»?

 

Нормальный человек такого никогда не придумает, а разумный очень даже придумает.

М. Жванецкий

 

 

– Как?! – скажут мне иные читатели. – Неужели человек отличается от других животных размером мозга, анатомическими различиями в строении гортани и руки?! Разве это главное? Человек отличается от других животных тем, что он разумен…

Скажу честно – нет, я этого не знаю. Потому что я не знаю, что же такое «разум», что такое «разумность» и чем они отличаются от «неразумности». Средневековым ученым было просто и легко: у человека есть данная Богом душа, а у всех остальных животных души нет. Почти так же просто было светским ученым XVIII–XIX веков: они твердо «знали», что человек качественно отличается от всех остальных животных. Если не наличием души, то наличием «разума». Если мы и не понимаем, что такое разум, неважно! Потом когда‑нибудь поймем, а пока главное – что отличаемся. Отличаемся, и все тут.

Первая сигнальная система

 

Ученые в XIX веке еще писали о том, что у животных могут быть «душевные переживания». Но ведь у «них» нет души! Мы это знаем совершенно точно, нам об этом сказали еще в детстве… В 1866 году вышла в свет книга И.М. Сеченова «Рефлексы головного мозга» [61] . С этого момента можно было использовать данные науки для подтверждения глубоко ненаучного представления.

Иван Петрович Павлов, ученик и продолжатель Сеченова, – без преувеличения великий ученый. Он создал стройное учение о высшей нервной деятельности человека и животных, которое сделало его имя бессмертным, получил Нобелевскую премию, стал членом нескольких Академий наук в разных странах Европы. Все это – несомненно, по заслугам.

Но… Но Павлов полагал, что у людей сама нервная система организована не так, как у других животных. У всех животных есть инстинкты – получаемые биологически, по наследству, сложные безусловные рефлексы. Животные реагируют на все внешние раздражения, особенно на важные для их жизни: пищевые или на опасность. Это безусловные рефлексы. Например, «ориентировочный рефлекс» – реакция на всякий звук, появление нового предмета, вообще на все происходящее вокруг.

У человека есть внимание. Никакого такого внимания у животного нет, есть только ориентировочный рефлекс. Поведение человека и животного похожи, но чисто внешне. Ничего общего нет и в помине, и быть не может.

Это учение преподносилось как истина в последней инстанции и пропагандировалось в популярной и учебной литературе. В «Детской энциклопедии», вышедшей в 1960 году, есть фотография: мальчик и собака в лодке внимательно смотрят на берег. А подпись гласит: «Фотографу удалось запечатлеть внимание мальчика и ориентировочный рефлекс собаки» [62] .

Правда, согласно Павлову, есть у животных и условные рефлексы – временная нервная связь между раздражителем и поведением. Условные рефлексы образуются у отдельных животных в ходе их индивидуальной жизни. Скажем, в некоторых монастырях карасей кормили под звук колокольчика. Звенели, пока не приплывали все караси в пруду, и кидали корм. Злобные попы, обманывая рабочих, врали, что это они так общаются с карасями: те хоть и бездушные твари, а «соображением имеют», и их удобнее кормить таким образом. Да и веселее глядеть, как караси сплываются на зов.

Но коммунисты, конечно, их разоблачили! В смысле, разоблачили попов… Карасей разоблачил Павлов. А насчет монахов – коммунисты сразу поняли, что монахи звонили в колокольчик, чтобы собрать карасей в одно место и чтобы их было легче ловить.

Павлов же разоблачил карасей, «доказав»: это живые автоматы, нет у них никакого такого «соображения».

И собаки – тоже такие автоматы, у них тоже сплошные рефлексы. Если даже животные чему‑то учатся – у этого процесса нет ничего общего с учением человека. Это – совпадение по времени действия нового раздражителя и возбудителя безусловного рефлекса.

Павлов вскрывал слюнные протоки животного и выводил их в прикрепленную к собаке пробирку. Выделение слюны – безусловный рефлекс, врожденный. А теперь начинается эксперимент!

Служитель не кормит собаку – и у нее появление служителя не вызывает слюнотечения. Он начинает кормить животное – и у собаки появляется слюнотечение при виде служителя, даже при звуке его шагов.

Так же можно выработать слюнотечение при звуке колокольчика или при виде электрической лампочки. Можно выработать условный рефлекс даже на удар током или на прикосновение раскаленной железной палки. При этом, конечно, придется долго морить животное голодом, но зато какой великолепный результат! Лапу животного бьют током, а оно не визжит и не убегает! У него выделяется слюна, и оно виляет хвостом! Поверила в свое спасение, дура…

Расширяя гениальный эксперимент, великий Павлов вывел даже «молочных» и «мясных» щенков. «Молочных» кормили только молоком, а мяса совсем не давали. «Мясных», наоборот, кормили только мясом, не давая молока. В результате у «молочных» щенков выработался условный рефлекс на молоко и не было условного рефлекса на мясо. У «мясных» щенков – наоборот.

В общем, блестящая теория высшей нервной деятельности. Истязая множество собак, Иван Петрович Павлов выработал учение о возбуждении и торможении нервной системы, анализаторов и прочих сложных механизмах работы высшей нервной системы. Он создал учение о четырех типах нервной системы: сангвиниках (сильном уравновешенном подвижном типе), холериках (сильном подвижном неуравновешенном типе), флегматиках (сильном инертном уравновешенном типе) и меланхоликах (слабом типе).

Разработки Ивана Петровича легли в основание многих и многих наук. В том числе его учение о флегматиках, меланхоликах, холериках и сангвиниках повторяют до сих пор. Разницу между этими типами передают в виде забавного анекдота: якобы некий экспериментатор, чтобы проверить характер высшей нервной деятельности, поджидал в парке мужчин, садившихся на скамейку и клавших возле себя шляпу. Ученый как бы нечаянно садился прямо на шляпу и наблюдал.

Первый из «подопытных» ничего не заметил. Конечно же, это был спокойный, не любящий эксцессов флегматик. Второй зверски избил экспериментатора. Естественно, это был нервный, легко возбудимый, психованный холерик. Третий из испытуемых засмеялся, а четвертый – заплакал.

Третий был явно уравновешенный сангвиник, у которого почти всегда хорошее настроение. А четвертый, понятное дело, был меланхолик, слабый тип высшей нервной деятельности. Этот слабый тип, как у него водится, принял мелкую неприятность невесть за какую трагедию.

Типы темпераментов есть и у людей, и у животных. Но по поводу человека Иван Петрович предполагал, что у него есть еще и…

Вторая сигнальная система

 

«Для животного действительность сигнализируется почти исключительно только раздражениями и следами их в больших полушариях, непосредственно приходящими в специальные клетки зрительных, слуховых и других рецепторов организма. Это то, что мы имеем в себе как впечатления, ощущения и представления от окружающей внешней среды, как общеприродной, так и нашей социальной, исключая слово, слышимое и видимое. Это – первая сигнальная система, общая у нас с животными. Но слово составило вторую, специально нашу систему действительности, будучи сигналом первых сигналов» [63] .

Итак, слово – «сигнал сигналов». Если вы услышали звяканье тарелок и ложек и у вас началось слюновыделение – это действие первой сигнальной системы. Если вас позвали обедать и слюновыделение началось после этого – речь идет о действии второй сигнальной системы.

Все, что мы узнаем с помощью слов, – вторая сигнальная система. Слушая и воспринимая слова, человек может интересоваться, хотеть есть, пугаться, испытывать возбуждение самого разного рода. Самого объекта нет в помине, а слово все равно возбуждает.

В этом наблюдении И.П. Павлов, несомненно, прав. Он даже немного не довел до конца свою собственную мысль. Ведь человек управляется словом, даже если это слово отражает несуществующую реальность. Мы много чего напридумывали – но собственные выдумки для нас так же реальны, как и существующее «на самом деле». Никогда не существовала собака Баскервилей, не бегала по болотам графства Дартмур. Но если вы вспомните о ней, пробираясь по лесной тропинке поздним вечером, – ваше путешествие не станет уютнее.

У животных, уверял Павлов, ничего подобного нет и не может быть: животные не знают отвлечения и обобщения. Только в процессе труда и владения речью развиваются эти самые обобщение и отвлечение.

Если животные и понимают речь человека, то не понимают ее смысла, они реагируют на звучание, звуковой образ. Если собака умеет «подавать лапу», бессмысленно говорить ей «вложи мне в руку конечность». Не поймет. А вот бессмысленное звукосочетание, близкое к «дай лапу», – поймет. Если кто‑то, страдающий полипами в носу, скажет «ай папу» – собака узнает понятное ей сочетание звуков и даст лапу. А потом будет ждать, что ее похвалят и наградят.

На вопрос, откуда взялись труд и владение речью, Павлов ничего не отвечал. Точно так же он не отвечал на вопрос, не могло ли это самое отвлечение и обобщение повлиять на труд и развитие речи…

Павлов писал только о том, что для психически нормального человека вторая сигнальная система всегда важнее, чем первая. Вот только важнее она для разных типов людей в разной степени. Люди художественного типа остро воспринимают окружающее, вторая сигнальная система для них не в такой уж большой степени преобладает над первой. Люди мыслительного типа склонны к постоянному отвлечению от действительности, использованию общих понятий, абстракциям, точному знанию. Непосредственные впечатления для них менее важны и не дают таких ярких впечатлений. Средний тип, соответственно, промежуточный между художественным и мыслительным.

Что ж, все логично… Чем дальше от «непосредственных впечатлений, тем совершеннее тип человека и его психики. Кроме холериков и флегматиков, которые есть и среди животных, люди имеют только им одним присущие типы высшей нервной деятельности.

Иногда говорят о «правополушарных» людях, мыслящих образами, и о «левополушарных», мыслящих словами. Предполагается, что правое полушарие мозга в большей степени «управляет» образами и первой сигнальной системой, чем левое. Левое, соответственно, «отвечает» больше за логические конструкции, выраженные словами, чем за образы и первичные впечатления.

Такого рода мнения высказывались не раз и учеными, но в целом в мире науки у них мало сторонников. Давно известно, что и словесные конструкции, и зрительные образы вызывают возбуждение в коре обоих полушарий. Известно и то, что при повреждении одного из полушарий другое легко его заменяет, а тип высшей нервной деятельности нисколько не изменяется. В общем, не очень получается с этими самыми «правополушарными» и «левополушарными» людьми. Образ красивый, но далекий от действительности. Вот в обыденном сознании он сохранился! О «правополушарных» и «левополушарных» приходится слышать постоянно.

Что же до самого представления о второй сигнальной… Красиво написано и интересно. Даже жаль, что главное в этой теории – неправда. Не существует никакой непроходимой грани между психикой человека и психикой других животных. Павлову очень хотелось, чтобы она была, и большинству ученых его поколения – тоже. Поэтому Павлов ее придумал, а большинство поддержало. Но точно так же во времена Птолемея большинство ученых полагали, что Солнце крутится вокруг Земли.

Когда появляется психика?

 

Обычно под психикой понимают особый образ действительности, «живущий» в сознании живого существа. Этот образ формируется под влиянием объективной реальности, но существует почти независимо от того, что царит вокруг нас на самом деле.

Существует ли такой образ действительности у осьминога, мухи или у миноги? Про муху, скорее всего, придется ответить отрицательно. Насекомые – и правда скорее живые автоматы. А вот минога… Тем более осьминог… Выскажу предположение, за которое многие уважаемые коллеги меня укусят или накажут еще более строго: не дадут мне читать свои гениальные труды. Я прихожу в ужас от такой перспективы, я лязгаю зубами и покрываюсь холодным потом… Но как сказал Аристотель: «Платон мне друг, но истина мне дороже!»

И потому я высказываю глубокое убеждение: наверняка зачатки психики рано или поздно найдут и у примитивнейших позвоночных, и у интеллектуалов мира беспозвоночных: уж у осьминогов и кальмаров наверняка.

На данный момент это только предположение, основанное не на твердом позитивном знании, а на общих соображениях и на интуиции. И (если уж говорить правду, только правду и всю правду) еще мое предположение основывается на нежной любви ко всему живому на Земле.

Но, по крайней мере, млекопитающие и птицы обладают психикой – это уже не предположение, а факт!

Давно установлено, что животным снятся сны, в их сознании происходит оперирование образами, их анализ и синтез. Если подопытной собаке перерезать нервные окончания, связывающие центр сна с центрами торможения, спящее животное начнет вставать, нюхать, убегать от опасности… Собственно, этот жестокий опыт особенно наглядно показывает, что животным иногда снятся сны. Собаке ничего не нужно перерезать в мозгу, чтобы видеть, как она во сне перебирает ногами – бежит куда‑то. Иногда она поскуливает или глухо тявкает во сне. Иногда явно убегает от чего‑то страшного. Собаке снятся сны – жаль, мы не можем увидеть то, что видит она в эти минуты.

Кошки считаются животными более примитивными: но и коты во сне вздрагивают, шерсть у них встает дыбом на загривке, они глухо, напряженно сообщают кому‑то:

– У‑у‑у‑у….

То ли дерутся с кем‑то, то ли кто‑то во сне загнал бедных котов на забор.

Если животному что‑то снится – значит, у него есть психика, внутренний мир, живущий в его мозгу. Животное, к сожалению, не может рассказать, что именно он видит во сне. Но что животные просыпаются то встревоженные, то повышенно жизнерадостные – факт. Наверное, содержание снов может их угнетать или, наоборот, радовать. А то, что видят во сне, они, наверное, не очень отличают от реальности, как это типично для совсем маленьких детей. Малышам ведь тоже снятся сны.

Насколько мне известно, сны снятся даже самым примитивным из плацентарных млекопитающих. Я лично наблюдал хомяка, который во сне перебирал лапками и угрюмо сопел. Его усики шевелились точно так же, когда он наяву находил кусок морковки или капусты. Наверное, он и во сне обнаруживал что‑то вкусное и изо всех сил бежал к этой замечательной морковке.

Один человек, державший крыс, рассказывал, что крысы во сне бегут куда‑то, пищат, пытаются принюхиваться… Значит, психическая деятельность у них есть. Видимо, она есть у всех животных, которые спят.

Можно спорить о том, спят ли рыбы и лягушки. В конце концов, зимняя спячка – это не совсем то же самое, что сон. Но ящерицы и крокодилы точно спят… Что‑то им снится, интересно? Будет грустно, если мы этого так никогда и не узнаем.

…Но вот где проходит принципиальная граница между психикой человека и психикой животного – я, наверное, никогда не пойму.

Когда появляется речь?

 

Пресмыкающиеся и большая часть птиц издают звуки непроизвольно: возникает внешний раздражитель, и срабатывает безусловный или условный рефлекс: птица орет. Она не может не издавать именно таких звуков, если видит пищу, привлекает самку (отвечает самцу), летит за добычей, испугана, отложила яйцо и так далее.

Приятно было бы думать, что птички сознательно услаждают друг друга и заодно нас с вами своим пением, но звуки, издаваемые певчими птицами, как ни огорчительно, – чисто рефлекторные. А в то же время высшие птицы с наиболее развитым мозгом – например вороны, издают звуки и вполне сознательно.

Низшие млекопитающие сопят, пищат и кричат тоже в основном рефлекторно. Но чуть развитие мозга продвигается вперед – и вот появляются звуки, издаваемые вполне сознательно. Лось, слон, баран, волк или медведь могут взреветь от боли или издавать рефлекторные звуки от удовольствия или от счастья найти пищу. Но они могут и издавать вполне осмысленные звуки – понимая, какие именно звуки и с какой целью они это делают.

Волки могут выть примерно двадцатью разными способами. И каждый из них передает информацию! Не только «сообщения» типа «я взрослый волк, мне больше трех лет, ищу волчицу». Волк может сообщить, что выше в горах нет подходящей добычи или что в лесу появился охотник с ружьем.

В начале 1980‑х годов один очень немолодой хакас уверял меня, что волки умеют разговаривать, и продемонстрировал это умение: когда он сообщил волкам, что «в лес пришла большая опасность», звери притихли на всю ночь. Но что характерно, второй раз напугать волков не получилось: не поверили.

В другой раз дед долго переговаривался с волчицей и передавал мне («переводил») детали ее биографии.

Я тоже пытался говорить с волками. Был случай, когда на мой вой волки ответили просто коллективной истерикой – совершенно дикой какофонией.

– Смеются… – серьезно сказал дед. – Ты им глупости говорил, а надо так…

И он провыл нечто вполне приемлемое для волков, ему вскоре ответило три голоса.

Будем считать, что дед был глупый и отсталый – да и чего ждать от старого дурака, который искренне был уверен, что сам происходит от волка и, когда воет в сентябрьскую ночь, общается со своими родственниками? Но очень похожие исследования не раз проводили с шимпанзе. Их крики записывали на пленку, воспроизводили, изучали, систематизировали. Оказалось, шимпанзе используют до 100 звуков, обозначающих различные предметы и действия.

Представители разных стад не всегда понимают друг друга (как бы «разговаривают на разных языках»). Шимпанзе не получают издаваемые звуки от рождения. Многим звукам они учат детенышей – точно так же, как учат их общаться с другими шимпанзе и искать добычу.

Шимпанзе умеют придумывать разные новые звуки. Например, в районах, где шимпанзе начали постоянно встречаться с людьми и нападать на поля и огороды, они создали звуки, обозначающие «человек появился», и даже различающие «опасного» человека (вооруженного ружьем мужчину) и «неопасного» (женщину или ребенка).

Невольно возникает мысль – а может быть, речь волков не намного менее разнообразна? Просто шимпанзе изучали, исследователи жили в стадах шимпанзе, а в стаях волков не жили, и издаваемые волками звуки так же тщательно не анализировали?

По крайней мере, гориллы тоже имеют очень обширный «словарь». Звуки, используемые гориллами, послужили даже основанием теории о «словах, которым 20 миллионов лет». Насыщаясь, гориллы произносят звуки типа «ньям‑ньям» или «ням‑ням». По этим звукам другие животные определяют, что другими найдено что‑то съедобное. Основанием для гипотезы послужило то, что младенцы всех известных науке народов издают такие же звуки (побуждая мам «говорить на том же языке»), а в языках многих народов «ньяма», «няма» или «ньянма» означает именно еду.

В данном случае речь идет, конечно, о рефлекторных звуках, которые непроизвольно издают гориллы, когда сыты. Но и сознательно гориллы издают несколько десятков звуков, сообщая друг другу довольно сложные вещи.

Шимпанзе не раз пытались научить говорить. Мешало их строение языка и гортани, о которых уже шла речь выше.

В 1966 году бездетная американская пара Аллен и Беатриса Гарднеры, удочерила шимпанзе Уошо. Удочерила самым буквальным образом, обезьяна жила у них на правах ребенка, в детской комнате. То‑то она последовательно считала саму себя человеком!

Супруги Гарднер научили Уошо азбуке глухонемых: если неспособна произносить звуки, то уж делать знаки она может. Выяснилось, что Уошо придает символам значение, сравнимое с тем, которое придает им человек. Уошо стремительно освоила до 200 знаков и быстро начала придумывать новые. Уошо обладала чувством юмора, сравнимым с юмором маленького ребенка. Однажды она, сидя на плечах приемного отца, написала на него, спрыгнула и сделала знак «смешно». В другой раз придумала ругательство: «грязный кот» (кошек Уошо не любила). Таким словом (или знаком? Не знаю, как точнее) она обозвала прислугу, которая не знала языка глухонемых. Уоша ей много раз сообщала: «дай мне пить», а парень не понимал, и «пришлось» его обругать «грязным котом».

Уошо училась и учила: ее детеныш за пять лет освоил 50 знаков, наблюдая уже не за людьми, а только за другими обезьянами. И несколько раз замечали, как Уошо правильно «ставит ему руку» – поправляет жест‑символ [64] .

Этим знакам она охотно учила и своих приемных «родителей», и других шимпанзе. Сейчас в штате Техас живет стадо шимпанзе из 80 голов, которые уже в пятом поколении используют все усложняющуюся, превысившую 500 знаков систему знаков. Эти шимпанзе придумывают новые знаки азбуки глухонемых, обучают знакам детенышей. Они способны шутить, компоновать символы, вполне рассудочно оперировать понятиями [65] . Творчество этой группы шимпанзе продолжается уже пятое поколение, больше 50 лет. Сколько всего знаков создадут шимпанзе? Как изменятся они сами под влиянием речи? Посмотрим…

Уважаемые коллеги обычно ставят в кавычки слова «речь» и «говорящие шимпанзе», я же не в силах понять, в чем именно их речь «не настоящая». Речь как речь, не хуже всякой другой. Да, эта речь проще самого примитивного языка, но вот в речи шимпанзе – до 500 знаков. А в некоторых бушменских языках около 2 тысяч слов. Не такой уж громадный разрыв. В чем‑то язык шимпанзе даже оказывается сложнее. Скажем, у бушменов есть только числительные один и два. Все, что больше, передается словом «много». А шимпанзе считают до пяти.

Когда появляется культура?

 

Если понимать под культурой способность создавать «вторую природу», то вообще не очень понятно, где грань между человеком и остальными животными. «Вторую природу» создают пчелы, термиты и осы – даже успешнее, чем очень многие народы, относящиеся к человечеству. Создатели науки о поведении животных, этологии, голландец Тинберген и австрийский немец Лоренц, прямо говорили о «социальном поведении насекомых». Советские коллеги «поправляли» их: это «общественная деятельность»! Социальная деятельность может быть только у людей. Эта социальная деятельность давно описана единственно верными творениями гениев и классиков марксизма!

Если учесть, что «социальный» в западных языках – и есть «общественный», все становится еще более забавно.

Но если даже «общественная деятельность» насекомых – чисто инстинктивная, то ведь и птицы, и млекопитающие тоже создают эту самую «вторую природу».

Протаптывая тропинки, строя гнезда и роя норы, формируя целые рукотворные ландшафты, как это делают бобры, многие виды высших животных создают именно «вторую природу». Их деятельность считается инстинктивной, как и издаваемые ими звуки, с помощью которых животные коммуницируют.

Но все высшие животные еще и обучают своих детенышей определенному поведению. Без родительского, а то и стайного воспитания представитель вида не становится полноценной взрослой особью. Выращенный собаками котенок бросается на грудь хозяину, а выращенный кошками щенок очень старается мурлыкать. Своего рода Маугли животного мира.

Где‑то проходит неуловимая грань, после преодоления которой негенетические способы передачи информации становятся настолько важны, что инстинктивные отступают на второй план. Это грань рождения культуры.

Судя по ряду признаков, шимпанзе уже находятся за этой гранью. Между стадами современных шимпанзе существуют различия на этнографическом, а не биологическом уровне. Шимпанзе путем обучения передают определенные способы пользования веточками для извлечения термитов из термитника. В одних стадах эти веточки длиной в 70 см, в других – около 50. В одних группах шимпанзе термитов, прилипших к очищенной веточке, снимают рукой и отправляют в рот. В других пропускают через губы саму палочку. Причем детенышей именно учат такого рода действиям, они не наследуются, как сложные инстинктивные программы [66] .

Группы шимпанзе, обитающие на границе леса и саванны, умеют охотиться на мелких зверьков, в том числе мелких обезьянок, детенышей антилоп, ежей и прочую мелочь. До 20 % их рациона может состоять из мяса. И если растительной едой шимпанзе не делятся (даже мать с детенышем), то мясную обязательно разделяют между всеми членами стада. И охотятся они коллективно, сообщаясь криками. При охоте они используют палки, камни, дубины.

Более того – шимпанзе в дикой природе изготовляют каменные орудия. Орудия простейшие – два‑три скола, лишь бы был острый режущий край. Изготовлением даже таких орудий они занимаются редко, но в целом их образ жизни вполне укладывается в представления о жизни наших непосредственных предков. Роду Homo, по мнению большинства ученых, предшествует род Avstralopitekos, австралопитеки.

Австралопитеки имели перед шимпанзе большое преимущество: ходили вертикально, используя руки для трудовой деятельности. Другие различия, судя по всему, не особенно велики. Что же до каменных орудий… Слои, сохраняющие останки австралопитеков, или вообще не содержат каменных орудий, или они имеются в очень малом количестве. Неизвестно, кто их чаще создавал – австралопитеки или шимпанзе.

Не случайно в США в последние годы появилось направление в науке, называемое чаще всего «культурной приматологией». Это изучение поведения шимпанзе и других высших обезьян как творцов культуры [67] .

В общем, нет между людьми и другими животными некой зияющей пропасти. Количественная разница есть: у нас более сложный язык, больше культуры, больше мышления… Но нет у нас ничего такого, чего совсем не было бы у животных.


Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 184; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!