Отрывки из воспоминаний о гимназии (1902 год) 11 страница
Надпись на портрете
Так Вы мне милы и симпатичны, дорогой Женечка Вахтангов, талантливейший из моих учеников, что не могу и не хочу придумывать никакой надписи. Помните, что я Вас люблю.
Ваш Л. СУЛЕРЖИЦКИЙ.
Москва, 1911.V.
Из записных книжек[41]
10 марта 1911 г.
Получил первую повестку из Художественного театра.
11 марта 1911 г.
Первая беседа К. С. Станиславского. Сулер представил меня Константину Сергеевичу.
— Как фамилия?
— Вахтангов.
— Очень рад познакомиться. Я много про вас слышал.
12 марта 1911 г.
Окончил школу.
14 марта 1911 г.
Собрание в театре насчет «Капустника». К. С. Станиславский мне:
— Вот, говорят, Вахтангов хорошо под Васю Качалова. Может, вы изобразите что-нибудь?
15 марта 1911 г.
Зачислен в Художественный театр. Вторая лекция К. С. Станиславского. К. С. мне, просмотрев тетрадь с первой лекцией:
— Вот молодец. Как же это вы успели? Вы стенограф[42].
{88} 17 марта 1911 г.
Написали Ассингу о гонораре[43]. Репертуар. О книгах. Деньги. О ролях. Помощники. Оркестр. Пианино. Что готовить первым (нам нужно шить костюмы). Вперед заказать парики.
23 марта 1911 г.
Получил ответ Ассинга с согласием на условия.
24 марта 1911 г.
Вечеринка у Адашева.
Третья беседа Станиславского.
12 апреля 1911 г.
Я хочу, чтобы в театре не было имен. Хочу, чтобы зритель в театре не мог разобраться в своих ощущениях, принес бы их домой и жил бы ими долго. Так можно сделать только тогда, когда исполнители (не актеры) раскроют друг перед другом в пьесе свои души без лжи (каждый раз новые приспособления). Изгнать из театра театр. Из пьесы актера. Изгнать грим, костюм.
|
|
|
15 апреля 1911 г.
Хочу образовать Студию, где мы учились бы. Принцип — всего добиваться самим. Руководитель — все. Проверить систему К. С. на самих себе. Принять или отвергнуть ее. Исправить, дополнить, или убрать ложь. Все, пришедшие в Студию, должны любить искусство вообще и сценическое в частности. Радость искать в творчестве. Забыть публику. Творить для себя. Наслаждаться для себя. Сами себе судьи.
Думаю с первых же шагов ввести занятия пластикой, постановкой голоса, фехтованием. Читать историю искусств, историю костюма. Раз в неделю слушать музыку (приглашать музыкантов).
Сюда сносить все, что родится в голове, что будет найдено интересного: шутки, музыкальные вещицы, пьески.
{89} 20 апреля 1911 г.
В театре с Марджановым и Сулером[44].
21 апреля 1911 г.
Занимался в театре один с рабочими: 6‑я, 7‑я, 8‑я картины.
22 апреля 1911 г.
Марджанов обещал зачислить официальным помощником.
23 апреля 1911 г.
До 1/2 5 утра был с Леопольдом Антоновичем на уроке. Много получил.
25 апреля 1911 г.
|
|
|
7 час у Златина. Смотрел Л. А. Сулержицкий. Хвалил. Доволен. Ученики сдали хорошо.
26 апреля 1911 г.
Написал Ассингу о пьесах, о плате.
Бирман сообщено, что она играет Эву[45]. Книга указана.
Получил от Леопольда Антоновича вторую беседу о «Гамлете».
28 апреля 1911 г.
Сулер сказал: — Я расположен к вам. Пока я живу, вам будет хорошо. Только всегда советуйтесь со мной. Я ценю вас. Когда-нибудь вы будете в Малом театре.
29 апреля 1911 г.
Написал Ассингу о начале сезона. Просил 30 мая, об афишах и программах. Просил раздать роли «Огней» любителям.
6 мая 1911 г.
Написал Гусеву, Бирман о том, что выезжаем 18‑го: сезон 30‑го. 21‑го репетиция. О порядке, о ролях.
14 мая 1911 г.
Познакомился с Ивановским (режиссер Болгарского театра). Там театр молодой. Театром не интересуются. Рабочих сил нет. Он работает год.
Познакомился с дочерью и сыном Станиславского.
{92} 17 мая 1911 г.
Сулер обещал взять в Париж и Лондон. За лето предложил 2 1/2 тыс. фр. и, если хочу, поставить оперу. В 5 час сбор труппы у памятника Пушкину.
19 мая 1911 г.
Приехали в Северск.
22 мая 1911 г.
12 час. «Огни». Сделали пять явлений I акта. Ивану набить занавес и повесить[46]. Дать рисунок.
30 мая 1911 г.
«Огни». Сбор 230 руб. Играли хорошо.
|
|
|
8 июля 1911 г.
Не хочется жить, когда видишь нелепости жизни.
С. Бирман
Судьба таланта[47]
Весной 1911 года мы окончили драматическую школу, а летом того же года вместе с Вахтанговым предприняли «гастрольную поездку» в Новгород-Северск. […]
Наша неопытность и материальная необеспеченность могли бы сделать эту поездку пустой, неумной, смешной. Но мы вышли из положения, потому что строго, чисто отнеслись к первым пробам своей практической работы на сцене и потому, что нами руководил Вахтангов. Мы беспрекословно исполняли все его требования. Он давал нам полную возможность признавать сердцем его первенство. Вахтангов был рядом с нами, но не был рядом: не он себя, а мы, по всей совести, не могли не ставить его выше.
Вахтангову было трудно с нами: ему хотелось решать крупные задачи, а как их было решать с труппой в семь человек, без сценического опыта, без достаточно глубокого душевного содержания? […]
Да, ему было нелегко с нами, неопытными, бедными, без всяких сценических туалетов. Его режиссерские замыслы не могли реализоваться; не было денег на оформление. […]
И все же!..
Все же мы не уронили педагогической чести школы, не отреклись от высоких принципов МХТ. […]
|
|
|
Новгород-Северск оказался театральным городом в лучшем смысле этого слова. Зрители простили нам невольные прегрешения не только за {93} пыл и жар нашего умонастроения, но и за внутреннюю организацию наших спектаклей, отличавших постановки Вахтангова.
Мы жили тем новым, что внес Московский Художественный театр на сцену и за кулисы театра. […]
Л. А. Сулержицкому
8 июля 1911 г.
Новгород-Северский
Милый, хороший Леопольд Антонович, я все выжидал событий, все думал: напишу, когда будет очень хорошо, напишу тогда, когда почувствую, что смогу написать хорошее письмо.
Будничное не хотелось отправлять.
Но события не наступили.
«Очень хорошо» не было ни разу. Поэтому слушайте прозу. Маленький отчет о нашей работе.
Сыграли мы девять спектаклей (шесть пьес). Еще предстоят три. Если б Вы видели «Огни», остались бы удовлетворенным: и темп, и настроение, и паузы, и четкость, и чувство — много чувства. Остальное хуже. Но все-таки хорошо.
Все пьесы, за исключением «Снега», были сыграны честно и чисто. Публика довольна.
Ходят на наши спектакли охотно. Было уже три полных сбора. Антрепренер доволен: у него еще никогда не было таких хороших дел (я говорю о материальной стороне).
Вне сцены мы в тени.
Вне сцены публика нас не знает. Ни с кем не знакомы.
Никто к нам не ходит.
«Любовники» писем поклонниц не получают.
«Героини» букетов поклонников не нюхают.
Да нам и некогда. В день две репетиции.
Я уже устал. Вернее — такая работа меня совсем не удовлетворяет.
Недели на пьесу мало. Останавливаться долго нельзя.
А я люблю по-вашему — посидеть на одном месте подолгу.
И часто-часто тягощусь ролью режиссера, и завидую товарищам, которые могут поработать над ролью, могут поваляться на травке и покурить до выхода. Внимательно слушать сцену за сценой, жить с актерами, искать им все, начиная с чувства, волноваться за ошибки, следить за рабочими, возиться с реквизитом и обстановкой, изобретать дешевые комбинации картона, бумаги и красок — и так от понедельника до понедельника — работа утомительная.
И хочется отдохнуть. Хочется хоть денек ничего не делать. Оттягиваешь часы. Вместо двенадцати назначаешь репетицию {94} в час. Если легкая пьеса — освобождаешься в понедельник от работы.
Но с другой стороны — отнимите все это у меня, и я, наверное, затоскую.
Думаю о Москве. Мечтаю о театре. О «Гамлете». И уже тянет-тянет.
Сидеть в партере и смотреть на серые колонны.
На золото.
На тихий свет.
Я буду просить дирекцию допустить меня на все репетиции «Гамлета».
И страшно.
Никак не могу себя приклеить к театру.
Не вижу своего места.
Вижу робкую фигуру с тетрадкой в руке — фигуру, прилепившуюся к стене и маскирующую свою неловкость фамильярным разговором с Вороновым, Хмарой… Вижу больших людей, которые проходят мимо. Которым нет дела до тебя, до твоих желаний.
Каждый за себя.
Надо идти.
Надо что-то делать.
А я не умею. Не умею.
Слушаю добрые советы Вороновых и Хмары.
Они все знают. И ходят, как дома. Здороваются и громко разговаривают. Покровительственно похлопывают по плечу. Отходят к другим.
И страшно.
И стыдно.
И тоскливо, тоскливо.
Утешаюсь одним: наверное, все испытали мое.
А Вы? — Печетесь на солнце. Возитесь с Митей. Посматриваете на свои листы анализа и приятно улыбаетесь[48]. Напеваете об «Ильмене-озере». Пишете острюку.
Почему-то мне кажется, что Вы отдохнете за эти два месяца и приедете в Москву бодрым.
Отдохнете от людей, которые делали Вам больно.
Милый Леопольд Антонович, в воскресенье мы играем водевиль. «Сосед и соседка». С Бирман. Все вместе многое вспоминали. За многое меня снова ругали. Многому снова радовались.
Несем Вам свой привет, свою благодарность.
Как много было прекрасного!
Как часто и много мы все вспоминаем Вас.
{95} Хотел написать веселое письмо, своей обычной шуткой, хотел прислать Вам стихи — по чего-то нет для этого.
Низко Вам кланяюсь.
Привет Ольге Ивановне и Мите[49].
Если хотите доставить мне большую радость, Леопольд Антонович, и мне, и товарищам, — то напишите о себе хоть открытку. Буду ждать, ждать.
Много любящий Вас
Е. Вахтангов.
10‑е [июля]. Водевиль сыгран. Не было ни одной фразы, которой публика не приняла бы смехом. Во время игры нашел много новых положений, новых переживаний… Их уже не повторишь. Было хорошо. Бирман играла идеально. Лучше Марины [М. П. Наумова]. Да и нельзя сравнить.
С. Бирман
Судьба таланта[50]
Осенью 1911 года мы вернулись в Москву, в заповедный, удивительный МХТ. Мы были «сотрудниками» и почитали за великую честь это скромное звание.
Что же путного могу я сказать о Вахтангове в МХТ?
То мелькнет он цыганом с гитарой во второй картине «Живого трупа», то доктором в интермедиях «Мнимого больного», (где Дикий, Чехов, Вахтангов и другие состязались, кто из них выдавит больше смеха у зрителей). А то Вахтангов исполняет уже роль Крафта в «Мысли» Леонида Андреева… И в «Мышеловке» («Гамлет»), кажется, играл он актера-«королеву».
Одно несомненно, что Вахтангов, как и большинство из нас — сотрудников этого театра — Академии актерского мастерства, — во многом разобрался, многое и основное постиг в искусстве.
… Ежегодно в конце театрального сезона группа пайщиков МХТ обсуждала сценические возможности и дальнейшие перспективы каждого сотрудника. Протоколы с оценками посылались на заключение Станиславскому.
«Забыт как актер. На выхода не занимать. Прибавить» — вот одна из строчек, выражающая мнение Станиславского о Вахтангове. А выше начертаны его слова: «Крайне необходим в Студии. Может выработаться в хорошего педагога и режиссера». Пророческие слова!
{96} В. Лужский
Слово об ученике[51]
А какой он был цыган-хорист в «Живом трупе» Толстого[52]. Их было трое, так называемых заправил сцены у цыган: Курдюмов был по части верности вступлений, Ефремов — специалист по гитарам, а Вахтангов — по характерности «выходки», жестов, поклонов, манеры держаться с солисткой, есть ее глазами, и ими же показать замирание хору, или наоборот, поощрить этим же глазом, расшевелить его, развить силу и скорость до пределов возможности. И житейские мелочи и обходительность хора. Это тоже на его обязанности: подмигнуть или подтолкнуть какую-нибудь Пашу или Шуру, быть повадливее с приезжим «барараем» или же кивнуть «басам»: идти «получить» и пользоваться моментом сходить курнуть. А франт в дополнительной сцене «суда» из «Карамазовых»[53], специально для петербургских гастролей расширенной, когда он лорнировал публику? Как шла его манера речи в фразах: «Это к‑акая дама, с л‑орне-том, толстая, с к‑раю сидит, п‑икантненькая?» А в «Ставрогине»[54]? Удивительный, прекрасный, редкий, исключительный «сотрудник» режиссеру народных сцен; недаром же они и славились тогда в МХТ.
В такую незначительную в пьесе, но самую значительную для Вахтангова в театре роль, как роль приятеля героя в андреевской «Мысли», он вкладывал значительность. Говорил он тихо, но своей искренней заботливостью к судьбе запертого в клетку орангутанга Джайпура он заставлял настораживаться зрительный зал, и реплики его не вызывали небрежительного кашля к неизвестному исполнителю.
Из записных книжек[55]
31 июля 1911 г.
Выехали в Москву. Дали Немировичу телеграмму.
1 августа 1911 г.
Явились в театр. Все обошлось. Страхи, что опоздаем, были напрасны.
{97} 2 августа 1911 г.
Репетиция «Гамлета». К. С. попросил записывать за ним. В перерыве спрашивал о летних работах. Просил показать ему водевиль.
Заняли в «Трупе». Маленькая роль цыгана.
3 августа 1911 г.
К. С. просил составить группу в театре и заниматься с ней по его системе.
4 августа 1911 г.
К. С. предложил составить задачи для упражнений.
5 августа 1911 г.
К. С. обещал дать помещение для занятий и необходимые средства. Поручил поставить несколько миниатюр и показать ему.
6 августа 1911 г.
К. С. после отрывка «Огни» много говорил о работе. Отрывком остался доволен. Немирович тоже[56].
7 августа 1911 г.
На репетиции «Гамлета» К. С. поручил мне следить за выполнением упражнений Тезавровским, Берсеневым[57].
8 августа 1911 г.
Ходил к Немировичу говорить о своем положении в театре и о гонораре.
9 августа 1911 г.
К. С. сказал мне: «Работайте. Если вам скажут что-нибудь, я скажу им: прощайте. Мне нужно, чтобы был образован новый театр. Давайте действовать потихоньку. Не произносите моего имени».
{98} 14 августа 1911 г.
Станиславский мне: «Во всяком театре есть интриги. Вы не должны бояться их. Наоборот — это будет вам школой. Работайте. Возьмите тех, кто верит вам. Если администрация театра будет спрашивать, что это значит, — отвечайте: не знаю, так приказал К. С. Деньги, нужные вам, будут. Как и что — это все равно. Вы будете иметь 60 рублей».
15 августа 1911 г.
Станиславский представил мне свою сестру[58]. Она предложила заняться с нею и ее воспитанницей. С Мчеделовым говорил о школе Халютиной[59]. Предлагают 6 руб. за двухчасовой урок.
20 августа 1911 г.
Станиславский сказал мне: «Я сделал ошибку, объяснив свою систему в один урок. Многие ничего не понимают. Боюсь, что пойдут раздоры (резня). Будьте осторожны». Я ответил: «У меня свой метод преподавания».
К. С. — Хотите, я приду на первый урок?
Я. — Нет, это меня сконфузит.
3 сентября 1911 г.
Первый урок в школе Халютиной.
4 сентября 1911 г.
Смотрел «Передвижников» Гайдебурова. Отвратно[60]!
6 сентября 1911 г.
Балиев поручил поставить вещицу для кабаре «Летучая мышь»[61].
7 сентября 1911 г.
Обсудил с художником Сапуновым постановку для «Летучей мышь».
{99} 5 марта 1912 г.
Сулер предложил ехать в Лондон ставить пьесу Беринга «Двойная игра». Вознаграждение 60 руб. в день с моей дорогой. Оплачивают только 10 дней.
6 марта 1912 г.
Отпрашивался у Немировича-Данченко в Лондон.
9 марта 1912 г.
В Лондон не отпустили.
17 марта 1912 г.
Говорил с К. С. о Студии[62].
21 марта 1912 г.
Выехал в Питер[63].
26 марта 1912 г.
Был в «Бродячей собаке». Просидел до утра с Кокошкой Петровым[64].
5 мая 1912 г.
Получил предложение Московского сценического кружка быть там режиссером.
18 мая 1912 г.
Приехал в Киев.
23 мая 1912 г.
В театре прибавили 120 руб. — 600 руб. годовых.
{100} В. В. Соколовой (Залесской) и В. А. Алехиной[65]
8 мая 1912 г.
Пришел в театр радостный. Ликует в душе. Сегодня такой прекрасный день — светлый и золотой от солнца, ласковый от зелени и цветов и радостный от Вашего письма. У меня нет бумаги. Буду писать в тетрадке. Потом оторву лист. Вы ведь извините, мне хочется писать сейчас.
Вчера я получил предложение в Териоки, в театр Блока (поэта). Зовут режиссировать[66].
Позавчера — официальное предложение от секретаря Романовского кружка[67].
И им я еще не ответил.
Не увлекло меня.
Сегодня Ваше письмо.
Простое, ясное и понятное.
Как Вы умеете все так обстоятельно сказать, добрая Варвара Владимировна.
Как подумаю:
У нас своя сцена.
Свое помещение…
Свой занавес…
Подумайте — ведь это свой театр.
Наш — маленький и уютный.
Где так отдохнешь в работе. Куда отдашь всю свою любовь.
Куда принесешь радости свои и слезы…
Милые лица. Добрые глаза. Трепетные чувства. Все друг другу друзья. Нежно, осторожно подходим к душе каждого. {101} Бережем. Честные и любящие. Чувствующие святость. Ничего грубого. Ничего резкого.
И хочу быть аккуратным.
Хочу быть ласковым.
Хочу отдать то, что горит внутри.
Хочу зажечь.
Хочу, чтоб и меня увлекли.
Будем гореть, будем хотеть, будем творить, как умеем — лишь бы радостно…
И знаете — хочется очиститься.
Хочется прийти не таким, какой я.
Надо быть другим.
Исправиться надо.
Я могу долго говорить. Нельзя.
«О деле не забывайте»[68]
Буду о деле. Постараюсь быть обстоятельным, хотя трудно это мне сейчас.
Ну, по порядку. Как у Вас написано.
1. Хочу поставить 5 спектаклей.
2. Где хотите, только работать в своей Студии.
3. Берите, берите, берите помещение. Как и что — я не умею. Лишь бы свой угол.
4. За предоставление мне свободных часов в Студии — благодарю[69].
5. Много уроков не возьму. Может, совсем не возьму — это покажет подсчет.
Милые, если бы был один, если б у меня не было обязанностей, — я не давал бы уроков. Лежал бы и мечтал. Работал бы, когда хотел, и на извозчиках не обедал бы, но… 6.
6. Написать свои условия не могу. Сейчас мне стыдно об этом говорить.
Знаете, я готов взять 10 – 15 уроков, чтобы только не брать с этих спектаклей. Уроки — это проданное время (я не говорю о Вас, В. В., у Вас я не чувствую себя на уроке). А если я продам свое время — что я принесу в Студию?
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 140; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!