Глава пятая. ЗА ЛИНИЕЙ ОГНЯ: В ТЫЛУ
Тыловой почёт
В советском тылу не было нацистских зверств. Никто не выжигал пятиконечные звёзды на лбах ребятишек. Не резал у них из спины ремней. Не травил овчарками. Не обрубал кисти рук, чтобы потом пустить изувеченного ребёнка по направлению окопов советских бойцов. Впрочем, бомбы находили детей и в тылу ‑ смерть с неба забрала более 350 тыс. малышей.
Это, пожалуй, единственная по‑настоящему скорбная цифра. Остальные на первый взгляд кажутся воодушевляющими. Так, 20 млн школьников за годы войны выработали 585 млн трудодней. На одном только Кузнецком металлургическом комбинате за первые три года войны рабочими‑детьми было выплавлено столько снарядной стали, что хватило бы для изготовления 100 млн снарядов. А танковой стали ‑ на производство 50 тысяч тяжёлых танков.
Но как жили эти ребята, которые изо всех сил помогали фронту и работали наравне, а то и лучше, чем иные взрослые?
Юрий Щелчков, 1939 г. рождения: «Хлеб выпекали из лебеды, торфа и хвоща. Ходили на луга и собирали головки от клевера, называли их «кумушки». Их высушивали, растирали в деревянных ступах пестами или растирали руками. Ещё собирали лебеду...»
Александр Кремлёв, 1930 г. рождения: «Шёл мне тогда тринадцатый год. Был я парнем рослым и крепким, от старших ребят совсем не отличался. А когда дело дошло выдавать документы, меня вдруг спросили: «А ты откуда взялся? Ведь тебе ещё нет четырнадцати лет!» Но меня оставили. Год я работал прицепщиком. А когда мне исполнилось 14 лет, получил документы и стал помощником тракториста, а потом и сам сел на трактор. Пахали день и ночь, без выходных, пока не закончилась страда. Спали по четыре часа в сутки. После уборки урожая я первый раз получил на трудодни мешок зерна. Мама плакала от радости...»
|
|
|
Таких примеров много. Согласно законодательству, рабочий день ребёнка даже во время войны был ограничен. Но, например, на омском заводе «Электроточприбор» дети прятались от начальников цехов, чтобы их не выгоняли из корпусов, тайком возвращались и продолжали работу. Взрослые, немало повоевавшие и повидавшие мужики, возвращаясь с фронта, не могли сдержать слёз, когда видели у станков плакатики, нарисованные заскорузлыми от мозолей детскими руками: «Пока норму не выполню, с завода не уйду!»
Дневник Володи Чивилихина
Тайга, маленькая железнодорожная станция в Сибири ‑ война лишь отголосками долетала и сюда, и до страниц дневника 14‑летнего Володи. Его заботы ‑ как прокормить семью (отец умер до войны), что читать: «проглоченные» книги ‑ практически в каждой записи, и ещё ‑ кем стать. «Сегодня писали диктант. Я написал на «хор». Текст: хоть брось. Предложения бессодержательные, выражения ‑ ни к черту. Вот этот диктант еще больше укрепил во мне настойчивость и веру в то, что со временем я буду писателем. Я знаю, что это трудно, но я смогу добиться этого не для славы и известности, а потому, чтобы люди могли читать хорошие слова и хорошие мысли». Юношеские дневниковые записи положили начало труду всей жизни. Владимир Чивилихин действительно стал писателем. Настоящим. После школы поступил в техникум паровозного хозяйства, затем ‑ МГУ, факультет журналистики. Многие свои произведения он посвящал природе, тревожился за её судьбу. Главную свою книгу ‑ роман‑эссе «Память», вторая часть которой вышла раньше первой и была отмечена Государственной премией СССР, он закончил за несколько часов до смерти 9 июня 1984 года на подмосковной даче.
|
|
|
1941 г.
7 марта 1941 года. Мне сегодня 13 лет.
22 июня 1941 года узнал, что фашисты перешли границу (западную) и бомбили Киев, Житомир, Винницу, Каунас и др. Я думаю, что Германия зря сунулась... Всю ночь разносил повестки. (...)
19 сентября. Не писал долго. Было некогда. Отличнейшая новость. Приехала из Чернигова сестра Маня с Аликом и Мэльсаной. Привезла пуда 2 сала, часы карманные, противогаз... Вечером ходил в Маниной шинели. (...)
|
|
|
23/10. У нас нынче кризис на бумагу. Будем писать на газетах. У меня пока есть тетради. Наши войска сдали Одессу. (...)
30. Был осмотр. Я здоров, только нервный. Врач так сказал. Прорабатываем «Ревизор» Гоголя. Скоро будем читать в лицах. Я ‑ в роли Хлестакова. Насчет нервов я сам замечаю, что шатаются. (...)
3.12. Пришла телеграмма от Вани. Его взяли в Армию. (Иван ‑ старший брат Володи . ‑ Прим .) (...)
21. Выходной. Морозюка! Свыше 40°. Утром сходили в баню, а потом целый день сидел на полатях. Мы с мамой расчистили там, и хорошо. Я там теперь сплю...
26. Не учились 3 дня из‑за морозов. А сейчас вышел приказ, что нам (семиклассникам) учиться и в морозные дни... Прочитал «Труженики моря». Мировая. Виктора Гюго. «Восемь рассказов» Матильды Юфит, тоже хорошая. Сейчас читаю Эмиля Золя «Чрево Парижа»... (...)
1942 г.
26.1. (...) За эти дни чего‑то хандрю, не учу уроки, нахватал плюшек. Мама уехала еще 24‑го. Она однажды ходила в школу и разревелась там при всех учителях. Теперь пускай лучше исключат из школы, но мать не пойдет! Сегодня, например, не захотел идти на физкультуру, училка просила ‑ не пошел...
|
|
|
2.2. Приехала мама. Привезла хорошие часы (настольные). Сегодня подрался с Колькой Цуцурюком. Дрался ничего... Я два дня не ходил в школу. Получал карточки... (...)
18. Ходил в кино на «Дети капитана Гранта». Хорошая. Понравился образ Роберта Гранта: смелого, мужественного мальчика, для которого перебраться по веревке через пропасть дело чести. Прочитал «Близкое и далекое» Черноокова и «Степь в огне».
Погода сегодня испортилась: ветер, буран, снег, мороз... Я состою в пионерах. Выписал «Пионерскую правду»... Я сейчас хожу каким‑то блатом: гимнастерка нараспашку, а на груди матросская тельняшка, штаны из сапогов навыпуск, широкие, руки в карманах, чуб... (...)
12.3. (...) Газет все нет. Взял книги «Два романса» и «Хитрые глаза». Сегодня военрук пробирал нас за то, что не хотим участвовать в игре «Тыл врага». Я не хочу тоже. В бурках не пойдешь по снегу лазить. Мне хочется поиграть, но обуви нет. Сегодня писали диктант. Я написал на «хор». Текст: хоть брось. Предложения бессодержательные, выражения ‑ ни к черту. Вот этот диктант еще больше укрепил во мне настойчивость и веру в то, что со временем я буду писателем. Я знаю, что это трудно, но я смогу добиться этого не для славы и известности, а потому, чтобы люди могли читать хорошие слова и хорошие мысли. (Это не списано, это мои слова). Я на днях попробую свои силы и напишу маленький рассказик и постараюсь подбирать хорошие предложения. Ну вот, например, на тему из своей жизни летом...
16. Вчера был выходной. Ездил в лес. Вычистил стайку. Скоро отелится корова. Тогда немного отдохнем, а сейчас хлеба не хватает. Ешь не досыта. По большей части чай да хлеб... Разговаривали с Борькиным отцом, начальником Промкомбината. Он хочет взять наш класс к себе на учет и, как только кончится учеба, заберет его на подсобное хозяйство. Вот где будет мирово: хлеба по 600 гр., помещение дадут хорошее, а главное ‑ пахать не будем, не успеем к пахоте. Работа будет: собирать колбу или черемшу, березовый сок, прополка, ягоды, грибы. (...)
25. Отелилась корова. Телочка красивенькая! У нас все ребята курят. Маня принесла из госпиталя две осьмушки табаку. Я стырил и курю. Все!
27. Получили табеля. У меня все «хорошо», за исключением агротехники ‑ «пос.». Меня в школе кличут по‑разному: Володька, Чивилихин, Вовка, Чиля, Чиль... (...)
3.4. Не пошел в школу. Натаскал воды. Ходил на базар. Все дорого. Лук, одна луковица ‑ 1 рубль, одна чесночина ‑ полтора рубля. Телятина ‑ 60‑70 рубл. Отнес в детсад Мэльсану. Мама натерла ноги до крови. Я хожу кругом за нее.
4. (...) Написали контрольную по алгебре. Мне «отлично». Сегодня чего‑то Раиса Васильевна придралась к нам. Борька ей что‑то наговорил, она позвонила его отцу, тот пришел домой голодный (а дома есть нечего), бил Борьку. Борька в слезах прибежал ко мне! Стоит у частокола и плачет навзрыд, а я как раз носил воду, и клянется отомстить Р. В. Я его кое‑как успокоил, принес шахматы, мы полезли на вышку и сыграли 4 партии счетом 2:2. Завтра Пасха. (...)
Кроме того что надо было помогать матери, без отца воспитывавшей детей в голодные военные годы, Володя учился ‑ в техникуме на занятиях, самостоятельно, читая много книг, общаясь с учителями и сверстниками.
В техникуме Володя (на фото указан стрелкой) очень переживал, что у него поношенная одежда и стоптанная обувь, и из‑за этого немного сторонился своих однокашников.
Фото на странице ‑ из архива Е. Чивилихиной.
7. Настроение бузовое. В школе сегодня был мрачен. Дома тоже. Читал «Ранние рассказы» Толстого. Хорошая, но читать не влечет. Оделся, думаю: «Пойду разомнусь за работой». Вычистил стайку ‑ скуку не разогнал. Пришел домой, разделся, лег спать ‑ не спится. Взял книгу ‑ не читается. Встал и вот, пишу... Прислал письмо Иван. Ура! Пишет, что находится недалеко от Старой Руссы в лесу, в землянках. Работает электриком. Ваня уже воевал в 4 местах: 1 ‑ война в Финляндии, 2 ‑ с немцами под Москвой, потом под Клином, под Старой Руссой. В финской был шофером. Всего сейчас у нас воюют человек 20. Только я знаю: Иван ‑ мой брат, Сережа Морозов ‑ двоюродный брат, Людвиг, я про него напишу после ‑ зять, его брат Игнат. По материнской ветви ‑ шесть двоюродных братьев из одной семьи. Итого ‑ 10. (...)
14 апреля 1942 г. Вчера был у Борьки Черникова. Взял «Тристан и Изольда». Сыграл с Васькой Андреевым в шахматы. Загнал ему мат. Сегодня на переменке пришла Раиса Васильевна и спросила меня: «Володя, ты сколько пожертвовал (рублей) на подарки бойцам?» Я отвечаю: «У нас, Р. В., дома получки нет и денег нету». На другой переменке она меня позвала и дала (...) рублей, я хотел отказаться, но она сама всунула мне их в карман. (...)
22. Сегодня дал 3 раза по морде Юрке Ярыгину за то, что он нарисовал меня на стене в уборной, с подбитым глазом и подписал: «Ребята, глядите, В. Чивилихину глаз подбили». Я позвал его на переменке в уборную и говорю: «Сотри сейчас же!» Юрка замялся: «Кого стереть?» И сразу же: «Это не я писал». Я в это время, когда показывал на рисунок, съездил по глазам и еще, и еще.
Мама купила пачку «наркомовского». Не знаю с какой целью, я его покамест курю... Скорей бы лето! В колхоз скорей бы! Я возьму с собой дневник... (...)
30. Ровно 5 лет со дня смерти моего отца...
3.5. Выходной. В лес не пойду. Холодно вот уже 3 дня. Мороз. Сплю дома. Хожу обедать в столовую по пропуску. Благодаря Р. В. Вопреки, в 2 часа пошел в лес с Васькой. Пили сок, ели колбу, кандыки, медунки. Сходил мирово. (...)
13. Мама собиралась ехать за картофелем, но ее обманули. Не взяли. Теперь не знаем, где достать картошки на семена. Надька ворчит. Я выхожу из себя... Мама самый несчастный человек, которого я знаю. 12 лет пошла из деревни на фабрику, 19 вышла за папу. Было 6 детей, из которых одна, старшая, дочь умерла. В 37‑м году свалилось несчастье: зарезало папу. Мама от природы добра, нежное сердце, но она все вынесла. Через год умерла мать отца моего, и тут начинаются самые главные ее муки с детьми. Я ее так люблю, что готов отдать полтела за нее. И я не могу себе представить житье нашей семьи без мамы. Еще тут Мелька, ее внучка, как провожать в детсад, так она выматывает у нее все нервы. Не знаю, что за удар будет для нее, если на войне убьют Ивана... Я с сегодняшнего дня буду стараться, взяв себя в рки, помогать матери, оставлять ей лучшие куски. Я окончу нынче семилетку и поступлю работать в депо учеником или в ФЗО, чтобы скорее помочь ей. Ведь она наработала на своем веку изрядный горб. У нас украли (...) курицы, крынку молока, а у бабушки барана... (...)
20. От Ивана давно не было писем.
29. Вчера прислал. Пишет: «Немцы гонят»... Вот уже 3 дня копаю огород в поле, немного загорел. От натуги и от жары, так как я не закрывал голову, шла носом кровь. (...)
7.6. Поступил в техникум Н.К.П.С. в нашем городке. В колхоз поеду всего на 1 м‑ц, на август... Борьку не приняли по глазам. У него 5% потеря, и очки не улучшают, а у меня 25% потеряно, и очки улучшают. Борька, наверное, поедет в колхоз. Решил заняться кротоловством... (...)
28.7.42 г. Долго не писал: некогда было. Первого числа разрубил порядком левую ногу топором, до 19‑го лежал в больнице. Скучно было. Эти так называемые «друзья» пришли только раз. 19 ушел на покос и только вчера вернулся. Надо карточки получать ‑ нога мало‑мало болит.(...)
26. (...) Прислал письмо Сергей Морозов, двоюродный брат. Пишет, что встретился на фронте с моим родным братом Иваном. Вот, представляю, была встреча... Купили тележку‑двуколку за 500 рублей. Гром и молния! Что за деньги сейчас стали. В огороды лазили мало, всего только за огурцами, бобами, горохом и подсолнухами. Наш Борька лежит в постели, наскочил вчера на стекло. У нас несчастливое лето. Сначала я ногу покалечил, потом Надька, сейчас Алька лежит в больнице. Кстати, поправляется. И, наконец, Борька. (...)
17.11.42 г. У меня плохо по геометрии. Думаю исправить. Сегодня разговаривал со студенткой из нашей группы Л. Она Анжерская, отец пропал без вести. Я люблю с ней разговаривать, она умна, начитанна. Мы с ней начали дружить чистой дружбой. Постараюсь укрепить ее... Прочел «Анну Каренину». Достал туши маленько и пишу. Надо будет последний раз. Оставить на чертежи. (...)
1943 г.
17.1.43 г. Целый месяц не писал. Некогда, да и чернил не было. ... Живу сейчас плохо. Разве я думал 3‑4 года назад, что буду есть в день 500 г. хлеба. Делаю так: возьму грамм 300 хлеба, мякиш в шарики с солью и в так называемый «суп» ‑ воду и капусту, а корки с «чаем» ‑ кипятком. Это не жизнь. Был бы моложе года на 3, дождался бы весны и уехал бы в Среднюю Азию. Еще хорошо, когда хлеба достанешь по блату 1 кг через день, на станции, где мама стирает. Иван прислал письмо. Ничего особенного не пишет, только обижается на меня, что не пишу ему. Борьке Черникову мирово: их двое, хватит картошки на зиму и хлеба по булке в день достают. Марусин госпиталь эвакуируется назад, на запад, так как наши наступают. У нас в армии ввели погоны и мундиры, как в старой армии. Не дай бог, чтобы и кокарды, и эполеты, и аксельбанты всякие ввели. (...)
30.4.43. Сегодня шесть лет, как мы живем без отца. (...)
22.5. Большая радость: вышло новое распоряжение из Москвы, насчет техникумов: 1. В армию не берут. 2. Рабочий паек. 3. На 2‑м курсе 150 р. 4. «Отл.» и «уд.» ‑ 25% надбавки.
30.7.43 г. Давно не писал. Время не позволяет. Сдал все зачеты на «отлично». С 6‑го по 22‑е были в военном лагере. Досталось. Опишу когда‑нибудь подробнее. 8 дней убирал покос. Пришел к начальнику... Направил работать в депо. Не знаю куда: или кочегаром, или учеником слесаря или токаря. Сейчас карточка уже 800 грамм. Немного полегче. Иван письма шлет. Выслал аттестат. Он старшина.
27.7.43 г. Месяц работаю в депо учеником слесаря‑экипажника. Очень грязно. Почти всегда хожу грязный. Сейчас уже поспела картошка. Мы копаем без пощады. Сейчас я всегда сыт. Одно тревожит ‑ ни обуть, ни одеть: сапожонки разорвались, рубашки нет ни одной. Дров нет ни полена. Сена дома 5 возов и в лесу 3 воза. Заметил: зимой, когда шамовки было мало ‑ курил, как волк, а теперь, когда я относительно сыт, к табаку не тянет. Скорее бы учиться. (...)
4.12.43 г. На днях ходил в кино. «Воздушный извозчик». Так себе. Учусь танцевать. Одно плохо, что учителей нет. Да и не к чему, пожалуй, так как на вечере танцевать не в чем. С ребятами нашей группы не в плохих отношениях. С девчатами не особенно, так как настроение их не всегда соответствует моему... (...)
1944 г.
1.1.44 г. День Нового года, 31‑го числа, т. е. вчера вечером, пошел на новогодний праздник. Прихожу. Там кругом часовые стоят с винтовками. Начальник и милиционеры. Ну, какой может быть вечер. Я ушел. К Борьке. Гуляю... Борька хочет ехать на Восток в какое‑нибудь мореходное училище. Это его мечта. Стать моряком! Он ее вынашивает в себе с самого детства. Мать его поощряет. Вообще Новый год провели неплохо, чувствуя, что, может быть, последний раз вместе пируем: я, Володя Кривошеин и Борька. Мы обнялись и целый вечер сидели и пели, как редко пели до этого. Подражали цыганам...
10.1.44 г. (...) У нас шамовка кончается. Я‑то буду питаться в столовой, но мать с Борькой будут голодать. У нас сейчас новый начальник. Что‑то вроде аристократа: со студентами общается через завуча... Заставляет прибирать волосы и вообще следить за собой в смысле аккуратности и чистоты. Какая может быть аккуратность, когда на мне неразлучный (прошлогодняя премия), затасканный костюмчик...
Прочитал рассказы Л. Толстого «Поликушка» ‑ чудо! О, книги! Что бы я делал без вас в эти тяжелые дни? Безо всякой задней мысли скажу, что книги поддерживают меня, и крепко поддерживают. Откуда бы я брал бодрость и жизнерадостность. Они со всей своей изложенной мудростью не дают мне потерять авторитет у ребят, и я не знаю, что бы я делал со своим толстым носом, старым костюмом и длинной челкой, если бы не книги. Я не представляю дня, чтобы я не прочел десяток‑другой страниц худ.(ожественной) литературы.
19.1.44 г. От Ивана долго ничего нет. Мама плачет. Уж маме‑то горше всего. Беспокоится за него, да и здесь, дома все прахом идет. Сена не хватает, картошка кончается, нет ни у кого ни обуви, ни одежды. Сама в обрывках тряпья ходит. Недоедает, все нам отдает.
29.1.44 г. Нас распустили на каникулы. Делать нечего. У меня нет пимов и поэтому сижу дома. Схожу, разве, к Борьке Чернику. Там он достанет брюквы, сидим, жрем и спорим. А о чем спорим? Обо всем, что в голову взбредет. Достаточно одному из нас о чем‑нибудь заговорить, как уже у другого есть на это готовые возражения. И, перебивая друг друга, до хрипоты кричим об атоме, молекуле, космосе, Печорине, Чайльд Гарольде, Китае и нашей Сибири.
31.1.44 г. Сдал все зачеты. Осталась проба по мастерским. Меня удивляет нечуткость своих одногруппников. Конечно, моя внешность не особенно приятна, но ничего не поделаешь. Эти глаза, нос, костюм! Иногда бывает до того досадно, что наговоришь грубостей и даже неприличностей. Я сам люблю посмеяться, но потом все свожу на безобидную шутку. Переписываюсь с Н., но что толку. Ничего умного в ее письмах, ничего оригинального. Дома я себя веду отвратительно. Мама, сестра и все остальные издергались, измотались от нужды, голода, и подчас бывает трудно разговаривать с ними, не повышая голоса. Изредка плачу, хотя бы и стыдно плакать парню почти в 16 лет.
8.2.44 г. На днях Борька в техникуме начал надо мной смеяться, преимущественно над внешностью. Я сначала отшучивался, но потом он стал назойлив, как муха, да еще ребята ржут над его, совсем неостроумными, шутками. Я не показал виду, хотя в груди все кипело, и ушел домой. Вчера днем, в обед повторилось то же самое. Борька, он так ничего парень, но найдет на него, и не дает проходу. К вечеру позвал меня к ним, помочь ему готовиться по электротехнике. Всегда с радостью помогу товарищу. Вечером я пришел. Он пришел домой через 5 минут и говорит матери: «Ма, я иду в клуб, на «Женитьбу Бальзаминова». «А Володя учить пришел». «Нет, ма, иду в клуб». А надо сказать, что я в этот день ничего, кроме 500 грамм, не съел (это было утром). Пока Борька ел, я стал вспоминать маму, семью, обстановку, все, конечно, по сравнению с Гуляевыми. Пришел Володя Кривошеин. Мать Борьки стала уговарив.(ать) меня идти в клуб. «Денег, мол, дам, сходи, надевай Борину рубаху» и т. д. Я отказываюсь. А Борька стал меня раздевать; расстегнул мою тужурку и увидел нижнюю рубаху. Я еще отказался, попрощался и выбежал, буквально выбежал, потому что крик рвался из горла и я не мог сдержать слезы.
Иван прислал письмо. Радость исключительная. Корова отелилась на 3 недели раньше. Телок маленький. Корова молоко не дает. Картошка вся. (...)
8.3.44 г. Мне уже 16 лет. Кажется, что прожил немного, но что можно было сделать за эти годы. Что я представляю в 16 лет. Высокий, худой, черный парень в желтых штанах и стареньком костюмчике. Что же я представляю изнутри. Главное, что меня занимает ‑ это жизнь в настоящем и надежда на будущее. От такой жизни характер у меня очень непостоянен. То смеюсь и вызываю смех окружающих, то целый день угрюм и зол. У всех почему‑то сложилось мнение, что я человек с повышенными способностями и не учусь на «отлично» только потому, что лень, но я же думаю про себя так: способности у меня есть, а не учусь на 5 потому, что не всегда есть настроение учить, потому что настроение вообще зависит от настроения желудка, которое у меня не всегда нормальное. Затем моя тяга к худ. литературе. На уроках я читаю, в столовке читаю и дома тоже читаю. От этого время, нужное для уроков, я использую на чтение. Курю я уже года 3, но не считаю это каким‑нибудь преимуществом перед парнем некурящим. Даже жалею, что привык. Табак заглушает мелочи, неудобства: притупляет чувства и мысли, которые лезут в голову без «гарочки» в зубах... (...)
31.5.44 г. Ехал за картошкой с соседом, фронтовиком, на ст. Иверку. В Анжерке к нам на среднюю полку залезли две девушки, студентки мед. института в Томске (тоже ехали за картошкой, в Берикуль). Рядом со мной очутилась С. Г., которую описать не могу, т. к. было темно, а при свете спички не много увидишь. Она запела. Как она пела! Пела, а я слушал и ничего не мог сказать. Потом разговорились, она ничего, умная, учится на втором курсе, общественница. Между разговорами опять пела. И такие песни и мотивы, что я при выборе не мог бы подыскать песни лучше, подходящие в тот момент к моему настроению. Сосед мой с подругой Саши тоже разговорился и не обращал ни на что внимания. Лежать было тесно, она и я повернулись на бок, лица наши оказались в нескольких см. друг от друга. Моя рука невзначай легла на ее волосы, которые я стал перебирать и гладить. Темнота... В разных концах вагона храп, сопенье и кашель. На нижней полке какая‑то старуха что‑то шепчет... и в эту минуту она опять запела какую‑то захватывающую душу песню. Я обнял ее левой рукой и, прижав к груди, стал что‑то говорить. Она рассеянно отвечала. По всему моему телу разлилась какая‑то теплота, я почувствовал влечение, которое не мог не почувствовать, как не мог не почувствовать любой юноша в мои годы. Но все возвышенное сменилось слишком прозаичным, т. к. вагон не парк, да уже Иверка была рядом. Я запомнил ее адрес и пожал руку. Она крепко схватила меня за воротник, приблизила лицо, и я увидел ее глаза при свете луны, светящей в окно. Ушел. Пишу откровенно, т. к. впоследствии, может быть, придется продумать и проанализировать свои поступки. Не знаю, что думал бы другой парень, как бы он это думал.
5.9.44 г. И что всего вероятнее, нуждишка нас нынче опять прижмет, т. к. дров ни полена, сена мало, а основного продукта питания, нашего «второго хлеба», т. е. картофеля, с поля накопали всего центнеров 8, на зиму же треба примерно 20. Выход из этого я нашел ‑ мало‑мало заработал ‑ задача привезти. С мамой работали в Ижморке, буквально как кони, ели правильно, даже чувствую, что поправился. Брат Иван прислал письмецо с фото и с большой радостью сообщил, что получил «Красную Звезду». Я рад и немного горд... (...)
18.11.44 г. Научился танцевать. Танго и фокстрот. Вальс еще плохо...
22.11.44 г. Техникумские дела (что бы ни делал) не приносят такого настроения, когда бы я на часок забыл дом, его нужды. У меня нет пальто или шубы, нет пимов (ни у кого из нашей семьи их нет), хожу в сапогах, обморозил палец. Вчера был мороз 41°, шел на собрание, обморозил уши. Напрасно Ленка Литовская терла минут 10 снегом, сегодня ухо стало сизым, скоро, наверное, лопнет. В чем ходит мама, я не представляю ‑ пришили галоши к старым голенищам. Боря ‑ милый братишка, не учится, видно, что учиться крепко хочет. Беспокоит, что картошка (около 100 ведер), заработанная нами в селе Ижморская, наверное, пропадет.
Мама каждое утро плачет, проклиная дрова, печь, гособеспечение, нас, себя. Гособеспечение надо проклясть. Надька, мама ходили туда, обивая пороги, Ваня писал, по‑фронтовому не церемонясь, ‑ ничего, в течение трех лет. Говорят, что это не гособеспечение, а блатобеспечение.
26.11.44 г. В профком выбрали большинством голосов. На днях принимали в профсоюз. Когда‑то совсем недавно был сам первокурсник, а теперь уже первокурсники ‑ заикаются...
Мама простудилась и серьезно заболела. Если она сляжет ‑ капут. Борисок, мой Монтя Пузатый, наверное, скоро пойдет в школу: благодаря Ваниному письму к военному прокурору ‑ выдали валенки и бушлат. Морозы стоят удивительные. В ноябре такого давно не было. От 40° до 50°. Болтают, что на днях будет 60°. С моей одеждой ‑ жуть. (...)
18.12.44 г. Одна девушка назвала меня эгоистом. Это я уже заметил 2‑й раз. Я зла не имею. Надо же принимать во внимание мнение других о твоих недостатках. Неужели я такой эгоист, что это бросается в глаза? Но видно, немного правды есть, но не настолько, чтобы выделиться от других. Эта девушка первая, заметившая во мне такую нехорошую черту. Постараюсь следить за собой. И вообще решил бросить так шутить, так смеяться, потому что от этого никакого толку нет. Не хочу прослыть шутом. Это было бы для меня слишком неподходяще. Сегодня ребята собираются на вечер в клуб. Не пойду. Сходил бы, да не в чем. Вчера пришел Володя ‑ мой друг. Я лежу в постели (потому что мама чинила брюки), и он вынужден был сесть к столу, отворачиваясь от меня, чтобы я мог одеться не смущаясь. Вполне тактично. Вот этого я стыдиться не должен, не буду стыдиться! Это будет ложный стыд. (...)
31.12.44 г. 2 вечера. Сижу, встречаю Новый год. Сегодня произошло весьма интересное. День прошел обычно. Пошел в техникум на новогодний вечер... Зашел к Володе Крив. Он собирается. Надевает костюм хороший, сапоги. Я же в своем повседневном и в старых пимах. Узнаю, что утром меня назначили в караул на ночь 2 января 45 г. (Я не ходил в депо на практику, нет подходящей одежды, одно неизменное, повседневное). Приходим в техникум... Военрук меня увидел и говорит: «Ты назначен сегодня в караул». «Я уже три раза был в карауле ‑ многие ни разу». «Заступайте на пост». «Уйду домой, но не заступлю». «Не уйдете вы домой!» Он глянул на меня и отвернулся: «Получите 10 суток гауптвахты». Я вышел из курилки... и ушел. Дорогой встречались друзья. Советовали вернуться. Пришел, расстроился, схватил Толстого «Поликушку», прочитал, совсем стало нехорошо. Глянул под ноги, увидел свои заплатанные брюки (тоже «повседневные»), зло плюнул. Затем вспомнил о семье, о маме, о ее жизни (она мне кажется идеалом матерей и человеком адских мучений и великого терпения). Под сердцем что‑то засосало. Вспомнил слова начальника: «Что, мол, я тебя с целью поставил на караул». Что за цель? Или моя физиономия просто не понравилась, или характер узнать хотел. Что же? Вероятно, узнал, но губы даст... (...)
1945 г.
15.1.45 г. Сегодня вышел с губы. Отсидел 10 дней. Вот выписка из моей записки: «Сижу на губе уже седьмые сутки. Спим с 2 до 5 часов. Когда уберут топчаны, устраиваем дополнительную спячку... В столовую водят два раза, принимают передачи из дому. Хороший народ паровозники, и вообще человека узнаешь, когда с ним поживешь дней 10‑20. Работал я так: дней 6 ‑ топили печи в общежитии, два дня ходил на уголь и два дня не делал ничего. Теперь мне знакомы 4 машиниста... Я решил, что гауптвахта эта не наказывает и, тем более, не поправляет преступника. Рабочие здесь только отдохнут... (...)
26.1.45 г. (...) Иван прислал письмо. Давно уже не было. 8 лет в армии и только лейтенант. Шамать нечего. Завтра опять еду на «гастроли». На этот раз в Юргу. На запад. Хожу как оборвыш. Смены никакой. Чехов устами одного из героев говорит: «Мы будем жить. Проживем длинный‑длинный ряд дней, долгих вечеров, будем терпеливо сносить испытания, что пошлет нам судьба; будем трудиться для других и теперь и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем, и там, за гробом, мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и мы увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную и на теперешние наши страдания оглянемся с умилением, с улыбкой ‑ и отдохнем. Я верую, верую горячо, страстно». («Дядя Ваня»). Увидеть эту жизнь хочется не за гробом, а тут, на земле. Я тоже верую горячо и страстно, что я увижу такую жизнь.
28.1.45 г. Вчера был вечер в техникуме, впрочем, о нем мне нечего писать. Не был я. Был у ребят. Все собираются, одеваются. Мне же нечего одевать. Сегодня ночью в 3 часа сгребся и на поезд в Юргу. Приехал, сходил на базар, купил картошки и назад. Днем приехал. Вот эта постоянная забота о куске хлеба как‑то воспитывает, чему‑то учит ‑ не могу объяснить. Был у Володи. Мечтали об институте. Были бы у меня условия, я б обязательно уехал. Надо выписать это: «Самое главное ‑ жить и делать свое дело, и смотреть, и слушать, и учиться, и понимать, и писать, когда у тебя есть о чем писать, но только не раньше, и черт возьми, не слишком много спустя... Главное работать и научиться этому». (Э. Хемингуэй, «Смерть после полудня».) (...)
17.4.45 г. Эту весну «блокады» не предвидится. Коровенка спасает. Выкидываю двухпудовку. Победа, т. е. успех. Проект двигается. Черчу. Двоек нет. Иван помогает. Недавно прислал 1200 руб. Сегодня красиво две партии выиграл у Борьки Черника. Притащил со станции кусок рельсы ‑ кг на 25. Беспокою ее. Пять раз одной уже выжимаю.
9 мая 1945 г. Знаменательный день. Сегодня капитулировала Германия. Войне конец. Возможно, и даже очень, что будет война с Японией. До каких пор народ будут бить?! Кто?..
Я только сегодня приехал с подсобного. Боролись с картошкой. Утром поднят был Борькой Черниковым, который сдернул с меня одеяло и с криком: «Победа! Конец!» начал прыгать вокруг меня.
Дневник Коли Устинова
Этот короткий дневник ‑ хроника Колиного превращения из мальчика в мужчину. Вот он, 12‑летний, ныряет с причала во Владивостоке, купается с мальчишками в море ‑ и вот уже бороздит океан, он ‑ юнга «огненных рейсов». И неважно, по зову ли сердца пошёл он тогда в порт в надежде, что его, салагу, безотцовщину, возьмут в море, или просто от голодухи... Дневник Коля вёл и в плавании, но тогда помполит отобрал записи: по закону военного времени это каралось... Вот что осталось за кадром: Николай Устинов стал участником международных конвойных рейсов и одиночного плавания, в будущем дорос до капитана. Он доставлял стратегические грузы из стран‑союзниц ‑ под огнём противника. Побывал в Ванкувере, Олимпии, Сан‑Франциско, Сиэтле, Портленде, Майами... После войны ходил в Корею и Китай. Учился в Одесской мореходке, окончил Владивостокское училище. Полвека трудился в Сахалинском морском пароходстве. Окончил исторический факультет. У Николая Васильевича Устинова ‑ две дочери, четверо внуков и 41 награда. Самая дорогая ‑ за те годы, что ходил юнгой палубным, защищая страну.
Май 1941 г. Владивосток. Тепло, ярко светит солнце, и я с Лёней уже купаемся. На берегу много людей. Иностранцы с немецкого посольства, дети просят достать морских ежей, звездочки, нанырялись.
Июнь 1941, 22 число. На берегу купаются одни мальчишки. Немок с девочками нет. Идём домой. Флаги немцев сняты. Узнали, что фашисты неожиданно напали на нашу страну. (...)
Июль, 21 число. Пришла повестка, отца забрали. Мы с мамой не знали, куда уехал отец. Сегодня пришёл человек и сообщил, что отец служит у японской границы, недалеко от Владивостока. (...)
Сентябрь, 14 число. Едем по Уссурийску. Все в военной форме. Загружают танки, орудия. Много военных. Ехали очень долго. Попутка довезла до места, где стояли блиндажи. Смогли увидеться с отцом.
Сентябрь, 15 число. Отец повёл меня к специальному прибору, через который я увидел японских солдат совсем близко. Очень интересно смотреть, как маршируют солдаты туда‑сюда, танки едут вдоль границы, было видно, что японцы очень сильные.
Июль, 1942 год. Получили записку от отца. Пишет, что находится под Сталинградом. Собираются в бой.
Приехал сослуживец отца, говорит, что он тяжело ранен, находится в госпитале.
Отца я больше не видел. Мама получила похоронку. Она очень плакала. Мне её очень жаль.
Июль, 1942 год. Слышал, что детей, чьи отцы погибли на фронте, принимают на пароходы работать и учиться морскому делу.
Август, 1942 год. Отказали. Говорят, что мал.
Сентябрь, 1942 год. Ходил в порт, загружал пароход, покормили, но в море не взяли. Голодно. Ходили с мальчишками по дворам около порта. Там, под брезентом, лежали горы продуктов для фронта. Пару баночек тушёнки раздобыл. Был в отделе кадров. Послали в порт на пароход, чистить танки. Задыхались от запаха, угара, затхлости. Покормили.
Июнь, 1943 год. В кадрах дали согласие на работу на судах Дальневосточного и Арктического пароходств. С бумажкой в руках прибежал на пароход. «Куда таких маленьких посылают, совсем ребёнок», ‑ сказал боцман. Но взяли и сразу накормили.
1942‑1943 годы. Получил мореходную книжку! Могу ходить за границу.
1 мая ‑ 12 июля. Работали, стояли на руле, дежурили, красили, наводили порядок, готовили судно к приёмке. Американцы говорили, что советские суда самые чистые.
Октябрь‑ноябрь. Жестокие шторма. Идём из США, Канады. Переход в Арктику. Выгрузка Севморпуть. Дальше на Владивосток. (...)
Ноябрь, 23 число. Ветер усиливается. Пока держимся. Пароход трещит по швам. Но нам такая погода на руку. Подводные лодки врага не появляются. Торпед можно не опасаться. (...)
Август, 5 число, 1945 г. Идём с опаской мимо японского острова Хоккайдо. Надо догнать конвой советских судов и вместе с ними пройти пролив Лаперуза и далее во Владивосток. (...)
Август, 7 число, 1945 г. Движемся к Южному Сахалину и Курильским островам. Высадили разведывательную группу на Курильские острова, шлюпка вернулась к пароходу.
Август, 8 число, 1945 г. Ночью подошло военное судно и пересадили еще одну разведывательную группу на наш пароход. Так как мы были торговым судном, нас не трогали. Таким образом, мы произвели несколько высадок краснофлотцев и разведгрупп на Южный Сахалин и Курильские острова.
Август, 9 число, 1945 г. Стою у руля. Не достаю, чтобы управлять. Ставлю ящик от снарядов. Движение на пароходе. Идём к северной части о. Хоккайдо.
Август, 10‑11 число. Получили приказ блокировать северное побережье о. Хоккайдо. Боевая тревога! Торпеда идёт на пароход. Сосредоточили огонь малокалиберных пушек на след торпеды и изменили её траекторию.
Сентябрь, 1945 год. 27 дней длился наш рейс у берегов Южного Сахалина, Курильских островов, вблизи о. Хоккайдо, подвергаясь то обстрелам с берега зенитными орудиями противника, то обстрелам японских субмарин, то обстрелам самолётов, сбрасывающих на суда торпеды.
Сентябрь, 3 число, 1945 г. Получили приказ на переход в Магадан, затем в США и Канаду. (...) В послеобеденное время получили приказ всей команде построиться на палубе. Здесь уже находились краснофлотцы и морские пехотинцы. На палубу поднялись капитан Н.Ф. Буянов и первый помощник капитана А.Ф. Молодцов. Зачитали приказ Верховного Главнокомандующего И. Сталина о том, что 2 сентября 1945 года подписан пакт о безоговорочной капитуляции японской военщины. Нас поздравили, вечером накрыли праздничный стол. Все ликовали!
Юнга «огненных рейсов», «напросившийся» с голодухи в море в свои 12 лет, Коля Устинов после войны дорос до капитана дальнего плавания.
Фото из архива Н. Устинова.
Без крепкого тыла не было бы этой Победы. И этот тыл держался на сотнях тысяч хрупких детских плеч. Эти дети не видели ужасов бомбёжек и зверств фашистов. Но они сутками работали на тяжёлом производстве, собирали танки, изготавливали снаряды. Поэтому эта Победа была и их тоже.
Фотохроника ТАСС.
Дневник Наташи Колесниковой
Единственный московский дневник в этой книге был обнаружен нами в Музее современной истории России, куда принесла его сама автор, Наталия Александровна, в начале 2000‑х: «У меня было сложное материальное положение, болел муж, и в надежде выручить за свои вещи хоть что‑то я сдала дневник в музей...» В нём всего несколько страничек, написанных идеальным почерком отличницы и аккуратистки, какой была Наташа в свои 12 лет: «Поначалу все эти военные ощущения были новы, и не терпелось их зафиксировать, а потом, когда война стала уже тяжелыми буднями ‑ холодно, не топили, помню, как единственным нашим пропитанием была картошка, которую варили на буржуйке, по две картошины на рот ‑ стало не до дневника...»
Наталия Колесникова до сих пор живёт в том же доме на Старом Арбате, прямо напротив «стены Виктора Цоя», в котором она провела войну вдвоём с бабушкой: отец был в ополчении, мама ‑ на трудовом фронте. Она поступила на киноведческий факультет во ВГИК, затем работала в газетах и журналах.
22 июня, воскресенье. В ночь с 21 июля на 22 была первая настоящая тревога, а в ночь с 23 на 24 упала бомба в театр им. Вахтангова. В нашем доме вылетели все стекла. Немцы продолжают наступать, взяли Смоленск. Москва преобразилась: на улицах лежат мешки с песком, во многих домах выбиты стекла и окна забиты фанерой. В ночь с 5 на 6 августа в Староконюшенном пер. упала бомба, в нашем доме опять вылетели окна. Во многих домах торчат обгорелые балки. Сгорел дом № 26 по Арбату и в Конюшенном п. сгорел один дом. На наш дом упало 3 зажигательных бомбы, одна из них попала в помойку, но всех их потушили. На Волхонке упала большая фугасная бомба. В аптеку на Поварском попало две. Взят Киев. В середине октября началось генеральное наступление немцев. В Москве паника. За продуктами выросли огромные очереди. За хлебом приходится стоять целый день. Особенная паника была 16 октября. Ползли чудовищные слухи. Москва объявлена в осадном положении. Немцы подошли на 20‑25 км.
Спешно эвакуируются учреждения, заводы и простые граждане. На улицах строятся баррикады и противотанковые заграждения. Я хожу ночевать в убежище. Начались частые тревоги, продолжавшиеся весь ноябрь. Иногда бросают бомбы и без тревоги. Один день было так: первая тревога в 18 ч., отбой в 21 ч., вторая через полчаса и до 24 ч., потом с 1 до 5 утра, да еще часов 8 тревога. Так бывало несколько дней. В ноябре я видела воздушный бой. Весь ноябрь прошел в напряженных боях. Вдруг 29 ноября в 23 ч. по радио (которое всегда работало только до 22 ч.) передают последние известия. Но ничего особенного не сказали. В начале декабря мы взяли города Ростов‑на‑Дону и Тихвин. Потом Истру, Клин, Солнечногорск, Калинин, Наро‑Фоминск, Малоярославец, Волоколамск. Гитлеровский план захвата Москвы провалился. Наши войска все время продолжают продвигаться на запад. В ночь под Новый год по радио объявили, что зенитчикам и звукоуловителям отдан приказ в эту ночь охранять Москву особенно бдительно. В этот же день наши войска взяли Калугу. 6 января в 6 часов почти во всех районах Москвы был слышен сильный взрыв. Как мы потом узнали, взорвался химический завод где‑то в районе Красной Пресни. В нашем доме вылетели стекла в 7, 11 и 12 квартирах. Сейчас тревог совсем не бывает. В январе пока было только 3. Так что открытое в нашем доме бомбоубежище для инвалидов остается всегда запертым. 21 января взяли Можайск. В Москву снова возвращаются эвакуированные учреждения. 25 января мы взяли последние города в Московской области. 4 февраля немцы заняли Феодосию. В течение февраля наши войска продолжали продвигаться вперед, за весь февраль не было ни одной тревоги. В марте наши войска продолжали продвигаться вперед, но существенных изменений на фронтах не произошло. В марте было налажено сообщение с Ленинградом, это очень важно, так как там был ужасный голод. Такие информации мы получали весь апрель. (...)
В мае немцы применили на Керченском направлении газы. На этом направлении немцы перешли в наступление. Зато на Харьковском мы значительно продвинулись вперед.
Ходят слухи, что война кончится в июле. В конце мая наши войска сдали Керченский полуостров. Немцы ведут сильное наступление на Южном фронте. В начале июля наши сдали два города на Харьковском направлении и 5 июля сдали город Севастополь. В конце июля и в начале августа наши войска продолжали вести упорные бои на Южном фронте. Наши войска оставили города Ворошиловград, Ростов и Новочеркасск. Немцы угрожают Кавказу и Волге.
В конце августа наши войска начали наступление на Калининском направлении. 27 авг. продвинулись на 40‑50 км.
В сентябре немцы продолжали наступление на юге. Идут бои за г. Сталинград.
Московская школьница Наташа Колесникова, 1944 год.
«Наш предвоенный класс» ‑ написано на обороте фото. Наташа ‑ вторая справа в третьем ряду снизу.
Фото на странице ‑ из архива Н. Колесниковой.
Кормили фронт женщины и дети. И это был адский труд, потому что всю технику и лошадей из сёл и деревень отправили на фронт, поэтому пахали, сеяли, собирали урожай маленькие дети своими руками.
Фото РИА Новости.
Дневник Тимуровской Команды
Ни имени ребёнка ‑ мальчик, девочка? ‑ чья рука водила пером в этом дневнике тимуровцев, ни местности, ни времени ‑ нам неизвестно ничего об этом документе, найденном журналистами «АиФ» в Российском государственном архиве социально‑политической истории. Незамысловатое перечисление добрых дел, предварённое благодарственным письмом, по‑видимому, семьи погибшего солдата, ‑ вот что попало к нам в руки. А современному школьнику, сверстнику этих ребят из 5‑го «Б» школы № 52 неизвестного нам города, пожалуй, и невдомёк даже будет ‑ кто такие эти тимуровцы в принципе!.. А ведь после выхода книги Аркадия Гайдара «Тимур и его команда» не было в стране города или села, где не начинали бы свою стихийную деятельность пионеры в красных галстуках, взявшие под своё шефство немощных стариков, осиротевшие семьи фронтовиков, детские сады и дома; тимуровцы собирали урожай и ухаживали за могилами павших воинов; как пишут «наши», 5‑го «Б» класса ребята, «подмели пол и двор, выгребли золу из печки, принесли воды, достали 22 ведра опилок с чердака, галоши вымыли». Хотя постойте ‑ ведь слово «волонтёр» наверняка знакомо современному ученику любого 5‑го класса!.. А если ещё нет ‑ покажите ему этот дневник.
Дорогая Нина Дмитриевна!
Шлю вам маленькую дощечку для дежурств вашей Тимуровской команды. Очень вам благодарна за заботу о моей семье. Если бы не ваши ребята, то я не могла бы работать. Особенно благодарна Рыжковой, Жуковой и Мурушкиной. Мурушкина ‑ просто девочка‑«хозяйка».
Будьте добры, если вам не трудно, черкните, по каким предметам им помочь? Какие у них прорывы? Я смогу раза два в неделю организовать им помощь.
Привет Валентине Афанасьевне. Много ли писем послали на фронт? Мои мальчики собрали посылку для РККА*, а девочки для госпиталя собрали подарки. Я, дедушка, бабушка и Нина ваш класс и вас считаем родственниками. Я попросила Валю Мурушкину написать письмо в действующую РККА командиру той части, где был мой муж. Валя послала очень хорошее письмо.
Сегодня я тоже пишу о вас. Вот составила маленькую записку тому командиру, который мне сообщил о гибели Андрея.
Т. Крошину. От жены погибшего боевого друга Сопина, Сердюковой О. Я.
Какою силой обладает память,
Чтоб наше горе, нашу боль сдержать
И сколько тысяч раз перед глазами
Проходят те, кого нам не обнять.
Ушел и он, нет больше писем от него
Он далеко, а мне казалося, что рядом
Он храбро вел смертельный шквал огня
На юге в черной мгле под Сталинградом.
Сегодня я его так славно вспоминаю,
Гляжу на дочь, которой он не знал
И словно отдираю бинт от раны
Ей говорю, за что он воевал.
29/I‑44 года. Хизниченко и Левшунова ходили на дежурство к О. Я. Сердюковой, они насыпали опилок, вымыли пол, принесли воды и сходили на базар за содой.
30/I‑44 года. Власова, Родионова и Мурушкина убрали комнату, вымыли и вычистили посуду, подмели двор, сходили за водой. Помогли выстирать белье.
31/I‑44 года. Золоторенко и Агапова подмели пол, сходили за водой, три раза подмели весь двор. За что О. Я. поблагодарила их. Жукова и Мурушкина получили обед и отнесли.
31/I‑44 года. Жукова и Мурушкина разыскали бухгалтерию, получили обед, разыскали палату в больнице, где лежит больной отец О. Я., отнесли ему обед. Помогли О. Я. разыскать отца в больнице Мурушкина и Жукова. Получили хлебные карточки.
2/II‑44 года. Жукова, Рыжкова, Сопина шли из школы. Шла бабушка с дочерью, несли большой чемодан. Бабушка шла спотыкалась, ей было тяжело. Они помогли им донести чемодан. Бабушка благодарила их со слезами.
2/II‑44 года. Мурушкина вымыла пол, вычистила посуду, сходила за водой, нарубила дров, сходила в больницу. Выстирала костюм и кальсоны.
9/II‑44. Мурушкина получила обед и отнесла дедушке. Выстирала немного белья. Рыжкова отвела и привела Ниночку.
10/II‑44. Агапова и Золоторенко вымыли пол, постирали белье. Сопина повесила всё белье, принесли воды. Мурушкина и Жукова отнесли обед. Рыжкова отвела и привела Ниночку. Мурушкина играла с Ниночкой в то время, когда мама Нины занималась, обшила куклу.
10/II‑44. Все ученицы отказались от завтрака и отнесли их дедушке и бабушке.
Дневник Аллы Ржевской
Эти страницы попали к нам из брянского архива, где кроме самого дневника, переданного в 2013 году племянницей автора, нашлась и такая сухая справка: «Алла Михайловна Ржевская, потомок писателя Диесперова, родилась 23 января 1928 года. Работала связистом. Член Советского райкома КПСС г. Брянска, делегат 20‑й областной партийной конференции, секретарь Совета ветеранов городской телефонной сети. Награждена медалью «За трудовую доблесть». Самой Аллы Ржевской не стало в том же, 2013 году. Все наши разыскания каких‑либо следов её жизни, попытки составить её портрет не дали никакого плода. Казалось, что эти строки, выведенные детской рукой, ‑ всё, что от неё осталось...
И вот, когда этот том уже верстался, на нашу просьбу, напечатанную в приложении «АиФ. Брянск», отозвалась подруга Аллы, с которой они дружили 50 лет, вместе работали. Она и рассказала, что замуж Алла вышла поздно, почти в 50, за военного, для которого стала уже пятой супругой; своих детей у неё не было, но были падчерицы, которых любила как родных. Так же, как любила и многочисленных дальних родственников ‑ в отсутствие близких:
‑ На каждого двоюродного или троюродного племянника или внука у неё были заведены сберегательные книжки, ‑ рассказывает Римма Язикова, ‑ когда Алла получала пенсию, сразу же её делила между всей роднёй. Она была очень отзывчивым человеком, с доброй душой и огромным сердцем. Помогала и ветеранам Великой Отечественной войны, Афганистана и Чечни, и соседям, и друзьям, и знакомым, жертвовала и во Всемирный фонд дикой природы. При этом сама жила скромно. Родом Алла Михайловна была из боярской семьи, поэтому у неё оставалось много старинных вещей, некоторые из них сейчас хранятся в местном краеведческом музее.
Так ненаписанный портрет девочки, пережившей войну, стал обретать черты и краски... И теперь мы знаем, что кроме строк, которые вы прочитаете на следующих страницах, от Аллы Ржевской осталась ещё и добрая память.
22 июня 1941 года ‑ памятная дата в истории человечества не только СССР, но и всего мира. В 4 ч. утра германские фашистские войска напали на СССР по всей своей границе, общим фронтом от Балтийского до Черного морей. Была тревога от 21.15 до 1.05.
3/VI. Первый день всеобщей мобилизации.
4/VI. Приказ о строительстве бомбоубежищ.
5/VI. Приказы о поведении населения. Было собрание в «Электросети» о создании кружка ПВХО*, и я записалась туда, получила настоящий военный противогаз и пропуск военного округа г. Брянска.
29/VI. В 11.30 ‑ приказ о заклейке стекол в окнах и дверях бумагой крестами. В 13 ч. продолжали рыть траншеи до 16 ч. (...)
3/VII. Речь И. В. Сталина по радио, призывающая к всеобщему народному ополчению.
30/VII. В 2.20 ночи была тревога. Сопровождалась залпами зениток и пулеметов. Сброшено очень много бомб (не менее 50‑ти) на эшелоны, стоящие на ст. Брянск II, там был эшелон раненых, эшелоны с боеприпасами, были еще цистерны с бензином, керосином, со снарядами, патронами, до 12 ч. дня не прекращались их взрывы, стоял еще эшелон с красноармейцами, которые должны были скоро отправиться на фронт. С самолетов (вражеских) строчили пулеметы, сбрасывали на парашютах ракеты, а потом бомбы. Был огромный пожар.
13/VIII. Была сильная бомбежка, от нее сгорели... на Володарском поселке 2 квартала, в том числе аптека, школа, магазин и др. учреждения и жилые дома. Целых ведь 2 квартала! Все это началось около 12 часов ночи, в ночь с 12‑го на 13‑е. В селе Антоновка стояла в школе воинская часть, она вместе с зданием была разбита несколькими бомбами.
На папу в милиции составили протокол за то, что он как будто зажег свет. На самом деле это было так. Я, насмотревшись зарев от пожара, легла спать, накрылась шубой, потом вдруг проснулась от звона стекол, открыла глаза и... !!! вся комната была залита ярким пламенем электрической лампочки. Мне показалось спросонок, что мы горим, я откинула шубу, схватила одеяло, закуталась им и выбежала на лестницу, а там кричат: свет потушите. Я тут сообразила, что это был не пожар, а электрический свет, я быстро побежала, потушила, а этот самый свет осветил весь банк и другие дома. В это время пролетал самолет, как видно, увидел свет (хотя он горел примерно с полчаса, а может быть меньше, и давай себе бросать бомбы и строчить из пулемета, но все его бомбы и пули ложились в Пятницкий ров. Ну, тут пришел милиционер и повел нас в милицию (в НКВД) (около спиртоводочного з‑да), там выяснилось по его рассказу, что он был дежурным у банка (как раз против наших окон), пролетает самолет, слышны свист и взрывы бомб, а тут сразу зажегся яркий свет в два окна (они не были затемнены). Он кинулся стучать и кричать в дверь, потом свет потух (я его потушила), и он нас повел. Долго оставалась необъясненной причина, почему зажегся свет (его никто не зажигал), но потом мы догадались, что выключатель был очень слаб и от сильного сотрясения в нем наверно соединились волоски и зажегся. Долго мы после пожара и этого случая со светом не могли забыть...
20/VIII. Папе пришла повестка. Он пошел в больничный городок, ему сказали, чтобы он пришел завтра к 8 часам утра. Получила сегодня 3 кг муки на 3 дня.
23‑24. Дни прошли спокойно. 21‑го папа в 6 часов ушел. Мама немного поплакала, а также и я (минут 5 и всё). Я держалась бодро. Мама ещё работала.
27‑28‑29/VIII. Мама получила направление в г. Кирсанов Тамбовской обл. от эвакопункта.
30/VIII. С утра все было спокойно, но спокойствие вместе с тем необычное. Очень тихо и день такой жаркий был. За эти дни я с мамой готовилась к отъезду, хотя не знали, когда и куда поедем. Папа еще 18‑го все ценные вещи закопал в 2‑х сундуках в сарае, 29‑го мама закопала папин чемодан там же с его бельем. Мы с мамой упаковывались до 2‑х часов дня. Я была во дворе, возилась с собакой Милкой и убирала вход в щель. Мама стирала во дворе белье. В 20.30 началась тревога. У нас уже все собранные вещи были целый день в щели. Мы залезли туда, одели шубы. Налетели самолеты. Зенитки стали стрелять, а самолеты бомбы бросать. Сначала слышалась стрельба, потом вдруг свист. Фугасная бомба падает и взрывается. Сразу слышен гул, все приближается, летят 7‑10 самолетов, и потом свист и взрывы через 2‑3 сек. И так самолеты налетают партиями раз 8‑10 через каждые 5 минут. Такая бомбежка кончилась только в 1 час ночи.
31/VIII. 1 час ночи. Самолеты улетели. В щель прибежала Милка (собака), сорвалась с цепи. Перед последним налетом самолетов в щель прибежали 3 красноармейца. Они были около штаба МПВО (в Лесном институте он находится) у машины, ее разбило вдребезги, а они отбежали и спаслись. Насколько Милка раньше к своему человеку не подпускала чужих, то теперь она на них даже не зарычала. Потом красноармейцы ушли, а она убежала и больше мы ее никогда не видели. Самолеты улетели и больше не возвращались. Мы вышли из щели. Небо было ярко‑красное, бордовое, малиновое... от пламени огней. Город горел. Мы стали задыхаться от жары, дыма, пепла. Вышли на улицу. Ничего, никого, жуткая картина. По дорогам, на крыльце валяются горящие головни, зажигательные, уже горящие бомбы.
...У моста стояла разбитая автомашина, валялись винтовки. Партизаны не разбирали. Мы перешли через мост на луг. Там уже были тысячи народа. Крики, стоны, слезы, плач, причитания. Город у нас находится на горе, а под горой луг. Вот мы на этом лугу и были. Город как на ладони. Все видно: и как дом только освещается, как начинает загораться, как рушатся стены, балки и, наконец, как остаются только обугленные печи. В эту ночь сгорело более 1/2 города, и притом центр, окраины были разрушены и сожжены ранее. Утром, часов так в 5 пошли в город. Он еще горел. Валялись трупы лошадей, людей, разных домашних животных. Наш дом каким‑то чудом уцелел. Рядом с нами горел 4‑этажный каменный дом, больница, и несколько деревянных домиков. Сгорели все дотла, а наш дом остался. Пришли домой, собрали все вещи в мешок большой и пошли к Жене, маминой знакомой, на квартиру. Она хотела с нами уезжать из города и мы ждали только поезда. (...)
Это единственное фото Аллы Ржевской (слева) попало к нам в руки случайно, когда наша книга уже версталась, а мы давно потеряли надежду узнать что‑либо об этой девочке, ‑ благодаря отклику читательницы «АиФ». Так мы узнали, как выглядела автор этого дневника...
Фото из архива Р. Язиковой.
3/IX. 6 часов утра. Наконец, тронулись. Опять слышны были слезы, город еще горел и дымился. Последний раз видели город. Направились на Орел. (...)
9‑10‑11/IX. Все эти дни еще находимся в Тамбове. 2 раза давали эвакуированным в буфете хлеб. 1 раз брынзу. В деревне доставали молоко. Торговки продавали огурцы, яблоки, груши, семечки. Этим и питались.
12/IX. Наконец‑то дали лошадей. По спискам отправляют людей на лошадях по разным районам, сельсоветам, колхозам, совхозам. Начинается дождь. Больше 1/2 пути я прошла босиком, не отдыхая 18 км. Лошади идут медленно, грязь.
13/IX. 1 час ночи. Приехали к правлению и началась сильная гроза. Быстро перетаскали вещи в помещение, постелили соломы и легли спать. День прошел в поисках квартиры. К вечеру перебрались на квартиру, поужинали и легли спать. Почти ничего не слышу ‑ забыла сказать, что наш эшелон бомбили, я была контужена и ничего не слышу.
Дневник Владика Бердникова
Альбом, в котором отрывочные записи, иногда недатированные, сменяются рисунками или вырезанными из листков отрывного календаря наклеенными и от руки раскрашенными картинками; тут же куплеты и лозунги: «За Родину! За Сталина!» Так выглядит дневник 12‑летнего пермяка Владислава Бердникова. В конце войны он поступил на секретное предприятие, завод имени Дзержинского, изготавливавшее взрыватели для снарядов и мин, и 50 лет проработал на нём. «Сохранят ли мои внуки семейный архив ?..» ‑ тревожится сейчас Владислав Иванович, любовно гладя потёртую папку для деловых бумаг, где бережно хранятся его записи и рисунки.
Мы ‑ сохраним.
26 июня 1941 г. Идёт война! Сегодня вернулся из пионерлагеря. 22‑го там прибежал посыльный из Троицы и сообщил, а потом нас построили у флага, объявили, что фашистская Германия напала на нас, не объявляя войны. Начальник и вожатые, которые комсомолки, после отправились, а Антонина осталась с нами.
1 сентября. Снова пришли в школу. В первый день было всего три урока, а потом собрали и прочитали из газеты приказ. Наши упорно ведут бои и изматывают гансов.
Велели затемнить окна и была проверка светомаскировки, но к нам не приходили. Или просто выключают ток. Тогда сидим при керосиновой лампе. Но керосин надо беречь.
10 сентября. Папа унёс свои новые валенки. Потому что решили сдавать тёплое бойцам Красной Армии.
Строем ‑ с музыкой и песней уходят на вокзал красноармейцы. И у нас, на Плоском, много ушли в РККА. Папа тоже просился, но ему поставили бронь и оставили на заводе. В сводках Совинформбюро и на политинформациях о том, что наши подбивают много вражеских танков и самолётов. Но немцы всё ещё прут.
1 ноября. В хлебном теперь и платить деньги, и прокалывать карточки. Из остального в магазинах свободно только лавровый лист, пачки горчицы и консэрвы Крабы.
В воскресенье ходили с папой в баню. А вода тёплая, а не горячая. Помылись кое‑как. В госпиталях и больницах много стало раненых. Которые слепые ‑ ходят ‑ держатся за других или санитарок.
Сейчас вспоминается, как раньше не любил горошницу. Сейчас я её съел бы много‑премного.
Нас уплотнили. Дядя Кирил, тётя Рая и Люся с города Владимира эвакуировались со своим заводом. Живут на бывшей нашей кухне. Чтобы из коридора не видно было, занавеску повесили.
Новый год настаёт. Учиться стараюсь хорошо и отлично, чтобы не съехать. Но уроки делать успеваю не всегда. Приходится помогать маме с маленькими и держать очередь для отоваривания. Наши здорово врезали фашистам под Москвой!!! Об этом и по радио передают и в школе на политинформации.
Простыл. Болею. Скучаю. Читаю «Тимура», рисую.
22 июня, ровно в 4 часа
Киев бомбили, нам объявили,
Что началася война.
Папа воюет на фронте,
Трудится мама в тылу.
Чтоб Гитлерюга поганый
Мёртвым повис на колу. (...)
16 февраля 1942 г. Снова болею. А ещё совсем нечего кушать. Мама плачет и советует, мол, вы, детки, лежите и тёплую водичку пейте, все‑таки полегче будет...
8 марта. По календарю и праздник и воскресенье. Сидим дома тихо. Топим, печём картошку. Папа отсыпается за все дни.
Весна‑лето 1942 г. В палисаднике и то картошки насадили.
В кино стали показывать как нам помогают Англия и Америка. Топят немецкие корабли. Даже в пустынях воюют. А ещё из американского яичного порошка вкусный омлет, особенно с луком и крапивой.
11 сентября 1943 г. Поступил в мехтех. На практические занятия ‑ на № 10. Сперва проходили по разовым пропускам, а сейчас выписали постоянные. Заходил в цех к папе. Кое‑чему бы и у него поучиться. Нам дополнительно к карточкам выдают талоны в столовую. И ещё мне Селивановская ‑ наша фельдшерица, после медосмотра, написала, чтобы ещё на месяц доппитание дать.
22 декабря 1944 г. Решил идти на завод и переводиться на вечернее отделение. Ещё одна рабочая карточка нам не лишняя.
Февраль 1945 г. Наконец‑то, работаю. Выдали мне телогрейку, штаны, кирзовые ботинки на войлочной подошве. Изделие у нас ‑ с ним надо осторожно‑преосторожно, особенно когда на тачке перевозишь от участка к участку.
Меня перевели в КБ чертёжником. Но карточки по‑прежнему получаю рабочие. Начальник надо мной Борис Соломонович Тарасюк ‑ эвакуированный одессит. Весёлый, добрый. Всегда поможет, подскажет. Но и требовательный, особенно когда чертежи на копировку готовятся.
9 мая! Победа! Как прозвучало сообщение, мы все закричали от радости, выскочили на улицу. Собрался митинг и тов. Далингер нас поздравлял. По репродукторам музыка, песни. Отпустили домой пораньше. Иду, а по всему городу люди, кто поёт, кто обнимается, кто смеётся ‑ все такие радостные! И дома тоже сестрёнки и братик от радости прыгают. Принялись меня обнимать. И папу, когда он поздно‑поздно пришёл, тоже дождались и обнимали.
Мальчишкой в войну Владислав Бердников пошёл на завод ‑ «почтовый ящик», где трудился отец. «Ещё одна рабочая карточка нам не лишняя», ‑ записал он в дневнике. В семье росли 6 детей.
Владислав (в центре внизу) дожил до счастья Победы, 50 лет проработал на секретном заводе, родил детей и дождался внуков.
Фото на странице ‑ из архива В. Бердникова.
Этот 12‑летний фрезеровщик работал на Пермском мотостроительном заводе.
Дети не доставали до станка, уставали, но никто из них ни разу не отказался от работы.
Фотохроника ТАСС.
Дневник Саши Ведина
В начале войны, когда отец ушёл на фронт, Саше было 11 лет. Его записи берут начало лишь в последний военный год, когда отец уже считался пропавшим без вести: тоскуя по нему, сын украдкой нюхал, доставая из‑под матраса, отцовские сигареты «Эпоха»... Строки Сашиного дневника, написанные плоским, как лопаточка, пером «Рондо», по‑деревенски бесхитростны: «Проснулся, пошел в школу, наколол дров». И так каждый день. Практически мирная жизнь. Война, кажется, бушует совсем далеко от деревни Чириково. И всё же прочитывается и в тыловом дневнике подростка: еда ‑ предмет забот и хлопот, трудно согреться...
Взяться за дневник Сашу подвиг пример его дяди‑военкора. И сам Саша Ведин, сначала выучившись на шофёра, а затем отправившись на целину, уже вскоре напечатал первую заметку в районке на Алтае. Из районки перешёл в молодёжку, вернувшись в Ульяновскую область, стал журналистом «Ленинского пути» ‑ оттуда, с должности зава сельскохозяйственного отдела, Александр Михайлович ушёл на пенсию. Сейчас живёт с дочерью, радиожурналистом. Голос его бодр, а речь медленна. Спешить уже некуда. «Поездил я по стране немало и тетрадки свои всегда возил с собой: они для меня ‑ как воздух».
...А отца с фронта Саша ждал ещё много‑много мирных лет, не выкидывал папиросы «Эпоха»... Не дождался.
5 февраля 1945 года. Утром, как позавтракал, пошел в школу, прозанимался три урока и, придя домой из школы, пошел в сельский Совет дежурить. Как только пришел туда, меня послали на спиртзавод. Пришел я оттуда уже вечером. (...)
7 февраля 1945 года. Пришел из школы, пообедал, наколол дров, выучил уроки. Поднимал одной рукой железку весом на двенадцать килограмм. Вечером снова начинаю учить уроки. Мама уходила к моей бабушке, пробыла она там недолго. (...)
13 февраля 1945 года. Утром просыпаюсь, слазию с палатей, умываюсь, завтракаю, кладу в портфель все свои учебники и отправляюсь в школу. Придя из школы, снова принялся за карты. Потом пообедал, начал рисовать опять карты. Вечером поужинал, выучил уроки и ложусь спать на палати. Еще не лег бы, да валит дрема и слипаются глаза. (...)
17 февраля 1945 года. Хотя и велел маме встать пораньше, но она не встала. Встала уже чуть‑чуть не рассвело, а только что сварилась картошка. Я взял их две штуки, еще не съел, как за мной зашел Витя Ведин. Я тут же начал собираться и хлеба взял очень мало, только лишь половину лепешки. Мы с Витей пошли, уже стало светать, но огни в домах еще горели. (...)
Экипаж наш состоял из шести человек: я, Ведин Виктор, Ведин Гена, Печников Федор, Шикунов Владимир и Светлова Галина. Вышли мы из Красной Сосны уже пол‑девятого. В Базарный пришли в одиннадцать часов, вошли в райком комсомола, нам там сказали, что бюро будет в 2 часа дня. Сидеть нам не очень‑то охота, и мы все пошли на станцию. Витя купил пирог со свеклой и делил всем нам. На станции продавали еще махорку, но из нас никто не покупал, только ребята спрашивали попробовать махорку. Они брали ее из мешка, курили и как будто хотели покупать. Потом говорят: не курим, больно плохая.
Со станции пришли уже двадцать пять минут второго, полчаса мы просидели в прихожей. Первого стали спрашивать Шикунова Володьку, потом второго, третьего, четвертого, а затем меня. Отвечал я ничего. Когда всех спросили, началось собрание. Выбрали секретаря комсомольской организации. Шикунова, а заместителя Светлову. (...)
20 февраля 1945 года. Позавтракал, пошел в школу и повез сдавать золу. С Геной Вединым приехали, золу у нас приняли, и мы пошли в класс. Минут через десять пришла Антонина Евгеньевна (учитель по алгебре) и мы начали заниматься. Прошло пять уроков, нас отпустили домой.
Пришел домой, пообедал, нарезали с Володей дров, наколол, написал заголовок для стенгазеты. (...)
25 февраля 1945 года. Мама у меня ушла в Базарный Сызган, а печь не истопила. Утром встаю, уже светло и начинаем с Володей командовать ‑ то есть топить печь и готовить завтрак. Володя полез в подпол за картофелем, а я начинаю затоплять печь. Наклал Володя картошки, намыл ее не полон чугун. Сварилась картошка, мы налупили две чашки, одну измяли, а другую оставили к обеду.
Намятый картофель поклал я в корыто, положил полкружки муки и начал стряпать. Из всего этого я устроил двенадцать ужасных лепешек, поклал их на плиту и в печь. Пока пеклись лепешки, я сбегал к бабушке. Накормил ее кур, коз, а затем побежал вынать из печи лепешки. С плиты снимал я их с большим трудом, потому что они прицепились к плите, словно клещи. Но как они ни прицепались, все же снять мне их удалось.
Потом подмели в избе, позавтракали, я напоил корову. А Володя с Марусей пошли в разные стороны. Часов так примерно в 12 я пошёл к бабушке дать ее козам корма и зашёл там к дедушке. Лежу на кровати и слышу ‑ бежит что есть сил Петя и кричит: «Мама, айда скорее, у свахи объягнилась коза!»
Одела бабушка рваный пиджак, и мы трое побежали вносить в избу козлят. А одному там и делать нечего, там, гнуся, волочились по мусору три козленка. Мы внесли их в избу. (...)
2 марта 1945 года. Кое‑как позавтракав, я отправился в школу. Спустя немного как я пришел, пришла учительница и начала заниматься. Незаметно проходили урок за уроком, и незаметно прошли пять уроков. После чего у нас началось комсомольское собрание, на котором говорили о помощи Красно‑сосенскому колхозу. Пришел домой в три часа, но дома еще не обедали, ждали меня. (...)
С 20‑го по 24 марта, за исключением двадцать третьего, ходили с Володей за сосновыми шишками, натаскали мы их двадцать килограмм. За которые выписали дров 3 куба. (...)
1 апреля. Мама у меня ушла на базар. С маслом. Масла она взяла 5 фунтов. Утром еще не успело рассветать, мы с Володей поехали на салазках за дровами. С нами поехала Маруся. Мы с Володей привезли семь плах, а Маруся (мамина сестра. ‑ А.В.) пять. Приехав с дровами, мы с Петей пошли с ружьем в лес. Но ничего не убили, увидели дятла, и тот от нас улетел. Полазили по снегу и пришли домой.
Мама пришла после обеда, она продала масло за 330 рублей. (...)
Папу Саша (в центре на втором плане) проводил на фронт и остался за главного мужчину в доме.
«Таскал» шишки, колол дрова, носил воду, мёрз и голодал. Ковал свою маленькую победу в тылу, в деревне Чириково. Писал дневник. И ждал отца. Ещё много лет после войны...
Фото на странице ‑ из личного архива А. Ведина.
С 4 по 12‑е , или, вернее говоря, все каникулы я резал один день дома дрова, на другой день переколол их, потом пошли к бабушке Екатерине резать дрова. За день мы все дрова перерезали. На другой день с утра пошел колоть дрова. За день я их переколоть не осилил, и до полудня другого дня я их переколол. С Тоней перетаскали их в сарайчик и сложили в поленицу.
Все остальные дни я плел корзины и сплел 4 штуки, из которых отдал одну бабушке. 12 апреля мама у меня пошла на базар продать 4 фунта масла, зайти по пути в аптеку и захватить соли, за которой посылало сельпо. Пришла мама оттуда к вечеру, масло продала, лекарства принесла да расколола бутылочку, которую за лекарствами дала моя бабушка Дуня. (...)
15 апреля 1945 года. Мама ушла на базар для того, чтобы продать молоко и полтора фунта масла. Печь я топил сам своими не очень быстрыми руками, потому что меня валила дрема. Я припас кой‑какой шамовки из тертой картошки. Позавтракали, и мы пошли втроем на охоту: я, Петя и Шура Чашин. Убить нам ничего не удалось. И мы долго не ходили, так как валил снег.
Придя домой из лесу, меня поругала бабушка. Войдя в избу, она унюхала запах керосина и стала говорить, что я брал ружье. (...)
9 мая. День победы над немецким врагом.
Я сегодня в школу не ходил, но это не я один, сегодня в школу не ходил никто, даже не только в школу, но и на какую‑либо работу, так как сегодня великий праздник (День победы). Пока свободное время, мы вышли копать свой усад.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 170; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!