Petites miseries de la vie humaine 16 страница
— Своеобразная книга. Это сатира?
— Вовсе нет. Ваша тоже интересная. У вас герои — немые?
— Вовсе нет.
Мы отдали друг другу рукописи и посмотрели на часы.
Каждое утро я терпел четырехчасовую поездку на автобусе в Сидней, где бегал от издателя к издателю. Большинство смеялись мне в лицо. Один даже вышел из-за стола, ибо счел, что мое лицо для этого слишком от него далеко. Это приводило в уныние. Еще им не нравилось, что я собираюсь скрывать от них фамилию автора вплоть до дня, когда книга поступит в типографию. Издатели настораживались и начинали подозревать аферу, затеваемую специально, дабы смешать их с дерьмом. Не встречал параноиков глупее — чтобы торговцы были такими тупоголовыми, без всякого чувства воображения. Никто не относился к рукописи серьезно, все думали — это проказа, мистификация, западня, обзывали меня препоганейшими словами. Думали, книга — откровенная мерзость, а я, раз пытаюсь ее продать, — опасный анархист. Прежде чем выкинуть меня на улицу, каждый говорил одно и то же: книгу никогда не напечатают, во всяком случае, не при их жизни. Я понимал это так: как только они умрут, мир отправит на свалку все, чем они в нем дорожили.
Гарри принимал эти новости плохо. Впадал в неистовство, обвинял меня в лени и неумении говорить с людьми. Мне было обидно. Ведь я из кожи вон лез, пытаясь продать его книгу, и не нравилась она издателям, а не мне. Затем, после десятого отказа, он начал винить не меня, а австралийскую издательскую индустрию.
|
|
|
— Может быть, следует отвезти рукопись в Америку. Свобода самовыражения там не то что у нас. В Америке есть такая штука — право свободной печати. На этот счет существуют всякие поправки. Поощряется расцвет идей. А у нас издательская индустрия в застое — зачерствела, как недельный хлеб. Страна до того погрязла в консерватизме, что просто воротит. Странно, что вообще кто-то еще что-то может опубликовать.
В том, что Гарри говорил, был здравый смысл. Может быть, наши издатели просто боялись? Он начал предлагать мне купить билет на самолет в Америку, но я всеми силами сопротивлялся. Я не хотел лететь в Нью-Йорк. Не мог оставить больную мать и Терри, где бы он ни скрывался. Я не сомневался: настанет день, и он близится, когда я понадоблюсь Терри, не исключено, для того, чтобы спасти ему жизнь. Поэтому я должен был оставаться в досягаемости.
Кэролайн не чувствовала, что связана такими же обязательствами. И однажды в сумерки под вечер они с Лайонелом постучали в нашу дверь, чтобы попрощаться. Они продали дом и переезжали в другое место. Лайонел обнял меня, Кэролайн покачала головой:
— Не собираюсь здесь оставаться, чтобы стать свидетельницей того, как убьют Терри.
|
|
|
— Никто тебя и не просит, — ответил я, хотя совершенно об этом не задумывался. Начал накрапывать дождь. Кэролайн тоже меня обняла, но не крепко, как я бы хотел. Глядя, как она уводит отца в ночь, я почувствовал, будто отрекся от своей человеческой природы.
— Пока! — крикнул я, когда она скрылась в темноте, но прозвучало это так, словно я хотел ей сказать: «Иди, иди, я больше не мужчина. Во мне не осталось ничего человеческого, так что давай мотай!»
Через неделю, когда я был у Гарри и смотрел телевизор, позвонил Терри. Гарри сначала выдал ему на полную катушку, а затем подозвал к телефону меня.
— Ты как? — спросил я, волнуясь. — Слышал, что тебя ранили.
— В лодыжку. Кто же стреляет в лодыжки? Не беспокойся, у меня есть телка, которая при помощи йода творит чудеса. Я устал, а в остальном все в порядке.
— Ты стал знаменитым.
— Разве не здорово?
— Тебя поймают.
— Знаю.
— И что ты собираешься делать?
— Слушай, когда я заваривал эту кашу, то ни о чем особенно не думал, но очень быстро понял, что делаю нечто важное. Все исправились. Никто не жульничает. Не занимается махинациями. Не обдирает ближнего. Не накалывает людей. Спорт обновляется. Все стали серьезно принимать спортивную этику.
|
|
|
— Как ты можешь рассуждать об этике? Ты — хладнокровный убийца. Тебе лучше сдаться.
— Спятил? Я — таков, каков есть. И для этого пришел в мир!
— Кэролайн вернулась домой.
Терри шумно вдохнул. Я слышал, как он переходит с места на место и тащит за собой стул. Затем услышал, как он сел.
— Где она? Она знает? Можешь передать ей мои слова?
— Она снова уехала.
Терри вдохнул — еще громче — и мне пришлось ждать целых тридцать секунд, пока он выдохнет. Он с треском открыл банку с каким-то напитком и, судя по звуку, одним глотком выпил не меньше половины ее содержимого. Но все еще молчал. Похоже, отсутствие Кэролайн давило на нас сильнее, чем убийство.
— Так ты остановишься или нет? — спросил я.
— Слушай, Марти, когда-нибудь ты поймешь. В тот день, когда во что-то поверишь. Черт! Мне пора. Прибыла пицца.
— Я верю в…
Щелк.
Я положил трубку и пнул стену. Естественно было подумать, что, когда человек в ярости, физические законы не действуют и нога способна пройти сквозь кирпич. Поглаживая ушибленный палец, я не в меру разволновался. Нотки глубокого удовлетворения в голосе брата вывели меня из равновесия. Он не дал мне возможности сказать: «Я нашел свою веру. Я тоже делаю нечто важное». Не знал, что я непреодолимо увлекся книгой Гарри и стал инструментом ее издания. Зачем? Никто не заставляет меня заниматься ее изданием. Это ни к чему. Терри делает все, чтобы расправиться со спортсменами, а я делаю все, что в моих силах, для книги. Меня начала терзать мысль, что во мне чего-то не хватает, чтобы заниматься этим с полной отдачей и до конца пройти по дороге, на которой запрещены все развороты. Терри для достижения цели демонстрирует абсолютную безжалостность и настойчивость, и я, чтобы идти своим путем, должен проявлять такую же безжалостную настойчивость. Иначе я так и останусь испуганным, никчемным лицемером, нежелающим идти на риск ради своего дела.
|
|
|
Я принял революционное решение.
Если следующий издатель отвергнет книгу, я просто не приму его отказа. Не приму «нет» в качестве ответа. Ни за что не приму. Потребую, чтобы он напечатал рукопись. И если нужно, возьму его в заложники и буду держать до тех пор, пока книга не появится на прилавках. Оружие достать не проблема. Стоило выдвинуть любой ящик комода в доме Гарри или запустить руку поглубже в большую сахарницу, и она натыкалась на полуавтоматический пистолет. Разумеется, я ненавидел все, что связано с оружием: пулевые ранения, смерть, но, с другой стороны, мне нравилась перспектива нарушить очередную заповедь, тем более что я не чтил отца своего. Разве существует надежный способ заставить человека страдать ради двух вечных жизней?
Вечером, когда Гарри нализался водки и наелся снотворного, я залез в сахарницу. Пистолет был покрыт липкими кристалликами. Я стряхнул их в чашку и выпил чай. И при этом ощущал вкус оружия.
Наследующий день я ушел из дома еще затемно. Терри никак не проявлял себя по крайней мере неделю, поэтому у дома не стояли лагерем журналисты, хотя валялись их намокшие от росы бычки. Я сел в идущий в Сидней автобус. Следующее в списке издательство располагалось прямо напротив центрального вокзала. Прежде чем переступить порог, я тщательно изучил расписание поездов — на случай, если придется срочно смываться. Поезда, если не брать в расчет пункт назначения, уходили каждые три минуты. Я приобрел кучу билетов в разные направления.
В вестибюле висела информационная доска под стеклом, на которой белыми буквами были перечислены все работающие в здании организации. Название моей последней надежды стояло против четвертого этажа — «Небычные книги». Буква «о» отсутствовала, нетрудно было понять почему. На шестом этаже располагалась компания под названием «Кооперативное общество одежды Вуду», на втором — «Хоп — и готово! Торговля очистителем пятен».
Я поднялся на лифте на четвертый этаж, нашел в конце коридора туалет и не менее двадцати минут стоял, свесившись над унитазом, и продумывал стратегию поведения. Перед дверью «Необычных книг» я задержался и, прежде чем постучать, сунул руку в сумку. Пистолет был на месте, без сахара — в оружии не осталось более никакой сладости.
Я постучал и услышал голос:
— Войдите.
За столом сидел мужчина и читал. Не взглянув, он жестом пригласил меня сесть. Я слишком разнервничался и никак не мог опуститься на стул — колени не сгибались, ноги свело. Я оглядел кабинет. Он был не больше гардеробной и захламлен как хлев. С полу до потолка высились стопы газет, в углу валялась кипа одежды, рядом стоял коричневый чемодан. Закрытые окна не пропускали в комнату воздух. Редактор выглядел лет на сорок. Не знаю, что он там читал, но при этом вид имел довольный, этакий старый козел. На столе лежала зубная щетка — возле чашки с зеленой жидкостью. Мне стало нехорошо: к щетке прилипли волосы.
— Чем обязан? — Редактор поднял голову.
Я полез в сумку, наткнулся рукой на пистолет и достал рукопись. Плюхнул ее на стол и приступил к привычной процедуре: сказал, что фамилия автора должна оставаться неизвестной до тех пор, пока мы не найдем подходящего издателя его революционного труда, что пикантная тема не позволяет мне оставить рукопись, но если редактор заинтересовался и не хочет упустить уникальную, сенсационную возможность, то может бросить на работу взгляд, а я пока подожду. Я произносил эту речь столько раз, что говорил не задумываясь. Он не сводил с меня полупьяных глаз и все время улыбался своей дряхлой козлиной улыбкой, словно в это время вспоминал об ароматной пене в ванне.
— Что ж, давайте посмотрим.
Он открыл первую страницу. Через окно за его спиной я видел, как на вокзал вползает поезд. Издатель перескочил в середину, чему-то рассмеялся и отложил рукопись.
— Сатира? Добрая старая сатира? Написано хорошо, смешно, но, честно говоря, не мой профиль.
Моя рука, сжимавшая пистолет, стала липко-сладкой.
— Тем не менее спасибо, что заглянули.
Я не тронулся с места. Прошла томительная минута. Издатель показал мне глазами на дверь, я сделал вид, что не заметил.
— Видите ли, — кашлянул он, — я сейчас нахожусь в стесненных обстоятельствах. Не мог бы опубликовать и собственного некролога. Так что нечего стоять над душой.
Я не двинулся с места. Казалось, воздух в кабинете сгустился и не выпускал меня в коридор.
— Знаете, что я читал, когда вы вошли? Нет? Ничего. Вот так-то! Делал вид, что читаю, чтобы показаться занятым. Печально, правда? — Я не пошевелился, только едва заметно дышал, и он продолжал: — Вот, взгляните.
Рядом с издателем возвышалась гора книг, он взял верхнюю и протянул мне. Я скосил на нее глаза — это был учебник по биологии.
— В Лондоне я работал в бульварных газетенках. Это было очень давно. — Издатель встал, обошел стол и, сев на краешек, забегал глазами по комнате. — Здесь маленькое издательство. Ничего выдающегося. Мы публикуем учебники по естественным дисциплинам — физике, биологии, химии и так далее по списку. Работаем вдвоем с женой, делим бизнес напополам. Она унаследовала деньги от отца, мои — заработаны потом и кровью. Десять лет мы управляем нашей маленькой компанией и, можете не сомневаться, цапаемся по-домашнему. Я совершал неблагоразумные поступки, но благоразумно помалкиваю, так что кому до этого какое дело? — Он ткнул пальцем в учебник биологии в моей руке: — Порадуйте глаз, взгляните на инструмент моего крушения. Страница девяносто пять.
Я открыл девяносто пятую страницу и нашел изображение человеческого тела с названием всех частей и объяснением всех функций. Это напоминало инструкцию пользователя стереосистемой.
— Заметили что-то необычное? — спросил издатель.
Я не заметил. На рисунке тело выглядело как всякое другое. Разумеется, ему недоставало некоторых деталей: жировых отложений по бокам талии, морщин и следов подтяжек, но в остальном не было ничего необычного.
— Она сделала это специально. Знала, что я не удосужусь проверить до того, как работа поступит в печать.
— Не понимаю.
— Мозг! Посмотрите, как она назвала мозг!
Там было сказано: «Яйца». А в том месте, где должны быть яички, красовалась надпись не просто «мозг», а «мозг Стэнли». Когда он мне это показал, я заметил, что все изображение тела мужчины представляет собой критическую оценку Стэнли: его склонность к спиртному, игре, женщинам — сердце, почки, кишки, что ни возьми, сопровождали подписи, которые намекали на его чрезмерное употребление алкоголем, неправильную диету, его агрессивность и сексуальную бесполезность. Чем дальше, тем больше. Я понимал: некоторым ученикам это может понравиться.
— Она нарочно мне насолила, потому что я сплю с барменшой из нашего района. Согласен, мне не следовало этого делать, но уничтожить все мои средства к существованию! Десять тысяч книг, которые я не могу продать! И некому предъявить иск, ибо я собственноручно подписал сигнальный экземпляр. Сам отдал книгу в типографию. Она, разумеется, тоже все потеряла, но ей все равно. Таковы уж мстительные женщины. Сказала, дело стоило свеч: все, что угодно, только бы меня закопать. Приходилось слышать, чтобы люди питали к себе подобным такую злобу? Вряд ли. И вот теперь я жду, когда ко мне в дверь постучит кредитор. Я даже не способен заплатить арендную плату за помещение. Поэтому как бы я ни хотел опубликовать вашу замечательную сатиру…
— Это не сатира.
— Разве?
— Нет.
Издатель взглянул на рукопись и быстро пролистал страницы.
— Написано на уровне?
Я кивнул.
— Следовательно, может служить учебником молодым преступникам?
Я снова кивнул.
— Нас обоих арестуют, если мы это опубликуем.
— Я намерен рискнуть, если вы тоже готовы.
Он откинулся на стуле и пробормотал:
— Так-так… — Помолчал и добавил: — Ну-ну. — Закрыл глаза, а затем открыл.
Время тянулось бесконечно — наверное, вдвое дольше, чем на самом деле.
— Почему вы пришли ко мне? — спросил издатель.
— Потому что все остальные мне отказали.
— Еще бы! — усмехнулся он, словно мой ответ бесконечно его порадовал.
Рот расплылся в улыбке, и он вскочил будто по тревоге. Улыбка становилась все лучезарнее, пока у него не разболелись губы.
Всю дорогу к Гарри я бежал, но на ступенях перед главным входом запнулся — настолько разволновался, что чуть не забыл условный стук. Он был слишком замысловатым: четыре удара, пауза, удар, пауза, три удара, затем следовало сказать: «Эй, Гарри, это я, Мартин». Ты можешь возразить: зачем вообще стучать? Не проще ли обойтись только голосом, но Гарри был непоколебим. Я запутался со стуком: два… пауза, три… нет, придется начать сначала. Раздался неприятный звук приводимого в готовность оружия.
— Это я, Гарри! — Крикнув в суматохе, я понял свою ошибку и присел, ожидая над головой град пуль. Но выстрелов не последовало. Раздались щелчки и скрежет — Гарри приступил к утомительной процедуре отпирания двери. На этот раз времени потребовалось больше, чем обычно. Гарри встретил меня в исподнем, с пистолетом в одной руке и с топором в другой. В глазах огонь и страх. Я не мог ждать и сразу выложил ему новость: — Я нашел издателя. Он — англичанин и вскормлен на скандале! Не боится принять огонь на себя! Ему понравилась твоя книга! Он собирается все на нее поставить! Рукопись отправится прямо в печать!
Гарри был настолько потрясен, что не мог выговорить ни слова. Застыл на месте. Тебе приходилось видеть замороженного добрыми новостями человека? Забавное зрелище.
— Ва-а-а… что ты сказал?
— Мы добились своего! Твоя книга обретет переплет!
Облегчение, страх, любовь, ужас, ликование — вот те чувства, которые отразились на его лице. Даже у самых уверенных в себе эгоистов есть некая тайная область, которая сомневается, что все пойдет как надо. У Гарри эта область пришла в полное волнение. Уж больно все вышло неожиданно. Его экстрасенсорное восприятие имело мертвую зону, поскольку пессимистический голос заглушал пророческий шепот третьего глаза. Гарри смеялся, плакал, размахивал пистолетом и стрелял. Потолок осыпался на нас крупными кусками штукатурки. Это было страшно. Гарри обнял меня, и мы шли по коридору, пританцовывая. Но удовольствие было от этого небольшое: пистолета и топора он так и не выпустил из рук. Гарри вновь попытался поцеловать меня в губы, но на этот раз я был настороже и подставил щеку. Он попал в ухо, и Гарри продолжал кружить, и его неходячая нога задевала за край стола. Все получилось! Его книга увидит свет! Его дитя! Его наследие!
* * *
Следующие несколько недель прошли словно в тумане. Я почти каждый день приходил в кабинет Стэнли. Мы все делали вместе: выбирали гарнитуру, подправляли главы. Он хотел, чтобы таинственный автор написал предисловие, и Гарри принялся за работу — день и ночь не отходил от стола, но текст от меня прятал. Стэнли продал все, чем владел, чтобы оплатить услуги типографии.
— Печатники не представляют, что их ждет, — повторял он. — Когда книга поступит на полки магазинов, они окажутся в центре шумихи. Затем книгу запретят. И это станет ее бесплатной рекламой. Ничто так не повышает продаж, как росчерк пера цензора. Последует всеобщее негодование. Запрещенные экземпляры будут тайно ходить по рукам. Книга заживет собственной жизнью и станет расти словно гриб, во мраке и сырости. Затем раздастся чей-то одинокий голос: «Хо! Да это же гениально!» Следом закивают другие головы, хотя только что ими брезгливо качали. Нашим героем станет тот, кто не верит ни единому своему слову. Но для нас это не имеет никакого значения. К счастью, некоторые критики не могут обойтись без того, чтобы идти вразрез со всеми, — им наплевать, против чего выступать. Если говорится: «Возлюби ближнего своего», они требуют: «Нет! Презирай его — он червь».
Стэнли каждый день пускался в такие рассуждения. И говорил одно и то же. Предрекал книге Гарри великое будущее, хотя постоянно просил открыть ему имя автора.
— Нет, — каждый раз отказывал я. — Имя будет открыто в тот день, когда начнет крутиться печатный станок. — Стэнли бил кулаком по столу и делал все, чтобы выпытать у меня имя.
— Я подставляюсь, Марти, но как я могу быть уверен, что автор — не педофил? Понимаешь, скандал — это одно, я не боюсь скандала, но ни один человек не притронется к книге, если обнаружится, что автор обидел ребенка.
Я заверял его: Гарри — самый обычный и заурядный ворюга-мокрушник.
Как-то раз, проверить, что затеял муж, к Стэнли приехала жена. Она оказалась худощавой, привлекательной женщиной с остреньким носиком, который, как мне показалось, был не вылеплен, а обточен на наждачном круге. Она обошла кабинет, хотела заглянуть в рукопись, но Стэнли накрыл ее газетой.
— Что тебе надо, ведьма?
— Ты что-то задумал?
Муж не ответил, но его улыбка ясно говорила: «Задумал, задумал, но это не твое дело, мерзкая баба!»
Она повернулась ко мне и окинула внимательным взглядом:
— Я тебя откуда-то знаю.
— Вряд ли.
— Это ты как-то просил у меня денег в поезде?
Я ответил, что ни разу не просил денег в поезде, и наврал, потому что один раз просил.
— Визит завершен, — объявил Стэнли и, взяв жену за плечи, повернул лицом к выходу.
— Подожди, я пришла потребовать у тебя развода!
— В любой момент. Хотя предпочел бы овдоветь.
— Сам сдохни, негодяй!
Выпроводив жену в коридор, Стэнли захлопнул дверь перед ее носом и повернулся ко мне:
— Позвони слесарю. Надо сменить замки, а потом продолжим. Стэнли дал Гарри два небольших задания. Первое — подумать над названием книги. Гарри изложил предложения на листе бумаги. Я сел и прочитал, что он написал: «Руководство для преступников», «Руководство для молодых преступников», «Руководство по преступлению для молодых преступников и начинающих», «Преступление: как его совершить», «Как нарушить закон — пошаговое руководство», «Пособие по уголовным преступлениям для чайников». «Путеводитель по преступлениям — от А до Я», «Не подчиняться закону — это очень просто!»
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 114; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!