Русская кровь на китайских весах
Какова же была оплата русских наемников? Надо сказать, что она была на порядок выше оплаты китайцев того же чина. Если оклад русского фельдфебеля составлял 50 мексиканских долларов в месяц, то оклад китайского фельдфебеля был в полтора-два раза ниже[846]. Оклад рядового был 12 долларов, но «обслуживающий» офицеров персонал, как то денщики и шоферы, получали от 20 до 50 долларов. В конце 1926 г. из-за инфляции, которая во многом была вызвана эмиссией Чжан Цзучана «на войну», и удорожания жизни русским наемникам прибавили жалованье на 30 процентов[847]. Оклад священника установили к концу 1926 г. на уровне командира полка – 240 долларов, в то время как оклад муллы несправедливо был сделан ниже и составлял 30 долларов, что соответствовало окладу унтер-офицера[848].
Переводчики, в зависимости от квалификации, получали еще больше. У высших офицеров оклад был в несколько раз выше простых армейских командиров. Так, ставший впоследствии начальником штаба 65-й дивизии полковник Тихобразов получал в 1927 г. 320 долларов в месяц. Несмотря на то что в Китае тогда такая сумма была просто колоссальна, денег Тихобразову не хватало. Ежемесячно он отправлял жене Шурочке и маленькой дочке 300 долларов[849]. Несмотря на то что взрослому мужчине-европейцу в Китае тогда с головой хватало на месяц и 12 долларов, жена Тихобразова умудрялась не только спускать всю эту сумму, но и основательно влезть в долги. Бедный Тихобразов в конце концов стал отсылать своей прожорливой жене и последние копейки, которые он ранее оставлял себе. Дошло до того, что и он из-за неуемных аппетитов своей жены по уши влез в долги. Почти в каждой ежедневной записи, которую он делал в своем дневнике, Тихобразов мучается вопросом: «Где же занять денег для Шурочки?»
|
|
|
Положение усугублялось регулярными невыплатами жалованья, кормовых денег и слабым продовольственным обеспечением. Уже в 1926 г. задержки жалованья составляли несколько месяцев. Еще больше невыплаты увеличились в 1927 г. и стали катастрофическими к 1928 г. Неспособность решить эту проблему стала главной причиной ухода большинства наемников из Русской группы, из-за чего она потеряла свое прежнее значение.
Потери русских бывали не только из-за пуль и снарядов врага, но и по причине несчастных случаев вроде преждевременного разрыва гранат при стрельбе из первых гранатометов или из-за стихийных бедствий. Так, во время урагана пострадали русские летчики, у которых был разрушен ангар и повреждено несколько самолетов[850].
К осени 1926 г. так и не был положительно решен вопрос о назначении пенсий родственникам убитых русских, а пособия по ранению и болезни были мизерными[851]. Все это отрицательно сказывалось на пополнении отряда, так как с увеличением потерь желающих проливать за китайские интересы кровь становилось все меньше.
|
|
|
Но главным стимулом к записи в наемники среди русских были не те, в сущности, копейки, которые им платили и даже не платили, а «фацай» – трофеи. Из разговоров с солдатами Нечаевской группы журналист Ильин узнал, что многие солдаты за один поход имеют каждый больше тысячи долларов! «Я спросил, куда же они девают такие деньги, когда можно было стать обеспеченным человеком, отбыть службу, поехать хотя бы в тот же Харбин и обзавестись хозяйством! Они отвечают: «Ну какое там хозяйство! В Харбин попадешь, так живо все спустишь! Вон Михайлов и Сергиенко, больше двух тысяч долларов пропустили в одну неделю, да потом обратно сюда пришли! Что на деньги смотреть-то! Даром достаются, туда им и дорога!»[852]
Быт
Сам отряд базировался в столице провинции Шаньдун, Цинанфу, после занятия его войсками Чжан Цзучана в начале 1926 г. На два года этот город стал одним из главных центров русской военной эмиграции в Китае. Многие из русских перевезли сюда семьи. Китайцы и русские открывали рестораны и кафе, публичные дома и притоны для игры в карты. Была здесь выстроена руками русских и православная церковь и школа.
|
|
|
Но условия быта наемников были очень тяжелыми. Даже в «мирной» обстановке они не могли привыкнуть к жизни в китайских глинобитно-бумажных домах, наполненных множеством кровососущих насекомых. Поэтому многие жили в кирпичных казармах или вагонах. Обустроить и улучшить свою жизнь здесь было трудно. В разоренном войной Китае что-либо достать было тяжело. Доходило до того, что Шильников из Харбина высылал за сотни километров в Цинанфу Тихобразову ковочные гвозди и инструменты, в том числе рашпили, которых не было в Шаньдуне. Также Тихобразов просил Шильникова высылать ему карты Китая, пишущие машинки и письменные принадлежности, включая карандаши с бумагой и конверты для писем, которых не было даже в штабах[853]. Доходило до смешного – в штабе Русской группы не было штемпелей для бланков и печатей, которые Тихобразов пытался достать в Харбине[854].
Немного оживляло жизнь русских наемников наличие духового оркестра в отряде, купленного в мае 1926 г. у группы генерала Глебова[855].
Но по сравнению с положением китайских солдат русские снабжались намного лучше. Если китайцам давали почти всегда лишь растительную пищу, то русские, особенно первое время, часто получали мясо и другие продукты. По данным китайцев, «существовал даже особый кооператив, закупавший все необходимое для русских военнослужащих»[856]. По словам немецкого агента в Китае Кунста, «сильно помогали наемникам и побочные заработки, о которых рассказывали чудеса.
|
|
|
Русские отлично воевали, и китайские начальники часто давали наградные, присылая солдатам ящики с коньяком, а также охотно покупали у них «маузеры», захваченные у противника. Когда в бою доходило до штыков и брали пленных, то солдаты обшаривали карманы и находили деньги. Деньги водились, и особенной приманкой были «маузеры», которые через несколько дней после боев продавались за 80—100 долларов китайским офицерам. Когда 65-й дивизией командовал Нечаев, продовольственное снабжение было хорошим. Солдат получал в день два фунта белого хлеба[857] и даже больше, на обед и ужин 10 центов шандунскими деньгами, которые тогда были равны серебряному доллару. На эти деньги он получал 3/4 фунта мяса, кашу, капусту, картофель и прочую зелень. Это было достаточно, чтобы горячая пища давалась два раза в день. Пищей и хлебом солдаты были довольны. Им выдавалось и топливо. Первое время – дровами, потом углем.
После ухода генерала Нечаева, ввиду неаккуратного получения денег на довольствие и падения курса шандунского доллара части нельзя было прокормить на эти деньги так, как прежде. Было также много удивительных рассказов и о богатой добыче, что обратило на себя внимание китайского командования, и все это быстро привело к прекращению финансирования и, как следствие, к концу»[858].
Развал продовольственного обеспечения происходит к середине 1927 г. Если до 1927 г. русские не могли нахвалиться на то, как их кормят, то буквально за полгода положение резко ухудшилось. Тихобразов жаловался, что даже находящиеся в тылу в Цинанфу наемники не всегда получают пищу и чай даже два раза в день, и это несмотря на то, что на тот момент большая часть русских была в походе и запасы продуктов позволяли снабжать оставшихся здесь лучше[859].
Кунст свидетельствовал: «В 1927 г. в Цинанфу довольствие заключалось в полутора русских фунтах хлеба ежедневно и 5 центов шандунскими деньгами или 3 доллара для одной роты в 50 человек. Поэтому к обеду выдавался бледный водяной суп с маленьким количеством мяса и немногими кочанами капусты, а вечером – немного китайской лапши с бобовым маслом. Топлива под рукой не было, и оно не выдавалось, а как раз в этом году русские понесли наибольшие потери»[860].
В ноябре 1927 г., несмотря на отсутствие финансирования, кормовое и квартирное довольствие для русских было бесплатным лишь на фронте. При этом китайцы обнаглели настолько, что они установили порядок, по которому обмундирование приобреталось за счет тех, кому оно требовалось[861].
Потерявший надежду получить что-либо от китайцев Тихобразов заказывал военное снаряжение и вооружение у Шильникова: бинокли, записные полевые книжки, палатки, ремни, шашки, казацкие седла, так как китайских было мало и они были плохого качества[862].
Такая ситуация наблюдалась несмотря на то, что в Цинанфу были заводы Меркулова по производству гранат, бомб и кожевенный завод, на котором производили сапоги, ремни, конскую упряжь, чехлы для орудий и т. п.[863] Однако большая часть их продукции из-за воровства Меркулова и его персонала была негодной и послужила причиной смерти не одного десятка нечаевцев.
Несмотря на это, русское и китайское командование все же проводило ограниченные реформы. Чжан Цзучан устроил для русских наемников, ставших инвалидами на китайской службе, специальный дом-пристройку на территории казарм действующих частей[864]. Это позволяло потерявшим трудоспособность жить более-менее сносно. Сами русские наемники установили между собой такой порядок, по которому они помогали деньгами тем, кто попадал из их числа в тяжелые жизненные ситуации и нуждался в дополнительных средствах. Такая помощь оказывалась раненым и больным офицерам, например, весной 1928 г. – Иларьеву и Трейбергу[865].
Скрашивали серые и тяжелые будни нечаевцев довольно частые праздники. Китайцы чтили представителей монархии из России и содействовали организации празднования памятных дат и чествований уважаемых русскими людей. Например, они участвовали в чествовании родоначальника «русского наемничества» генерала М. М. Плешкова и траурных мероприятиях по случаю его смерти в 1927 г.[866]
Особое внимание надо уделить городу Цинанфу. Тихобразов описывает его так: «Цинанфу, как все китайские города, разделяется на город за стеной и город вне стены. По стене – европейские дома, улицы широкие, но пыль – неимоверная. Деревья – пепельного цвета из-за долгого отсутствия дождя. За стеной – узкие улицы, пыли почти нет, но вонь – ужасная, так как все и вся на улице. Дома здесь – в два этажа. Нижний этаж с кривым полом, выложенным булыжником, вроде конюшни, а верхний – без окон, т. е. без стекол, так как все они обклеены бумагой. Лестница во многих домах почти под прямым углом, как на пароходах в машинном отделении. Дома тут имеют двери без балкона, хотя есть перила. Двери открываются вовнутрь. Днем надо все закрывать, так как на улице – страшная жара, да и мухи заедают нещадно. Ночью же открывают и окна, и двери, однако много комаров и москитов, которые летают бесшумно. Кругом всякой такой дряни сколько угодно: какие-то необыкновенные лесные клопы с чайную ложку величиной, сороконожки, сколопендры, скорпионы. По вечерам нельзя облокачиваться на стены, которые сделаны из бумаги, так как может укусить скорпион. Вреда от этого особого нет, но сильная боль и небольшая опухоль – гарантированы. Вообще, всякой такой дряни так много, что я хочу переехать в вагон. Умора! В Китае мы распоряжаемся и ездим в вагонах, как в свое время большие начальники. По ночам шум в квартире стоит невероятный из-за бумажных стен, в которых бегают всякие насекомые»[867].
Журналист Ильин так описывал Цинанфу. Это «огромный китайский город. Расстояния в городе – прямо невероятные. Больше 5 верст ехать в штаб 65-й дивизии. Ехать большей частью по прекрасной дороге-аллее, устроенной еще немцами. Цинан соединен был немцами железной дорогой с Циндао. Более 40 минут бежал рикша, пока, наконец, мы не доехали до ряда белых, длинных зданий на манер казарм, где помещается 65-я дивизия и ее штаб. Кругом – китайская грязь. Густая тропическая атмосфера и совершенно банный воздух – в это время года всегда так. Пошли в штаб самого Тупана. Всюду – торговля, менялки, лавки, харчевни, попадаются храмы и кумирни. Поворот влево и два больших, синих столба обозначают вход в резиденцию Чжан Цзучана. Около снесено несколько фанз. Оказывается, он распорядился выселить отсюда жителей, так как собирается расширить резиденцию. Цинан, как и все китайские города, тоже окружен стеной с воротами, которые закрываются в 12 часов ночи. Изрядно попадаются полицейские чины с огромными мечами из дерева у плеча и красной бахромой на рукоятке, они что-то смотрят, останавливаются. Это блюстители закона. Только что Чжан выпустил свои банкноты, которые начали стремительно падать, так вот отдан приказ: всем менялам и прочим деньги эти принимать наравне с другими. За ослушание тут же рубится голова. Вот полицейские и ходят с этими мечами, которые должны напоминать о законе и приказе! С населения налоги уже собраны по 1932 г. включительно! Сменится Чжан Цзучан, и следующий Тупан не посмотрит, что налоги уже давно собраны, будет выколачивать для себя!
Вот и «Тупан-Гуншу», дворец маршала, бесконтрольного и полного владыки провинции с 34-миллионным населением! Среди надворных строений и у ворот стоят часовые. Под буйно раскинувшими свои ветки деревьями – заповедный пруд, в котором плавают огромные старые рыбы, видные сквозь прозрачную зеленоватую воду. Они неприкосновенны, эти обитатели пруда. Их лишь беспокоит шум падающего в воду хлеба и пампушек, которые им бросают в изобилии. Над прудом склонились столетние корявые криптомерии. Прямо напротив пруда – длинные китайские покои, предназначенные для торжественных приемов и банкетов. В глубине, в левых пристройках, помещается штаб русских частей. Трещат телефоны, снуют ординарцы, группа офицеров дожидается приема. Рядом, в длинном дворике коновязи, где чистят кругленьких, лоснящихся сытых лошадей-монголок, – русские солдаты в китайской форме. Это – личная охрана дубаня, которыми командует известный скакун, ротмистр, а теперь майор китайской службы Танаев. Михайлов помещается в двух небольших комнатах китайской фанзы, а в следующей, побольше, штабное собрание, далее – комнатка, в которой живет инженер Соколовский, ведающий заводом кожи и амуниции. Полный титул его – «управляющий делами Н. Меркулова». В его комнатке, кроме его кровати, продавленная койка Вс. Иванова[868], который остался в Тяньцзине и, к общему удовольствию, не здесь. Тут же находится и 3-й сын Меркулова, который томится от безделья, пьет и не знает, куда себя деть. А вот помещение для солдат. Входим во двор китайской фанзы, сделанной на манер кумирни. Во дворике – грязь. Тут же, у глинобитного забора, люди делают свои дела! Моются прямо во дворе. Внизу – китайцы, наверху – наша музыкальная команда и наша комната. Вместо потолка – бумага, которая местами продралась и провисла, свисая длинными клочьями. На полу, в комнате, которую мы проходим, инструменты, настланы одеяла. Музыканты – в самых живописных позах, в нижнем белье солдатского образца, спят тяжелым послеобеденным сном в душной неподвижной тишине, нарушаемой храпом да каким-то сонным бормотанием. Часть музыкантов всю ночь дулась в карты. Я не понимаю их свинской жизни: спят на какой-то ветоши, ничего у них нет, курят окурки, целый день ничего не делают! Может быть, это потому, что за ними нет присмотра, а Квятковский уехал в Харбин? Но все же эта манера опускаться и жить по-свински – ужасна, а ведь каждый получает, на худой конец, 14 долларов в месяц на всем готовом, а многие и больше! Как все-таки тяжело жить тут в этих условиях: климат ужасающий, все время – в испарине, все липнет, постоянно надо менять белье, ничего не высыхает. Поэтому почти все живут без семей и жен, потому что жить им негде при всем желании»[869].
Кое-кто жил в вагонах, в которых зачастую ездили. Ильин так описывает вагон Михайлова: он «большой, пульмановский, какого-то особого типа, скорее 3-го класса с отделениями, а 2-я половина – с салоном, где помещается сам Михайлов. В 1-м отделении – полковник Калаушин с киноаппаратом и своими помощниками»[870].
В то же время в своем дневнике Ильин 25 июля 1926 г. пишет: «Михайлов – замечательный человек. Упорный, работающий, он ничего себе не позволяет – не курит, не пьет, ходит в казенном платье. Носки его, когда он снял сапоги, все заштопаны, а на пятках – дыры. Питается он тоже с общего штабного пайка. А ведь получает в месяц 500 серебряных долларов и, как начштаба, дополнительно еще 300 представительских – целое состояние! Человек он – неумный, хитрый, большой интриган, но Меркулову предан слепо, почему Меркулов им так и дорожит»[871].
С 1925 г. для русских в Цинанфу стала работать библиотека, которая помогала отвлечься от суровых реалий жизни и погрузиться в другой мир, вспомнить Родину и расслабиться. Отрицательным моментом было то, что библиотека была платной[872]. Действовала библиотека, пока Цинанфу не был оставлен войсками Чжан Цзучана.
К тому времени и без того суровый быт наемников еще больше ухудшился. Один из них писал: «Я только что вернулся с фронта, где был два месяца, по болезни, иначе трудно вырваться. Да, многое пришлось перенести с этим фронтом, Вы бы знали! Мы прошли почти 600 верст пешком через всю Шаньдунскую провинцию. Для меня это было очень трудно, и вышел живым я оттуда, лишь уповая на Бога. В это время мы не знали, что делается вокруг. Чтобы снова не попасть на фронт, мне нужно уезжать из Пекина. А то, несмотря на наши болезни, снова могут туда послать. Постановка в нашем отряде – очень скверная, казармы – как конюшни. Холод, голод, простое помещение без окон и пола и нет печей, а ведь сейчас зима. Я приехал сюда с фронта и ужаснулся. Сейчас пишу письмо, а у самого зубы стучат от холода. Завтра я и М. уходим работать в ресторан лишь из-за того, чтобы быть сытыми и в тепле, но опять же до прихода нашего отряда надо оттуда уходить, так как могут вернуть на фронт»[873].
Таким образом, даже руководство Русской группы находилось в тяжелых условиях, не говоря уже о нижних чинах. Тем более выдающимися выглядят заслуги нечаевцев.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 151; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!