Сколько элементов в идеологической модели большевизма?
Идеологическая модель большевизма, в соответствии с до предела упрощенной манихейской моделью мира, содержит два основных элемента, две находящиеся в непримиримой схватке субстанции, два социальных субъекта всего миропорядка — добро и зло, интерпретируемые в большевизме как социализм и капитализм, бедные и богатые, рабочие и буржуазия и т. д. Однако эта примитивная модель, претендующая на социологическое объяснение бесконечного многообразия как российской, так и мировой реальности, вступила в противоречие с попытками большевизма осмыслить общество как некоторое многообразие. В идеологической модели абсолютно необходимой была фиксация трех основных сил. Это прежде всего буржуазия и пролетариат, что непосредственно укладывалось в манихейскую модель. Третий элемент — это «мелкая буржуазия» [33], фактически крестьянство, которое составляло подавляющее большинство в обществе. Но это сразу ставило проблему: где в этой модели предполагается раскол, куда двигать шкаф?
Отвечая на этот проблемный вопрос, В. И. Ленин создал теорию двойственности крестьянства, которое, согласно его схеме, постоянно колеблется между «Мы» и «Они», между рабочим классом и буржуазией. Крестьянин, по выражению Л. Д. Троцкого, — «Янус в лаптях». Это значит, что раскол проходит внутри крестьянства, даже внутри каждого крестьянина. Подобное развитие идеологической модели влекло за собой ряд важных следствий в концепции ленинизма. Во–первых, появилась возможность дифференциации иных социокультурных групп, истолкования их неоднозначного отношения к основополагающему признаку социальной принадлежности, т. е. возможность всю дифференцированную реальность общества интерпретировать через эту проблемную установку двоичности. Во–вторых, проблемность неизбежно требовала введения в модель фактора, который должен был разрешать эту проблему — определять, кто реально относится к сферам добра или зла. Решение этой задачи совсем не очевидно, и есть немало факторов, которые сдвигали бы колеблющихся либо к «Мы», либо к «Они». Все это весьма усложняло идеологическую модель, открывая возможность вводить в нее неопределенное множество элементов, и прежде всего элемент напряженности, а в конечном итоге — динамизма. Исключительная важность этой модели для понимания сути большевизма требует более детального ее рассмотрения.
|
|
|
Партия нового типа
На первом плане в идеологической модели большевизма стоит сила, воплощающая высшую Правду и способная «тянуть» за собой все общество, всех, кого большевизм полностью не противопоставил себе. Таким центром тяготения в этой модели является так называемая партия нового типа, т. е. организация медиационного типа, главная функция которой заключается в решении медиационной задачи.
|
|
|
В отличие от партии в либеральном смысле, которая завоевывает свое влияние в диалоге, партия нового типа, для того чтобы стать правящей, должна быть монологичной, быть реальным воплощением высшей Правды, быть хранителем ценностей земли. «Партия всегда права», — говорил Л. Троцкий. Она монологична по своей сути, так как ведет народ к единой высшей Правде. Она претендует на крайне важный результат, на то, чтобы стать комфортным монологическим тотемом массового архаичного сознания. Поэтому партия нового типа противоположна партиям либерального типа, которые постоянно спорят друг с другом, уже тем самым вызывая у носителей традиционной культуры дискомфортное состояние. Монологическое сознание абсолютизирует цель и допускает обсуждение средств лишь в рамках, не ставящих ее под угрозу. Отсюда рассмотрение всякого плюрализма, любых организационных форм для постоянного диалога как обмана, как «говорильни», затемняющих совершенно ясное и очевидное лицо Правды либо по глупости, либо в результате злого умысла, подкупа.
|
|
|
В сущности, партия нового типа — не партия в обычном понимании. Это особый социальный феномен медиационного типа. Партия в своем самосознании права даже в том случае, когда ее точка зрения инверсионным образом меняется. Меняясь, она остается неизменной в некоем высшем смысле. Массы могли пойти лишь за вечной, абсолютной, готовой Правдой, не допускающей кривотолков, заумных и непонятных рассуждений. Партия нового типа могла победить, только если она представала как убежище, обиталище этой единой и единственной самоочевидной Правды.
В мире, где господствует кривда, Партия существует как некоторый оазис. Например, староверы считают себя сообществом, где и «ныне Правда обретается». Различные сообщества, коммуны духовных братьев и «чад Божьих» являлись островками «Царства Божия на земле». Теперь таким оазисом стала партия, которая явилась воплощением Правды и, одновременно, научной истины. Эта модификация была уже подготовлена до Ленина промежуточной интеллигенцией, которая ставила на место праведников себя, «друзей народа», различные партии и группы.
Партия нового типа, следовательно, — организационное воплощение высшей Правды, организация силы Правды, она сама — Правда. Она — тотем, противостоящий антитотему. Люди партии, сливаясь с Правдой, сами становятся ее воплощением.
|
|
|
Важнейшая нравственная обязанность партии состоит в охране каналов информации от проникновения в них кривды. Это и определяет нетерпимость и организационную жесткость партии, не допускающей ни перерастания взаимоотношений партии с народом в полемику по поводу правомерности монолога вообще, ни вторжения конкурирующего монолога. Исключительное чутье Ленина подсказывало необходимость постоянной борьбы за органическое единство организационного и нравственного идеала. Пожалуй, никто до Ленина не ощущал так остро эту связь, не бился с таким ожесточением за организационную форму монолога.
Ленин связывал утверждение своего идеала с массовым взрывом инверсионного типа. Сердцевина этой тактики заключается в стремлении институциализировать энергию масс, ее активное, подчас разрушительное движение, претворить ее в мощный энергетический источник организации медиационного типа, ибо господство псевдосинкретизма возможно лишь на основе особого типа организации, которая способна улавливать массовую социальную энергию, стимулируемую идеологией, и использовать ее для создания государства нового типа. Псевдосинкретизм — это социокультурный феномен.
Для функционирования такой организации необходима определенная группа людей, способная превратить бремя государственных обязанностей, строительства государства в свою собственную цель. Крестьянские восстания прошлого могли в лучшем случае выдвигать вождей, способных управлять государством на основе традиционных ценностей, т. е. ценностей, созданных на культурной основе патриархального сообщества, экстраполяции его культуры на большое общество. Теперь, однако, нужны были совершенно иные люди. «Вехи» (1909) и «Из глубины» (1918) обвиняли неэлитарную интеллигенцию в безалаберности и неспособности заниматься серьезным трудом. Критики проглядели, что в ней было меньшинство, способное к тяжелейшей организационной работе. Среди него попадались выдающиеся организаторы. Именно эта способность к организационной деятельности создавала определенное сходство между этими людьми и той интеллигенцией, которая находилась на службе у царского правительства и своим трудом строила государство. Новое движение ориентировалось на организаторов государства, которые вели свою традицию, как полагают некоторые, чуть ли не с князя Курбского [34]. Федотов называл этих людей «русскими европейцами», «строителями империи». Характерно, что именно люди, способные к организационной работе, рассматриваются как европейцы, как западнический элемент русской культуры.
Рост небольшого числа неправительственной интеллигенции, способной к организационной работе, был очень важным для страны явлением. Он открывал возможность построения организаций медиационного типа, соединяющих несоединимое, решающих медиационную задачу через использование утилитарных манипуляторских механизмов и идеологии псевдосинкретизма.
В стремлении сделать партию гарантом от кривды, превратить ее в тотем в глазах миллионов — суть ленинизма. Ленин постоянно стремился создать не партию в обычном понимании этого слова, а особый социальный механизм, улавливающий энергию масс. Подобная попытка соединить, как заметил Бердяев, Степана Разина и Маркса была, в сущности, труднейшей, мучительной работой по выявлению в окружающем вечевом хаосе крупиц государственности. Это была попытка создать в кризисной ситуации машину, борющуюся с гибельным для расколотого общества энтропийным процессом, машину, высасывающую социальную энергию из среды и направляющую ее в организационное строительство. Вера в массовое творчество, однако, не мешала Ленину стремиться к созданию организации, которая, не ожидая взрыва энергии, постоянно и повседневно стремилась извлекать из общества ее крупицы. Один из методов решения этой задачи — эффект парусника. Парусник, благодаря определенной конструкции парусов и умелому обращению, может плыть не только прямо по ветру, но и под углом к нему и, прибегая к маневру, — чуть ли не против ветра. Точно так же медиационная организация может расти, используя возбуждение масс, содержание которого подчас весьма далеко от системы ценностей медиатора, от целей государственности.
Партия нового типа, как любая организация медиационного типа, ставила своей непосредственной целью увеличить свое влияние, с тем чтобы возвысить себя до масштабов всего общества. В конечном итоге она, в противоположность другим партиям страны, была нацелена на инверсию в ее самой крайней форме. Приход этой партии к власти объяснялся тем, что она единственная в стране была готова к массовой инверсии, к тому, чтобы превратить инверсию в силу власти. Она — единственная, в которой идеально воплотилось манихейство массового сознания. Все иные партии погибли, так как они не учитывали существование гигантского инверсионного маховика, который швырял Россию из одной крайности в другую. Они погибли, пытаясь задержать инверсионную волну, сметавшую все на своем пути. Эти партии не могли, в силу своих принципов, следовать к тому полюсу, куда катилась эта волна. Большевизм был исключением. Ленин говорил: «Дайте нам организацию революционеров — и мы перевернем Россию» [35]. В основе веры Ленина в партию, в ее способность перевернуть общество лежало не стремление к заговору, как это многие полагают до сих пор, а уверенность в неизбежности мощного инверсионного взрыва (революции), который вдохнет в партию могучую силу.
Псевдосинкретическая идеология и идея создания партии нового типа внутренне глубоко связаны между собой. Псевдосинкретизм внутренне напряжен, он несет в себе конструктивную напряженность большой силы. Его существование оправдано постоянным стремлением подтянуть к вершине, к высшей Правде все без исключения слои общества, сделать всех сознательными, объединить всех в борьбе против кривды. Идея партии нового типа как союза единомышленников, наиболее передового отряда народа означает, что непосредственно руководят, управляют наиболее сознательные, т. е. те, кто ближе всех к высшей Правде, будучи практически способными при этом к организационной работе. Высший уровень занимает ядро партии, носители основной идеи, т. е. правящая элита. Она, в принципе, подчинена монологу Правды, является воплощением ее нравственной и организационной сути в той интерпретации, которая в данный момент является господствующей в партии. Руководящее ядро правящей элиты воплощает авторитарный принцип. Это следует понимать как беспрекословное подчинение всех без исключения членов партии и зависимых от партии людей и организаций принятым решениям, которые, однако, не обязательно являются единоличным решением вождя. Следовательно, система псевдосинкретизма включала в себя авторитаризм, но не как абсолютную ценность, противостоящую другим идеалам, а как один из элементов некоторой сложной конструкции. Партия в идеале воплощала этот элемент. Любое значимое колебание в ее рядах, тем более в ее ядре, состоящем из профессионалов–революционеров, грозило утратой высших абсолютных ценностей, потерей тотемической сущности. Партия должна стать скалой в хаосе вечной анархии зла, которое несет буржуазия. В ее твердокаменности — залог возможности сохранить высшую Правду, передать ее народу. Диалог, сохранение меньшинством своего особого мнения, фракций и т. д. могут разрушить единственный путь к Правде, сделать его всего лишь одним из многих путей, что собьет народ с дороги социализма, оторвет авангард от масс.
Необходимость подчинения авторитарному монологу вызывала в партии ожесточенную борьбу. В ней возникло крыло, тяготевшее к либерализму. Его представители, как и Маркс, видели главную задачу партии в стимулировании развития самосознания пролетариата [36]. Для этого течения была неприемлема авторитарная организация, невозможен отказ от определенных элементов разномыслия внутри партии. Это течение было несовместимо с псевдосинкретизмом.
Другое течение, получившее название меньшевизма, оказалось неспособным преодолеть местную кружковую ограниченность, подняться до понимания интересов целого. Оно оказалось в определенной зависимости от вечевого идеала, унаследовав в какой–то степени его локальную ограниченность.
Поскольку партия нового типа рассматривала себя как носительницу высшей Правды, она выступала как мессианская сила, как коллективный пророк, несущий Правду в массы. Ленин полагал, что партия должна идти во все слои общества и помогать всем двигаться к высшей Правде. Это возможно и необходимо, по мнению Ленина, так как народ инстинктивно тянется к Правде, хотя сам этого в должной степени не осознает. Ленин был полон веры в существование классового чутья рабочего. В этом можно видеть важнейшую форму основного заблуждения интеллигенции. По его мнению, ««стихийный элемент» представляет из себя, в сущности, не что иное, как зачаточную форму сознательности» [37]. Вместе с тем он видел в научном коммунизме теоретическое выражение потребностей рабочего класса. Это позволяло рассматривать массовое сознание как скрытую неразвернутую высшую истину, а научную теорию — как развернутую формулировку Правды народного сознания. Гарантом Правды выступает классовый инстинкт угнетенного, с одной стороны, и последнее слово науки — с другой. Различия между ними сотрутся в процессе приобщения масс к высшей Правде–истине. Поскольку к высшей Правде через мир зла ведет лишь один путь, то пройти по нему можно лишь с поводырем, который уже знает путь инициации, партиципации.
Рабочий класс
Идеологическая модель большевизма в целом носит иерархический характер, в ней все уровни размещаются на прямой, ведущей от бездны кривды к вершинам (или наоборот). За партией идут рабочие, связанные с городом и машинным производством. Рабочие представляли для Ленина, для партийной интеллигенции особый интерес. В крестьянской стране (в 1897 году в деревне проживало 85% населения) для успеха ленинизма был необходим какой–то более или менее значительный слой населения, который был бы ближе к ценностям высшей культуры, прежде всего к ценностям государственности, ближе к ценностям машинного производства и связанных с ним форм организаций.
Сам рабочий класс не был однородным. К высшему уровню принадлежала «рабочая интеллигенция», передовой отряд рабочего класса, организатор партии и социальная база ее руководства. Близки к этой группе, а подчас и слиты с ней интеллигентные рабочие, способные воспринять «общую идею политической борьбы». За немногочисленным передовым отрядом следуют широкие массы «средних рабочих», которые, по Ленину, «жадно стремятся к социализму», но не в состоянии разобраться в теории. Наконец, «масса низших слоев пролетариата», которым недоступна даже газета. Иерархия уровней развития рабочего класса есть иерархия нравственных задач. Высшие нравственные требования предъявляются рабочей интеллигенции, суть их — в максимальном осознании Правды, поскольку ее миссия — стать выразителем классовых интересов рабочих в целом. Ее задача — «приблизиться к массе, к ее уровню», но ни в коем случае не «потакать предрассудкам и отсталости массы, а неуклонно поднимать ее на уровень все более и более высокий и т. д., и т. п.» [38].
Ленин склонялся к определению рабочего класса через эксплуатацию, тем самым приспосабливаясь к массовому сознанию и одновременно делая границы класса неопределенными. С одной стороны, Ленин рассматривал инженеров как принадлежащих к рабочему классу, с другой же — провозглашал возможность определения беднейшего крестьянства как сельского пролетариата: «К представителям сельского пролетариата должно отнести не менее половины всего числа крестьянских дворов (что составляет 4/10 населения), т. е. всех безлошадных и большую часть однолошадных крестьян» [39]. Далее он настаивает на необходимости относить неимущее крестьянство к сельскому пролетариату [40]. Его анализ имел явный крен к определению рабочего класса через схему «бедный — богатый», совпадающую с антитезой добра и зла. Эта русская версия марксизма и внедрялась в сознание масс. «Богатые и жулики — это две стороны одной медали, это два главных разряда паразитов, вскормленных капитализмом, это — главные враги социализма» [41]. Рабочие, разумеется, их антитеза. Партия могла повести рабочих за собой при одном обязательном условии: необходимо было убедить их, что идеалы, которые несет партия, дают средство для достижения целей, уже созревших в сознании рабочих. Но для решения этой задачи партии предстояло проникнуться ценностями рабочих, убедить их в том, что партия и есть та сила Правды, приобщение к которой вдохнет силу в самих рабочих. В принципе это соответствовало философским основам партийной доктрины, понимавшей партию как специфически рабочую. В действительности же партия могла идти навстречу потребностям рабочих лишь в той степени, в какой это соответствовало, не противоречило решению медиационной задачи. Надо было так интерпретировать настроения и действия тех, кого партия на данный момент рассматривала как рабочих, чтобы использовать их социальную энергию для создания государства.
Это требовало постоянной работы над доктриной, корректировки ее в соответствии с изменениями массового сознания, работы по поиску эффективного компромисса. Эта задача решалась в процессе ожесточенной внутрипартийной борьбы против доктринеров, следующих логике теории и угрожающих тем самым взаимопониманию между партией и рабочими, поскольку, углубляя доктрину, они делали ее недоступной пониманию рабочих. Это практически означало, что те или иные доктрины партии не могли навязываться рабочим, но сами доктрины, сами действия партии должны были учитывать систему ценностей рабочего класса. Вот пример. В октябре 1913 года кадетская газета «Речь» подчеркивала, что сочувствием большинства рабочих пользуются большевистские депутаты Думы, но не депутаты социал–демократов, склонные к либерализму. Настроения рабочих толкали депутатов на крайние действия. Рабочие выражали недовольство недостаточно твердым их поведением. Большевики делали все, чтобы максимально сблизить свою систему ценностей с ценностями рабочих. Возможность этого лежала на путях перехода к более крайним действиям и требованиям, на путях поведения инверсионного типа, манихейской идеологии. Невозможность для слабой партии управлять рабочими авторитарными методами, необходимость идти навстречу их системе ценностей требовала от руководства партии основывать свое отношение к ним на идеале общего согласия. Руководство партии должно было работать над проблемой компромисса своей концепции Правды с реальными рабочими. Таким образом, псевдосинкретизм включает в себя второй уровень иерархии, ориентированный на специфический социальный слой (рабочий класс) и несущий особый идеал, который в идеологической модели выступает не как самостоятельный, а в качестве необходимого элемента псевдосинкретизма как целого.
Крестьянство
Следующий уровень иерархии идеологической модели — крестьянство. Именно оно в конечном итоге решало судьбу страны, что постепенно поняли Ленин и его окружение. Уже вскоре после переворота было констатировано, что влияние в обществе массовых ценностей крестьянства было столь велико, что «рабочая по форме революция по существу бьыа еще крестьянской; глухая стена деревенской диктатуры сковывала нас на каждом шагу» [42]. Для вовлечения крестьянства в орбиту деятельности революционной организации существовали на первый взгляд непреодолимые препятствия: во–первых, его система ценностей была чужда ценностям прогресса; во–вторых, локалистское мировосприятие противоречило ориентации на государственность; в–третьих, умеренный утилитаризм постоянно рождал развитие его формы, что было смертельно опасно для всей системы псевдосинкретизма. Возможности для формирования аппарата партии в деревне были совершенно незначительны. Удельный вес крестьян в партии вырос с 1905 по 1917 год с 4,7 до 7,6%. Учитывая, что общая численность членов партии до свержения монархии составляла менее 24 тысяч, влияние партии на крестьянство было мизерным. Оставалось ждать, следить за событиями, выдвигать лозунги, тесты и ожидать реакции масс, а главное — постараться в самой системе ценностей крестьян найти какие–то элементы, которые могли бы быть положены в основу системы коммуникаций с ними.
Для решения этой проблемы Ленин разработал учение о союзе рабочего класса и крестьянства. Его смысл заключался в необходимости через рабочих распространить влияние партии на основную часть населения. «Доверьтесь рабочим, товарищи крестьяне», — призывал Ленин [43]. Он разработал концепцию революции в России, предусматривающую максимальное сближение партии с крестьянством.
Судьба буржуазной революции определялась, по мнению Ленина, колебаниями крестьянства между либеральной буржуазией и пролетариатом, что ставит перед пролетариатом задачу перетянуть крестьян на свою сторону и установить с ними союз, основу будущей революционно–демократической диктатуры рабочего класса и крестьянства. Возможно, это самый безумный теоретический ход ленинизма. Необходимо было любой ценой избежать конфликта с крестьянством, нужно было стать своими для него. Но для этого требовалось включить в саму доктрину партии определенные крестьянские ценности. В сущности, от этого зависело все. Ленин был вынужден признать ценности крестьянства, перейти на его позиции, практически усвоить вечевую точку зрения. В 1894 году Ленин писал: «Социал–демократы безусловно примыкают к требованиям полного восстановления крестьянства в гражданских правах, полной отмены всяких привилегий дворянства, уничтожения бюрократической опеки над крестьянством и предоставления ему самоуправления» [44]. В дальнейшем с нарастанием кризиса в стране Ленин выдвигает все более смелые, многообещающие лозунги соединения партии с крестьянством. В 1902 году он заявил: «Мы верим, что ввиду того, что социал–демократия выступила теперь на борьбу за крестьянские интересы, мы в будущем будем считаться с фактом, что крестьянская масса привыкнет смотреть на социал–демократию как на защитницу ее интересов» [45]. Ленин выступил в защиту общины. Надежда на поддержку со стороны крестьянства основывалась на убеждении в способности партии указать беднейшему крестьянству причины его бед, отыскать реальных виновников.
Своего апогея подобная ориентация достигла на следующий день после установления советской власти. Известный декрет «О земле» и приложенный к нему в качестве руководства по осуществлению земельных преобразований крестьянский наказ о земле, составленный на основании 242 местных крестьянских наказов, представляют собой торжество архаичных идеалов. О значении этого важнейшего события еще будет идти речь. Ленин считал: «Как демократическое правительство мы не можем обойти постановление народных низов, хотя бы мы с ним были несогласны. В огне жизни, применяя его на практике, проводя его на местах, крестьяне сами поймут, где правда… Жизнь — лучший учитель, а она укажет, кто прав… Мы должны следовать за жизнью, мы должны предоставить полную свободу творчества народным массам» [46]. Это высказывание представляет большой интерес. Ленин последовательно шел на разработку приемлемого для крестьянства компромисса, версии Правды, которая могла лежать в основе коммуникаций между партийной элитой и основной массой населения.
Это отступление партии перед ценностями крестьянства практически означало, что компромисс заключался не на основе авторитаризма и не на основе ценностей всеобщего спонтанного согласия. Он заключался на основе соборного идеала, т. е. признания необходимости включения в систему Правды стихийного, неуправляемого или слабо управляемого элемента. Это отступление перед ценностями крестьянства открывало для партии мощный источник энергии. Безусловно правы А. И. Елизарова–Ульянова, И. А. Бунин, которые утверждали, что своей победой Ленин обязан знанию мужика и своей крестьянской политике на основе предоставления крестьянскому сообществу права самим решать свои дела.
Следовательно, в качестве третьего уровня, включенного в псевдосинкретизм, выступал соборный идеал. Необходимость признания его, как и двух предшествующих, диктовалась не только тем, что за каждым идеалом стояла достаточно мощная реальность, но и тем, что воспроизводство государственности не могло игнорировать ни один из этих значимых элементов реальности.
Этот компромисс с крестьянством, далеко идущее стремление идти ему навстречу означали, что партия сделала своей главной опорой силы, защищающие докапиталистические идеалы, силы, тяготеющие к синкретизму.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 147; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!