Крах соборно–либерального идеала
Либеральное Временное правительство пыталось продолжать либеральный курс, который старая власть, хотя и со значительными колебаниями, проводила с 1861 года. Временное правительство старалось делать это более последовательно, опираясь на свою безграничную веру в народ, в демократию. Абсурдность ситуации состояла в том, что власть с этими идеалами обращалась к обществу, где преобладала массовая вечевая стихия, массовое стремление к локализму, к уравнительности, к натуральному хозяйству, к слому власти. Новая власть встречала возрастающую враждебность и массовое неповиновение. Ее рассматривали как буржуазную, хотя постепенно под давлением снизу правительство превратилось по своему партийному составу в социалистическое. Возрастающее сопротивление встречали попытки управлять посредством закона. Правительство предлагало ожидать Учредительного собрания для решения аграрного вопроса. Соборная стихия непосредственно не могла породить из себя государство в масштабе большого общества по той причине, по какой она не могла участвовать в обсуждении и подготовке крестьянской реформы 1861 года. В масштабе большого общества эта сила была неконструктивна, не вписывалась при решении сложных проблем в государственность и мыслила в утопических категориях приоритета локальных натуральных интересов над целым, над всеобщим. Господствующий гибридный соборно–либеральный идеал распался. Выявилось, что именно либералы казались народу главным врагом. Более того, сама монархия пала потому, что царь, правящая элита повернули на путь либеральных реформ, а не потому, что эти реформы оказались недостаточно либеральными или недостаточно радикальными. В этой ситуации либеральная власть не могла не стать очередной жертвой отказа народа воспроизводить большое общество, государственность, жертвой повсеместного стремления захватить что можно для себя и замкнуться в своей деревне.
|
|
|
Временное правительство пало по той же причине, что и царское. Его никто не защищал: ни войска, ни население. Его сбросили при полной безучастности народа, воспроизводственная деятельность которого уже давно покинула государство. В городе шла нормальная жизнь, работали кино и театры. Высшие классы не выступали решительно против переворота. Имеются сведения, что «боязнь анархии парализовала много заговоров» (А. Амфитеатров, 1922).
Рассматривая сегодня последние полтора десятилетия существования старой государственности, нельзя не обратить внимание на то, что, если судить по ряду существенных сфер жизни до начала первой мировой войны (развитие экономики, высшей культуры, образования, расширение свободы), можно предположить возможность стабилизации общества, отход от господства инверсионного типа социальных изменений, возможность усиления интеграторов либерального типа. То обстоятельство, что вскоре все развалилось с молниеносной быстротой, может свидетельствовать о том, что действительно решающие факторы, движущие силы исторического процесса, коренных поворотов истории следует искать значительно глубже, чем все эти лежащие на поверхности факты. Их следует искать в законах изменения отношения личности к самой себе, к обществу, к характеру творческого воспроизводства.
|
|
|
Факты, указывающие на развитие, прогресс экономики, не должны, однако, скрывать от нас ту сферу реальности, где формируются механизмы воспроизводства, накапливаются дискомфортные представления, формируются силы инверсии и медиации. Анализ культурных процессов, игнорируемых экономическим материализмом, показывает, что рост масштабов товарно–денежных отношений далеко не всегда свидетельствует о развитии капитализма или даже о движении к нему. Этот процесс может иметь обратный смысл, т. е. быть фактором массового роста дискомфортного состояния, которое подготовляет массовый взрыв, уничтожающий не только капитализм, но и формы жизни, ему отдаленно предшествующие, все, что несет отдаленную угрозу уравнительности. Без знания этой сферы реальности нельзя понять механизмы исторического движения России.
|
|
|
Конец инверсионного цикла был предопределен всей предшествующей историей страны, господством инверсионного типа социальных изменений в сочетании с расколом. Он был предрешен не свыше, а деятельностью сменяющих друг друга поколений, которые не знали никакого другого типа изменений, кроме инверсионных. Предшествующие поколения не нашли в себе сил преодолеть раскол, инерцию истории. В России существовали иные возможности, пример тому дает древний Новгород. Однако они не реализовывались в широких масштабах и подавлялись другими вариантами развития.
Много говорилось о том, что если бы то или иное важное событие в России произошло иначе, то вся последующая история страны пошла бы по–другому. П. Струве писал о возможностях, которые открылись бы в случае победы декабристов и более ранней отмены крепостного права [156]. А. Керенский говорил о пассивности своего правительства, о возможности победы над большевиками, если бы Временное правительство заключило мир с Германией, и т. д.
|
|
|
Подобные гипотезы весьма сомнительны. В истории трудно назвать какое–то отдельное событие, которое само по себе изменило бы весь ход последующей истории. Отдельные события могли произойти как–то иначе или не произойти совсем, но ход истории определяется в конечном счете не ими, а деятельностью миллионов. Можно предположить, что Керенский попытался бы заключить мир с Германией. Но для этого ему пришлось бы порвать со своим окружением, т. е. сделать шаг к большевикам и силам, стоящим за ними. Можно даже предположить, что это помогло бы ему удержать власть. Но инверсионная волна требовала бы от него все новых и новых уступок, до тех пор пока он не стал бы на точку зрения борца за землю и волю, за народную Правду. В конечном итоге ему пришлось бы максимально приблизить свою позицию к ленинской. Иначе говоря, можно предположить, что те или иные действия Керенского спасли бы правительство, но нет основания предполагать, что это изменило бы направленность дальнейшей истории. Не следует вообще забывать, что история высшей власти в России — это сплошная цепь крушения иллюзий, проявлений неспособности существенно изменить положение, воплотить в жизнь альтернативу сложившейся циклической динамике без массовой конструктивной поддержки. Не в деятельности вереницы неудачников, возглавлявших страну, следует искать глубокие причины важнейших событий истории.
Конец глобального цикла
Завершился глобальный цикл русской истории. Общество прошло гигантский тысячелетний путь развития государственной жизни. Он отчетливо разделялся на две части. Первая — прямая инверсия от соборного идеала до крайнего авторитаризма. Это был переход, через промежуточные этапы, от локальности разрозненных частей общества к объединению страны под властью единого отца–тотема, которому была предоставлена власть, разрушительная для локальных миров и в конечном итоге подрывающая свои собственные основы. Банкротство порядка, связанного с крайним авторитаризмом, привело к обратному процессу, к обратной инверсии, ко второму полупериоду. Массовое стремление отождествлять Правду с первым лицом, с его решениями инверсионным образом амбивалентно перешло в стремление отождествлять Правду с локальной соборностью. Произошло массовое отпадение от первого лица как от Антихриста, от силы зла, переставшей нести функции тотема, даровать милости, всех равнять, защищать от хаоса и дезорганизации исторически сложившиеся формы жизни. Началось движение к идеалу, при господстве которого, как надеялся Аввакум, не будет всякого начальства и всякой власти. Это движение дошло, преодолевая колебания, до своего логического конца, когда царь, портрету которого еще сравнительно недавно молились, был уничтожен как антитотем. Этому движению противостоят альтернативы, связанные с развитием товарно–денежных отношений, усилением влияния в обществе утилитаризма, либерализма, с качественными сдвигами в культуре, в развитии социальных групп. Они приводили к определенному пониманию нового, но ни разу не смогли преодолеть инерцию истории, выйти за рамки механизма прямой и обратной инверсии, которая, однако, под влиянием прогрессивных изменений, накопления культурного богатства приобретала модифицированный характер. На последнем этапе общество превратилось в хаотическое скопление локальных миров, где силы отталкивания перевешивали силы единства, где идеалом стало локальное соборное сообщество, ощетинившееся против всего, что находилось за его пределами. История окончилась или, как полагали некоторые, лишь с этого момента началась.
Какой же вывод можно сделать из анализа истории страны, охватившей тысячелетний период?
Циклы российской истории могут быть обнаружены и изучены лишь при условии выхода исследования непосредственно на социокультурную реальность, фокусации внимания на историю как воспроизводственную деятельность конкретноисторического субъекта. Эта самовоспроизводственная деятельность направлена на преодоление постоянно возникающих социокультурных противоречий, противоречий между господствующим массовым нравственным идеалом и реальными социальными отношениями этого субъекта как целого. Субъект постоянно находится под угрозой, что социальная энтропия, потоки дезорганизации окажутся сильнее его способности предотвратить рост опасности. Перемещение в центр внимания общественного субъекта, а также исследователя этой проблемы имеет важные теоретические и практические последствия как для методологии познания социальных процессов, так и для практики управления обществом.
Важнейшее требование такого подхода заключается в признании критики исторического опыта жизненно важным элементом, включенным в массовую воспроизводственную деятельность. Воспроизводство фактически — рефлективный процесс, в конечном итоге обращенный субъектом на самого себя, а история — это рефлективная способность субъекта выходить за собственные рамки.
Человеческая история сталкивается с ростом сложности задач, стоящих перед людьми. Это требует принципиально новых решений, формирования социальных отношений, выходящих за рамки древних сообществ, требует соответствующих культурных форм, соответствующего увеличения творческого потенциала воспроизводственной деятельности, массовой рефлексии истории, всесторонней критики исторического опыта, опыта воспроизводства, требует постоянного формирования альтернатив. История тем самым превращается в сложный, противоречивый драматический процесс спора человека с самим собой, с постоянно возобновляемым вызовом истории, является произвольным или непроизвольным результатом стремления людей ответить на этот вызов, т. е. повысить эффективность своей воспроизводственной деятельности, ослабить, устранить опасные для общества внешние и внутренние процессы.
Путь этот оказывается неимоверно трудным и мучительным. Постоянно существует соблазн реагировать на новые условия так же, как на старые, действовать старыми средствами, преследовать старые цели, т. е. свести к минимуму критику исторического опыта, что грозит необратимой дезорганизацией. В центр понимания, объяснения истории должно перемещаться не стремление производить блага, не изготовление орудий, не метафизическая вера или утилитарные ценности, хотя и без всего этого нет истории. Все это лишь разные стороны одного процесса, т. е. способности человека выходить за свои собственные исторически сложившиеся рамки через идеальную и практическую рефлексию. Этот путь не прямолинеен, он не предрешен, не запрограммирован. Человек находится под воздействием инерции истории, запечатленной в культуре, в социальных отношениях, на него действуют явные или скрытые тенденции всей прошлой истории, которая всегда с ним. Человек, возможно, не сознавая этого, повисает над непроходимой пропастью между тем, что он хотел бы видеть, и тем, что реально видит, между тем, чего он хочет, и тем, что может, между своими надеждами и реальностью, между самосознанием своего Я и оценкой этого Я обществом и т. д. Этот разрыв, который может дойти до раскола, причиняет людям бесконечные страдания. От них ведут два пути. Один — к нравственному упадку, к озлоблению против не оправдавшего надежды реального мира, что является попыткой уничтожить его, истребляя тех, кто персонифицирует негативность мира. Но это путь к самоубийству, к разрушению собственного дома. Однако есть и другой путь. Он лежит в творческом преодолении человеком своей ограниченности, в прогрессивном саморазвитии, в рефлексии.
В любом обществе заложена способность поиска устойчивого состояния. В этом поиске Россия, постоянно захлестываемая кризисом, опасностью омертвления государства, выбрала странный колебательный маршрут. Он диктовался древним инверсионным типом принятия решений, и поэтому история представляла собой цепь переходов от одной крайности к другой и одновременно альтернативное стремление преодолеть эти крайности. Инверсионное движение проникалось медиацией, развитием, поступательным прогрессом общества, техники, науки, возникновением новых ценностей, усложнением общества и государства, ростом рефлексии. Поэтому инверсии не возвращали общество к исходной точке, а постоянно смещали точку возврата в соответствии с более высоким уровнем медиации, что не исключало возможность разрушительного для медиации обратного процесса. Инверсия, оставаясь по своей природе движением в статичной ситуации, совмещалась с поступательным развитием, становилась как формой этого развития, так и силой, парализующей прогресс. Отсюда формирование глобального модифицированного инверсионного цикла: глобального, так как он охватывает значительный период истории страны; модифицированного, так как первоначальная исходная инверсионная логическая клеточка в результате роста медиации, накопления срединной культуры деформируется, распадается на этапы. Инверсия и медиация как логические категории имеют реальный социальный смысл, воплощаемый в социальных процессах, в истории общества.
Первый полупериод глобального цикла, характеризуемый в иных терминах, означал, что динамика страны, испытывая колебания, шла к утверждению государственности, подавлению локализма. С. Соловьев понял этот процесс как формирование единого государства в борьбе с родовыми отношениями. Второй полупериод — от крайнего авторитаризма до краха государственности в 1917 году. Динамика страны повернула назад, к торжеству догосударственного локализма. Этот аспект истории, однако, остался вне внимания С. Соловьева. Первый процесс можно рассматривать как прямую инверсию, второй — как обратную. Первый процесс означал преобладание массового согласия на государственность, хотя и в неадекватных, мифологических формах. Его воспроизводство происходило на основе экстраполяции ценностей догосударственных локальных сообществ на большое общество. Этот процесс, разумеется, не мог осуществляться без определенного элемента интерпретации, определяемого попытками нащупать специфику государственной жизни.
Второй полупериод означал обратный процесс и был результатом снижения ориентации на государственность, разочарования в ней, стремления людей направить свою воспроизводственную деятельность на локальные миры. Результаты дознания, «какие понятия имеют крестьяне о свободе», представленные министру внутренних дел в 1852 году, таким образом раскрывают содержание массовых крестьянских представлений: 1) «государственное управление заменяется общественным крестьянским управлением на мирских сходах», которые в том числе исполняют судебные функции по гражданским и уголовным делам; 2) отказ от оплаты подушных податей, от земских и рекрутских повинностей; 3) «денежное имущество, т. е. капиталы, должны быть уравниваемы между бедными и богатыми крестьянами»; 4) землями владеет чернь, а не помещики. По словам автора записки, подобные идеи господствовали повсеместно, «начиная от гор. Владимира, во Владимирской, Нижегородской, Костромской, частью в Казанской и Вятской губерниях» [157]. Эта программа не нуждается в комментариях. Из нее следует, что активизация основной массы населения шла в направлении воспроизводства догосударственных, дофеодальных отношений. Эта тенденция сдерживалась, корректировалась верой в царя, носящей, однако, по своей природе тотемический характер. Государственность существовала, опираясь на массовую веру крестьян, что она служит царю, выполняет его волю. Возрастающая активность архаичных ценностей, направленность обратной инверсии делала эту нравственную основу государственности весьма эфемерной. Механизм этого процесса заключался в том, что в обществе неуклонно усиливалось социокультурное противоречие, которое выражалось прежде всего в противоречии между массовой культурой и государством. Это неизбежно приводило к периодическим банкротствам господствующего нравственного идеала.
В связи с этим нельзя не коснуться споров о характере крестьянских движений в России. Одни историки утверждают, что они имели антифеодальный характер, расшатывали основы феодализма и тем самым расчищали путь капитализму, а следовательно, в конечном итоге и социализму. Другие исходили из того, что крестьянские движения не выходили за рамки феодализма. Мне кажется, что возможна еще одна гипотеза. Если понимать под феодализмом не европейскую модель, а власть некоторого среднего звена между локальными мирами и высшей властью, кормящуюся за счет локальных миров, то крестьянское движение носило безусловно антифеодальный характер. Однако эта оппозиция боролась с феодализмом с дофеодальных позиций.
Обычный инверсионный цикл включает три состояния, т. е. исходный полюс, например, соборный идеал, противоположный полюс, например, авторитарный идеал, и вновь исходный полюс, но уже обогащенный прохождением через прямую и обратную инверсии. В случае существенной модификации цикл в идеальном случае превращается в модифицированную инверсию, включающую семь состояний. Этот переход вполне естествен. Каждый из двух переходов нормального инверсионного цикла в результате возникновения вялой инверсии превращается в тройной переход. Например, переход от соборного идеала к крайнему авторитарному испытывает дополнительные колебания от соборного к раннему авторитаризму. Это колебание компенсируется отходом от авторитаризма к идеалу всеобщего согласия, и лишь после этого общество переходит к крайнему авторитаризму. Следовательно, прямая модифицированная инверсия включает семь состояний (именно семь, а не восемь, так как крайний авторитаризм, составляя последнее состояние прямой инверсии, одновременно является первым состоянием обратной).
Сочетание двух типов социальных изменений — инверсионно-колебательного и прогрессивно–поступательного — привело в России к расколу между ними. Раскол является результатом противопоставления двух форм социокультурных изменений, двух форм принятия решения, двух форм социальной интеграции, двух менталитетов. История страны сложилась таким образом, что сложность и масштабы большого общества существенно опередили развитие медиации, способности людей формировать срединную культуру, социальных форм интеграции общества. Это парализовало развитие общества и даже поворачивало его вспять. Инверсия, ее переход от одной крайности к другой связаны подчас со сложными внутренними конфликтами. В различных слоях общества могут происходить разные, подчас противоположно направленные процессы. В одних слоях начинается обратная инверсия, в других продолжается движение прямой инверсии. Одновременно может происходить борьба за преодоление инверсионной формы движения вообще. Но победа в рамках определенного этапа остается за тем из процессов, за которым стоит основная часть народа, основной энергетический ресурс. При этом альтернативные тенденции как некоторый элемент культурного богатства оттесняются на задний план. Раскол приобретает множество различных форм. Важнейшая из них заключается в расколе между ростом потребности общества в благах и отставанием потребности в развитии воспроизводства, соответствующего более сложным эффективным формам труда, необходимым для удовлетворения этих потребностей. Углубление этой формы раскола привело к тому, что постепенно в ситуации, когда экстенсивные формы попыток преодолеть это противоречие все больше сталкивались с ограниченностью ресурсов (например, ограниченностью земли), раскол стал приобретать форму столкновения внутри народной почвы. В этой борьбе за Правду активизировались архаичные пласты культуры, неотделимые от локализма, уравнительности и т. д. Это не могло не привести к трагическим последствиям.
Раскол законсервировал архаичные циклы, транслировав их в сложное общество, где они приняли разрушительный характер. Их проявления и результаты многообразны, о чем справедливо пишет А. Янов: «В какой другой стране могло случиться, чтобы одно и то же политическое нововведение понадобилось вводить снова и снова — дважды, трижды… Трагедия сталинизма столетия спустя повторила трагедии грозненской опричнины и петровского террора. В этом смысле русская история, можно сказать, постоянно беременна трагедией» [158]. Анализ циклов позволил Янову увидеть закономерную смену реформ контрреформами.
Проделанное исследование дает основание для определенных выводов о самобытности истории страны. Проблема самобытности неотделима от специфики исторического пути России, от реальных возможностей и способностей общества ее разрешить. Центральный элемент самобытности — существование раскола, который пронизывает культуру, социальные отношения, воспроизводственную деятельность, личность. Раскол сформировался в результате исторически сложившегося промежуточного положения России как страны, находящейся между двумя суперцивилизациями: традиционной, где господствующее место занимает статичное воспроизводство, стремление сохранить соответствующие ценности, и либеральной, основанной на интенсивном воспроизводстве. История России сложилась таким образом, что она уже перестала быть страной чисто традиционного типа и одновременно не стала страной либерального типа. Можно сказать, что здесь сложилась особая промежуточная цивилизация. Раскол не позволяет обществу ни перейти к либеральной суперцивилизации, ни вернуться к традиционной. Отсюда постоянные мучительные пароксизмы, постоянные шараханья между попытками приобщения к ценностям, нашедшим высшее воплощение в либеральной суперцивилизации (наука, техника, развитой рынок и т. д.), и попытками приобщения к ценностям традиционной суперцивилизации — уравнительности, локализму.
Для истории страны характерно ослабление единого древнего органического нравственного идеала, способного интегрировать общество. Это превращает возможность раскола в угрозу существованию общества. Для ее сдерживания необходимы особые методы, в частности, гибридные нравственные идеалы. Такие идеалы оказываются возможными на основе развития утилитаризма.
Циклы истории России держат государственность, интеграцию общества под постоянной угрозой краха. Последний не обязательно происходит в результате бунта или действий чисто политических механизмов. Люди просто могут перестать воспроизводить государство, поддерживать его своей социальной энергией, ресурсами, например, крестьяне могут перестать поддерживать государство, общество хлебом, уплатой налогов и т. д. Катастрофа может наступить в результате роста разнообразия, превосходящего конкретно–исторические возможности обеспечивать единство. В этом случае рост разнообразия из позитивного процесса превращается в рост дезорганизации, которая, достигая порогового состояния, приводит к катастрофе. Эта катастрофа не одномоментный акт. Падение социальных интеграторов неизбежно влечет за собой попытку последующей интеграции. Эта попытка может иметь разрушительные последствия, т. е. быть реальным развитием, продолжением начавшейся дезинтеграции. Например, гражданскую войну в России после 1917 года можно рассматривать как борьбу двух версий интеграции.
Инверсионные повороты, наступление нового этапа были актами определенной исторической критики, которая отвергала господствующий идеал предыдущего как несостоятельный. Тем самым изменялись условия решения медиационной задачи, формы соединения государственности и массового сознания. Массовый поворот включал в себя и поворот правящей элиты, которая вырабатывала свою версию этого события, создавала соответствующую форму идеологии. Она, в свою очередь, служила основой для политики, проводимой властью в новых условиях. Эта политика могла быть эффективной, но могла и не суметь решить медиационную задачу, что несло за собой снижение эффективности господствующего уровня воспроизводства ниже критического порога. Критика исторического опыта — массовый процесс, элемент воспроизводства, воспроизводственной деятельности самого человека. Она сама может быть предметом критики силами духовной элиты. Однако в обществе далеко не всегда существовали благоприятные для этого условия. Кроме того, раскол препятствовал тому, чтобы голос духовной элиты мог повысить культурный уровень массовой критики истории. Критика истории носит многоплановый иерархический характер. Историческая наука не может не включать в себя критику исторической практики отдельных групп, всего общества с точки зрения того, в какой степени соответствующий субъект использовал в принятии своих решений весь исторический опыт, способности опереться на свой теоретический потенциал, расширять и углублять его для принятия эффективных решений, для преодоления исторической инерции, для совершенствования воспроизводственной деятельности в соответствии с усложнением вызова истории. Эта критика сама является элементом человеческой истории, необходимой предпосылкой дальнейшей истории, роста рефлексии, медиации.
Анализ логики истории не может быть ограничен лишь частью истории. Логика всеобща, и каждый дальнейший шаг истории может оказаться творческим актом, преодолевающим ограниченность логики предшествующей истории. Это преодоление может быть как опровержением, так и развитием, новым витком самой логики. Отсюда необходимость испытать критикой логику истории в масштабе всей истории страны. Возможно, это поможет пролить новый свет на весь исторический процесс, на последующие беспрецедентные в мировой истории события, поможет в формировании обоснованного прогноза.
###
1 Кропоткин П. А. Записки революционера. М., 1966. С. 94.
2 Рындзюнский П. Г. Утверждение капитализма в России. 1850–1880 гг. М., 1978. С. 51.
3 Федоров В. А. Крестьянское движение в Центральной России. 1800–1860 (По материалам центрально–промышленных губерний). М., 1980. С. 135—138 и др.
4 Афанасьев А. Н. Древо жизни: Избр. статьи. М., 1982. С. 325.
5 Ткачев П. Н. Избр. соч. М., 1933. Т. 3. С. 70.
6 Федотов Г. П. Судьба и грехи России. СПб., 1991. Т. 1. С. 130.
7 Метафора в языке и тексте. М., 1988. С. 4.
8 Померанц Г. С. Национальное мышление как система и диалог семиотических систем// Историко–филологические исследования. М., 1974. С. 422.
9 Волков Г. Пушкин и Чаадаев: высокое предназначение России// Новый мир. 1978. № 6.
10 Белинский В. Г. Избр. философские сочинения. М., 1941. С. 468.
11 См.: Пичета В. И. Противники крепостного права в начале XIX века// Великая реформа. М., 1911. Т. 2. С. 107–123.
12 См.: Довнар–Запольский М. В. Крепостники в первой четверти XIX в.// Великая реформа. Т. 2. С. 152.
13 Морозов Ф. Н. С. Мордвинов как экономист// Мордвинов Я. С. Избр. произв. М., 1945. С. 23.
14 Солженицын А. И. На возврате дыхания и сознания// Из–под глыб. Москва— Париж, 1974. С. 24.
15 Клибанов А. И. Народная социальная утопия в России: Период феодализма. М., 1977. С. 16. 18.
16 См.: Семенов Н. П. Освобождение крестьян в царствование Александра II. СПб., 1889. Т. 1. С. 215.
17 Игнатович И. И. На другой день после «освобождения». М., 1931. С. 35, 60, 36, 81, 59–60, 71–72, 78, 73.
18 Носович С. И. Крестьянская реформа в Новгородской губернии. СПб., 1899.
19 Соловьев И. Манифест 19 февраля в народном сознании// Крепостное право в России и 19 февраля. М., 1911. С. 356 — 357.
20 Крестьянское движение в России в 1857 — мае 1861 г. М., 1963. С. 26.
21 Федотов Г. П. Россия и свобода // Знамя. 1989. №12. С. 204.
22 Вормс А. Э. Положение 19 февраля// Великая реформа. Т. 6. С. 6–7, 53.
23 Андреевич. Опыт философии русской литературы. СПб., 1905.
24 Качоровский К. Народное право. М., 1906. С. 17.
25 Астырев Н. М. В волостных писарях: Очерки крестьянского самоуправления. 3–е изд. М., [б. г.]. С. 239.
26 Энгельгардт А. Н. Из деревни. М., 1987. С. 109.
27 Успенский Г. И. Крестьянин и крестьянский труд// Успенский Г. И. Избранное. М., 1952. С. 385.
28 Астырев Н. М. В волостных писарях: Очерки крестьянского самоуправления. С. 234, 235.
29 Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. М,, 1868. Т. 2.
30 Энгелмардт А. Н. Из деревни. С. 442.
31 Вормс А. Э. Положение 19 февраля. С. 32.
32 Корнилов А. А. Крестьянское самоуправление по Положению 19 февраля//Великая реформа. Т. 6. С. 154.
33 Кузьмин–Караваев В. Д. Крестьянство и земство// Великая реформа. Т. 6. С. 154, 187.
34 Астырев Н. М. В волостных писарях: Очерки крестьянского самоуправления. С. 339.
35 Энгельгардт А. II. Из деревни. С. 184, 84.
36 Астырев Н. М. В волостных писарях: Очерки крестьянского самоуправления. С. 291–294.
37 Великая реформа. Т. 1. С. 287.
38 Астырев Н. М. В волостных писарях: Очерки крестьянского самоуправления. С. 68.
39 Лазаревский Н. И. Самоуправление// Мелкая земская единица. Спб., [6. г.]. С. 51–52.
40 Энгельгардт А. Я. Из деревни. С. 538.
41 См.: Федоров В. А. Крестьянское движение в центральной России. 1800–1860 (По материалам центрально–промышленных губерний). М., 1980. С. 151, 152.
42 Московские ведомости. 1867. № 14. 18 янв.; № 153. 15 июля.
43 Антонов Н. Р. Русские светские богословы и их религиозно–общественное миросозерцание. СПб., 1912. Т. 1. С. 38.
44 Пайпс Р. Россия при старом режиме. Кембридж (Масс), 1980. С. 398.
45 Плансон А. А. Былое и настоящее. СПб., 1905. С. 261–262.
46 Леонтьев К. Н. Собр. соч. СПб., 1917. Т. 7. С. 23.
47 Московские ведомости. 1884. 19 окт.
48 Гражданин. 1888. № 49.
49 См.: Пайпс Р. Россия при старом режиме. С. 405.
50 Воспоминания Е. М. Феоктистова. Л., 1929. С. 170, 174, 189.
51 Ламздорф В. Н. Дневник. М.; Л., 1934. С. 105.
52 Новое время. 1886. № 3599.
53 Подробнее см.: Лященко П. И. История народного хозяйства СССР. М., 1948. Т. 2. С. 190 и след.
54 Цит. по: Фридман М. Наша финансовая система. СПб., 1905. С. 9.
55 Троцкий Л. Д. 1905 год. М., [б. г.]. С. 22.
56 Авдаков Н. С. О желательном преобразовании горного ведомства в связи с интересами горной и горнозаводской промышленности. СПб., 1907. С. 5–6.
57 Что дает нам новая государственная роспись?// Промышленность и торговля. 1909. № 20. С. 389.
58 Рындзюнский П. Г. Утверждение капитализма в России. 1850–1880 гг. М., 1978. С. 291.
59 Там же. С. 250.
60 Гиндин И. Ф. Русская буржуазия в период капитализма, ее развитие и особенности// История СССР. 1963. № 3.
61 В. В. [Воронцов В. П.] Очерки экономического строя России. СПб., 1906. С. 102.
62 Пайпс Р. Россия при старом режиме. С. 217.
63 Качоровский К. Народное право. С. 20.
64 Кауфман А. А. Аграрный вопрос в России. М., 1919. С. 44, 159.
65 Маслов П. П. Крестьянское движение в XIX столетии// Образование. 1907. № 10. С. 158.
66 Он же. Аграрный вопрос в России. 3–е изд. М., 1924. Т. 2. Кн. 1. С. 25.
67 Кауфман А. А. Аграрный вопрос в России. С. 140, 141, 157, 175, 242.
68 Там же. С. 135, 170, 205, 246, 265.
69 Энгельгардт А. Н. Из деревни. С. 385.
70 Высочайше учрежденное Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности: Свод трудов местных комитетов по 49 губерниям европейской России/ Сост. Петерсон Н. Л. СПб., 1904.
71 См. богатый и интереснейший материал: Вениаминов П. Крестьянская община (что она такое, к чему идет, что дает и что может дать России?). [Б. м.], 1908.
72 Пругавин А. Отщепенцы. СПб., 1884.
73 Шапиро А. Л. Советская литература по проблемам истории русского феодализма в 1962 году// История СССР. 1963. № 4. С. 150.
74 Покровский. М. Н. Местное самоуправление в Древней Руси// Мелкая земская единица. Вып. 1. С. 199.
75 Дружинин Н. М. Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева. М., 1958. Т. 2. С. 38.
76 Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. СПб., 1896. Ч. 1. С. 67.
77 Анфимов А: М. Особенности аграрной истории России. М., 1960.
78 Лященко П. И. Очерки аграрной эволюции России. 3–е изд. Л., 1924. Т. 1. С. 62–63, 255.
79 Лященко П. И. Очерки аграрной эволюции России. Т. 1. С. 243, 251.
80 Чаянов А. В. К вопросу о теории некапиталистических экономических систем// Чаянов и Восток. М., 1991. С. 185.
81 Качоровский К. Народное право. С. 18, 153, 178.
82 Кауфман А. А. К вопросу о происхождении русской земельной общины. М., 1907. С. 35.
83 Крестьянское движение в России в 1890–1900 гг. М., 1959. С. 232. Документ 1893 года.
84 Правительственный вестник. 1906. 20 июня.
85 Дроздов И. Г. Аграрные волнения в Черниговской губернии в годы первой революции. М.; Л., 1925. С. 98–109.
86 Котляревский С. А. Оздоровление// Из глубины. М., 1989. С 187 (курсив мой. — А. А).
87 Пазухин А. Д. Современное состояние России и сословный вопрос. М., 1886. С. 50, 18.
88 Гурко В. И. Наше государственное и народное хозяйство. СПб., 1909. С. 42–43.
89 Туган–Барановский М. И. Социальные основы кооперации. М., 1989. С. 329.
90 Неурожай и опасность народного бедствия. СПб., 1892.
91 Дневник государственного секретаря А. А. Половцова. М., 1966. Т. 1. С. 9.
92 Bumme С. Ю. Записка но крестьянскому делу. СПб., 1905. С. 105, 112, 124, 107, 122.
93 Леонтьев А, А. Законодательство о крестьянах после реформы// Великая реформа. Т. б. С. 173.
94 Столыпин П. А. Нам нужна великая Россия. М., 1991. С. 87, 94, 97.
95 Стенографический отчет 3–й Государственной Думы. С. 2283. 304
96 Кауфман А. А. Аграрный вопрос в России. С. 147.
97 См.: Ананьин Б. В., Ганелин Р. Ш. Сергей Юльевич Витте// Вопросы истории. 1990. № 8. С. 45.
98 Дубровский С. М. Столыпинская земельная реформа. М., 1963. С. 211.
99 Крестьянское движение в России. 1907–1914 гг. М.; Л., 1966.
100 Гурко В. И. Наше государственное и народное хозяйство. С. 226—227.
101 Там же. С. 18.
102 Там же. С. 10, 5, 6, 15, 75.
103 Крестьянское движение в России. 1907–1914 гг. С. 286.
104 Ковальченко И. Д. Столыпинская аграрная реформа// История СССР. 1991. № 2. С. 63, 65, 67, 68.
105 См. подборку литературы в кн.: Федоров Б. А. Крестьянское движение в Центральной России. 1800–1860. С. 111.
106 Погожее А. В. Учет численности и состав рабочих России. СПб., 1906. С. 51.
107 Булгаков С. Н. Интеллигенция и религия// Русская мысль. М., 1908. Кн. 3. С. 98.
108 Никольский Н. М. История русской церкви. М., 1988. С. 371, 403.
109 Дроздов И. Г. Аграрные волнения и карательные экспедиции. М.; Л., 1925. С. 163.
110 Пассе В. А. Воспоминания (1905–1917). Пг., 1923. С. 48.
111 Энгельгардт А. Н. Из деревни. С. 540.
112 Покровский М. Н. Русская история в самом сжатом очерке. М., 1932. С. 405.
113 Дроздов И. Г. Аграрные волнения в Черниговской губернии в годы первой революции. М.; Л., 1925. С. 25, 26.
114 Покровский М. Н. Русская история в самом сжатом очерке. С. 400.
115 Там же. С. 401.
116 Покровский М. Н. Русская история в самом сжатом очерке. С. 403–404.
117 Государственная Дума в России в документах и материалах. М., 1957. С. 90–91.
118 1905 г. в Самарском крае. Самара, 1925. С. 401.
119 Дроздов И. Г. Аграрные волнения в Черниговской губернии в годы первой революции. С. 143.
120 Спекторский С. (Пименов Р. И.) Происхождение современной власти. (Рукопись).
121 Толстой Л. Н. Три дня в деревне// Собр. соч. в 12–ти т. М., 1987. Т. П. С. 497.
122 Федотов Г. Л. Россия и свобода. С. 210.
123 Родионов И. А. Наше преступление (Не бред, а быль). Из современной народной жизни.6–е изд. СПб. 1910. С.111.
124 Антонов И. Р. Русские светские богословы и их религиозно–общественное миросозерцание. Т. 1. С. 37.
125 Зосимовский 3. Второе и последнее продолжение моей книги: «Есть ли у русских религия». СПб.,1913. С.147.
126 Фаресов А. И. Голоса земли: Очерки с натуры. СПб., 1909. С. 111–115.
127 См.: Уортман Р. Николай II и образ самодержавия// История СССР. 1991. № 2. С. 124, 126.
128 Пайпс Р. Россия при старом режиме. С. 291.
129 Платонов С. Ф. Очерки по истории смуты в Московском государстве XVI–XVII вв. М., 1937. С. 330.
130 Мережковский Д. С. В тихом омуте: Статьи и исследования разных лет. М., 1991. С. 267.
131 Русская мысль. Прага, 1922. № 6–7.
132 Тахтарев К. М. Об общественной жизни, ее явлениях, их соотношениях и закономерности. Пг., 1919. С. 133.
133 Фон Дершау. О влиянии железных дорог на равновесие хлебных цен и устранение голода от неурожаев // Современная летопись. М., 1868. №24. С.2.
134 Красильников Н. За демократию социализма. 1917. Вып. 2.
135 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 32. С. 220.
136 Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской революции. М.; Л., 1957. Ч. 1. С. 220.
137 Речь. 1917. 13 мая.
138 Ллойд–Джордж Д. Воспоминания. М., 1938. Т. 5. С. 38.
139 Солженицын А. И. На возврате дыхания и сознания. С. 25.
140 См.: Горький М. Несвоевременные мысли и рассуждения о революции и культуре (1917–1918 гг.). М., 1990. С. 27, 75, 54, 50, 49.
141 Там же. С. 69, 50, 41.
142 См.: Карнович Е. П. Замечательные богатства частных лиц в России: Экономическо–историческое исследование. СПб., 1874.
143 Зендер К. Ленинизм и цивилизации: Русская община// Диалог. М., 1992. № 3. С. 82.
144 Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской революции. Ч. 1 . С . 593, 186, 198, 277.
145 Погребинский А. П. Государственно–монополистический капитализм в России: Очерк истории. М., 1959. С. 239, 240.
146 Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской революции. Ч. 1. С. 225, 226.
147 Промышленность и торговля. 1917. № 16–17. С. 325.
148 Волобуев П. В. Экономическая политика Временного правительства. М., 1962. С. 192, 62–63, 74.
149 Там же. С. 446.
150 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 25. С. 304–306.
151 Бунин И. А. Окаянные дни. М., 1990. С. 157, 156.
152 Известия совета крестьянских депутатов. 1917. № 170. 25 нояб.
153 Русские ведомости. 1917. 22 дек.
154 Милюков П. Н. История второй русской революции. София, 1921. Т. 1.Вып. 1.
155 Панкратов В. С. С царем в Тобольске// Былое. 1924. № 26. С. 213.
156 Струве П. Б. Исторический смысл русской революции и национальные задачи// Из глубины. С. 264.
157 См.: Игнатович И. И. Помещичьи крестьяне накануне освобождения. Л., 1925. С. 296–297.
158 Янов А. Если перестройка потерпит поражение…// Общественные науки. 1990. № 3. С. 46, 47.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 125; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!