НИЧЕГО НЕ СКАЗАВ И НЕ ПРЕДУПРЕДИВ 4 страница
Лотерея всегда проводилась в самом просторном из университетских дворов. Большинство звали его «двором наказаний», хотя те немногие, у кого память была более долгой, называли это место Залом Вопросов. Я же знал его под еще более древним названием: Чертог Ветра.
Я некоторое время смотрел на листья, несомые ветром по булыжной мостовой, а когда поднял голову, то увидел глядящую на меня Фелу. Она стояла мест на тридцать-сорок ближе к началу очереди. Фела дружески улыбнулась мне и помахала рукой. Я махнул ей в ответ, и она вышла из очереди и подошла ко мне.
Фела была красавицей. Из тех женщин, каких обычно видишь на картинах. Это не та утонченная, искусственная красота, которую можно часто встретить у знатных дам. Красота Фелы была природной и естественной: большие глаза и пухлые губы, которые всегда улыбались. Здесь, в Университете, где мужчин было вдесятеро больше, чем девушек, она выделялась среди прочих, как лошадь в овчарне.
— Можно я с тобой постою? — спросила она, подойдя ко мне. — А то там и поболтать не с кем, терпеть этого не могу.
Она одарила обаятельной улыбкой двоих парней, что стояли следом за мной.
— Я не лезу без очереди, — объяснила она, — я просто перешла из головы в хвост!
Парни возражать не стали, хотя их глаза так и бегали от меня на Фелу и обратно. Было очевидно, что они удивляются, отчего это одна из самых красивых девушек в Университете бросила свое место ради того, чтобы постоять в очереди вместе со мной.
|
|
Хороший вопрос. Меня и самого это удивляло.
Я подвинулся в сторону, чтобы освободить ей место. Некоторое время мы молча стояли плечом к плечу.
— Ты чем будешь заниматься в этой четверти? — спросил я наконец.
Фела откинула назад волосы, упавшие ей на плечо.
— Наверно, буду и дальше работать в архивах. Химией буду заниматься. А Брандье позвал меня на математику многообразий.
Меня слегка передернуло.
— Там же одни цифры! Нет, мне такое не по зубам.
Фела пожала плечами, и ее длинные локоны, которые она только что откинула назад, воспользовавшись случаем, снова рассыпались, обрамляя лицо.
— Да нет, это все не так сложно, когда вникнешь. Больше похоже на игру, чем на что-либо другое.
Она вопросительно склонила голову.
— Ну а ты?
— Занятия в медике, — начал я. — Обучение и работа в артной. И симпатия тоже, если Дал меня возьмет. Кроме того, мне, наверное, стоит поплотнее заняться сиару.
— Ты говоришь на сиару? — удивленно спросила она.
— Объясниться могу, — ответил я. — Но Вил говорит, что грамматика у меня просто кошмарная.
Фела кивнула, потом искоса взглянула на меня, слегка прикусив губу.
— А еще Элодин предложил мне присоединиться к его группе, — сказала она глухим от волнения голосом.
|
|
— А что, Элодин ведет занятия? — спросил я. — Я думал, ему не разрешают преподавать.
— Ведет, с этой четверти, — сказала она, с любопытством взглянув на меня. — Я думала, что и ты с нами будешь. Разве не он высказался за то, чтобы сделать тебя ре'ларом?
— Он, — кивнул я.
— Ой… — она, похоже, смутилась, потом поспешно добавила: — Ну, наверное, он просто пока не успел тебя пригласить. Или планирует заниматься с тобой отдельно.
Я отмахнулся от последнего замечания, хотя и был уязвлен мыслью о том, что обо мне забыли.
— Да кто его знает, этого Элодина? — сказал я. — Если он не сумасшедший, значит, он лучший актер, какого я когда-либо встречал.
Фела хотела было сказать что-то еще, потом нервно оглянулась по сторонам и подалась ближе ко мне. Ее плечо коснулось моего, вьющиеся волосы щекотнули мне ухо — она вполголоса спросила:
— А это правда, что он сбросил тебя с крыши Череповки?
Я смущенно хохотнул.
— Это запутанная история, — сказал я и довольно неуклюже сменил тему: — А как называется предмет, который он ведет?
Фела потерла лоб и разочарованно усмехнулась.
— Не имею ни малейшего представления! Он сказал, что название предмета — «Название предмета».
|
|
Она посмотрела на меня.
— Что это, вообще, значит? В расписании его надо будет искать под названием «Название предмета»?
Я честно сказал, что не знаю, ну а отсюда был всего один шаг до того, чтобы начать делиться анекдотами про Элодина. Фела рассказала, что один хранист отловил его в архивах голым. А я слышал, что он как-то раз целый оборот расхаживал по Университету с завязанными глазами. Фела слышала, что он придумал Целый новый язык с нуля. А мне рассказывали, что он затеял драку в какой-то занюханной таверне из-за того, что один из посетителей упорно говорил «питание» вместо «еда».
— Да, об этом мне тоже рассказывали! — рассмеялась Фела. — Единственное, что мне говорили, будто это случилось в «Лошади и четверке», а подрался он с баронетом, который то и дело говорил «более того».
Я и оглянуться не успел, как подошла наша очередь.
— Квоут, сын Арлидена, — сказал я. Женщина со скучающим лицом сделала пометку напротив моего имени, и я вытащил из черного бархатного мешочка гладкую костяную плашку. На ней значилось: «Поверженье — полдень». Восьмой день экзаменов, времени на подготовку полно!
Фела вытянула свой жребий, и мы отошли от стола.
|
|
— А у тебя что? — спросил я.
Она показала мне свою плашку. Возжиганье, после четвертого колокола.
Это был на редкость удачный жребий в самом конце экзаменов.
— Ух ты! Поздравляю.
Фела пожала плечами и сунула плашку в карман.
— Мне-то все равно. Я и готовиться особо не буду. Чем дольше я занимаюсь, тем хуже сдаю. Только нервничать начинаю.
— Ну так поменяйся с кем-нибудь! — сказал я, указывая на слоняющихся вокруг студентов. — За такое время наверняка кто-нибудь отвалит целый талант. Если не больше.
— Да ты знаешь, я и торговаться-то особо не умею, — ответила она. — Я просто считаю, что любой жребий, который мне попадется, — счастливый, за него и держусь.
Теперь, когда мы отстояли очередь, у нас уже не было причин оставаться вместе. Однако мне хотелось побыть с ней, да и она, похоже, не спешила уходить. Так что мы принялись бесцельно бродить по двору, в толпе.
— Слушай, я просто умираю с голоду! — сказала вдруг Фела. — Ты не хочешь сходить куда-нибудь пообедать?
Я мучительно осознал, насколько тощ мой кошелек. Будь там несколькими монетами меньше, пришлось бы положить в него камень, чтобы он не развевался на ветру. У Анкера меня кормили бесплатно, за то, что я играю там на лютне. И тратить деньги на еду где-то еще, в особенности накануне экзаменов, было бы непростительным безрассудством.
— Да я бы с удовольствием, — честно ответил я. А потом солгал: — Но мне придется еще немного потолкаться здесь, чтобы попробовать с кем-нибудь поменяться жребиями. Я-то обожаю торговаться.
Фела порылась в кармане.
— Если тебе нужно лишнее время, пожалуйста, можешь взять мой.
Я посмотрел на костяную плашку, которую она держала в руке, испытывая большое искушение. Лишних два дня на подготовку — это же дар небес! С другой стороны, можно будет ее продать и заработать целый талант… А то и два…
— Да нет уж, — улыбнулся я, — не хочу я отбирать у тебя твою удачу. Ну а моя удача тебе и подавно ни к чему. Ты и без того была весьма щедра со мной.
И я многозначительно поправил плащ у себя на плечах.
Фела улыбнулась и провела костяшками пальцев по вороту плаща.
— Я рада, что он тебе нравится. Но я лично по-прежнему считаю, что я у тебя в долгу.
Она нервно прикусила губу и опустила руку.
— В общем, ты мне скажи, если передумаешь, ладно?
— Ладно.
Она снова улыбнулась, слегка махнула рукой и пошла прочь со двора. Смотреть, как она идет сквозь толпу, было все равно что наблюдать за порывом ветра, бегущим по глади пруда. Только ее сопровождала не рябь на воде, а головы мужчин, оборачивающихся ей вслед.
Я все еще провожал ее взглядом, когда ко мне подошел Вилем.
— Ну что, на сегодня с флиртом покончено?
— Да я с ней вовсе не флиртовал, — возразил я.
— Ну что же ты так? — сказал он. — Зачем же я тогда вежливо ждал в сторонке и не мешал, если ты упускаешь такой счастливый случай?
— Да ладно тебе, — сказал я. — Мы просто болтали по-дружески.
— Ну да, конечно, — ответил Вил. Его сильный сильдийский акцент делал насмешку еще более язвительной. — Тебе какое время выпало?
Я показал ему свою плашку.
— На день позже меня! — он показал свою. — Готов поменяться за йоту.
Я призадумался.
— Давай меняться! — настаивал он. — Ты же все равно не можешь заниматься в архивах как мы.
Я гневно зыркнул на него исподлобья.
— Твое сочувствие бьет через край!
— Сочувствие я лучше приберегу для тех, кому хватает ума не доводить до бешенства магистра архивов, — ответил он. — А для таких, как ты, у меня найдется только йота. Ну что, по рукам?
— Я предпочел бы получить две йоты, — ответил я, осматривая толпу в поисках студентов с безумно-ищущим взглядом. — Если, конечно, удастся.
Темные глаза Вилема сузились.
— Йота и три драба! — предложил он.
Я поглядел на него и решился.
— Хорошо, йота и три. И плюс еще ты возьмешь в партнеры Симмона в следующий раз, когда мы сядем играть в уголки!
Он расхохотался и кивнул. Мы обменялись плашками, и я сунул деньги в свой кошелек. «Талант и четыре йоты». Все-таки на шажок ближе. Немного поразмыслив, я сунул свою плашку в карман.
— Что, дальше меняться не будешь? — спросил Вил.
Я покачал головой.
— Да нет, пожалуй. Оставлю это время за собой.
Он нахмурился.
— А зачем? Что ты будешь делать целых пять дней, кроме как дергаться да ковырять в носу?
— То же, что и все, — ответил я. — К экзамену готовиться буду.
— Как? — спросил он. — Тебе ведь до сих пор запрещено работать в архивах, разве нет?
— Ну, готовиться можно по-разному, — с таинственным видом ответил я.
Вилем фыркнул.
— Сплошные тайны, — заметил он. — А ты еще удивляешься, отчего о тебе столько болтают!
— Что болтают — это меня совершенно не удивляет, — ответил я. — А вот интересно, что именно они обо мне говорят?
ГЛАВА 4
СМОЛА И ЖЕСТЬ
Город, разросшийся за прошедшие века вокруг Университета, был невелик. Так себе, небольшой городишко.
Несмотря на это, торговля на нашем конце Большого Каменного тракта процветала. Купцы телегами везли сюда сырье: смолу и глину, ульмарит, поташ и морскую соль. Везли предметы роскоши: ленаттский кофе, винтийское вино. Везли отличные черные чернила из Аруэха, чистый белый песок для наших стеклодувных работ и ювелирно изготовленные сильдийские пружины и винты.
Когда купцы отправлялись в обратный путь, они увозили полные телеги товаров, которые можно было купить только в Университете. Лекарства, изготовленные в медике. Настоящие лекарства, а не подкрашенную гнилую воду или грошовые чудо-снадобья. Алхимики производили свои собственные диковинки, о которых я слышал только краем уха, а кроме того — сырье: нафту, сернистую обманку и двойную известь.
Быть может, я предвзят, но, думаю, справедливо будет сказать, что большая часть зримых чудес Университета происходила из артефактной — линзы матового стекла, вольфрамовые слитки и гланская сталь, сусальное золото, тонкое, как бумажная салфетка.
Но мы создавали не только это. Симпатические лампы и телескопы. Теплоемы и жар-винты. Соляные насосы. Триметаллические компасы. Десятки разновидностей теккамова ворота и вала Делевари.
Все это изготавливали мы, артефакторы; и когда торговцы их приобретали, мы получали свои комиссионные: шестьдесят процентов по продаже. Это был мой единственный источник доходов. И, поскольку занятий во время экзаменов не было, я мог целыми днями работать в артной.
* * *
Я пришел в «хранение», кладовую, где артефакторы получали инструменты и материалы для работы, и увидел в окошке высокого бледного студента с выражением крайней скуки на лице.
— Джаксим? — удивился я. — Ты что тут делаешь? Это же не твоего уровня работа!
Джаксим угрюмо кивнул.
— Килвин все еще… несколько недоволен мной, — сказал он. — Ну, ты знаешь. Из-за пожара и всего прочего.
— Сочувствую, — сказал я. Джаксим был полноправный ре'лар, как и я сам. Он имел право самостоятельно работать над любым количеством проектов. И рутинная работа вроде этого дежурства была не просто скучна: для Джаксима это было публичное унижение, и, кроме того, он терял на этом деньги и возможность продолжать свои опыты. В целом наказание вышло весьма и весьма суровое.
— Чего нам сейчас недостает? — спросил я.
Выбирать, над чем стоит работать, тоже надо было уметь. Сделать самую яркую симпатическую лампу в истории артефакции или самый эффективный жаропровод еще мало. Пока их кто-нибудь не купит, ты на этом и пенни ломаного не заработаешь.
Для многих других артефакторов это была не проблема. Они могли позволить себе подождать. Мне же необходимо было что-то, что можно быстро продать.
Джаксим облокотился на разделявшую нас стойку.
— Только что ушел обоз, который увез все наши трюмные лампы, — сказал он. — Осталась только та, уродская, Вестоновой работы.
Я кивнул. Симпатические лампы идеально подходили для использования на кораблях — не бьются, в конечном счете оказываются дешевле масляных, и не приходится опасаться пожара.
Я произвел мысленные подсчеты. Лампы я могу делать по две одновременно, это сэкономит время за счет удвоения усилий, и к тому же можно быть уверенным, что их успеют продать до того, как мне придется вносить плату за обучение.
К сожалению, изготовление трюмных ламп было делом чрезвычайно нудным. Сорок часов кропотливого труда, а стоит мне допустить малейшую ошибку, и лампы просто не станут работать. И тогда за все потраченное время я лишь окажусь в долгу перед хранением за израсходованные впустую материалы.
Однако выбора особого не было.
— Ну что же, — сказал я, — тогда возьмусь за лампы.
Джаксим кивнул и открыл конторскую книгу. Я принялся по памяти перечислять все, что мне нужно.
— Двадцать излучателей средней мощности. Два набора высоких форм. Алмазный стилус. Тентеново стекло. Два средних тигля. Четыре унции олова. Шесть унций высшей стали. Две унции никеля…
Джаксим только кивал и записывал.
* * *
Восемь часов спустя я вошел в трактир Анкера. От меня несло раскаленной бронзой, смолой и угольным дымом. Время близилось к полуночи, и в зале никого не оставалось, кроме горстки самых завзятых выпивох.
— Хреново выглядишь, — заметил Анкер, когда я подошел к стойке.
— Я и чувствую себя не лучше, — ответил я. — В котле небось ничего не осталось?
Он покачал головой.
— Народ сегодня голодный был. У меня осталась холодная картошка, я ее хотел завтра бросить в похлебку. И еще половинка печеной тыквы, кажется.
— Беру! — сказал я. — Правда, к этому еще бы неплохо соленого маслица.
Он кивнул и отправился на кухню.
— Можешь не разогревать! — сказал я ему вслед. — Я просто возьму еду к себе в комнату.
Анкер вынес мне миску с тремя крупными картофелинами и половинкой румяной тыквы в форме колокола. В серединке тыквы, откуда выскоблили семечки, красовался щедрый кус масла.
— И бутылку бредонского пива, если можно, — сказал я, забирая миску. — Откупоривать не надо, а то еще разолью его на лестнице.
В мою комнатенку вели три лестничных пролета. Закрыв за собой дверь, я аккуратно перевернул тыкву, чтобы она накрыла собой миску, поставил сверху бутылку и завернул все вместе в мешковину. Получился сверток, который можно было нести под мышкой.
Я открыл окно и выбрался на крышу трактира. А оттуда перемахнул через узкий проулок на крышу пекарни.
Над горизонтом висел узкий месяц. Он давал достаточно света, чтобы видеть дорогу, и при этом меня не было особо заметно. Не то чтобы я сильно тревожился на этот счет. Близилась полночь, и на улицах было тихо. К тому же люди вообще на удивление редко смотрят вверх.
Аури сидела на широкой кирпичной трубе и ждала меня. Она была одета в платье, которое я ей купил, и рассеянно болтала босыми ногами, глядя на звезды. Ее волосы были такие тонкие и легкие, что стояли ореолом вокруг головы, малейший ветерок вздымал их вверх.
Я аккуратно наступил на середину плоского участка крыши, крытого железом. Кровельное железо негромко бухнуло у меня под ногой, словно далекий, приглушенный барабан. Аури прекратила болтать ногами и застыла, как испуганный кролик. Потом увидела меня и расплылась в улыбке. Я помахал ей.
Аури спрыгнула с трубы и подбежала ко мне. Волосы развевались у нее за спиной.
— Здравствуй, Квоут!
Она отступила на полшага.
— Ой, как от тебя воняет!
Я улыбнулся — самой неотразимой улыбкой за этот день.
— Здравствуй, Аури! — сказал я. — А от тебя пахнет хорошенькой юной девушкой.
— Ну да, конечно! — радостно улыбнулась она.
Аури сделала небольшой шажок вбок, потом вперед, покачнулась на носочках босых ног.
— А что ты мне принес? — спросила она.
— А ты мне? — спросил я.
Аури лукаво усмехнулась.
— Я принесла яблоко, которое думает, будто оно груша, — ответила она, протягивая его мне. — И булочку, которая думает, будто она кошка. И салат, который думает, будто он салат.
— Какой разумный салат!
— Ничего подобного! — она вежливо фыркнула. — Разве это разумно — считать себя салатом?
— Даже если ты в самом деле салат? — спросил я.
— Особенно в этом случае! — сказала Аури. — Достаточно того, что ты и в самом деле салат. А еще и думать, будто ты салат, — как это ужасно!
Аури печально покачала головой, и ее волосы колыхнулись, как будто она находилась под водой.
Я развернул свой сверток.
— Ну а я принес тебе картошки, половинку тыквы и бутылку пива, которое думает, будто оно хлеб.
— А кем считает себя тыква? — с любопытством спросила Аури, глядя на еду. Руки она держала сцепленными за спиной.
— Тыква знает, что она тыква, — ответил я. — Но делает вид, будто она заходящее солнце.
— А картошка? — спросила Аури.
— Картошка спит, — ответил я. — К тому же, боюсь, она холодная.
Аури ласково посмотрела на меня.
— Не бойся, — сказала она и на мгновение коснулась моей щеки самыми кончиками пальчиков. Прикосновение ее было легче перышка. — Я с тобой. Ты в безопасности.
* * *
Ночь выдалась прохладная, поэтому мы не стали ужинать на крыше, как обычно. Аури повела меня вниз, через железную сливную решетку, в лабиринт ходов под Университетом.
Она несла бутылку и держала перед собой какую-то вещицу размером с монетку, испускающую мягкий зеленоватый свет. Я нес миску и симпатическую лампу, которую изготовил для себя, — Килвин называл ее «воровской». Ее красноватый свет странно сливался и смешивался с более ярким голубовато-зеленым светом от светильника Аури.
Аури привела нас в тоннель, где вдоль стен тянулись трубы всех видов и размеров. По некоторым железным трубам шел горячий пар, и, несмотря на то что они были обмотаны изолирующей тканью, от них исходил жар. Аури аккуратно разложила картошку на изгибе трубы, ткань с которой была содрана. Получилась такая небольшая печурка.
Мы постелили мешковину вместо скатерти, уселись на землю и принялись ужинать. Булочка слегка зачерствела, зато она была с орешками и с корицей. Кочан салата оказался на удивление свежий — интересно, где она его раздобыла? Мне Аури дала фарфоровую чашку, а себе взяла серебряную плошечку. Пиво она разливала так торжественно, что можно было подумать, будто она угощает чаем самого короля.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 109; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!