В. Д. ПЕЛЬТ, доктор филологических наук, профессор МГУ 60 страница
Удочки (3–5) ставят главным образом в таких местах, где главная борозда реки находится в расстоянии 10–15 сажен от берега. Стерлядь здесь всегда держится в самой глубокой борозде русла реки с быстрым течением по устланному галькою и щебнем известняку дну. Лучший лов начинается с половины июня и длится до половины августа. Рыба берет обыкновенно с рассвета до 6 часов утра и потом после обеда — с 4 до 8 ч. вечера, что объясняется местом лова. Стерлядь берет очень тихо и вяло, не хватает наживу, подобно другой рыбе, а понемногу всасывает ее, почему клева почти не видно. Рыболов вытаскивает леску наугад или когда попавшаяся на крючок стерлядь, относимая изредка течением, слегка зашевелит леску.
Самая крупная стерлядь продается на месте от 20 до 50 р.; гигантские, полуторааршинные, рыбы не имеют даже определенной стоимости, хотя, не в обиду сказать нашим гастрономам, и уступают во вкусе средним. Это только редкая диковинка.
Но стоит только принять в соображение, что крупная и непременно живая стерлядь составляет предмет роскоши, что снулая ценится дешевле прочей красной рыбы, что мелкая стерлядь продается за бесценок, чуть не дешевле мелкой бели (по 15–20 к. за пуд ниже Царицына), и для нас станет совершенно ясным, что эта рыба не имеет настоящей торговой ценности. Всякому понятно, что только та рыба будет иметь промышленное значение, которая имеет определенную, а не случайную ценность, которая легко сохраняется и заготовляется впрок. Подобно тому как заячий или беличий промысел имеет несравненно большую важность, чем соболий, так точно и промышленное значение стерляди стоит гораздо ниже значения не только прочей красной рыбы, но и многих других видов «бели»: судака, леща, речной сельди, тарани и воблы. В семидесятых годах в Петербург привозилось стерлядей всего на сумму до 75–80 т. рублей; Москва же, надо полагать, потребляет ее не в большем количестве. Крупная стерлядь ценится в столицах действительно дороже всякой другой рыбы — около 5 р. за фунт. При перевозке сажают мелкую отдельно от крупной, потому что первая, как более вертлявая, подрезывает крупных, отчего у них краснеет брюхо и они могут уснуть. При перевозке (водою) двинских стерлядей в каждое отделение прорезной лодки, по словам Арсеньева, пускается несколько налимов, которые будто «прочищают дно в судне и, обладая обильной слизью, предохраняют стерлядей от ушибов о стенки и от порезов одной об другую о хребтовые жучки».
|
|
|
Так как стерлядь живет только в глубоких судоходных реках, то об искусственном разведении ее с помощью искусственного оплодотворения и вывода мальков не стоит и говорить, тем более что это оплодотворение гораздо затруднительнее, чем для лососевых, даже карповых рыб. Развести стерлядей не только в прудах и озерах, но даже во многих притоках Волги, Днепра и др. рек невозможно, так как в первых они плодиться не будут, а из последних уйдут ниже (напр., в Москве-реке). Там же, где стерлядь уже имеется, искусственное разведение тоже не имеет никакого смысла, так как гораздо проще и рациональнее охрана нерестилищ и запрещение продажи на рынках мелкой стерляди. Тем не менее стерлядь имеет очень важное значение для прудового хозяйства, так как, оставаясь всегда яловою, очень быстро в них растет и жиреет. Это давно, с незапамятных времен, было известно всем торговцам живою рыбою, которые и пускали мелкую 2—3-летнюю, еще совсем бесценную стерлядь в арендуемые ими озера-сажалки. Здесь, если эти озера и пруды изобиловали кормом, в особенности же мотылем, стерляди в 1–2 года увеличивались в ценности вдесятеро. В былое время в редких помещичьих прудах приволжских губерний не было пущенных туда стерлядей; московские живорыбные торговцы большую часть своих стерлядей всегда выпускают и выпускали в озера. Кто желает иметь стерлядей в пруде, тот должен достать через рыботорговца мелких стерлядок, а не только выведшуюся молодь, которая очень непрочна и беззащитна от хищников.
|
|
|
|
|
|
МИНОГА
В некоторых местностях миног зовут также вьюном, угрем (на Верхней Волге); личинки — пескоройки, вьюнчики, слепые вьюнчики; на Неве — живчики, на Днепре — веретеницы, в Воронеже — пискавка. По-фин-ски — накиайнен, сильму; у ижоров — сильмуд; у латышей — негес, суттини; у эстов — сильмуд, аггексасильмад. В Польше — миног, ссач, миножек; лит. — неге, девинакис.
К числу наиболее интересных рыб России, как по некоторым весьма важным особенностям в организации, размножению и образу жизни, так отчасти и по своему промышленному значению, принадлежит, бесспорно, минога, которая (конечно, только в маринованном виде), без сомнения, хорошо известна и нашим читателям.
По своей форме и общему виду минога имеет весьма мало общего с нашими обыкновенными породами рыб. Длинное, цилиндрическое, змееобразное тело ее, хотя и напоминает несколько вьюна, а еще более угря, почему названия эти иногда даются и ей, имеет весьма важные и резкие отличия: вся кожа миноги совершенно лишена тех мелких чешуй, которые при внимательном осмотре оказываются у этих последних рыб: у миноги нет ни грудных, ни брюшных парных плавников и имеется только одно носовое отверстие, лежащее посредине головы, немного впереди глаз; рот у нее кольцеобразный и довольно сходный со ртом пиявки.
|
|
|
Рис. 124. Речная минога
Рис. 125. Морская минога
Самые важные, а также наиболее бросающиеся в глаза отличия миноги заключаются в особом устройстве ее жабр. При первом взгляде на эту замечательную рыбку с каждой стороны переднего, более толстого конца ее вальковатого туловища, замечаются по семи небольших отверстий, которые и послужили к меткому названию ее на Каме — семидыркой, единственному русскому, так как настоящее название «минога», очевидно, происходит от немецкого Neunauge — девятиглаз, в котором, как видно, немцы выказали немного наблюдательности. Эти четырнадцать отверстий, расположенные в двух неглубоких желобках, или бороздках, ведут в небольшие кожистые мешочки, которые и есть жабры. Таким образом, последние устроены совершенно иначе, чем у других рыб. Также отличен и самый процесс дыхания миноги. У всех других рыб вода, заключающая воздух и служащая для дыхания, проходит через рот; у миног же она при каждом расширении входит, а при каждом сжатии мешочков, что производится особенными мускулами, выходит из отверстия. Мы увидим впоследствии, что подобного рода дыхание находится в прямой связи и зависимости с образом принятия пищи.
Наконец, есть очень важное отличие этой рыбы от громадного большинства других. Всякий, Кто ел миногу, очень хорошо помнит, что в ней нет вовсе ни костей, ни ребер, как у наших обыкновенных рыб, и что она съедается целиком, еще с меньшим усилием, чем осетровые, у которых скелет состоит из хрящей. Это происходит оттого, что позвоночный столб миноги почти вполне заменен т. н. вязигою, встречаемою и у осетровых, но уже в относительно меньшем развитии, и почти только одна голова состоит из хрящей.
В Европ. России встречается, собственно, два или три вида миног. Одна из них живет в речках и ручьях, другая — в реках, и потому первая называется ручьевой, вторая — речной миногой. Главное и наглядное различие между ними заключается в росте: ручьевая (Petromyzon Planed[236]), значительно менее речной и очень редко достигает одного фута длины; в большинстве случаев бывает вполовину менее, между тем как речная иногда достигает полуторафутовой длины и толщины двух пальцев. Другой, тоже наглядный, отличительный признак заключается в том, что у речной миноги спинной плавник отделен довольно значительным промежутком от хвостового, а у речьевой оба плавника представляются почти слитыми. Третий вид (Petromyzon Wagneri Kessl.[237]), или каспийская минога, встречающийся в бассейне Каспия, очень сходен с речною (Petromyzon Fluviatilis[238]), которая принадлежит собственно бассейну Балтийского и Ледовитого морей и имеет только несколько иное строение рта. Неизвестно, к какому виду принадлежит минога бассейна Днепра и Дона, доходящая до Смоленска (Корде) и Воронежа (Веневитинов), где, впрочем, найдены лишь ее личинки; в морях же, и у нас в Балтийском, водится еще минога еще большей величины, но в реках, по крайней мере в России, она никогда не встречается и даже ни разу не была найдена и в Финском заливе.
Обе речные миноги встречаются как в море, так и в больших озерах, как, напр., Ладожском, Онежском, Псковском и местами, особенно в бассейнах первых трех морей, в таком несметном множестве, что нередко вычерпываются из прорубей саками, черпаками и ведрами, хотя до сих пор, как увидим далее, только в немногих местностях составляет предмет промысла. Ручьевая минога, напротив, была замечена только в немногих речках России, что, конечно, зависит как от того, что ее, вероятно, иногда смешивали с речной, так и от ее местопребывания. До сих пор ее наблюдали только в Финляндии (до 64° с. ш.), Остзеиских губерниях и в немногих речках, впадающих в Днепр, а из средних и приволжских губерний только мне удалось найти ее в одной из речек Ярославского уезда[239]. Отсюда легко, однако, заключить, что она распространена в большей части Европейской России, за исключением, быть может, наших северных рек. Вообще эта последняя не имеет у нас никакого промышленного значения, но она важна потому, что над ней в Западной Европе были сделаны весьма важные и интересные наблюдения, касающиеся ее размножения и образа жизни, к которому мы и переходим.
Несмотря, однако, на эти важные наблюдения, многочисленность и распространенность миног, жизнь их все-таки представляет многие пробелы, что обусловливается весьма скрытным образом жизни этих рыб. Соответственно своему червеобразному телосложению, отсутствию плавательного пузыря и парных плавников, миноги держатся всегда на дне, так сказать, пресмыкаются на дне рек и озер. Это обстоятельство в соединении с ночною жизнью их делает еще более затруднительными наблюдения над ними. Днем увидеть миногу, неподвижно присосавшуюся к подводным скалам, камням и корягам, а тем более зарывшуюся в ил, очень мудрено; притом в обыкновенное время года она никогда не встречается большими и густыми стаями, а большею частью замечается поодиночке. Только перед нерестом, когда только начинается самый главный, самый добычливый лов ее, она замечается в огромном количестве, целыми массами.
На дне же отыскивает минога свою пищу, состоящую частью из органических веществ, заключающихся в иле, но, по-видимому, исключительно из мяса как мертвых рыб и других утонувших животных, так и живых рыб. Некоторые рыбаки Ладожского озера уверяют, что в иное время почти совсем нельзя заниматься ловом сигов на крючья, потому что пойманные сиги за ночь буквально начисто съедаются миногами[240]. Такое исключительное питание мясом рыб или падалью доказывается, во-первых, тем, что в желудке миног вовсе не находится никаких остатков насекомых и они никогда не берут на червяка; во-вторых, самым устройством рта, дозволяющим принятие пищи исключительно посредством присасывания к предмету, служащему им пищей. Своими многочисленными зубами, сидящими на кольцеобразной губе и особых хрящеватых пластинках, как бы соответствующих челюстям, миноги пробуравливают кожу рыб и потом глубоко в них въедаются при помощи языка, на переднем краю тоже усаженного зубами и действующего вместе с тем наподобие поршня. Такой способ питания, не встречающийся у других рыб, очевидно, возможен только при вышеописанном устройстве жабр: в противном случае кормящаяся и вообще присосавшаяся минога не имела бы никакой возможности вбирать воду в рот, следовательно дышать. Далее мы увидим, однако, что ручьевые миноги, быть может, вовсе не употребляют никакой пищи. Все же сказанное нами относится к речным миногам, над которыми и были сделаны все вышеупомянутые наблюдения.
В свою очередь, по своей неподвижности и относительно медленным движениям (что опять служит доказательством, что они кормятся преимущественно падалью или уже пойманною рыбою) миноги нередко достаются в пищу другим, более крупным и хищным, рыбам, в особенности таким, которые, подобно им, более придерживаются дна[241]. К таким главным врагам миног принадлежат сом, налим и в особенности угорь, впрочем исключительный обитатель рек, впадающих в Балтийское море. В объемистом желудке угря средней величины легко помещается более дюжины миног, а так как он обыкновенно проглатывает их целиком и, будучи пойман и сжат руками, изрыгает их обратно, то это служило частым поводом к рассказам рыбаков о живородности угря. Этому заблуждению, по всей вероятности, способствовало и то обстоятельство, что речные миноги отличаются необыкновенною живучестью и не только остаются живыми в течение многих часов, будучи закупорены в наглухо закрытую банку, совершенно без воды, но продолжают шевелиться еще долгое время спустя после того, как у них было вскрыто брюхо. Отсюда очень может статься, что свежепроглоченные миноги еще не успевали подвергнуться разлагающему действию желудочного сока и выжимались изо рта угря еще живыми.
Наблюдения над нерестом более полны и достоверны относительно ручьевых миног[242]. О них мы знаем наверное, что они в Западной Европе мечут в апреле; у нас же, вероятно, позднее — именно в мае, что можно заключить из того, что в 1866 году 5 мая я нашел одну ручьевую миногу с еще не выметанной икрой, а 29-го числа следующего года они, по-видимому, начинали нереститься, так как собирались вместе и присасывались по десятку к одному камню. Оба раза я встречал их на мелких и каменистых перекатах речки, откуда следует заключить, что ручьевые миноги нерестятся в этих местах, с чем согласны и давнишние наблюдения Бальднера. Август Мюллер, давший самое подробное описание нереста этих рыб и развития их яйца и молодых рыбок, видел, как самцы-молошники присасывались к затылку икряников и изгибались таким образом, что брюхо самца прижималось к брюху самки; тогда последняя начинала выпускать свои яички, а самец в то же время выпускал свои молоки. Самка, впрочем, никогда не мечет всех яичек разом, а выпускает их в несколько приемов. Яички эти цветом бледно-желтые, имеют в поперечнике почти пол-линии и относительно крупнее и малочисленнее, чем у большинства наших рыб и даже речной миноги, хотя все-таки их следует считать тысячами.
В конце того же дня в яйце начинается образование зародыша и через две с половиной недели оболочка яйца лопается и из него выходит молодая рыбка.
Последняя, однако, резко отличается как от своих родителей, так и вообще от всех других рыб. Прежде всего обращает на себя внимание совершенное отсутствие желточного пузыря, какой замечается первоначально у всех молодых рыбок и в первые дни жизни, когда они еще слишком слабы для отыскания себе пищи, поддерживает их существование. Это обстоятельство легко объясняется тем, что в яичке миноги весь желток, подобно тому как у лягушек, вдет на образование зародыша. Затем у молодой миножки глаза, которые у других рыбок всегда бывают несоразмерно велики, являются в виде двух малозаметных черных точек, а наконец, и самое устройство головы ее оказывается весьма отличным от такового же устройства у старых миног.
Таким образом, молодая миножка имеет отдаленное сходство со старой, и мы видим здесь замечательный и единственный пример существования личинки у рыб. При дальнейшем развитии не остается уже никакого сомнения, что эта личинка есть та самая рыбка, которая долгое время, до конца пятидесятых годов, когда вышли упомянутые исследования Августа Мюллера, считалась под названием пескоройки совершенно отдельным видом, причислявшимся даже к другому роду. Это будет весьма понятно, если мы скажем, что очень маленькая голова пескоройки вовсе лишена зубов, столь многочисленных у взрослой миноги, и снабжена не одной кольцеобразной губой, а двумя — верхнею и нижнею, из которых первая несравненно шире и с боков вполне закрывает последнюю, что глаза их, первоначально являющиеся в виде двух черных точек, вскоре становятся уже вовсе неприметными. Отсюда, конечно, и происходит название их — слепые вьюнчики, употребительное у большинства русских рыбаков, считающих их совсем другой рыбой, даже не рыбой, а червяком[243].
Эти слепые личинки ручьевых миног — пескоройки — ведут совсем отличный образ жизни. Они постоянно живут в подводном песке и иле, где выбуравливают себе бороздки и дырочки и иногда даже выползают частью на сушу. Пища их тоже состоит не из животных веществ, как это было наблюдаемо у речных миног, а исключительно из растительных остатков, добываемых ими в иле. Устройство рта, очевидно, не позволяет пескоройке присасываться к каким бы то ни было предметам, и она питается и дышит обыкновенным способом. Хотя пескоройки тоже ведут весьма скрытую жизнь, но все-таки они замечаются гораздо чаще самих ручьевых миног, которых все наблюдатели видели исключительно весной, т. е. во время нереста, когда плавники их бывают очень развиты, реже осенью и зимой. После нереста ручьевые миноги совершенно исчезают до осени, и весьма вероятно предположение многих ученых, что после окончания нереста взрослая ручьевая минога умирает, подобно взрослым формам многих насекомых, и вообще живет очень недолгое время, не более 9—10 месяцев. Это доказывается, во-первых, тем, что ручьевые пескоройки превращаются в миног в начале осени, затем — чрезвычайно узким пищеприемным каналом последних, который, по-видимому, вовсе не может служить для принятия пищи, и, наконец, тем, что до сих пор никто не видал ручьевых миног летом.
Но в виде личинки, т. е. в форме пескоройки, ручьевая минога живет гораздо долее. Исследования Мюллера показали, что ручьевая минога сохраняет форму личинки не менее трех лет; только по прошествии этого времени пескоройки, растущие весьма медленно, достигают величины, одинаковой со взрослой миногой, т. е. 5–7, иногда даже 8 дюймов, и обыкновенно в начале осени начинают превращаться в настоящих миног.
Превращение это совершается довольно быстро, но вместе постепенно и заканчивается в конце осени или в начале зимы. Прежде всего, верхняя губа начинает срастаться с нижней, и рот получает мало-помалу круглую форму, хотя первоначально бывает еще очень узок. В то же время голова начинает сильно расти в длину, глаза выдвигаются из своих ямочек, прорывают прикрывающую их кожицу и значительно увеличиваются в объеме. Кольцеобразная губа делается все шире и шире; на ней, а также в полости рта и на языке развиваются зубы, а самая губа обрастает мелкими и густыми нитевидными усиками, замечающимися у взрослых миног. Параллельно с преобразованием головы вдет преобразование жаберного аппарата: жаберные мешочки, существующие и у пескороек в том же числе, перестают наполняться водой через внешние дырочки, короче, прекращается сообщение мешочков с полостью рта. После всего начинают увеличиваться плавники пескоройки, внутри их развиваются хрящеватые лучи, более желтый цвет кожи изменяется в серебристый, и наконец получается уже совершенная минога.
Но одно обстоятельство делает весьма вероятным предположение, что даже пескоройки, т. е. личинки, могут метать икру и что превращение ручьевой миноги, быть может, сопряжено с переменой поколений, т. е. личинки миног производят сначала таких же пескороек, которые уже затем превращаются в настоящих миног!
Рис. 126. Ручьевая минога
К такому заключению приводят следующие обстоятельства: во-первых, уже на втором году, по наблюдениям Мюллера, у пескороек развивались икра и молоки, в особенности первая. Во-вторых, возможность нереста пескороек на 3-м году своего существования доказывается свидетельством русского ихтиолога Кесслера, по словам которого в одной из речек Киевской губернии почти ежегодно в первой половине апреля повторялось следующее странное явление: в один ясный день покажутся пескоройки в огромном количестве, вращаются туда и сюда по песчаному грунту, выползают частью на сушу, пробуравливают дырочки в песке, а потом на другой день опять исчезают. Многочисленные бороздки эти видел и сам Кесслер.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 139; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!