Голос Эстреллы, молодой фрейлины



Я должна его видеть!.. Пустите меня!..

 

Голос пажа

Король велел никого не принимать.

 

(Входит Паж со светильником, который он ставит на стол, и Эстрелла.)

 

Паж

Не моя вина, государь... Я предупреждал...

 

(По знаку Сильвио Паж уходит).

 

Сильвио

Что вам надо?

 

Эстрелла

Я пришла умолять...

 

Сильвио

Вы могли обратиться к министрам...

 

Эстрелла

Я просила всех, но напрасно...

 

Сильвио

В чем ваша просьба?

 

Эстрелла

Помилуйте моего брата...

 

Сильвио

Что он сделал?

 

Эстрелла

Фернандо де‑ла‑Сена в междоусобной войне против вашего отца остался верен старому королю Базилио. Когда все от него отступили и перешли на сторону врагов, Фернандо, в числе немногих, сохраняя верность присяге, сражался за своего государя. Мой брат схвачен в плен вместе с другими рыцарями. Ваши приверженцы объявили его мятежником, заключили в темницу, и завтра должен исполниться смертный приговор, подписанный вашей рукою, государь!.. Где же справедливость?.. За что он умрет?.. Пощады, Сильвио, пощады невинному!..

 

Сильвио

Какое дело мне до вашего брата?.. Его осудили на смерть, – пусть он умрет.

 

Эстрелла

Не будьте жестоким!..

 

Сильвио

Я делаю это не из жестокости, но из равнодушия... Зачем я буду прощать его?

 

Эстрелла

(падая на колени)

Умоляю, государь, именем справедливого Бога, помилуй невинного, сжалься!

 

Сильвио

Я не жалею себя, как могу я жалеть других?.. Уйди прочь!

 

Эстрелла

Я не встану, пока ты не простишь!..

 

Сильвио

Я позову слуг…

 

Эстрелла (встает)

Хорошо. Но знай, король, что правды нет в твоей земле... Ты дашь ответ перед Богом за кровь невинных!..

 

Сильвио

Тише, тише... Я не понимаю, что такое правда, и не знаю, что такое Бог.

 

Эстрелла

Ты поймешь, когда будет поздно.

 

Сильвио

Ты гневаешься?.. Напрасно. Я не жесток.

(после молчания)

Для того, чтобы показать, как я спокоен и равнодушен, – пусть брат твой живет... Я прощаю его, хотя думаю, что даровать человеку жизнь более жестоко, чем отнять ее.

(Сильвио подходит к столу и пишет.)

Вот две строчки к министру. Подай эту записку, и твой брат будет свободен.

 

Эстрелла

О, государь...

 

Сильвио

Благодарить не за что: я прощаю не из милосердия. Чего ты ждешь?.. Иди.

 

Эстрелла

Я думала, государь…

 

Сильвио

Что?..

 

Эстрелла

Простите и тех несчастных, с которыми брат мой должен был завтра умереть.

 

Сильвио

Вот смертный приговор.

(Берет бумагу со стола, развертывает и читает равнодушно.)

Я забыл подписать... Как много их!..

 

Эстрелла

Не подписывайте, разорвите бумагу!..

 

Сильвио

Зачем?.. Разве ты можешь меня уверить?..

 

Эстрелла

Милосердие, государь...

 

Сильвио

Пустое слово!..

 

Эстрелла

Молю вас!

 

Сильвио

Это – сильнее...

 

Эстрелла

Я не умею ничего сказать... Простите их!..

 

Сильвио

Простить?.. Ты думаешь, что так надо, что так хорошо?

 

Эстрелла

Да.

 

(Сильвио разрывает смертный приговор и бросает клочки бумаги в море.)

 

Эстрелла

Сильвио!..

 

(Бросается к Сильвио и целует его руку.)

 

Сильвио (в волнении)

Оставь меня!.. Уйди!..

 

Эстрелла

Молю тебя, не говори, что ты простил равнодушно, нет! я знаю: у тебя – великое сердце!

 

Сильвио

Во имя чего же я мог простить?

 

Эстрелла

Во имя Бога!..

 

Сильвио

Я Его не знаю... Его нет!..

 

Эстрелла

Он есть!

 

Сильвио (в волнении, почти в ужасе)

Уйди, говорю тебе, уйди прочь! Зачем ты хочешь вернуть меня к жизни? Зачем ты пришла?.. Его нет!

 

Эстрелла

Он есть!.. Он один только есть, всё, что не Он – призрак и обман! Сильвио! Разве ты не чувствуешь?.. Посмотри на небо, посмотри в глаза мои... Разве ты не видишь?.. Вот – Он!

 

Сильвио

Нет! Когда я смотрю в небо и в твои глаза, я только вижу в них что‑то далекое и забытое. Хочу вспомнить и не могу... Но Его – нет! Пойми же, там – за этими призраками – пустота, мрак! Там – смерть!..

 

Эстрелла

Сильвио, там – Бог!..

 

Сильвио

О, если бы я мог верить!..

 

(Он закрывает лицо руками и плачет.)

 

Эстрелла

Я иду, государь, чтобы возвестить помилование осужденным.

 

Сильвио

Эстрелла!..

 

Эстрелла

Сейчас взойдет солнце... Пора!

 

(Эстрелла уходит.)

 

Сильвио (один в предрассветном сумраке)

Верить?.. Но где же Ты? Зачем Твое небо – такое холодное и пустое? Зачем Ты покинул меня одинокого в этой тьме, окруженного ужасом и смертью?.. Если Ты скрываешься за призраками мира, откликнись!.. Где Ты? Услышь меня, Господи!

 

(Первые лучи солнца вырываются из‑за облаков; Сильвио стоит в немом созерцании, потом опускается на колени.)

 

Солнце!.. Твое ли это – Солнце, Боже мой? Ты ли мне первыми лучами его ответил: «Вот – я!» Вся природа – не глагол ли уст Твоих? Всеми голосами мира не говоришь ли Ты от вечности: «Это – я!» Верю, Господи, помоги моему неверию!..

 

(Солнце из‑за тучи медленно подымается и озаряет Сильвио, простирающего к нему руки.)

 

Сильвио

 

Солнце над морем восходит из туч...

Бездну зажег его розовый луч...

Солнцу, великому солнцу – привет!

Слава Тебе, показавшему Свет!

Чрез борьбу и хаос дикой,

Чрез отчаянье и ложь,

Ты к гармонии великой

Мир измученный ведешь.

О, согрей же теплотою,

Состраданьем без конца,

Утомленные враждою,

Наши бедные сердца.

Видишь здесь, Тобой спасенный,

В теплых, радостных, слезах,

Я склоняюсь, умиленный

И трепещущий, во прах.

С плачем дробясь о подножье скалы,

Пеной блестят, умирая, валы.

Богу «осанна!» – гремит океан...

Вьется, как дым из кадильниц, туман…

Солнцу, великому солнцу – привет!

Слава Тебе, показавшему Свет!

Это Ты меня из ночи

Дланью любящей исторг,

Это Ты открыл мне очи,

Дал мученье и восторг...

Пред Тобой я только плачу,

В благодарности я нем...

Всемогущий, что я значу?

Как я жалок – перед Тем,

Кто хранит нас и жалеет

Каждый трепетный листок,

Как дитя свое, лелеет

Непробившийся росток...

Дай обнять любовью жгучей

Целый мир – и всей душой

Дай мне слиться с этой тучей,

С этой грозною волной.

В камне, в воздухе, в былинке

Жизнь я чувствую, любя,

В каждой блещущей росинке,

Солнце, вижу я тебя.

Вот что не призрак, не сон и не ложь…

Боже, молитву мою Ты поймешь...

Солнцу, великому солнцу привет!

Слава Тебе, показавшему Свет!

 

1888, 1891

 

 

Конец века

Очерки современного Парижа

 

I. Евангельская притча

 

 

О, что бы в будущем, предчувствием грозя,

Не ожидало нас, – несчастным быть нельзя

При солнце утреннем, весною, город вечный,

Когда теряешься в толпе твоей беспечной!

Посмотришь на бульвар, где каждый солнцу рад,

И распустившихся каштанов аромат

Вдохнешь, услышишь смех и говор беззаботный,

И женское лицо с улыбкой мимолетной

Увидишь издали, и снова, жизнь любя,

Невольно радостным почувствуешь себя,

И горько вспоминать о северной отчизне...

Какой здесь блеск кругом, какая радость жизни!

Когда передо мной весельем ты гремишь,

На солнце утреннем сияющий Париж,

Я счастлив за тебя, и чуждого народа

Волнует душу мне и радует свобода.

Какая бы печаль ни мучила, грозя –

Здесь, в этом городе, несчастным быть нельзя.

 

Но поздно вечером в мой уголок безмолвный

Я с шумной улицы вернусь, раздумья полный.

Тогда Евангелье читаю в тишине,

Меж тем как из окна доносится ко мне,

Париж недремлющий, твой шум многоголосый.

Над книгой вечною забытые вопросы

Опять встают в душе: земная жизнь людей

Полна величия, но есть ли правда в ней?

Я постигаю вновь твой смысл необычайный,

О притча древняя, исполненная тайной:

 

На ниве богача был урожай хлебов.

Он думал: «Некуда собрать моих плодов.

Как приготовить дом к такому урожаю?

А вот что сделаю: все житницы сломаю,

Большие выстрою и соберу туда

Мой хлеб, мое добро, и я скажу тогда

Душе моей: душа! простись навек с тревогой,

Покойся, – у тебя лежит именья много,

На годы многие: гони заботы прочь

Ешь, пей и веселись!..» – «Безумец, в эту ночь

Отнимут жизнь твою! – сказал Господь. – Несчастный,

Кому достанутся твой дом и труд напрасный?»

 

Столица роскоши, на празднике твоем

Я вижу иногда рабочего с лицом,

Исполненным немой, загадочною думой.

Проходить он, как тень, безмолвный и угрюмый,

Со взором пристальным завистливых очей...

О, гость непрошеный на пире богачей,

Мне страшно при тебе за этот праздник вечный,

За легкую толпу, за смех ее беспечный,

За яркие кафе и величавый ряд

Твоих, о Новый Рим, блистательных громад!

Ты, как богач, сказал: «У нас именья много,

Ешь, пей и веселись!» И ты забыл про Бога,

Но скорбь великая растет в душе у всех...

Надолго ль этот пир, надолго ль этот смех?

Каким путем, куда идешь ты, век железный?

Иль больше цели нет, и ты висишь над бездной?

 

 

II. «GRILLE‑D’‑EGOUT»[15]

 

 

Сюда идет тайком скучающий любовник,

Художник и турист, писатель и чиновник:

«Gаrçоn, un bok!»[16] И пьют, и курят за пять су,

Любуются в монокль на томную красу

Полуночных сильфид, внимая шансонетке,

Где блещет стих порой, язвительный и меткий...

Но вот, в дыму сигар, меж черных сюртуков,

И тысячи зеркал, и газовых рожков,

При звуках музыки и радостного гула,

Она, воздушная, как бабочка, впорхнула.

Тебя без жалости я вспомнить не могу,

О бедное дитя Парижа «Grille‑d’‑Egout»!

Из кружев юбка, слой белил на шее голой

И рыжий цвет волос поддельных, взор тяжелый

И странное лицо, в котором жизни нет,

Как маска, мертвое, похожее на бред...

Меж тем, когда, смеясь, она в отваге бурной

Помчалась, до колен открыв чулок ажурный,

И ногу стройную высоко подняла,

Наперекор всему – в ней грация была

Демократической и уличной вакханки,

В ней то, что «fin dе siucle» [17] назвали парижанки,

В ней узнает толпа свою родную дочь.

«Я нравлюсь, от меня вы не уйдете прочь! –

Так говорило всем ее лицо. – Смотрите,

Вот, что вы любите, и вот чего хотите!»

Почтенный господин, – вполне провинциал,

По скромному лицу, – смотрел на этот бал.

К нему подпрыгнула она легко и смело,

Красивой ножкою цилиндр его задела

И шляпу сбросила: удерживая гнев,

Он должен был принять обиду, покраснев.

А взор у «Grille‑d’‑Egout» весельем детским блещет,

И ей родной Париж в восторге рукоплещет!

 

 

III. Ренан

 

 

Но в том же городе и в тот же скорбный век

В тиши работает великий человек:

Я вижу кабинет в спокойном полумраке

И древней надписи неведомые знаки;

Я вижу, как Ренан над грудой старых книг,

Обдумывая мысль заветную, поник

С улыбкой тонкою, скептической и нежной,

Над сказкою любви иль веры безмятежной;

За правдой гонится сквозь тьму времен и пыль

Сухих пергаментов; таинственная быль

По слову мудреца, поэзией пленяя,

Восстанет пред людьми из гроба, как живая.

И ветреный Париж откликнется на все:

Я знаю – он поймет открытие твое,

Ученый и поэт, – вы трудитесь недаром, –

Париж, где «Grille‑d’‑Egout» приветствовали с жаром...

Я против воли все готов ему простить

За то, что гениев умеет он любить!

 

 

IV. Новое искусство

 

 

Певец Америки, таинственный и нежный,

С тех пор, как прокричал твой Ворон безнадежный

Однажды полночью унылой: «nеvеrmоrе!» [18]

Тот крик не умолкал в твоей душе; с тех пор

За Вороном твоим, за вестником печали?

Поэты «nеvеrmоrе» , как эхо, повторяли;

И сумрачный Бодлэр, тебе по музе брат,

На горестный напев откликнуться был рад;

Зловещей прелестью, как древняя Медуза,

Веселых парижан пугала эта муза.

Зато ее речей неотразимый яд,

Зато ее цветов смертельный аромат

Надолго отравил больное поколенье.

Толпа мечтателей признала в опьяненье

Тебя вождем, Бодлэр... Романтиков былых

Отвага буйная напоминала в них...

 

А все‑таки порой завидуешь их воле;

Живут, работают на безграничном поле

И мыслят, и никто не может запретить,

Что хочется писать, что хочется любить.

Они – безбожники, философы, буддисты,

Ученики Золя, «толстовцы», пессимисты,

Там тысячи кружков, религий, партий, школ,

Там всякий думает, что истину нашел.

Не ведая преград, свободно ищет гений

И новой красоты, и новых откровений.

И человечеству художники свой труд

Во славу Франции дарить не устают.

Открыты все пути: не нужно лицемерить

И лгать перед толпой. Они дерзают верить

В наш прозаичный век, что святы их мечты,

Исканье истины и жажды красоты.

У них в созданиях, у них в душе – свобода:

Привет художникам великого народа!

 

 

V. Салон 1891 года

 

 

С такими думами по выставкам брожу,

На тысячи картин, на статуи гляжу.

Чтоб в будничный мирок мы глубже заглянули,

Один, изобразив две медные кастрюли

Да пару луковиц, положенных на столь,

Hoвейший реализм до крайности довел,

А близ него другой, художник идеальный,

Стремится к прелести легенд первоначальной.

В картине сказочный туманный полусвет,

Деревья странные, каких в природе нет.

Назло теориям сухим и позитивным,

Он хочет быть простым, он хочет быть наивным.

А рядом, в золоте распущенных кудрей,

С улыбкой дерзкою Венера наших дней,

Наемница любви – перед толпой раздета,

О Фрины модные, царицы полусвета, –

В ней ваша красота и ваш апофеоз!..

На той же выставке задумчивый Христос –

В скептической толпе, в гостях у Жюль Симона,

Меж современных лиц Парижского салона,

Печально говорит в картине у Бэро

Про вечную любовь, про вечное добро.

В искусстве наших дней ты побеждаешь снова,

О Галилеянин!.. На проповедь Толстого

Сердца откликнулись: повсюду лик Христа –

В картинах, в мраморе. Пленяет красота

Его загадочной, простой и вечной книги:

Исканье жадное неведомых религий –

Опять в душе у всех. В наш скорбный, темный век,

Быть может, вновь к любви вернется человек

Для разрешения великого вопроса

О счастье на земле... На полотне Рошгросса

Твое падение, твой блеск изображен

В предсмертной оргии, о древний Вавилон!

Заря. Уж гости спят. Порой дыханье слышно

Иль бред. Разлитое вино на ткани пышной...

Курильниц гаснущих тяжелый аромат...

С холодным блеском дня багровый луч лампад

Смешался у рабынь на смуглой голой коже.

Вот пьяный жрец уснул с красавицей на ложе.

Усталость мертвая... желаний больше нет...

И эта оргия мучительна, как бред...

Не спит один лишь царь, и в ужасе на троне

Он видит там, вдали, пожар на небосклоне,

Он слышит грозные, тяжелые шаги

Мидийских воинов: «О горе нам!.. Враги!..»

Он молит, он грозит: никто ему не внемлет,

И золотой чертог в роскошной неге дремлет...

Имеющий глаза да видит! Опьянен

Величием Париж, как древний Вавилон,

О пусть войдут враги, прогонят сон похмелья,

С прекрасных тел сорвут цветы и ожерелья,

И разольют вино, и опрокинут стол!

Спи, спи, пока твой час последний не пришел!..

Безумцы, в ужасе проснетесь вы, и верьте –

Вам солнца первый луч подобен будет смерти.

Наш дряхлый век погиб. Заря и меч врагов

Разгонит оргию наложниц и рабов...

Но дух людей – велик, но гений – бесконечен;

Париж, воскреснув вновь, как солнце, будет вечен!

 

 

VI. Liberté, fraternité, egalité[19]

 

 

В наш век практический условна даже честь:

В Gil‑Blas’е, например, вы можете прочесть

Рекламы каждый день о молодой девице

Иль о скучающей вдове на той странице,

Где о наеме дач вы только что прочли:

«J’ai dix‑neuf ans, je suis bien faite et très jolie»[20].

Всем предлагает дар она любви свободной,

Кто заплатить готов ее портнихе модной.

Меж тысячей карет я вижу там, вдали,

На шумной улице идет старик в пыли,

С рекламой на спине, по мостовой горячей.

Он служит для толпы афишею ходячей.

На старческом лице ни мысли, ни души.

Он ходит так всю жизнь за бедные гроши,

Чтобы прочесть о том в блистательной рекламе

Известье важное удобно было даме,

Что можно в «Bon‑Marché» купить за пустяки

Для ножек розовых ажурные чулки.

А над красавицей и над живой афишей,

На мраморной доске, над выступом иль нишей,

Я громкие слова читаю: Liberté,

Egalité и – звук пустой! – Fraternité.

На сцене крохотной актер в кафешантане

Кривлялся пред толпой в бессмысленном канкане,

Плешивый, худенький, в истертый фрак одет,

Он хриплым голосом выкрикивал куплет.

Я слышал смех в толпе, но ничего смешного

Не находил в чертах лица его больного...

Бывало, в темный век, когда в России кнут

Свистел над спинами рабов, дворовый шут

Смешил господ и дам, скучающих в беседе

О сплетнях городских, на праздничном обеде:

Такой же раб толпы в наш просвещенный век

В свободном городе – свободный человек!..

Когда, подняв свой меч, склонялся гладиатор

Над раненым бойцом и ждал, чтоб император

Рукою подал знак к убийству, и нога

Стояла на груди упавшего врага,

И крови требовал народ с восторгом диким, –

Ты все же, Древний Рим, был грозным и великим.

Но к этим зрелищам мы не вернемся вновь,

И Боже нас храни пролить людскую кровь:

Нам только нравятся невинные забавы.

Мы не язычники, давно смягчились нравы...

А все‑таки шутов мы любим, и у всех

Сегодняшний актер не даром вызвал смех.

В жестокости толпы уж больше нет величья, –

За то соблюдены законы и приличья!

 

 

VII. Венера Милосская

 

 

О древний Лувр, под сень безмолвную твою

От шумной улицы я уходить люблю.

Не все ли мне равно – Мадонна иль Венера, –

Но вера в идеал – единственная вера,

От общей гибели оставшаяся нам,

Она – последний Бог, она – последний храм!

 

К тебе, Милосская богиня, крик народа

Порою долетал: «Да здравствует свобода!»

И марсельезою Париж был опьянен.

За волю всех рабов, за счастье всех племен,

В дыму, под градом пуль, с надеждою во взглядах

Толпа бежала смерть встречать на баррикадах.

Но с ликом мраморным богиня красоты,

Страдающих людей не видя с высоты,

Смотрела молча в даль холодными очами.

Неумолимая! как ты царишь над нами –

Царить во все века ты будешь над людьми.

О, преклони свой взор на гибнущих, пойми,

Как мы страдаем!.. Нет, не видит и не слышит,

И только вечною красой улыбка дышит.

Венера, с гибелью у ног твоих мирюсь,

Когда тебя люблю, когда тебе молюсь,

И в лике мраморном я вечность созерцаю,

Благословляю жизнь и смерть благословляю!..

 

Но вдруг мои мечты внезапный шум прервал,

И с говором вошла толпа туристов в зал.

Рыжеволосая, худая, в пестром пледе,

Свой красный Бэдекер под мышкой держит леди.

Бог ведает, зачем они сюда пришли.

Чрез горы и моря во все концы земли

Из Англии родной туристов гонит скука.

За двести шиллингов везут агенты Кука

Показывать по всем столичным городам

Им каждый памятник, развалину иль храм.

От этих англичан, кочующих и праздных,

Сидельцев лондонских и леди безобразных, –

Нигде спасенья нет! И здесь у ног твоих,

Киприда вечная, гляжу с тоской на них...

Вы цените красу и гений безграничный

На фунты стерлингов в наш век демократичный,

Работать, к вечному стремиться?.. Но зачем?..

Он все‑таки придет и овладеет всем,

Не зная наших жертв, не помня наших стонов,

Банкир или купец, владыка миллионов...

Так думал я в тоске мучительной... Но ты,

Ты все по‑прежнему богиня красоты,

Смотрела, молча, вдаль, не видя нас, над нами,

Как небо ясными, холодными очами...

Быть может, видела ты новый лучший век,

Те дни, когда к тебе вернется человек,

Когда ты будешь вновь царицею вселенной,

Красой подобная природе неизменной!

 

 

VIII. Бульвары вечером

 

 

По душным улицам я вечером иду,

Смотрю на первую далекую звезду,

Мою любимую, в темнеющей лазури.

Кричат газетчики: «Le Soir!» Подобен буре

Парижа вечный гул... В театрах на крыльцо

Выходят подышать прохладой, но в лицо

Прохожим веет зной... Еще асфальт бульвара

Во мраке не остыл от солнечного жара.

Волною мягкою струится бледный свет

От электричества на тысячи карет,

На темную листву, на пестрые рекламы.

И как чертоги фей, как сказочные храмы,

Блестят кафе, где пьют и смотрят на бульвар,

И столиками весь широкий тротуар

Уставлен... С фонарем зеленым, в туче пыли,

Со скачек праздничных на приз в Арменонвилле,

Как целый дом, толпой разряженной набит,

Огромный омнибус по улице гремит.

В «Café Ambassadeurs», в пылающей рекламе

Из газовых рожков, начертано огнями

Над морем черных шляп и любопытных лиц

«Yvette Guilbert » – одной из уличных певиц

Названье модное. За Аркой Триумфальной,

Над Елисейскими Полями свет печальный

Зари давно померк, и лишь последний луч

Чуть брезжит вдалеке из‑за ненастных туч;

Над потемневшими громадами столицы

Сверкают и дрожат вечерние зарницы.

Как башня Эйфеля воздушна и легка!

Я вижу, сквозь нее мелькают облака,

И светит бедный луч на горизонте мрачном,

В узоре проволок туманном и прозрачном,

Как будто там, вдали, вдали меж облаков

Уже глядит на нас, печален и суров,

Двадцатый век... Чего он хочет, что он скажет,

Какую веру даст, какой нам путь укажет?

Не знаю почему, но в этот душный зной,

Во мраке, окружен бесчисленной толпой,

Бегущей, как поток, волною говорливой

За наслажденьями, за властью и наживой,

Я вспомнил о тебе, родимая земля,

Я вспомнил тихие унылые поля

И с белой церковью убогое селенье,

Прохладу на заре и жаворонков пенье.

Я вспомнил пахаря знакомые черты,

Смиренья полные и детской доброты.

Играет ветерок седыми волосами.

Как древний патриарх, один под небесами,

За плугом он идет с лошадкою своей,

Потерянный в немой безбрежности полей.

Какая дума в нем, какая сила дремлет?

Меня предчувствие великого объемлет

В столице мира, здесь, где скорбный дряхлый век

Кончает дни свои среди роскошных нег...

Когда проснешься ты, о труженик суровый,

………………………………………………..

Кто снимет с уст твоих безмолвия печать?..

………………………………………………..

 

 

IX. Петербург

 

 

Но как ни тяжело, мы все‑таки в Париже –

К чему‑то светлому и радостному ближе:

Здесь легче дышится, здесь люди ценят труд.

Участвуют в борьбе, страдают и живут.

А там, у нас... Ужель я возвращусь в холодный,

Туманный Петербург, где в болтовне бесплодной

И консерваторы, и либералы – все

Мы только кружимся, как белка в колесе?

Журфикс чиновников, томительный и длинный,

О симфоническом собрании в гостиной

За чаем разговор интеллигентных дам,

С бесцельной клеветой и сплетней пополам:

Бежал в Америку кассир провинциальный...

Известье, что один профессор либеральный,

Почтенный старичок со службы удален,

Потом история двух разведенных жен, –

И гости наконец все темы истощили...

Что делать?.. Тишина немая, – как в могиле...

Но слава Богу: вот – желанный миг, – повел

Хозяин в кабинет, где ожидает стол

С колодой карт, и все опять – в родной стихии:

Винт – современный бог скучающей России!

Какой огонь в очах, какой восторг у всех,

Как вспыхнул разговор, и шуточки, и смех!..

И старый генерал, и робкая девица,

Все полы, возрасты, характеры и лица,

Все убеждения сливаются в одном

Порыве искреннем за карточным столом.

В игре убита ночь, а на рассвете нужен

Усталым игрокам для подкрепленья ужин.

Теперь у них в душе – такая пустота,

Что, право, ни одна греховная мечта

Вольнолюбивая к ним залететь не может:

Печаль за родину их сна не потревожит.

И мнится, в городе все вымерло навек,

И только падает в тумане мокрый снег.

По грязным улицам, по мертвому безлюдью

Порой со шпорами и с выпяченной грудью

На Охтинский пожар промчится брандмайор,

Вперив в немую даль начальнический взор...

Тоска!.. Ужель опять вернусь в твое болото,

О, Петербург, о, жизнь, объятая дремотой,

Как в лужах мертвая стоячая вода, –

Без воли, без любви, без мысли, без труда!

 

 

Х. Родина

 

 

.……………………………………….

.……………………………………….

………………………………………..

………………………………………..

И все‑таки тебя, родная, на чужбине

Люблю, как никогда я не любил доныне.

Я только здесь, народ, в чужой земле, постиг,

Как, несмотря на все, ты – молод и велик, –

Когда припоминал я Волгу, степь немую

И песен Пушкина мелодию родную,

И вековых лесов величественный шум,

И тихую печаль малороссийских дум.

Я перед будущим твоим благоговею,

И все‑таки горжусь я родиной моею.

За все страдания еще сильней любя,

Что б ни было, о Русь, я верую в тебя!

 

1891, Париж

 

 

Скованный Прометей

Трагедия Эсхила

 

Власть .

Сила – немое лицо.

Прометей .

Гефест .

Хор  нимф‑океанид.

Океан .

Ио – дочь Инаха.

7 .

 

В горах Скифии

 

Входят Власть и Сила, две богини; они ведут узника Прометея. За ними Гефест с молотом и цепями.

 

Власть

 

Мы в Скифии, мы на краю земли, –

Достигли мы пустынь непроходимых.

Теперь, Гефест, исполни приговор

Царя богов: к вершине скал гранитных

Железными цепями ты прикуй

Преступника. Венец твой лучезарный, –

Огонь украв, – он людям в дар принес.

За тяжкий грех его накажут боги,

Чтоб, власть Отца Крониона признав,

Он разлюбил навеки племя смертных.

 

Гефест

 

О, Власть! и ты, о, Сила! до конца

Исполнили вы приговор Зевеса.

А я... увы! дерзну ли приковать

К нагим скалам возлюбленного брата?..

Что делать? Рок велит послушным быть.

Беда тому, кто пренебрег веленьем

Всевышнего... Фемиды мудрый сын!

Наперекор моей свободной воле,

Тебя к скалам я цепью прикую, –

К пустынному, печальному граниту,

Где голоса людского никогда

Ты не услышишь, где, лучами солнца

Сожженное, твое иссохнет тело

И почернеет. Темная ли ночь

Отнимет свет у жаждущего света,

Иль высушит заря росу полей,

Твоя душа томиться будет вечно –

И не рождался тот, кому дано

Тебя спасти. Несчастный, вот – награда

Твоей любви и состраданья к людям!

Ты сам был бог, и, не боясь богов,

Вознес людей ты к почестям безмерным.

За то теперь, прикованный к скале,

Один, без сна, согнуть колен не в силах,

Беспомощно стонать ты обречен,

Взывать, молить, – но непреклонно сердце

Царя богов: так новый властелин

Всегда жесток!

 

Власть

 

К чему же медлишь ты

И сетуешь бесплодно? Враг Олимпа,

Похитивший твой собственный огонь,

И для тебя не враг ли ненавистный?

 

Гефест

 

Священны узы дружбы и родства!

 

Власть

 

Священнее веления Зевеса.

Для дружбы ли нарушить их дерзнешь?

 

Гефест

 

Ты жалости не ведаешь, богиня!

 

Власть

 

Его жалеть – напрасный труд. Поверь,

Участием ему ты не поможешь!

 

Гефест

 

О, ремесло проклятое мое!..

 

Власть

 

Но ремесло ни в чем тут не виновно.

Зачем его безумно проклинать?

 

Гефест

 

Пусть кто‑нибудь другой бы им владел!..

 

Власть

 

Ты выбрал сам его. Свободны боги

Во всем: один лишь Зевс царит над ними.

 

Гефест

 

Да, он царит, – я вижу по всему!

 

Власть

 

Спеши надеть преступнику оковы,

Чтоб медлящим тебя не видел Зевс.

 

Гефест

 

Смотри – для рук уже готовы кольца.

 

Власть

 

Возьми скорей, и руки в них вложи,

И молотом прикуй к скале гранитной.

 

Гефест

 

Исполнены веления твои.

 

Власть

 

Еще ударь, еще! Вот так, покрепче,

Чтоб хитростью не мог он убежать.

 

Гефест

 

Одна рука прикована к утесу.

 

Власть

 

Прикуй теперь другую руку... Пусть

Титан могуч, но Зевс еще сильнее!

 

Гефест

 

Я сделал все, чтоб угодить богам!

 

Власть

 

Теперь обломком стали заостренной

Ему насквозь пронзи скорее грудь!

 

Гефест

 

О, Прометей, я плачу, горько плачу!

 

Власть

 

Ты плачешь над врагом богов: смотри,

Чтоб не пришлось и над собой поплакать!

 

Гефест

 

Ужасное ты зришь перед собой!

 

Власть

 

Я зрю богов лишь праведную кару...

Но возложи ему на чресла цепь.

 

Гефест

 

Я знаю сам – повелевать не нужно.

 

Власть

 

Повелевать я буду! Ну, скорей

Спустись к ногам. Продень сначала в кольца.

 

Гефест

 

Смотри, готово. Труд мой невелик.

 

Власть

 

Вот так. Теперь прикуй гвоздями ноги,

И знай – отчет придется дать во всем.

 

Гефест

 

Твои слова чертам твоим подобны!

 

Власть

 

Ты можешь сам мягкосердечным быть,

Не осуждай других за твердость духа.

 

Гефест

 

Он из оков не вырвется. Уйдем!

 

Власть (к Прометею)

 

Ну что ж? Теперь глумись над волей Зевса!

Воруй огонь богов, чтоб в дар нести

Ничтожным людям! Разве люди могут

Тебе помочь? А некогда ты слыл

Среди богов Провидцем. Где же ныне

Твой прежний дар?.. Пускай научит он,

Как вырваться из плена Прометею.

 

 

(Власть, Сила и Гефест уходят.)

 

Прометей (один)

 

Тебя, эфир небесный, вас, о, ветры

Крылатые, и реки, и земля,

Всеобщая Праматерь, и валов

Подобный смеху шум многоголосый, –

Я всех вас, всех в свидетели зову:

Смотрите – вот, что терпит бог от бога!..

Видите: тысячелетья,

Пыткой истерзанный,

Буду страдать.

Царь небожителей,

Зевс, возложил на меня

Цепи позорные...

О, я страдаю от мук

Нынешних, будущих. Скоро ли

Скорби наступит конец?..

Что я сказал?! Не сам ли я предвижу

Грядущее? Нежданная печаль

Не посетит меня. Нет, терпеливо

Перенести я должен все, что Рок

Назначил мне. Судьба неотвратима.

Но не могу молчать – и рассказать

Свою печаль я не могу. Огонь

Я смертным дал, и вот за что наказан.

Похитил я божественную искру,

Сокрыл в стволе сухого тростника,

И людям стал с тех пор огонь собратом,

Помощником, учителем во всем.

Теперь плачу богам за преступленье,

На воздухе привешенный к скале!

Увы, увы!..

Что за звук, что за шелест ко мне долетел?

Это голос земной иль небесный?

Кто‑нибудь не пришел ли к далеким горам,

Чтоб взглянуть на позор мой и муки?

Что ж, смотрите: я – жалкий, закованный бог,

Олимпийцам за то ненавистный,

Что безмерно людей я люблю... Но опять

Этот шум... Словно птицы порхают,

Словно воздух от бьющихся крылий звенит...

Ныне всё мне бедой угрожает...

 

 

(На крылатой колеснице появляется Хор нимф‑океанид.)

 

Хор (Строфа первая)

 

Нет, не бойся! Мы с любовью

Прилетели к этим скалам.

Мы едва мольбой склонили

Сердце строгого отца.

К нам донесся гром железа

В глубину подводных гротов,

И, стыдливость позабыв,

Не успев надеть сандалий,

Мы примчались в колеснице

С дуновеньем ветерка.

 

Прометей

 

Посмотрите, о, дщери

Многодетной Тефии

И отца Океана,

Что шумящим потоком

Обтекает всю землю –

Посмотрите: я здесь,

На позор пригвожденный,

Сторожить буду вечно

Острие этих скал!..

 

Хор (Антистрофа первая)

 

Видим, видим!.. Страх, как туча,

Застилает наши очи,

Отягченные слезами;

Видим, сохнет на скале

Изнывающее тело

Под железными цепями.

Новый кормчий правит небом:

На Олимпе Зевс насильем

Стародавние законы

Святотатственно попрал!

 

Прометей

 

Пусть бы лучше под землю меня он низверг,

В черный Тартар, приемлющий мертвых,

Или ниже, под своды Аида, и там

Задушил бы в оковах железных,

Чтоб ни смертный, ни бог не видали меня

И над мукой моей не глумились.

А теперь я повешен на радость врагам

В высоте, как игрушка для вихрей!..

 

Хор (Строфа вторая)

 

Разве есть такой жестокий

Из блаженных, кто б над мукой

Прометея насмеялся?

Кто тебе не сострадает,

Кроме Зевса?.. Он один,

Дерзкий, гневный, непреклонный,

Всех богов порабощает

И достигнет самовластья,

Если кто‑нибудь насильем

Скиптр не вырвет у него.

 

Прометей

 

Пусть я ныне в оковах томлюсь,

Пусть меня оскорбляют: еще

Будет Зевсу нужда до меня,

Чтобы заговор новый открыть,

Что владыку низвергнет с небес.

Но тогда ни медовая речь,

Ни угрозы меня не смутят

И не выдам я тайны, пока

Он не снимет с меня эту цепь,

Не заплатит за весь мой позор!

 

Хор (Антистрофа вторая)

 

Ты могуч и дерзновенен,

Не уступишь лютой скорби

Никогда, – но берегись:

Слишком речь твоя свободна,

За тебя во мне трепещет

Сердце страхом и тоской.

Где конец твоим страданьям,

Где прибежище от бури?..

Ведь у Кроносова чада –

Непреклонная душа.

 

Прометей

 

Знаю: Зевс непреклонен и горд.

Он закон презирает. Но все ж

Будет сломана гордость его.

Он упрямую злобу смягчит:

Как союзник к союзнику, сам

Выйдет первый навстречу ко мне!

 

Хор

 

Разоблачи мне все: открой, за что же

Зевес тебя, невинного, дерзнул

Предать таким мучениям позорным?

Скажи мне, если можешь...

 

Прометей

 

Тяжело

Мне говорить о скорби безнадежной

И тяжело молчать. И всюду – мука!

Когда в семье богов возник мятеж

И запылал раздор непримиримый, –

Одни желали, чтобы Зевс царил,

Чтоб Кронос был низринут, а другие –

Чтоб никогда не правил ими Зевс.

Я был в те дни сообщником титанов,

Но к мудрости не мог склонить детей

Земли и Неба. В гордом диком сердце

Все хитрости лукавые презрев,

Они врагов смирить мечтали силой.

Но мать моя, Земля, или Фемида

(Единая под множеством имен),

Мне предрекла, что должно не насильем,

А ковами могучих победить.

И я открыл пророчество титанам.

Но, дерзкие, не внемля, мой совет

Отринули. Тогда решил я Зевсу

Помочь в борьбе, и с матерью к нему

Я перешел, к свободному – свободный.

Лишь с помощью моею он низверг

И скрыл навек их в пропастях подземных

С союзниками древнего Кроноса.

И вот каким предательством за все

Мне отплатил владыка олимпийцев!

Не доверять ни близким, ни друзьям –

Таков недуг тиранов всемогущих!

Но вы хотели знать, за что Зевес

Казнит меня. Я вам скажу, – внимайте:

На отчий трон воссев, он разделил

Дары земли и неба меж богами

И утвердил незыблемую власть.

Но в дележе обидел жалких смертных:

Он ничего им не дал – и хотел,

Их истребив, создать иное племя.

И не дерзал никто среди богов

Спасти людей. Убиты божьим громом,

Они бы все погибли без меня,

Но я один их защитил и принял

Такую казнь, что страшно тем, кто смотрит,

Страшней тому, кто терпит. Я жалел,

Но жалости не заслужил от бога.

Да будут же страдания мои

Уликою, позорящею Зевса!..

 

Хор

 

Нет, у того в груди не сердце – камень,

Кто над тобой не плачет, Прометей!

О, лучше б мук твоих мы не видали, –

Но, увидав, не можем не скорбеть!

 

Прометей

 

Мой вид, увы! не радостен для друга.

 

Хор

 

Ты что‑нибудь не сделал ли еще?

 

Прометей

 

Еще я смертным дал забвенье смерти.

 

Хор

 

Но как могли про смерть они забыть?

 

Прометей

 

Я поселил надежды в них слепые.

 

Хор

 

То не был ли твой величайший дар?

 

Прометей

 

Нет! я им дал еще огонь небесный...

 

Хор

 

Огонь – в руках таких созданий жалких!..

 

Прометей

 

И многому научит он людей!

 

Хор

 

Так вот за что разгневанный Кронион

Тебя на казнь обрек и не щадит!

Ужели нет конца твоим страданьям?

 

Прометей

 

Конец один – Зевесов приговор.

 

Хор

 

О, если так – надежды мало. Видишь,

Ты был неправ. Сказать, что ты неправ,

Мне тягостно... тебе услышать горько...

Оставим же... подумаем, как быть...

 

Прометей

 

Тому, чей дух не удручен страданьем,

Давать советы мудрые легко.

Ведь это все я знал и все предвидел,

Но сам того хотел и сам избрал

Мою судьбу, чтоб быть полезным людям.

А все ж не думал я, что, так жестоко

Истерзанный, я буду пригвожден

К нагой скале, пустынной, безнадежной.

Но нет!.. Пока не плачьте надо мной!..

Приблизьтесь же, сойдите с колесницы,

И лишь тогда услышите про муки

Грядущие, тогда поймете всё.

Узнайте скорбь мою и пожалейте!

Над всем живым витающая скорбь

Одних – теперь, других постигнет завтра!

 

Хор

 

Мы и так тебя жалеем,

Сходим на землю, покинув

Воздух, светлый путь для птиц.

Посмотри, – ногою легкой

Уж коснулись мы гранита,

Поскорей хотим услышать

Повесть грустную твою.

 

 

(Появляется бог Океан на крылатом чудовище.)

 

Океан

 

К тебе, Прометей, я примчался

Чрез много земель и морей.

Драконом крылатым по воле

Могу без удил управлять.

Я мукам твоим сострадаю, –

Ведь ты мне родной... Да и так

Сильней, чем родного по крови,

Я сердцем тебя полюбил,

И вот докажу мою дружбу,

Я льстить никому не привык:

Попробуй, проси, чего хочешь, –

Я сделаю все для тебя,

И знай – не найти тебе друга

Верней, чем старик Океан!

 

Прометей

 

И ты пришел взглянуть на казнь мою!

Но как – скажи – решился ты покинуть

Для Скифии, рождающей железо,

Для сих степей, пучину волн родных

И влажные, скалистые пещеры?

Ты говоришь, что поспешил затем,

Чтоб выразить участие страдальцу?

Смотри же – вот, кто Зевсу на престол

Помог войти, смотри, какою мукой

Мне отплатил союзник мой и брат!

 

Океан

 

Я вижу, друг. Но все ж, хотя исполнен

Ты мудрости, послушай старика:

Смири себя и новые законы

Спеши признать. Отныне новый царь

На небесах. Хоть далеко до Зевса,

Но берегись: он может услыхать

Надменные, язвительные речи.

Тогда твоя теперешняя казнь

Покажется ребяческой забавой.

Нет, лучше гнев напрасный удержи,

Подумай, как от мук спастись. Быть может,

Советами наскучил я тебе?

Что ж?.. Не взыщи, ты видишь сам, как платим

Мы дорого за дерзкие слова.

Зачем же, друг, склонить главу не хочешь

И потерпеть? Ведь новую беду

Навлечь легко. А если бы ты раньше

Спросил меня, я счел бы, Прометей,

Безумием противиться такому

Могучему и грозному царю.

Но все ж теперь пойду и постараюсь

Помочь беде, насколько хватит сил.

А ты, о, брат мой, слишком вольной речи

Остерегись: ты мудр и знаешь сам,

Что за нее карают дерзновенных.

 

Прометей

 

Завидую тебе: ты невредим,

А был, как я, мятежником когда‑то...

Но обо мне не хлопочи, и знай –

Не убедишь ты Зевса: он упрям.

Смотри, опасно быть со мною в дружбе.

 

Океан

 

Другим давать умеешь ты советы,

А сам себя от гибели не спас.

Но я иду – не прекословь: я буду

Ходатаем твоим; надеюсь, Зевс

В угоду мне с тебя оковы снимет.

 

Прометей

 

Чтоб мне помочь, ты сделать все готов.

Благодарю за дружескую ревность;

Но не трудись, – нельзя меня спасти,

И все твои усилья будут тщетны.

Оставь меня и думай о себе.

Гонимый сам, я не хочу, чтоб были

Невинные гонимы за меня.

И без того уже терзает душу

Мне Атласа, родного брата, скорбь,

Подъявшего на раменах могучих

Земли и неба тяжкие столпы.

И жаль мне, жаль чудовища Тифона

Стоглавого, проклятого, во тьме

Живущего в пещерах сицилийских,

Низринутого с неба: он восстал

На всех богов и, свистом убивая,

Открыл на них зияющую пасть,

Он из очей метал огонь Горгоны,

Олимп грозил разрушить. Но в него

Ударил Зевс недремлющей стрелою

Громоподобной, огненной; молчать

Надменного перунами заставил:

И вдруг Тифон всю силу потерял...

Обугленный и в сердце пораженный,

И ныне он лежит у волн морских,

Как мертвое, недвижимое тело,

Раздавленный корнями Этны. Пышет

Кузнец Гефест на высоте горы...

Когда же хлынут огненные реки

Из кратера и, алчные, пожрут

Плоды полей Сицилии цветущей, –

Тогда Тифон все пламя изрыгнет,

Всю ненависть в палящем урагане,

Испепеленный Зевсом, но живой!..

Ты знаешь сам... Не нужен мой рассказ;

Заботься, друг, лишь о своем спасенье...

А я... терпеть готов, пока Зевес

Не укротит безжалостного гнева!

 

Океан

 

Ты ведаешь, что мудрые слова –

Целители души, объятой гневом.

 

Прометей

 

В спокойные минуты, – не тогда,

Как яростью еще трепещет сердце.

 

Океан

 

Какой же вред в попытке осторожной,

Какое зло ты видишь, Прометей?

 

Прометей

 

Бесцельный труд я вижу и безумье.

 

Океан

 

Не возражай, молю: ведь мудрецы

Безумными казалися нередко.

 

Прометей

 

Мне за тебя придется дать ответ.

 

Океан

 

Ты мне домой советуешь вернуться?

 

Прометей

 

Не то тебя накажут за меня.

 

Океан

 

Не новый ли владыка Олимпийцев?

 

Прометей

 

Смотри, – его прогневать берегись!

 

Океан

 

Мне казнь твоя уроком будет вечно...

 

Прометей

 

Не медли же, спасайся, прочь беги!

 

Океан

 

Уж я лечу! несет меня дракон,

Могучими крылами рассекая

Эфир небес, воздушный, светлый путь,

И рад мой конь домой под кров вернуться.

 

 

(Океан улетает.)

 

Хор (Строфа первая)

 

Горько я плачу о муках твоих, Прометей!

Слезы из глаз моих, полных

Нежностью, мне на ланиты

Льются потоком обильным...

Правит вселенной

Бог самовластный,

Бог беспощадный

К древним богам.

 

 

(Антистрофа первая)

 

Стоном и плачем окрестные земли полны:

Люди скорбят над тобою,

Над вековечною славой

Братьев титанов погибших

Плачут народы

Азии древней,

Все сострадают

Мукам твоим.

 

 

(Строфа вторая)

 

Плачут и девы Колхиды,

Неустрашимые в битвах,

Плачут кочевники‑скифы –

Там, близ болот Меотидских,

В чужой далекой земле.

 

 

(Антистрофа вторая)

 

Цвет аравийских народов,

Плачут и горцы Кавказа,

Дикое племя в щетине

Копий железных и пик.

 

 

(Эподос)

 

Одного мы прежде знали

Бога, скованного цепью,

Знали Атласа‑титана,

Что, раздавленный, согнувшись,

На спине могучей держит

Необъятный свод небес.

Волны падают на волны,

Плачет море, стонут бездны,

Под землей в пещерах черных

Содрогается Аид, –

И текут, как слезы горя,

Родники священных рек...

 

Прометей

 

Не думайте, что я храню безмолвье

Из гордого презренья! Нет, мой дух

Сознанием мучительной обиды

Весь поглощен. Не я ли даровал

Великую победу Олимпийцам?

Вы знаете о ней. Не буду вам

Рассказывать. Но выслушайте повесть

О жалких смертных.

Это я им дал,

Бессмысленным, могущественный разум!

Не с гордостью об этом говорю,

Но лишь затем, чтоб объяснить причину

Моей любви к несчастным. Люди долго

И видели, но не могли понять,

И слушали, но не могли услышать.

Подобные теням в каком‑то сне,

По прихоти случайностей блуждали,

И было все в них смутно. И домов,

Открытых солнцу, строить не умели

Из кирпичей иль бревен, но в земле,

Как муравьи проворные, гнездились,

Во тьме сырых землянок и пещер.

Не ведали отличия зимы

От летних дней, горячих, плодоносных,

Иль от весны цветущей. Дикари

Творили все без размышленья, слепо.

Но наконец я бедным указал

Восход светил, закат их, полный тайны,

Глубокую науку чисел, букв

Сложение и творческую память,

Великую родительницу муз.

Я в первый раз животных диких, вольных

Поработил ярму, чтоб сделать их

Во всех трудах помощниками людям:

Послушного браздам запряг коня,

Красу для глаз и гордость человека,

И с крыльями льняными изобрел

Летающие в море колесницы

Для моряков. Но сколько дивных тайн,

Искусств, наук открывший жалким людям –

Спасти себя ничем я не могу!

 

Хор

 

Увы! От мук, от скорби обезумев,

Бродя во мгле, не можешь ты найти, –

Как некий врач неопытный, – лекарства,

Чтоб исцелить свой собственный недуг!

 

Прометей

 

Еще не все: лишь до конца дослушав,

Увидите, как много я им дал.

И вот мой дар великий: в дни былые

Не ведали они целебных трав,

Лекарственных напитков, притираний,

И умирал беспомощно больной.

Но я открыл спасительные злаки,

Смешение лекарств, чтоб злой недуг

Одолевать. Искусство прорицаний

Установил и, правду ото лжи

В пророческих виденьях отделяя,

Я вещие приметы указал,

Что путнику встречаются в дороге,

Что видим мы в полете птиц с кривыми

Когтями – знак иль добрый, иль дурной;

Воздушные собрания пернатых,

Их пищу, жизнь, любовь и неприязнь,

Отличия во внутренностях теплых,

И печени, и желчи цвет желанный –

Все признаки, угодные богам;

И части жертв, обернутые жиром,

И бедра их широкие сложив

Над пламенем на алтаре священном,

Я всесожженью смертных научил

И знаменьям глубоким, сокровенным,

Являемым в пылающем огне.

Таков мой дар. И кто сказать посмеет,

Что для людей я не открыл руду,

Железо, медь, и серебро, и злато?..

Но в двух словах – чтоб краток был рассказ:

Все от меня – искусство, знанье, мудрость!

 

Хор

 

Довольно ты заботился о людях,

И о себе подумай: может быть,

Еще стряхнув позорящие цепи,

Ты будешь вновь могуществен, как бог!

 

Прометей

 

Нет! Рок не то судил, неумолимый:

Лишь тысячи страданий претерпев,

Из этих уз я вырвусь на свободу...

Мы все – ничто пред волею судеб!

 

Хор

 

Но кто ж судеб таинственный владыка?

 

Прометей

 

Эринии и тройственные Парки.

 

Хор

 

Ужели Зевс слабей богинь судьбы?

 

Прометей

 

Что суждено, того он не избегнет.

 

Хор

 

Не суждено ль вовек ему царить?

 

Прометей

 

Я не могу ответить: не просите.

 

Хор

 

Ужасное скрываешь ты от нас!..

 

Прометей

 

Оставим же... Об этом нам не время

Беседовать... Насколько хватит сил,

В груди моей хранить я буду тайну,

Скрывать, беречь, чтобы спастись от мук!

 

Хор (Строфа первая)

 

С волей Всевышнего лучше не спорить вовеки!

Будем же чаще богам угождать гекатомбой,

Жертвой, закланной у волн необъятного моря.

Не согрешим даже словом,

Божий завет в нашем сердце

Свято храня!

 

 

(Антистрофа первая)

 

Сладко нам дни проводить, если верим мы в счастье,

Сладко нам душу питать непорочной надеждой!..

Гордый титан, мы глядим на тебя с содроганьем:

Не побоялся ты бога,

Слишком возвысил ничтожных,

Жалких людей.

 

 

(Строфа вторая)

 

Что в их любви?.. Разве смертные могут помочь?

Разве не знал ты, что немощью

Сковано племя их бедное,

Недолговечное,

Грезам подобное?..

Не перестроить им мира – созданья богов!

 

 

(Антистрофа вторая)

 

Вот чему учат страданья твои, Прометей!..

Песни иные мы некогда

Пели тебе, новобрачному,

Песни веселые, –

Гимны счастливице

Нашей сестре Гезионе, невесте твоей!

 

 

(На сцену вбегает Ио, дочь Инаха, безумная.)

 

Ио

 

Что за край, что за люди?.. Кто там на скале,

Обвиваемой бурями,

Тяжко стонет в цепях? О, скажите, за что

Он прикован безжалостно?

О, скажите, в какую страну забрела

Я, несчастная?..

Увы, увы!..

Овод пронзил меня жалом...

Аргуса призрак!.. Спасите...

Страшно мне! Видите, вот он –

Тысячеглазый!..

Вот он – со взором лукавым...

Мертвый восстал из земли,

Вышел из ада...

Гонит меня по прибрежным пескам, исхудалую!..

 

 

(Строфа)

 

Вздохи доносятся флейты пастушьей, унылой...

Гимн усыпительный... Горе,

Горе!.. куда забрела я, скиталица?

Зевс, о, за что ты меня на страданье обрек?

Мучишь, преследуешь, полную ужасом,

Жалкую деву, безумную!..

Громом убей меня, в землю укрой,

Брось на съедение гадам морским!

Боже, внемли

Робкой мольбе!..

Я уж скитаюсь довольно...

Только бы знать мне,

Где мой приют!..

Слышишь ли жалобы бедной изгнанницы?

 

Прометей

 

Ко мне достиг твой голос, дочь Инаха.

Я знаю все: Зевес тебя любил...

И вечно ты преследуема Герой,

И, оводом язвимая, бежишь.

 

Ио (Антистрофа)

 

Имя назвал ты отца моего. Отвечай мне:

Кто же ты сам, о, несчастный,

С девой несчастною слово промолвивший?

Знаешь ты, посланный богом, мой страшный недуг,

Жалом пронзивший меня и терзающий.

Ревностью Геры гонимая,

Всюду мечусь я, не помню себя

И, обезумев от боли, бегу!..

Можно ль страдать

Больше, чем я?..

Если ты знаешь, открой мне:

Долго ли, бедной,

Муки терпеть?

Молви, утешь ты меня, одинокую!..

 

Прометей

 

В простых словах, без тайн и недомолвок,

Скажу я все, о чем ты хочешь знать,

Как добрый друг, беседующий с другом.

Я – Прометей, я людям дал огонь.

 

Ио

 

О, бог несчастный, благодетель смертных!..

За что же ты страдаешь, Прометей?

 

Прометей

 

Я только что рассказ об этом кончил.

 

Ио

 

Но милостив не будешь ли ко мне?..

 

Прометей

 

Открою все. Скажи, чего ты хочешь?

 

Ио

 

Я знать хочу, кто приковал тебя?

 

Прометей

 

Веление богов, рука Гефеста.

 

Ио

 

Но в чем твой грех? За что тебя казнят?

 

Прометей

 

Я о себе уж говорил довольно.

 

Ио

 

Прости, еще одно: когда настанет

Конец моим страданиям, открой!

 

Прометей

 

Поверь: тебе не знать об этом лучше...

 

Ио

 

Что б ни было в грядущем, – не скрывай!

 

Прометей

 

Я обещал и все тебе открою.

 

Ио

 

Не медли же!.. Прошу, начни скорей!

 

Прометей

 

Сейчас начну... Боюсь я опечалить...

 

Ио

 

Мне лучше – знать! Не бойся, говори!

 

Прометей

 

Ты требуешь: да будет так. Внимай же!

 

Хор

 

Нет, погоди! Хотели мы просить,

Нельзя ль и нам из уст ее услышать

О горестной судьбе ее рассказ.

Ты ей потом грядущее откроешь.

 

Прометей (к Ио)

 

Исполнить их желание – твой долг:

Ведь по отцу – они тебе родные.

Повествовать о скорби нам легко,

Когда мы знаем, что слезой участья

Почтут рассказ внимающие нам.

 

Ио

 

Я не могу вам отказать, о, нимфы!

Узнайте жизнь печальную мою.

Вы видите – я плачу, вспоминая,

Как божий гром ударил, как навек

Утратила я образ человека...

Ночные сны летали надо мной,

Ночные сны в моей девичьей спальне

Шептали мне: «К чему ты так горда

И девственна! Ты можешь быть супругой

Великого царя: Зевес пронзен

Стрелой любви, и радости Киприды

С тобой, дитя, он жаждет разделить.

Не отвергай ты ложе Олимпийца!

В цветущий дол, в Лернейские поля,

Сойди к нему, сойди к стадам отцовским,

Чтоб Зевсово желанье утолить!»

Мне по ночам покоя не давали

Крылатые видения, пока

Об этих снах отцу я не сказала.

Он много раз в Додону посылал

И к Пифии, смиренно вопрошая,

Как совершить угодное богам.

Но все послы, вернувшись, приносили

Неясные пророчества отцу.

И лишь потом пришел к нему понятный,

Прямой ответ – веление богов

Изгнать меня из отческого дома

В безвестные, далекие края, –

Не то Зевес грозил весь род Инаха

Стрелой громов палящих истребить.

Родитель внял дельфийским прорицаньям,

Но не хотел изгнать свое дитя, –

Противился... И бог заставил силой

Безжалостный исполнить приговор.

Я образ мой утратила и разум;

Рогатая, приняв телицы вид

И оводом гонима с острым жалом,

В неистовстве я бросилась бежать,

И по брегам Керхнеи тихоструйной,

И по холмам Лернейским. Сын Земли

За мной следил, жестокосердый Аргус,

С несметными очами вечный страж.

Но он погиб... И под бичом небесным

Из края в край скитаться суждено

Мне, оводом терзаемой. Ты знаешь

Прошедшее – открой же мне теперь

Грядущие страданья. Но не думай

Баюкать слух мой лестью: ничего

Не может быть постыдней речи лживой!

 

Хор

 

Подожди, подожди,

Дай нам мысли собрать...

Ио, Ио – увы!

Твой нежданный рассказ

Наше сердце смутил...

Нас пронзил, как мечом,

Твой великий позор,

Беспредельная скорбь!..

О, судьба, о, судьба,

Мы дрожим пред тобой!

 

Прометей

 

Вы плачете, пугливые созданья...

Внимайте же, внимайте до конца!

 

Хор

 

Мы слушаем. Отрадно знать несчастным

Их горестям назначенный предел.

 

Прометей

 

Исполню я охотно вашу просьбу.

Как сами вы желали, от нее

Услышали страдальческую повесть.

Узнайте же, что в будущем терпеть

Ей суждено от Геры беспощадной.

А ты мои слова запечатлей

В душе, чтоб знать конец своих скитаний,

Несчастная!..

К восходу обратясь,

Сперва пройди невспаханные земли

И Скифии достигни. Там живут

Кочевники в возах с плетеной крышей,

С колесами большими, и у них

В колчанах спят губительные стрелы...

Их нрав жесток и страшен, – берегись!

Потом придешь к мятежному потоку,

Иди за ним, но брода не ищи,

Пока высот Кавказа не достигнешь,

Где истощит река в теснинах гор

Свой лютый гнев. Тогда через вершины,

Что высятся до звезд, спустись на юг,

И ты полки увидишь амазонок,

Воительниц, не ведавших мужей.

(Им суждено уйти к стране далекой,

На Термодон, где грозный Сальмидесс,

С утесами залив, открытой пастью

Испуганных встречает моряков.)

И с радостью укажут амазонки

Тебе твой путь. Преддверие болот –

Ты Киммерийский минешь перешеек

И, переплыв с отвагою пролив,

Прославишься навеки переправой,

И в честь твою Босфор получит имя.

Тогда ты вступишь в Азию...

Итак,

Вы видите теперь, что царь Олимпа

Ко всем равно жесток: он вожделел,

Бессмертный бог, со смертной сочетаться, –

И вот за что обрушил столько бед

На робкую, беспомощную деву.

Жестокого супруга избрала

Ты, бедная: ведь сказанное мною –

Лишь первое начало мук твоих.

 

Ио

 

Увы, увы!..

 

Прометей

 

Ты слезы льешь?.. Но что с тобою будет,

Когда ты все узнаешь до конца!

 

Хор

 

Скажи, – какой конец ее страданий?

 

Прометей

 

Пучина слез, отчаянья и бед!

 

Ио

 

На что мне жизнь!.. Зачем я лучше в пропасть

Не кинулась с вершины этих скал, –

Лежала бы я мертвая в долине,

Свободная от мук. Отрадней сразу

Нам умереть, чем мучиться всю жизнь!..

 

Прометей

 

А как бы ты мои терпела муки!..

Мне даже Рок и в смерти отказал.

(Была бы смерть желанною свободой!)

Но моему страданью нет конца,

Пока с Олимпа Зевс не будет свергнут.

 

Ио

 

Что ты сказал?.. Ужели Зевс падет?..

 

Прометей

 

Ты будешь ли его паденью рада?

 

Ио

 

Подумай сам: он погубил меня.

 

Прометей

 

Так радуйся: слова мои правдивы.

 

Ио

 

Кто царский скиптр отнимет у него?

 

Прометей

 

Он скиптра сам лишит себя безумьем.

 

Ио

 

Когда и как, не можешь ли открыть?

 

Прометей

 

От брачного союза он погибнет.

 

Ио

 

С богиней ли, со смертною – скажи?..

 

Прометей

 

Не спрашивай: я не могу ответить.

 

Ио

 

Не будет ли супругой свергнут Зевс?

 

Прометей

 

Родится сын у них сильнее Зевса.

 

Ио

 

И гибели ничто не отвратит?

 

Прометей

 

Ничто, пока не буду я свободен.

 

Ио

 

Но кто ж врагу богов свободу даст?

 

Прометей

 

Потомок твой: так суждено судьбою.

 

Ио

 

Уже ль тебя освободит мой сын?

 

Прометей

 

В тринадцатом колене правнук Ио.

 

Ио

 

Пророчество неясно для меня.

 

Прометей

 

Забудь его: судьба твоя ужасна!..

 

Ио

 

Судьбу предречь ты сам мне обещал.

 

Прометей

 

Одно из двух я для тебя исполню.

 

Ио

 

Скажи мне что: я выберу сама.

 

Прометей

 

Я предреку конец твоих несчастий

Иль день моей свободы: выбирай.

 

Хор

 

Пускай ты ей одну окажешь милость,

Другую – нам. Мы молим, Прометей:

Ей предскажи конец ее страданий,

А нам – того, кто волю даст тебе.

 

Прометей

 

Противиться не буду вашей просьбе:

Открою все, что вы хотите знать,

Сперва тебе – твой путь. В скрижалях сердца

Запечатлей слова мои. Туда –

К сияющим лугам, к восходу солнца –

Пройди чрез волны – грань материков,

И, за собой оставив Понт ревущий,

Увидишь ты Горгонские поля,

Кисфены дол, где обитают Парки,

Три страшных девы с ликом лебединым:

Единый зуб у них, единый глаз;

Сих темных дев не озарял вовеки

Ни солнца луч, ни тихий свет луны...

Вблизи живут крылатые Горгоны:

Не умерев, никто еще не мог

Взглянуть на трех сестер змеинокудрых.

Я говорю – страшись, беги от них!

Но скоро ты увидишь новый ужас:

Безжалостных грифонов с острым клювом,

Крониона нелающих собак,

И Аримаспов конных, однооких

На берегу золотоносных волн

Плутоновой реки. Беги оттуда,

Беги на юг, где черные народы

Вкруг Солнечных Источников живут,

Где катится поток эфиопийский!

Библосских гор увидишь ты хребет,

Оттуда Нил свергает водопадом

Прозрачные священные струи,

По берегам придешь ты к устью Нила

Трехгранному, где суждено тебе

И сыновьям твоим построить город...

Коль что‑нибудь в словах моих темно,

Я повторю: ты видишь – слишком много

Невольного досуга у меня!

 

Хор

 

О будущих скитаньях Ио бедной

Докончи твой рассказ. А если все

Ты ей предрек, припомни нашу просьбу

Смиренную: ты знаешь сам – о чем.

 

Прометей

 

О будущем я кончил прорицанья.

Теперь скажу о пройденном пути,

И, выслушав меня, увидишь, Ио,

Что ей не лгут пророчества мои.

Но о начале странствия не буду

Я говорить, скажу лишь о конце.

Достигла ты земли Молоссов, горы

Додонские узрела, где живет

Во храме Зевс, оракул Феспротийский,

И где шумят таинственной листвой

Священные, пророческие дубы.

Их голосом была наречена

Ты будущей супругой Олимпийца.

Не правда ль – честь завидная для жертв

Его любви!.. Объятая безумьем,

Приморскою дорогою бежать

Ты бросилась к заливу Реи. Скоро

В неистовстве направила назад

Свои шаги. Те волны назовут

Во славу Ио морем Ионийским

Далекие потомки...

Но довольно!

Вы видите, что в сумрачную даль

Я за предел явлений прозреваю.

Теперь к тому, что прежде говорил,

Вернусь опять и мой рассказ окончу:

Есть некий град Каноб на устьях Нила,

Построенный на отмелях реки.

Там возвратит Зевес тебе твой разум,

Дотронувшись ласкающей рукой

До скорбного чела. Родишь ты сына,

И черное, могучее дитя

Ты назовешь Эпафом. Будет жатву

Он собирать со всех полей, что Нил

Широкою волною напояет...

И пятьдесят цветущих дочерей

Из пятого колена в Арголиду

Вернутся вновь, гонимые стыдом,

Чтоб с братьями двоюродными ложа

Не разделить. Но, похотью полны,

Преследуя союз кровосмешенья,

Те бросятся за ними по пятам,

Как соколы за стаей белых горлиц;

И мстящий бог их крови будет жаждать,

Земля Пелазгов примет женихов,

Рукой невест закланных в час полночный,

На ложе сна, и каждая из дев

Глубоко в грудь двуострое железо

Вонзит супругу‑брату... О, Киприда,

Такую страсть пошли моим врагам!..

Лишь у одной, любовью побежденной,

Не хватит сил убить, и пощадит,

И, ослабев, она свое бессилье

Жестокому убийству предпочтет.

Произвести весь род царей Аргоса

Ей суждено...

Я кончил мой рассказ;

Одно прибавлю: от того же корня

Родится в мир прославленный герой,

Что снимет цепь с меня. Мне предсказала

Об этом мать, родимая Земля,

Кормилица могучая титанов;

Но где и как он мне свободу даст –

О том молчу, и знать тебе не надо.

 

Ио (в припадке безумия)

 

Защитите, о, боги, я чувствую, вновь

Охватило мне душу безумье...

Я горю, холодею... Пронзает меня

Ненасытного овода жало...

Сердце в страхе трепещет... Немеет язык...

И вращаются очи... А ярость,

Словно буря былинку, уносит меня...

Тонет разум в пучине страданий!..

 

 

(Ио убегает.)

 

 

Хор (Строфа)

 

Истинно мудрым был тот,

Кто посоветовал первым всегда заключать

С равными равным союз.

Бедный простой человек

Дружбы не должен искать

Ни богачей, ни вельмож!

 

 

(Антистрофа)

 

Пусть же, о, пусть никогда

Грозные Парки меня не увидят женой

Ни одного из богов!

Ио, мы плачем, дрожим,

Видя страданья твои,

Попранный девичий стыд.

 

 

(Эподос)

 

Мне не страшно быть женою

Тех, кто равен нам и близок.

Только пусть меня вовеки

Не настигнет Олимпийцев

Беспощадная любовь!

Это брань – где нет спасенья,

Это путь – где нет исхода.

Если кинет бог на деву

Страсти взор неотвратимый,

Что ей делать? как несчастной

От всесильного бежать?

 

Прометей

 

Пусть ныне Зевс надменен: он смирится

И вступит в брак, что с горней высоты

Властителя богов низринет в бездну.

В тот страшный день исполнится над ним

Отцовское проклятье, что на сына

Обрушил Кронос, падая с небес.

Но указать от этих бед спасенье

Из всех богов могу лишь я один.

Я знаю тайну! Пусть же Зевс на троне

Пока сидит, доверившись громам

И молнию в руке своей сжимая.

Он со стыдом падет, – тогда ничто

Не защитит от гибели позорной...

Ведь на него готовится боец

Неведомый, гигант непобедимый;

Он обретет огонь сильней огня

Крониона и гром – сильнее грома

Небесного. Он в щепки раздробит

Грозу морей, трезубец Посейдона!

И бог богов, привыкший к самовластью,

Тогда поймет, что значит быть рабом!

 

Хор

 

Так вот – твои мечты, твои желанья...

 

Прометей

 

Действительность, а не мечты мои!

 

Хор

 

Ужели Зевс пред кем‑нибудь смирится?

 

Прометей

 

И будет он страдать сильней, чем я.

 

Хор

 

Что говоришь? О, как тебе не страшно!

 

Прометей

 

Мне? Страшно?.. Нет: ведь смерть не мой удел!

 

Хор

 

Но казнь твою Зевес удвоить может...

 

Прометей

 

Пускай удвоит: я на все готов!

 

Хор

 

О, благо тем, кто чтит богиню Рока!

 

Прометей

 

Так будьте же рабами, пресмыкайтесь

И льстите всем богам! А для меня

Зевес – ничто! Пускай он правит миром, –

Царить ему недолго суждено...

Что вижу?.. Вот глашатай Олимпийца.

Должно быть, весть принес он от богов.

 

 

(Прилетает Гермес.)

 

Гермес

 

Я говорю с тобой, коварный, злейший

Из всех врагов Зевеса, вор огня

Священного, ходатай жалких смертных!

Разоблачить отец мой повелел,

Какой союз губительного брака

Ты, хвастая, дерзнул ему предречь?

Но говори яснее, без загадок...

Смотри, титан, не заставляй меня

Вернуться вновь! Угрозой ты не можешь

Царя богов на милость преклонить!

 

Прометей

 

Твои слова – надменны и хвастливы;

Так говорить прилично слугам тех,

Кто сесть едва успел на трон Олимпа.

Вы думаете, новые цари,

Не может скорбь проникнуть к вам в чертоги?

Я видел уж паденье двух владык

Сильнее вас, и очередь – за третьим!

Он гибели, позорнейшей из всех,

Не отвратит. А ты, прислужник Зевса,

Надеялся, что буду я дрожать

Пред этими ничтожными богами?..

О, я не пал еще так низко! Нет!

Ты от меня не выведаешь тайны,

Уйди, вернись к пославшему тебя!..

 

Гермес

 

Такою же строптивостью безумной

Ты казнь твою и цепи заслужил.

 

Прометей

 

Но знай, Гермес, взамен моих страданий

Не взял бы я позора твоего:

Почетней быть прикованным к граниту,

Чем вестником проворным у царей

Служить, как ты! Обида – за обиду!

 

Гермес

 

Ты, кажется, своим мученьям рад?

 

Прометей

 

Пускай судьба пошлет такую радость

Врагам моим, – и ты один из них!

 

Гермес

 

Но в чем же я виновен пред тобою?

 

Прометей

 

Всех, всех богов, платящих за добро

Предательством, равно я ненавижу!..

 

Гермес

 

От горя ты рассудок потерял...

 

Прометей

 

Иль ненависть к врагам – мое безумье?..

 

Гермес

 

Ты не был бы и в счастии добрей.

 

Прометей (стонет)

 

Увы!..

 

Гермес

 

Вот крик, неведомый для Зевса!

 

Прометей

 

Пусть поживет, – научится всему.

 

Гермес

 

Но мудрым быть ты сам не научился!

 

Прометей

 

О, да! Когда б я был мудрей, не стал бы

И говорить с таким рабом, как ты!

 

Гермес

 

Ты угодить не хочешь Олимпийцу?

 

Прометей (насмешливо)

 

Мне есть за что Зевесу угождать!..

 

Гермес

 

Зачем со мной ты шутишь, как с ребенком?..

 

Прометей

 

Нет! ты глупей ребенка, если мог

Надеяться, что тайну я открою.

Ни хитростью, ни пытками, ничем

Из уст моих не вырвет он признанья,

Пока цепей не снимет. Пусть же Зевс

Сожжет меня огнем разящих молний,

Обвеет снегом белокрылых вьюг,

Разрушит мир подземными громами, –

Не покорюсь, не назову того,

Кто должен скиптр отнять у Самодержца!

 

Гермес

 

Подумай же: упрямство не спасет...

 

Прометей

 

Я все решил, я все давно предвидел!

 

Гермес

 

О, если бы хоть горе научить

Тебя могло покорности разумной!

 

Прометей

 

Уйди, оставь! Не убеждай напрасно...

Ты думал, раб, что я паду во прах,

Испуганный угрозой Олимпийца,

Что буду я о милости взывать,

Подняв с мольбой трепещущие длани,

Как женщина, к врагу!.. Нет, никогда!..

 

Гермес

 

Я расточал слова мои бесплодно:

Моления не трогают тебя;

Как юный конь, уздой не покоренный,

Ты в ярости кусаешь удила.

Немудрое упрямство: о, поверь мне,

Развеется, как прах, гордыня тех,

Кто слаб умом, но дерзок и мятежен.

Смириться ты не хочешь, так узнай,

Какой удел тебе готовят боги.

Сначала Зевс в осколки разобьет

Вершины скал небесными громами:

Низверженный, исчезнешь ты, титан,

И в недрах гор, в объятиях гранитных

Задохнешься. Столетья протекут,

Пока ты вновь увидишь свет небесный.

Тогда тебя начнет терзать орел,

Крылатый пес Зевеса, ненасытный.

И, прилетая, будет каждый день

Он вырывать когтями клочья тела, –

Незваный гость на пиршестве кровавом,

Питаясь черной печенью твоей.

До той поры не жди конца страданьям,

Пока другой не примет мук твоих

Страдалец‑бог и к мертвым в темный Тартар,

Во глубину Аида, не сойдет.

Мои слова – не тщетная угроза.

Зевес не лжет и совершится воля

Всесильного. Подумай же: покорность

Не лучше ли строптивости твоей?..

 

Хор

 

Он прав. Смири, смири, титан могучий,

Свой гордый дух и богу покорись!

Послушайся советов добрых: стыдно

Упорствовать в ошибке мудрецу.

 

Прометей

 

Все, что молвил Гермес, я предвидел давно!

Но врагу от врага не позорно

Пасть в открытой борьбе. Пусть же мечет в меня

Бог снопами огней смертоносных,

Пусть Эфир поколеблет раскатом громов,

Пусть такой ураган он подымет,

Чтоб земля содрогнулась на вечных корнях,

Пусть, безумствуя, в буре смешает

Волны моря с огнями небесных светил,

Увлечет в глубину мое тело,

В преисподнюю сбросит, – убить до конца

Он не может меня: я бессмертен!

 

Гермес

 

Это дикий бред безумца!

Разве мог бы муж разумный

Не смирить в таких страданьях

Бурной гордости своей.

Девы, полные участьем

И любовью, удалитесь,

Отойдите, чтобы сердца

Не потряс вам грохот тяжкий

Оглушительных громов!

 

Хор

 

Неужель совет коварный

Мы исполним? Слушать больно...

Сестры, сестры, не покинем

Одинокого страдальца,

Будем горе с ним делить

И покажем, что измену

Ненавидим всей душой!

 

Гермес

 

Если так, не забывайте

Вы предсказанного мною,

Не корите Олимпийца:

Вы избрали добровольно,

Вы предвидели беду.

Не внезапно, не коварно

Скоро будете, о, нимфы,

Вы уловлены сетями

Неминуемой судьбы.

 

Прометей

 

Исполняется слово Зевеса: земля

Подо мною трепещет.

Загудело раскатами эхо громов,

И блеснули перуны,

Закружилася вихрями черная пыль,

Налетели и сшиблись

Все противные ветры. Смешались в борьбе

Волны моря и воздух...

Узнаю тебя, Зевс! Чтоб меня ужаснуть,

Ты воздвиг эту бурю.

О, Земля, моя мать! о, небесный Эфир,

Свет единый, всеобщий,

Посмотрите, какие страданья терплю

Я от бога – невинный!

 

 

(Скала вместе с Прометеем обрушивается в бездну.)

 

1890

 

 

Ворон

Поэма Эдгара Поэ

 

 

Погруженный в скорбь немую и усталый, в ночь глухую,

Раз, когда поник в дремоте я над книгой одного

Из забытых миром знаний, книгой, полной обаяний, –

Стук донесся, стук нежданный в двери дома моего:

«Это путник постучался в двери дома моего

Только путник – больше ничего».

 

В декабре – я помню – было это полночью унылой.

В очаге под пеплом угли разгорались иногда.

Груды книг не утоляли ни на миг моей печали –

Об утраченной Леноре, той, чье имя навсегда –

В сонме ангелов – Ленора, той, чье имя навсегда

В этом мире стерлось – без следа.

 

От дыханья ночи бурной занавески шелк пурпурный

Шелестел, и непонятный страх рождался от всего.

Думал, сердце успокою, все еще твердил порою:

«Это гость стучится робко в двери дома моего,

Запоздалый гость стучится в двери дома моего,

Только гость – и больше ничего!»

 

И когда преодолело сердце страх, я молвил смело:

«Вы простите мне, обидеть не хотел я никого;

Я на миг уснул тревожно: слишком тихо, осторожно, –

Слишком тихо вы стучались в двери дома моего...»

И открыл тогда я настежь двери дома моего –

Мрак ночной, – и больше ничего.

 

Все, что дух мой волновало, все, что снилось и смущало,

До сих пор не посещало в этом мире никого.

И ни голоса, ни знака – из таинственного мрака...

Вдруг «Ленора!» – прозвучало близ жилища моего...

Сам шепнул я это имя, и проснулось от него

Только эхо – больше ничего.

 

Но душа моя горела, притворил я дверь несмело.

Стук опять раздался громче; я подумал: «Ничего,

Это стук в окне случайный, никакой здесь нету тайны:

Посмотрю и успокою трепет сердца моего,

Успокою на мгновенье трепет сердца моего.

Это ветер, – больше ничего».

 

Я открыл окно, и странный гость полночный,

гость нежданный,

Ворон царственный влетает; я привета от него

Не дождался. Но отважно, – как хозяин, гордо, важно

Полетел он прямо к двери, к двери дома моего,

И вспорхнул на бюст Паллады, сел так тихо на него,

Тихо сел – и больше ничего.

 

Как ни грустно, как ни больно, – улыбнулся я невольно

И сказал: «Твое коварство победим мы без труда,

Но тебя, мой гость зловещий, Ворон древний, Ворон

вещий,

К нам с пределов вечной Ночи прилетающий сюда,

Как зовут в стране, откуда прилетаешь ты сюда?»

И ответил Ворон: «Никогда».

 

Говорит так ясно птица, не могу я надивиться,

Но казалось, что надежда ей навек была чужда.

Тот не жди себе отрады, в чьем дому на бюст Паллады

Сядет Ворон над дверями; от несчастья никуда, –

Тот, кто Ворона увидел, – не спасется никуда,

Ворона, чье имя: «Никогда».

 

Говорил он это слово так печально, так сурово,

Что, казалось, в нем всю душу изливал; и вот, когда,

Недвижим, на изваянье он сидел в немом молчанье,

Я шепнул: «Как счастье, дружба улетели навсегда,

Улетит и эта птица завтра утром навсегда».

И ответил Ворон: «Никогда».

 

И сказал я, вздрогнув снова: «Верно, молвить это слово

Научил его хозяин в дни тяжелые, когда

Он преследуем был Роком, и в несчастье одиноком,

Вместо песни лебединой, в эти долгие года

Для него был стон единый в эти грустные года –

Никогда, – уж больше никогда!»

 

Так я думал и невольно улыбнулся, как ни больно.

Повернул тихонько кресло к бюсту бледному, туда,

Где был Ворон, погрузился в бархат кресел и забылся.

«Страшный Ворон, мой ужасный гость, – подумал

я тогда, –

Страшный древний Ворон, горе возвещающий всегда,

Что же значит крик твой: «Никогда»?»

 

Угадать стараюсь тщетно; смотрит Ворон безответно.

Свой горящий взор мне в сердце заронил он навсегда.

И в раздумье над загадкой, я поник в дремоте сладкой

Головой на бархат, лампой озаренный. Никогда

На лиловый бархат кресел, как в счастливые года,

Ей уж не склоняться – никогда!

 

И казалось мне: струило дым незримое кадило,

Прилетели Серафимы, шелестели иногда

Их шаги, как дуновенье: «Это Бог мне шлет забвенье!

Пей же сладкое забвенье, пей, чтоб в сердце навсегда

Об утраченной Леноре стерлась память – навсегда!..»

И сказал мне Ворон: «Никогда».

 

«Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,

Злой ли Дух тебя из Ночи или вихрь занес сюда

Из пустыни мертвой, вечной, безнадежной,

бесконечной, –

Будет ли, молю, скажи мне, будет ли хоть там , куда

Снизойдем мы после смерти, – сердцу отдых

навсегда?»

И ответил Ворон: «Никогда».

 

«Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,

Заклинаю небом, Богом, отвечай, в тот день, когда

Я Эдем увижу дальной, обниму ль душой печальной

Душу светлую Леноры, той, чье имя навсегда

В сонме ангелов – Ленора, лучезарной навсегда?»

И ответил Ворон: «Никогда».

 

«Прочь! – воскликнул я, вставая, – демон ты иль

птица злая.

Прочь! – вернись в пределы Ночи, чтобы больше

никогда

Ни одно из перьев черных не напомнило позорных,

Лживых слов твоих! Оставь же бюст Паллады навсегда,

Из души моей твой образ я исторгну навсегда!»

И ответил Ворон: «Никогда».

 

И сидит, сидит с тех пор он там, над дверью, черный

Ворон,

С бюста бледного Паллады не исчезнет никуда.

У него такие очи, как у злого Духа Ночи,

Сном объятого; и лампа тень бросает. Навсегда

К этой тени черной птицы пригвожденный навсегда, –

Не воспрянет дух мой – никогда!

 

1890

 

Моrituri[21]

 

 

Мы бесконечно одиноки,

Богов покинутых жрецы.

Грядите, новые пророки!

Грядите, вещие певцы,

Еще неведомые миру!

И отдадим мы нашу лиру

Тебе, божественный поэт...

На глас твой первые ответим,

Улыбкой первой твой рассвет,

О, Солнце, будущего, встретим,

И в блеске утреннем твоем,

Тебя приветствуя, умрем!

«Salutant, Сaesar Imperator,

Те morituri»[22]. Весь наш род,

Как на арене гладиатор,

Пред новым веком смерти ждет.

Мы гибнем жертвой искупленья,

Придут иные поколенья.

Но в оный день, пред их судом,

Да не падут на нас проклятья:

Вы только вспомните о том,

Как много мы страдали, братья!

Грядущей веры новый свет,

Тебе от гибнущих привет!

 

 


Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 129; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!