Имогена Средневековая легенда 16 страница



Глава вторая

 

I

 

 

Как подымает с отмели волна

Дремавший челн, так легкий ямб уносит

Мои мечты, и, вновь пробуждена,

Гармонии душа моя полна,

И сердце рифм и нежной грусти просит.

Ну, что же, с Богом! Вольную ладью

Предав волнам, я счастлив и пою.

 

 

II

 

 

Пою опять... О, слезы вдохновенья,

Кто вами плакал, кто хоть раз вкусил

От муки творческой, тому нет сил

Молчать, и нет возврата и спасенья:

Он сердце музе строгой посвятил.

Что слава, радости, любовь земная?

Он был подобен Богу, созидая!

 

 

III

 

 

Но я вернусь к Забелину. Исчез

Батумский берег; запах нефти, лес,

Под солнцем в лужах буйволы, дремотой

Объятые, туманный свод небес,

Стоячая вода, тростник, болото,

Имеретины в серых башлыках

И зелень кукурузы на полях.

 

 

IV

 

 

Сурам. Долины, сосны, водопады;

В лицо пахнула свежая струя,

Меж гор цветущих – снежные громады,

И сладостен, как трели соловья,

В тени жасминов звонкий шум ручья.

А там, на скалах, в думы вековые

Погружены развалины седые.

 

 

V

 

 

Сергей на тройке мчится; вот Боржом;

Как с братом брат, обнялся с Югом нежным

Здесь наш родимый Север, и в одном

Они слились лобзанье безмятежном.

Улыбка Юга – в небе голубом,

А милый Север – в воздухе смолистом,

В бору сосновом, темном и душистом.

 

 

VI

 

 

Кура гудит, бушует, и волнам

Протяжно вторит эхо по лесам,

И жадно грудь впивает воздух горный,

И стелется роскошно по холмам

Сосна да ель, как будто бархат черный,

Как будто мех пушистый, и на нем

Лишь стройный тополь блещет серебром.

 

 

VII

 

 

О, если вы из городов бежали,

Чтоб отдохнуть от жизни и людей, –

Туда, под тень дубрав, туда скорей!..

Там шум лесной баюкает печали,

Там можно спать под пологом ветвей,

На свежем мху, на шелковой постели,

Как только спят в родимой колыбели.

 

 

VIII

 

 

Сергей в Боржоме комнатку нашел,

И зажил он, спокойный и счастливый,

Совсем один; приносит чай и пол

Ему метет старик‑грузин плешивый;

Он любит с ним беседовать; на стол,

Меж тем как он, открыв окно, читает,

Акация порой цветы роняет.

 

 

IX

 

 

Он утром пил две чашки молока

И с грубой палкой местного изделья,

Здоровый, бодрый, уходил в ущелье.

Листок, былинка, горная река,

Молчанье скал и шорох ветерка

О смысле жизни говорили проще,

Чем все его философы; и в роще

 

 

Х

 

 

Бродя весь день, он не был одинок:

Как будто друг забытый и старинный,

Что ближе всех друзей, в глуши пустынной

С ним вел беседу, полевой цветок

Он целовал; хотел – и всё не мог,

Когда глядел на небо голубое,

Припомнить то‑то милое, родное.

 

 

XI

 

 

Как рад Забелин, что охоты нет

Читать весь хлам журналов и газет!

Он заходил в курзал патриархальный,

Чтоб освежиться ванной минеральной,

А в три часа садился за обед,

И весело струею кахетинской

Он запивал шашлык да сыр грузинский.

 

 

XII

 

 

По праздникам устраивался бал

В курзале. Гул Боржомки заглушая,

Оркестр военной музыки играл;

За парой пара, вихрем пролетая,

Кружится в легком вальсе; блещет зал;

И после света кажется темнее

Глубокий мрак каштановой аллеи.

 

 

ХIII

 

 

А на веранде воздух так душист;

Там на скамейке барышне читает

Свои стихи влюбленный гимназист,

И местный Дон‑Жуан – телеграфист –

С княжной восточной под руку гуляет;

И важно оправляет свой мундир

Для польки батальонный командир.

 

 

XIV

 

 

Однажды на таком балу, случайно,

Сергей увидел девушку. Она

Была блондинка, высока, стройна...

Предчувствием, почти боязнью тайной

В нем сердце сжалось; грации полна,

Прошла она легко, не бросив взгляда;

На освещенных листьях винограда

 

 

XV

 

 

В саду склоненный профиль чуть белел.

Герой наш отвернулся и хотел

Уйти, – была попытка бесполезна;

Старался не глядеть – и все глядел;

И как порой страшит и манить бездна,

Не взор, не прелесть юного чела, –

К ней сила непонятная влекла.

 

 

XVI

 

 

В чем женщины таится обаянье,

Того вовек не выразят слова,

Как музыки, как роз благоуханья.

Здесь гордый ум теряет все права:

И жалок тот, и в том душа мертва,

Кто не сознал пред женщиной любимой,

Как многое в любви непостижимо.

 

 

ХVII

 

 

О, вот один из вечных алтарей,

Чей фимиам для нас, как прежде, сладок!

Что груды книг, – вся мудрость наших дней, –

Любовь, любовь, пред тайною твоей,

Пред этой величайшей из загадок!

Пусть рушатся миры, – он не исчез,

Последний бог, последний луч небес!

 

 

ХVIII

 

 

Поэзия любви первоначальной,

Улыбка первая и первый взгляд,

Вы отлетаете, как вздох печальный

Далеких струн, как легкий аромат,

И уж ничем вас не вернут назад:

Так вечером бывает час безмолвный,

Когда земля и небо, тайны полны,

 

 

XIX

 

 

Чего‑то ждут, и вдруг звезда вдали,

Там где‑то, в синей бездне, так глубоко,

Что взоры к ней едва достичь могли,

Затеплится... И, чуждая земли,

Она дрожит слезинкой одинокой;

Тебя все звезды ночи никогда

Нам не заменят, первая звезда!

 

 

ХХ

 

 

Но наш герой наивно верит власти

Рассудка; он ни разу не любил;

С душою девственной и полной сил,

Считал себя он неспособным к страсти.

Не зная женщин, он о них судил

С холодностью и с видом утомленным;

Ему смешно: как можно быть влюбленным?

 

 

XXI

 

 

Конечно, от чего не пошутить,

Не поиграть любовью для забавы;

Как знать, начнет интригу, может быть,

Он только для того, чтоб изучить

Провинциальных барышень и нравы.

Но я скажу, не тратя лишних слов,

Он по уши влюбиться был готов,

 

 

ХХII

 

 

И вовсе не на шутку... Слава Богу,

Давно пора ленивый мой рассказ

Мне вывести на торную дорогу.

Я с героиней познакомлю вас.

Забелин ей представлен; как не раз

О том мечтал, он принял вид небрежный;

Но взгляд, улыбка, платья шорох нежный –

 

 

XXIII

 

 

И вздрогнул он, смущением объят,

И оба кинули мгновенный взгляд,

Глубокий, любопытный и бесстрастный,

Как два бойца пред битвою опасной;

И ждут они, и пристально следят...

Так полководцы на полях сраженья

Обдумывают планы нападенья.

 

 

XXIV

 

 

Поклонников толпой окружена,

Она казалась резвою кокеткой;

Но видел он сквозь смех ее нередко,

Что грустью тайною она полна.

Так в горном озере блестит волна

И отражает солнца луч беспечный,

А там, на дне, – там мрак и холод вечный.

 

 

XXV

 

 

Как часто в поединок на словах

Они вступали, полные отваги,

И скрещивались в воздухе, как шпаги,

Вопрос с ответом; и порой в очах

Сверкали гнев, победа или страх.

Возбуждены приятно были нервы,

И каждый думал: кто‑то сдастся первый?

 

 

XXVI

 

 

Ее везде преследует Сергей

Сарказмами, иронией своей,

Язвит и сердит с вдохновеньем злобным.

Так и в любви томит сердца людей

Желанье власти над себе подобным.

Меж тем как быть счастливым он бы мог,

Из гордости остался одинок.

 

 

ХХVII

 

 

Забелин увлечен игрой бесплодной.

Он очень мало с чувствами знаком,

А между тем исследует умом

Свою любовь с жестокостью холодной,

Как скальпелем пытливый анатом.

Но, к счастью, все сомненья и анализ,

Не разлагая чувства, притуплялись.

 

 

XXVIII

 

 

Сергей был некрасив, и худ, и мал.

Замечу в скобках: есть обыкновенье,

Чтобы герой поэмы представлял

Иль красоты, иль силы идеал;

Прошу у всех читательниц прощенья

За бедного героя моего,

Но истина дороже мне всего.

 

 

XXIX

 

 

В его лице был отпечаток серый

Родных небес, – на нем румянца нет;

Но Веру – героиню звали Верой –

Пленял порою мысли чудный свет

В его очах, среди живых бесед.

Дышала в нем та внутренняя сила,

Что больше красоты она ценила.

 

 

ХХХ

 

 

Ей нравился его свободный ум,

Непримиримый, дерзкий и печальный.

У них так много было общих дум;

Поклонники, интриги, сплетен шум –

Ей чуждо все в глуши провинциальной.

Так лилия порой грустить одна

Среди болот, чиста и холодна.

 

 

XXXI

 

 

На тихие боржомские долины

Нисходит южной ночи благодать.

Собрался маленький пикник в теснины

Окрестных гор прохладой подышать.

Сергей увидел Верочкину мать:

Она была вся в трауре, вдовою,

С лицом приятным, доброй и простою.

 

 

ХХХII

 

 

Дремучий лес таинственно молчит,

Идут с водами пыльные обозы,

Ночной росы у неба просят лозы,

Как сердце слез любви, и не блестит

Луна большая, круглая, как щит.

Забелин с Верочкой ушли далеко

К волнами Куры и сели одиноко.

 

 

XXXIII

 

 

Луна встает – и лик ее бледней,

Бледней и ярче; мир простерт пред ней

Без сил, без воли, страстью побежденный.

Как пред своей царицей – раб влюбленный.

Под властью обаятельных лучей

Все замерло, затихло, покорилось

И томным, мягким светом озарилось.

 

 

XXXIV

 

 

О, если мир покорен ей, то нам,

Сердцам людей, неведомым цветам,

Как не дрожат от этой чудной власти,

Как не отдаться сладостным лучам,

Как не открыться и не жаждать страсти?

Когда цветы, когда сердца полны, –

Свой аромат пролить они должны.

 

 

XXXV

 

 

В тот миг Сергей забыл про осторожность,

Он лгать не мог, опасности был рад,

Любил глубоко, чувствуя ничтожность

Коварных планов, хитростей, засад;

И, сердце обнажив, как друг и брат,

Доспехи сбросив, кинув меч ненужный, –

Перед врагом стоял он безоружный.

 

 

XXXVI

 

 

Взяв руку Веры трепетной рукой,

Он говорил ей: «Оба мы тоскуем,

О, если бы вы знали, как порой

Я ласки жажду, тихой и простой!

Зачем же лицемерим мы, враждуем?

Простите, я признаний не терплю,

Скажу вам попросту: я вас люблю...»

 

 

ХХХVII

 

 

И, увлечен потоком красноречья,

Он ничего не видит, как поэт,

Не слушает, не ждет противоречья,

Не замечает, что ему в ответ

Она не говорит ни «да», ни «нет».

Он был так полн самим собою в счастье,

Что не подумал об ее участье.

 

 

XXXVIII

 

 

А ей на жертву весело глядеть,

Как рыбаку на золотую рыбку,

Что блещет, вьется, попадая в сеть.

О, если б только мог он рассмотреть

Румяных губ мгновенную улыбку,

Лукавую, как мягкий свет луны

На влажном лоне трепетной волны!

 

 

XXXIX

 

 

«Еще одно признание, о Боже!.. –

Так думала, не поднимая глаз,

Кокетка наша. – Все одно и то же...

Как я привыкла к звуку нежных фраз, –

Мне говорили их уж столько раз, –

Те – из любви, другие – по расчету...

Он, кажется, пятнадцатый по счету».

 

 

XL

 

 

Сергей любил – надолго ль – все равно;

Он говорил так сильно и умно,

Такою музыкой и вдохновеньем

Все было в речи пламенной полно,

Что даже Веру сладостным волненьем

Он заразил; она гордилась им,

А кем гордятся, тот почти любим.

 

 

XLI

 

 

Но на другое утро он в постели

Припомнил все... И вдруг вскочил Сергей:

«Да я в любви признался... в самом деле...

Вот глупость‑то!» В дали грядущих дней

Он прозревал твой факел, Гименей,

Уж перед ним мелькал халат супруга...

И разлюбил он Веру от испуга.

 

 

XLII

 

 

Так вечером (предупреждаю вас,

Для глупостей весьма удобный час)

Отважен ум, душа кипит страстями,

Но глянет утро бледное на нас

Холодными и строгими очами, –

Мы потухаем, мы полны стыдом

Перед его насмешливым судом.

 

 

XLIII

 

 

В тот вечер на балу она была.

Забелин Веру не узнал сначала:

Как эта ясность милого чела

Нежданной, дерзкой прелестью дышала!

Она ему чужда и весела,

И с видом легкомысленно‑беспечным

Кокетничать готова с первым встречным.

 

 

XLIV

 

 

Она задела кружевом его...

Сергей был в бешенстве: «Нет, каково!

Прошла – и хоть бы взором подарила!

Как будто бы меж нами ничего

И не было!» В нем гордость говорила

Сильней любви. Угрюмый на балу,

Нахмурив брови, он сидел в углу.

 

 

XLV

 

 

«Постой же, – думал, – глупенькой девчонке

Я отомщу!» Не прав был наш герой:

В ней резвая веселость, как в ребенке,

Была избытком жизни молодой;

Но он не мог бы, мелочный и злой, –

Так ум его тщеславье ослепило, –

Понять, как это плотское в ней мило.

 

 

XLVI

 

 

Чтоб слабой воле разумом помочь,

Он рассуждает: «Прочь отсюда, прочь!

Какая пошлость!» Но зачем без муки

Не в силах он припомнить, как в ту ночь

Любил ее? Зачем же о разлуке

Так больно думать? Или с гневом вновь

Воскресла в нем угасшая любовь?

 

 

XLVII

 

 

Они сидели в парке утром рано.

Он наставленья, важный вид храня,

Читал ей: «Вы не любите меня;

Но я не понимаю цель обмана...

К чему? Ужель кокетство? Здесь ни дня

Я не пробуду; жалкую победу

Оставив вам, я завтра же уеду».

 

 

XLVIII

 

 

Она в ответ: «Недобрый вы!» В тоске

Поникла головой и замолчала,

Лишь зонтиком чертила на песке.

Слезинка на конце ресниц блистала,

Как дождевая капля на цветке.

«И уезжайте, пусть я, пусть такая,

Кокетка, нехорошая и злая,

 

 

XLIX

 

 

Одна останусь... что ж, и все равно,

И пусть одна, – мне никого не надо;

Я – лгунья, гадкая – и очень рада!»

И слезы, накипевшие давно,

Дрожали в голосе; потрясено

Все существо обидой нестерпимой...

А он... он встал, глухой, неумолимый.

 

 

L

 

 

«Прощайте». И мертва и холодна,

Непобедимой гордости полна,

С презрительной улыбкой – как ни больно –

Хотела руку протянуть она...

«И вам меня не жaлко?» – вдруг невольно

У Веры вырвалось… и он упал

Пред ней и молча, горько зарыдал.

 

 

LI

 

 

Когда уйти хотел он, полюбила

Она его, быть может, в первый раз.

Так недоступное для женщин мило,

Так сердцу дорого в последний час

Разлуки то, что покидает нас.

Счастливым быть одно страданье учит;

Мы любим тех, кто нас сильнее мучит.

 

 

LII

 

 

Он говорил, послушен, робок, тих:

«Я помню, как сердился; вдруг увидел

Я ваши ручки, – гнев в душе затих,

И я почувствовал, что вас обидел,


Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 87; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!