Имогена Средневековая легенда 19 страница
Не получил. Писала мать из Крыма:
Опасно Верочка больна. Врачей
Пугает грусть ее. Необъяснима
Болезнь; и мать просила, чтоб Сергей
Приехал к ним, хоть на немного дней.
Он понял все: от горя умирая,
Она рвала все письма, не читая –
XXXI
Из гордости!.. И вот три дня подряд
Сергей на поезде курьерском скачет.
И по ночам, когда в вагон спять,
Он, на диване прикорнув, объят
Безвыходной тоской, тихонько плачет.
Очнувшись вдруг в возке на лошадях,
В унылых севастопольских степях,
ХХХII
Он видит: мечется седая вьюга.
Но только что чрез горный перевал
Байдарские ворота миновал, –
Пахнуло теплое дыханье юга;
В воротах снежный прах еще летал,
А там, у моря, солнце уж пригрело
Подснежник трепетный с головкой белой.
XXXIII
Весна! И он взглянул с обрыва вниз:
Там лавр, олива, стройный кипарис,
И тихо плещет море голубое,
И под январским солнцем вознеслись
Дворцы Алупки в сладостном покое,
Внимая вечно ропщущим волнам,
И наш герой подумал: «Вера там!»
XXXIV
Над морем, в темной роще – домик белый...
Он – на крыльцо. Еще в последний раз
Помедлил: «Неужель теперь, тотчас?..»
И сердце сжалось. В дверь рукой несмелой
Стучит; вошел, не поднимая глаз...
В прихожей – мать. Пред ней, как виноватый,
Сергей стоял, смущением объятый...
XXXV
Потом он только помнит чей‑то лик
|
|
В подушке... свет сквозь спущенные шторы,
Лекарства душный запах... слабый крик:
«Сережа!..» – счастьем вспыхнувшие взоры...
«Она!..» – узнал он, бросился, приник...
«Голубчик!..» – голову ему руками
Обняв, как мать, прижавшись к ней губами,
XXXVI
Шептала Вера: «О, побудь со мною
Вот так, еще минутку, бедный мой,
Хороший мальчик!..» – и его жалела, –
Простила все и волосы рукой
Тихонько гладила... но ослабела,
Сомкнулись очи, замерли слова,
Упала на подушки голова.
ХХХVII
В ее чертах искал он Веры прежней...
Все, все, что было с ней, он понял вдруг,
Прочел всю повесть гордых, тайных мук...
Чем дольше смотрит он, тем безнадежней
Его тоска. Из жалких, слабых рук
Она его руки не выпускала:
«Теперь мне так легко, легко!.. Я знала,
XXXVIII
Что ты придешь когда‑нибудь ко мне...
Все время я томилась одиноко,
Как будто в темной, страшной глубине,
Где холодно и душно, как на дне
Пруда... а ты был там, где солнце... так далеко;
Но первый луч мне в сердце горячо
Проник, и хочется еще, еще...
XXXIX
О, разве мог покинуть ты родную?!
Ты – мой. Одна я в жизни у тебя,
Не выдумаешь деточку другую,
Как ни старайся!.. Прежде для себя
|
|
Любило сердце, мучилось, любя;
Теперь ты мне, как я сама, – и сила
Любви навеки гордость победила...»
ХL
Они твердят: «Люблю», душой, умом
Все глубже, глубже входят в это слово,
Уж больше, кажется, нельзя, – потом
Нежданный смысл в нем открывают снова,
Опять «люблю», хотят исчезнуть в нем,
И чувству нет границ, и манят бездной
Слова любви, как тайны ночи звездной.
XLI
А дни проходят. Миндали в садах
Покрылись цветом розовым. В горах
Растаял снег. Больная солнцу рада.
Надежда робко светится в очах:
Так вспыхивает бледная лампада
Пред тем, чтобы потухнут в вечной мгле.
Зазеленели травы на Яйле,
XLII
Дымились тучи на скалах Ай‑Петри.
В сыром овраге желтый анемон
Уж распустился, воздух напоен
Весной, и запах моря – в теплом ветре.
Перенесли больную на балкон.
Она за белым парусом следила
Вдали... Потом, вздохнув, чело склонила:
ХLIII
«Как хочется мне жить!..» Сергей цветов
Принес, и Вера с жадностью дышала
Благоуханьем свежих лепестков
И прятала лицо в них, и шептала:
«Как хорошо!..» Он плакать был готов:
Бескровный лик ее так худ и жалок
Среди росой обрызганных фиалок.
XLIV
|
|
Однажды у окна они вдвоем
Сидели в тихий вечер. Огоньком
Дрожал маяк на темном Ай‑Тодоре,
И в лунном свете, мягком, золотом,
Едва дышало трепетное море,
И лишь одна горела над землей
Звезда, непобежденная луной.
XLV
Он ей шептал: «Нам больше слов не надо.
То вечное, что светится в лучах
Далеких звезд – и у тебя в очах
Горит и веет в душу мне отрадой,
Блаженства нет вне нас, оно – в сердцах,
Нельзя достичь его, понять лишь можно, –
Все остальное призрачно и ложно.
XLVI
Бывало, в детстве молишься порой,
И вдруг, о чем молился, позабудешь,
Лишь чувствуешь младенческой душой,
Что близко Бог, что Боженька с тобой,
Вот тут, сейчас, и если добрым будешь,
Он не уйдет: так и теперь – в моей
Душе покой и счастье детских дней»...
XLVII
Они умолкли. Тишина царила.
И только сердце билось; и за них,
О чем они молчали, говорила
Природа вечным шумом волн морских,
Мерцаньем звезд... И Божий мир затих,
Чтобы внимать, как там в ночном просторе,
Про их любовь немолчно пело море.
XLVIII
«Прошу тебя, Сережа, об одном, –
Однажды, подозвав его с улыбкой,
Она сказала, – помни, я во всем
Сама виновна. Не считай ошибкой
Того, что было, и себя ни в чем
|
|
Не обвиняй: я писем не читала, –
Из гордости любовь я заглушала.
XLIX
Во мне самой – причина мук и зла,
Твоя любовь лишь счастье мне дала;
Я снова бы как прежде полюбила,
И если б прошлое вернуть могла,
Я ничего бы в нем не изменила.
О, что бы ни случилось, знай, Сергей,
Что нет раскаянья в душе моей!..
L
Я испытала радостей так много,
И каждый взор твой в прошлом сердцу мил;
Я не хотела б, чтоб меня любил
Ты по‑другому, – нет!.. Прошу у Бога,
Чтоб Он тебя за все вознаградил, –
За все, что ты мне дал, – и вечно, всюду
Твою любовь благословлять я буду!»
LI
Увы! то был последний разговор,
И ей все хуже делалось с тех пор.
Предчувствуя, что уж близка могила,
Вперив на друга долгий, долгий взор,
Больная ничего не говорила,
Как будто с ним прощалась, и порой
Качал в тревоге доктор головой.
LII
Меж тем вставало в памяти Сергея
Все прошлое; он позабыть не мог,
Как был тщеславен, мелочен, жесток,
Как сам разрушил счастье, не жалея.
Припоминал он звонкий голосок
И смех ее, и блещущие глазки,
И нежность первой, трогательной ласки,
LIII
Боржомский парк, любимую скамью,
В сосновой роще милую тропинку...
Давно, давно... то было, как в раю!..
Чтоб искупить одну ее слезинку,
Чтоб видеть Веру прежнюю свою,
Он отдал бы всю жизнь. Но нет возврата!..
И вечной тьмой душа его объята.
LIV
Он раз проснулся ночью. Отчего –
И сам не знал; как будто до него
Коснулось что‑то. В комнате соседней
Все замерло... Не слышно ничего...
Но сердцем понял он, что час последний
Был близок... К Bеpе бросился: она
Лежала неподвижна и бледна.
LV
Он увидал, что больше нет надежды.
Чуть слышался дыханья слабый звук,
И тихо, тихо приподнялись вежды;
В очах – не смутный бред, не ужас мук, –
В них мысль, почти сознательный испуг...
Тихонько мать заплакала... сиделка
Перекрестилась... Часовая стрелка
LVI
Показывала три... и за стеной
Сверчок был слышен в тишине ночной.
Вдруг Вера прошептала: «Там... смотрите!
Вот там... все ближе, ближе... Боже мой!..
Ко мне, Сережа, мама... защитите!..»
И, задыхаясь, думает Сергей
И просит Бога: «Только б поскорей!»
LVII
Он на колени стал, изнемогая.
Мать подошла, и, полная тоской,
Вся бледная, но тихая, простая,
Она его жалеет: «Бедный мой
Сережа!» – гладит волосы рукой
И плачет с ним, и он, внимая звуку
Простых речей, целует эту руку.
LVIII
К рассвету Вере стало легче. Страх
Совсем исчез. Но не было в чертах
Уж ничего земного: в них другое –
Великое, спокойное, чужое.
Он отблеска любви искал в очах;
Она смотрела пристально, глубоко,
Но как‑то странно, словно издалёка .
LIX
С восходом солнца Вера умерла,
Все так же безмятежна и светла;
Когда прильнул дрожащими губами
Сережа к бледной ручке со слезами,
Уж холодна, как лед, она была...
Ее в уста целуя на прощанье,
Тихонько мать сказала: «До свиданья».
LX
Он выбежал из комнаты... Меж скал
Волна, не находя себе приюта,
Шумела и металась. Он не знал,
Что с ним и где он... Разум потухал...
Порой хотелось отомстить кому‑то
И громко, громко закричать, проклясть
Какую‑то бессмысленную власть,
LXI
Людей гнетущую... Он думал: «Боже,
Ведь я люблю, люблю еще сильней!..
О, где она?.. Люблю кого?.. Кого же?..»
Что нет ее, не мог понять Сергей, –
Так чувствовал он связь живую с ней.
Он углублялся в скорбь, ее измерить
Хотел умом, но в смерть не мог поверить,
LХII
Не мог... и даже мысль, что Веры нет,
В сознанье не входила... Мягкий свет
Упал из туч разорванных на море,
И море небу ясному в ответ
Затрепетало, засмеялось... Горе
Затихло в нем. Он вдруг отдался весь
Нахлынувшему чувству: «Bера здесь!»
LXIII
Не в душной, темной комнате, а в лоне
Природы вечной, в шорохе листа,
В лучах, в дыханье ветра, в небосклоне
Душа ее незримо разлита,
Как мысль, как свет, как жизнь и красота!
Его любовь росла, росла без меры,
И все ясней, понятней близость Веры.
LXIV
И каждый луч, и каждая струя,
И каждый вздох волны, былинки трепет, –
Все, все слилось в один любовный лепет,
В одну живую ласку: «Это – я,
Всегда с тобою деточка твоя!..»
Он отвечал, от счастия рыдая:
«Я слышу, слышу, милая, родная!»
LХV
Что было с ним, он сам понять не мог.
Перед лицом пустыни молчаливой,
Меж скал, у волн шумящих, одинок,
Колена преклонил он на песок,
Подняв сквозь слезы к небу взор счастливый.
«Отец небесный мой…» – шептал Сергей
Забытую молитву детских дней.
LXVI
Она – в гробу. Вокруг цветы живые.
Открыты окна: падают лучи
Весенние на ризы золотые,
На дым кадил, на серебро парчи...
И тускло пламя восковой свечи.
А голубое море ярко блещет,
Смеется, дышит, пеной волн трепещет.
LXVII
Среди подснежников, фиалок, роз,
Как будто спит она... и прядь волос
Колеблет ветерок... и слышно пенье:
«Рабу усопшую прими в селенья
Блаженные, Господь, где нет ни слез,
Ни воздыханья, ни земной печали…»
Слова святые радостью звучали
LXVIII
И прямо к небу уносился дым
Кадил звенящих, легкий и прозрачный.
Сергей взглянул, – она была пред ним,
Как будто пред избранником своим
Невеста юная в одежде брачной.
И с ней тогда он заключил союз
Ненарушимых клятв и вечных уз...
LXIX
И сделалась любовь великой силой,
Всю жизнь согрела теплотой своей, –
Он чувствовал, что не изменит ей.
И многому страданье научило:
Он стал сердечней, проще и добрей.
Урок судьбы прошел ему недаром, –
Сергей под первым жизненным ударом
LХХ
Окреп душой. И Вера с ним была –
Всегда, везде, ревниво берегла,
Как будто бы следила нежным взором.
И с милой тенью связан договором,
Сергей не смел, не мог бы сделать зла,
Мучительно боясь ее обидеть,
Немой укор в очах ее увидеть.
LXXI
В большой аудитории шумит
Толпа студентов... Сквозь морозный иней
Дерев развесистых в окно глядит
С далекою звездою вечер синий.
Уж с легким шумом в лампах газ горит...
Вошел профессор молодой – и волны
Толпы затихли... Все вниманья полны.
LХХII
Он говорил, – и речь его лилась
С волнующей сердца свободной силой,
Как будто бы меж ними родилась
Глубокая, невидимая связь, –
Он знал, что слово каждое входило
В их душу молодую глубоко.
Ему немного страшно, но легко.
LXXIII
И бесконечно радостно, и ново...
Ты в нем героя повести моей
Узнал, читатель. Обаяньем слова
Лишь потому в толпе царит Сергей,
Что сам был молод, сердцем близок ей.
Он чувствовал с улыбкой гордой, смелой,
Что делал доброе, святое дело.
LXXIV
Но не видал он, радостью объят,
Как там в окно из синевы глубокой
Упал сквозь иней луч звезды далекой:
Он был похож на благодарный взгляд,
Когда в нем слезы нежности дрожат, –
Мерцающий из бесконечной дали
И полный тихой, сладостной печали.
LXXV
Рогожей крытый, маленький возок
Тащился в снежных тундрах под метелью...
Сидел в нем Климов. В дальний уголок
Сибири едет он все с той же целью –
Узнать народ; как прежде, одинок,
Он странствовал в деревню из деревни,
Ночуя в юрте у якут, в харчевне
LXXVI
Или в избе, – при свете ночника
Он слушает рассказы ямщика,
Мотивы заунывных русских песен
Иль разговор о Боге старика...
И если матерьял был интересен,
Торжествовал исследователь наш,
И в книжке быстро бегал карандаш.
LХХVII
Он счастлив был, как птица на свободе.
Родную землю всей душой любил
За то, что дремлет в ней так много сил;
И как Сергей в науке, он – в народе
Успокоенье сердцу находил.
Был каждый прав в своем любимом деле,
И оба шли к одной великой цели.
LXXVIII
Бог помочь всем, кто в наш жестокий век
Желает блага искренне отчизне,
В ком навсегда не умер человек,
Кто ищет новой меры, новой жизни,
Кто не изменит родине вовек!
Привет мой всем, кто страстно жаждет Бога,
В ком не затихла совести тревога!
LXXIX
Пусть к вам летит простая песнь моя,
Безвестные, далекие друзья!
Мы все полны одним негодованьем,
Одной любовью и одним страданьем.
Нас, братья, много: мы – одна семья,
Мы одного мучительно желаем,
Мы вместе плачем над родимым краем.
LХХХ
Там, на прибрежье теплых синих волн,
Вблизи часовни ветхой над аулом,
Откуда виден в море дальний челн,
Где ароматный, свежий воздух полн
Зеленых сосен бесконечным гулом,
Есть одинокая могила. В ней
Уснула та, кого любил Сергей.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 86; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!