ДЕЛО 5: Не такой уж хороший врач 8 страница
– Я сделал это не против вашего сына, – говорю я уже тише, – я сделал это ради своей дочери.
Последнее, что я вижу, – как Эмма Хант изменилась в лице. Она молчит, а я крепче хватаюсь за ящики и иду по подъездной аллее. В том, что все люди разные, нет ничего удивительного. Удивительно то, что, несмотря на различия, у всех нас есть нечто общее.
ДЖЕЙКОБ
Мы с мамой едем в кабинет государственного психиатра, который, как оказалось, принимает в больнице. Я очень нервничаю перед предстоящим визитом, потому что не люблю больницы. Был в них дважды: один раз, когда упал с дерева и сломал руку, второй – когда покалечился Тео (я перевернул его стульчик для кормления). Единственное, что мне запомнилось в больнице, – это запах, белый и затхлый, и слишком яркий свет. И каждый раз, когда я там оказывался, у меня либо что‑то болело, либо мне было стыдно, либо и то и другое вместе.
От этого мои пальцы, лежащие на ноге, начали подрагивать. Я пристально смотрю на них, как будто они живут отдельно от остального тела. За минувшие три дня мне стало лучше. Я вновь принимаю добавки, делаю уколы, и мне уже реже кажется, что я плыву в водяном пузыре, из‑за которого сложнее понять, что говорят окружающие, сосредоточиться на них.
Можете поверить, я понимаю, что ненормально размахивать руками, «наматывать» круги или повторять одно и то же снова и снова, но иногда от этого мне становится лучше. Честно признаться, это сродни паровому двигателю: размахивание перед лицом руками или постукивание по ноге – мой вытяжной вентиль. Это может показаться странным, но опять‑таки – просто сравните это с поведением людей, которые, чтобы снять стресс, обращаются к алкоголю или наркотикам.
|
|
|
С тех пор как меня выпустили из тюрьмы, дом я не покидал. Даже школа пока под запретом, поэтому мама достала учебники и обучает нас на дому, меня и Тео. По правде сказать, приятно, когда не боишься, что в следующий раз к тебе обратится другой ученик и придется с ним общаться, или учитель что‑то объяснит, а ты не поймешь, или придется попроситься на перерыв и выглядеть в глазах сверстников полным неудачником. Интересно, почему мы никогда раньше не думали о том, чтобы учиться на дому? Мечта любого аутиста.
Мама время от времени поглядывает на меня в зеркало заднего вида.
– Ты же помнишь, что сейчас произойдет, верно? – спрашивает она. – Доктор Кон будет задавать тебе вопросы. Единственное, что ты должен делать, – говорить правду.
Вот еще одна причина, по которой я нервничаю: в последний раз, когда я стал отвечать на вопросы без мамы, я очутился в тюрьме.
– Джейкоб, – говорит мама, – ты злишься.
|
|
|
Я ударил второй рукой по той, которой начал размахивать.
Когда мы приезжаем в больницу, я иду, втянув голову в плечи, чтобы не видеть больных. Меня не рвало с шести лет, но от одной мысли о рвоте меня бросает в пот. Однажды, когда Тео подхватил грипп, мне пришлось взять спальный мешок и одеяло и остаться спать в гараже, потому что я боялся заразиться. А что, если эта глупая экспертиза на дееспособность окажется намного хуже, чем можно ожидать?
– Не понимаю, почему он не мог приехать к нам, – шепчу я.
– Потому что он не на нашей стороне, – объясняет мама.
Для определения дееспособности человека:
1. Штат Вермонт нанимает психиатра, который побеседует со мной и скажет судье все, что хочет услышать окружной прокурор.
2. Оппонировать ему будут мой адвокат и доктор Мун, мой лечащий психиатр, которая готова сообщить суду все, что хочет услышать Оливер Бонд.
Положа руку на сердце, я не вижу смысла в этой процедуре, раз всем и так известно, как будут разворачиваться события.
В кабинете у доктора Мартина Кона не так уютно, как у доктора Мурано. У доктора Мун все в голубых тонах – доказано, что голубой способствует релаксации. В кабинете доктора Мартина Кона доминирует серый. Письменный стол его секретарши похож на стол моего учителя математики.
|
|
|
– Чем могу помочь? – спрашивает она.
Мама выступает вперед.
– Джейкоб Хант записан к доктору Кону.
– Проходите, – указывает секретарша на вторую дверь.
У доктора Мун тоже так. Я вхожу к ней в кабинет через одну дверь, а выхожу через другую, чтобы в приемной никто меня не увидел. Я знаю, это делается для сохранения врачебной тайны, но, по‑моему, психиатры сами попались на удочку глупого мнения, что психотерапия – нечто постыдное.
Я кладу руку на дверную ручку и делаю глубокий вдох. «На этот раз ты вернешься», – обещаю я себе.
Анекдот:
Человек летит на воздушном шаре и сбивается с курса. Он снижает высоту над кукурузным полем и обращается к женщине:
– Не скажете, где я и куда меня уносит?
– Разумеется, – отвечает женщина. – Вы на 41 градусе, 2 минутах и 14 секундах северной широты и 144 градусах, 4 минутах и 19 секундах восточной долготы; в 762 метрах над уровнем моря; в данный момент вы парите, ваш курс – 234 градуса, скорость 12 метров в секунду.
– Отлично! Благодарю! Кстати, у вас синдром Аспергера?
– Верно! – отвечает женщина. – А как вы узнали?
– Потому что все сказанное вами – истинная правда, намного подробнее, чем нужно, и все это не несет никакой полезной для меня информации.
|
|
|
Женщина хмурится.
– Вы психиатр?
– Да, – отвечает мужчина. – Но как, черт побери, вы догадались?
– Вы не знаете, где вы. Не знаете, куда направляетесь. Вас принесло сюда горячим ветром. Вы навешиваете на людей ярлыки, перекинувшись с ними парой слов, вы находитесь на том же самом месте, что и пять минут назад, но теперь в этом почему‑то виновата я!
Доктор Мартин Кон ниже меня ростом. У него борода. Он носит очки без оправы. Как только я вхожу в кабинет, он направляется ко мне.
– Здравствуйте! – говорит он. – Я доктор Кон. Присаживайтесь.
Стулья металлические, обитые кожзаменителем. Один оранжевый – абсолютно не подходящий. Второй серый, посредине впадина, как будто сиденье просто вырвали.
Когда я был меньше и мне предлагали присесть, я присаживался на корточки. Теперь я знаю, что означает эта фраза: я должен сесть на стул. Существует много фраз, которые нельзя воспринимать буквально: «помяни мое слово», «заруби себе на носу», «одну секундочку», «не грузи меня», «будешь у меня на подхвате».
Психиатр достает из кармана авторучку. Садится и кладет на колени желтый блокнот.
– Как тебя зовут?
– Джейкоб Томас Хант, – отвечаю я.
– Сколько тебе лет, Джейкоб?
– Восемнадцать.
– Ты знаешь, почему ты здесь?
– А вы нет?
Он что‑то записывает в блокнот.
– Ты знаешь, в чем тебя обвиняют?
– Да. Статья тринадцать, пункт двадцать три ноль один. «Убийство, совершенное путем отравления, неоказания помощи или иное умышленное убийство, а равно сопряженное с совершением поджога либо намерением совершить таковой, с изнасилованием при отягчающих обстоятельствах или без таковых, либо с ограблением или кражей со взломом – классифицируется как убийство первой степени. Остальные убийства классифицируются как убийства второй степени».
Я подумал, что цитирование целой статьи закона произведет на психиатра впечатление, но он не выказывает никаких эмоций.
Возможно, у него тоже синдром Аспергера.
– Ты понимаешь, насколько серьезно это обвинение, Джейкоб?
– За подобное преступление предусмотрено минимальное наказание тридцать пять лет лишения свободы, максимальное – пожизненное заключение.
Доктор Кон смотрит поверх очков.
– А как насчет условно‑досрочного освобождения? – спрашивает он. – Ты знаешь, что это значит?
– Когда определенный период времени человек обязан отмечаться у судебного пристава, – отвечаю я. – Должен соблюдать определенные правила и отчитываться в том, что делает, должен найти работу, постоянное место жительства, не попадать в неприятности, не пить…
– Правильно, – говорит доктор Кон. – Скажи мне, Джейкоб, на чем должен сосредоточить защиту твой адвокат?
Я пожимаю плечами.
– На моей невиновности.
– Ты понимаешь, что означает «признавать или не признавать себя виновным»?
– Да. «Признавать себя виновным» означает, что ты признаешь, что совершил преступление и должен понести за это наказание. «Признавать себя невиновным» значит, что ты не признаешься в совершении преступления и не должен нести наказание. Но это не значит «быть невинным», потому что в нашей судебной системе человека признают либо виновным, либо невиновным. Нельзя признать человека невинным, даже если он, как я, таковым является.
Доктор Кон пристально разглядывает меня.
– Что означает «сделка о признании вины»?
– Когда прокурор договаривается с адвокатом о мере наказания, они оба предстают перед судьей, чтобы суд тоже с ними согласился. Это означает, что тебе самому не нужно представать перед судом, потому что ты признаешься в совершении преступления, идя на эту сделку.
Все вопросы очень легкие, потому что в конце каждой серии «Блюстителей порядка» показывают суд, где судье и присяжным представляют улики. Если бы я знал, что вопросы будут такими простыми, я бы не так нервничал. Я побаивался, что доктор Кон будет расспрашивать меня о Джесс. О том, что произошло в тот день.
Я, разумеется, не смог бы ему этого рассказать. Значит, мне пришлось бы лгать, а это нарушение правил.
– Что означает «ссылка на невменяемость»?
– Когда подсудимый утверждает, что невиновен, потому что в момент совершения преступления не осознавал значения своих действий и поэтому не может отвечать за них перед законом. Например, как Эдвард Нортон в «Первобытном страхе».
– Отличный фильм, – соглашается психиатр. – Джейкоб, если твой адвокат решит, что ты должен давать показания, ты согласишься?
– А почему я должен отказываться давать показания? Я буду говорить правду.
– Когда ты сможешь говорить в зале суда?
– Мне не разрешает адвокат.
– Каковы, на твой взгляд, шансы, что тебя признают невиновным?
– Стопроцентные, – заверяю я, – ведь я этого не делал.
– Тебе известно, насколько серьезны улики против тебя?
– Понятно, нет, потому что я не видел предъявленных доказательств…
– Ты знаешь, что такое «предъявление доказательств»? – удивляется доктор Кон.
Я закатываю глаза.
– Согласно статье шестнадцать «Порядка предъявления доказательств в штате Вермонт» и «Регламенту судебных заседаний в суде по уголовным делам» обвинение обязано представить все улики по делу, включая фотографии, документы, показания, протоколы медицинских осмотров и другие материалы, которые намерено использовать в суде. В противном случае меня отпустят.
– Ты понимаешь разницу между защитой, обвинением, судьей, присяжными, свидетелями?
Я киваю.
– Защита – на моей стороне. Это мой адвокат, мои свидетели и я сам, потому что мы защищаем меня от предъявленных прокуратурой обвинений в совершении преступления. Судья, мужчина или женщина, – главное лицо в зале суда. Судья руководит ходом процесса, заслушивает показания, принимает решения согласно закону. Но судья, с которым я встретился несколько дней назад, был не очень добр и отправил меня за решетку. – Я перевожу дыхание. – Присяжные – группа из двенадцати человек, которые выслушивают факты и показания, доводы сторон, а потом идут в совещательную комнату, где их никто не видит и не слышит, и принимают решение по делу. – Как будто что‑то вспомнив, я добавляю: – Считается, что в жюри присяжных должны входить двенадцать человек, равных обвиняемому, но формально это значило бы, что каждый присяжный должен иметь синдром Аспергера, потому что только в таком случае они по‑настоящему смогут меня понять.
Доктор Кон делает очередную пометку.
– Ты доверяешь своему адвокату, Джейкоб?
– Нет, – отвечаю я. – Не успели мы познакомиться, как я на три дня угодил в тюрьму.
– Ты одобряешь его манеру вести дело?
– Конечно же, нет. Он должен рассказать правду, тогда все обвинения будут сняты.
– Все не так просто, – говорит доктор Кон.
– В «Моем кузене Винни» это сработало, – возражаю я. – Когда Джо Пеши сообщил суду, что машина не та, которую опознал свидетель, потому что у этой машины другие шины. И так же случилось в «Блюстителях порядка», в восемьдесят восьмой серии. Хотите, расскажу?
– Нет, спасибо, – говорит доктор Кон. – Джейкоб, как бы ты отнесся к тому, что свидетель солгал под присягой?
Я почувствовал, как начинают подрагивать пальцы, поэтому накрыл их второй рукой, чтобы успокоиться.
– А как бы я узнал, что он солгал? – отвечаю я. – Только сам лжец знает, что говорит неправду.
ОЛИВЕР
По бумагам выходит, что Джейкоб Хант не только способен предстать перед судом, но и производит, черт возьми, впечатление слушателя подготовительного курса юрфака, который, по всей видимости, более компетентен, чем я, и мог бы защищать себя сам.
«Только сам лжец знает, что говорит неправду».
Я уже в третий раз перечитываю ответы Джейкоба на вопросы государственного психиатра доктора Кона, и в третий раз у меня возникает вопрос: неужели Джейкоб Хант – гений с фотографической памятью, которая так пригодилась бы мне во время обучения на юридическом? Или он просто пудрит мозги матери… и всем остальным тоже?
Как бы там ни было, последний раз прочитав отчет, я понял, что у меня, черт возьми, нет ни единого шанса высказать сомнения в его дееспособности, – особенно в таком штате, как Вермонт. Нет, кто сейчас чувствует себя недееспособным, так это я, потому что обязан сказать Эмме, что не стану даже «бодаться» с обвинением по этому вопросу.
Еду к Хантам. Поскольку Эмма с Джейкобом находятся фактически под домашним арестом, я не могу требовать, чтобы они приехали ко мне в контору. Тор сидит у меня на коленях, засунув голову под руль.
Я поворачиваю на подъездную аллею и выключаю зажигание, но остаюсь сидеть в машине.
– Если она взбеленится, – говорю я псу, – надеюсь, ты меня защитишь.
Я засовываю Тора за пазуху, потому что на улице холодно, около нуля, и направляюсь к входной двери. Я даже не успеваю постучать, как Эмма открывает дверь.
– Привет! – говорит она. – Рада встрече. – Она даже пытается улыбнуться: улыбка придает ей кротость. – Должна сказать, когда безвылазно сидишь в четырех стенах, даже приход электрика кажется знаменательным событием.
– А я‑то думал, что вы мне начали симпатизировать. – Тор просовывает голову между пуговиц моего пальто. – Ничего, что я принес собаку? В машине слишком холодно.
Она осторожно разглядывает пса.
– А он не написает мне на ковер?
– Только в том случае, если вы будете и дальше разглядывать его так укоризненно.
Я опускаю Тора на пол прихожей и смотрю, как он стремглав уносится прочь.
– Не люблю собак, – бормочет Эмма.
– В таком случае вам повезло, что вы не родились спаниелем. – Снимаю пальто и перебрасываю его через руку. – Я получил результаты экспертизы.
– И? – В мгновение ока Эмма сосредотачивается, напрягается.
– Джейкоб признан способным предстать перед судом.
Она качает головой, как будто не расслышала.
– Вы же видели, что произошло во время предъявления обвинения!
– Да, но существует юридическое определение дееспособности, а по мнению государственного психиатра…
– Плевать мне на государственного психиатра! Разумеется, всегда можно найти того, кто во всем поддержит прокуратуру. Неужели вы даже не попытаетесь оспорить заключение?
– Вы не понимаете, – говорю я ей. – В Вермонте, будь вы хоть Чарли Мэнсоном, вас все равно бы признали дееспособным. – Я сажусь на скамейку в прихожей. – Вы когда‑нибудь слышали о Джоне Бине?
– Нет.
– В тысяча девятьсот девяносто третьем году он связал мать и соорудил для нее погребальный костер из обломков мебели, которую сам же разнес на куски. Он плеснул ей в глаза отбеливающей жидкостью, но матери удалось убежать. Впервые представ перед судом, Бин заявил, что является воплощением Иисуса Христа. Судья ответил, что его показания – вымысел, и указывают на то, что подсудимый не отдает себе отчета в происходящем. Когда ему предъявили обвинение в похищении, он отказался от адвоката. Он хотел признать себя виновным, но суд не принял его заявления, поэтому ему назначили государственного защитника – женщину. Бин заявил врачу, вынесшему заключение: он верит в то, что является отцом детей государственного защитника, а она, в свою очередь, – автор комиксов и нечто среднее между Жанет Рено и Джанет Джексон. За все восемь лет, пока длился суд, он никогда не обсуждал свое дело с адвокатом, а та поставила вопрос о признании подсудимого недееспособным.
– Я не понимаю, каким образом это…
– Я еще не закончил, – отвечаю я. – Психиатр со стороны защиты сказал, что, по словам Бина, у него внутри встроен чип, который дает возможность его программировать. Государственный психиатр признал его психически неполноценным. Во время судебного заседания Бин вырвал из стены батарею, швырнул в зале суда телевизор, выхватил у одного из приставов пистолет. Он заявил адвокату, что видит, как у присутствующих из голов выползают змеи, а свидетелями управляют ангелы. Его осудили, но перед вынесением приговора он заявил суду, что в парке Риверсайд возвели мемориальную стелу от имени фонда памяти Фредди Меркьюри в честь того, что Фредди Меркьюри убил католического священника. После этого Фредди сказал Тони Куртису, что приходится Бину отцом и пользуется великой силой Саймона из «Повелителя мух» – той же силой, что привела к власти нацистов, – чтобы привести его в дом и накормить человеческим мясом. Да, и еще кот общался с ним телепатически.
Эмма недоуменно смотрит на меня.
– К Джейкобу это не имеет никакого отношения.
– Имеет, – уверяю я, – потому что в штате Вермонт, несмотря на все, о чем я вам рассказал, Джона Бина признали дееспособным, и он предстал перед судом. Таков юридический прецедент.
Эмма опускается на скамью рядом со мной.
– Боже! – шепчет она. – Что же нам делать?
– Я… считаю, нужно добиться, чтобы Джейкоба признали невменяемым.
Она вскидывает голову.
– Что? О чем вы говорите? Джейкоб не сумасшедший…
– Вы только что уверяли меня, что он не может предстать перед судом, а теперь утверждаете, что он слишком дееспособен, чтобы использовать в качестве защиты невменяемость. Либо одно, либо другое! – возражаю я. – Можем ознакомиться с уликами… Но, судя по вашему рассказу, улики против Джейкоба очень весомые, включая его признательные показания. Я действительно полагаю, что это лучший способ уберечь его от суда.
Эмма меряет коридор шагами. Луч света падает ей на волосы и щеку, и внезапно я вспоминаю курс по истории живописи, который прослушал в колледже: на «Пьете» Микеланджело, «Мадонне с младенцем» Рафаэля и «Мадонне в гроте» Леонардо да Винчи Мария не улыбается. Неужели потому, что знает, что находится на острие копья?
– Если получится с невменяемостью, он вернется домой? – спрашивает Эмма.
– В зависимости от обстоятельств. Судья имеет право направить его на принудительное стационарное лечение, пока не удостоверится, что Джейкоб не представляет опасности для окружающих.
– Что вы подразумеваете под принудительным стационаром? Вы говорите о психбольнице?
– Такое вполне может быть, – признаюсь я.
– Значит, у моего сына два пути – либо в тюрьму, либо в психушку? Третьего не дано?
– Третий – это что?
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 87; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!