From Southampton – Cherbourg – Queenstown 20 страница



Пирог (моб.)  

Шалимар (дом.)  

Шалимар (моб.)  

Затем косяком пойдут старики. Их телефоны и адреса записаны на самых разных, не всегда уместных листках, один даже – на дежурной пачке из‑под но‑шпы. Та‑ак… Что еще можно впихнуть в список, чтобы он не выглядел таким куцым? Телефоны райсобеса и лично честного андроида Уразгильдиевой А. А. Телефоны аптек. Кабинетов зубного протезирования. Глазного центра им. Федорова. Все равно получается куце. Что еще? Регистратура районной поликлиники. Гм‑м… Осталось добавить морг и ритуальную службу (три ха‑ха!)  , и психологический портрет счастливой обладательницы новенького телефона сложится полностью:

ничего личного.

То есть – вообще ничего.

Елизавета – человек без всякого намека на частную жизнь, разве это не чудовищно? Пораженная этой мыслью, она тут же решила разбавить богадельную чесучу вставками из веселенького ситца: справочный телефон ближайшего кинотеатра; телефон салона красоты в доме напротив, где вот уже полгода рекламируется невиданная доселе услуга – пилинг таинственными (mysticos – да, да!) АХА‑кислотами. Телефон главного администратора БДТ…

Именно на главном администраторе БДТ кто‑то с силой ударил Елизавету под дых. А потом сразу же саданул в ухо и больно дернул за шею. И секунды не успело пройти, как она оказалась стоящей на четвереньках в снежной каше, со звездами, ромбами и концентрическими окружностями в глазах. В животе ухала страшная боль и не хватало воздуха.

Ее телефончик,   в верности которому она десять минут назад поклялась перед алтарем, исчез.

При всем желании она не смогла бы догнать тех двоих парней в черных джинсах и в черных куртках, которые неслись по улице со скоростью, намного превышающей антилопью. Двадцать метров, еще десять – и вот они уже скрылись в подворотне.

Воздуха в Елизаветиных легких не прибавилось, кажется, там вообще растеклась какая‑то жидкость. Вряд ли эта жидкость (в качестве океанариума) устроила бы дельфинью ТТ, но в тот момент Елизавета совсем не думала о ТТ.

Она рыдала.

С оттягом, со всхлипами, с завыванием, как же тебе не стыдно, Элизабэтиха  ? На Карлушиных похоронах ты и слезинки не проронила, и носом не шмыгнула, стояла с каменным лицом. А теперь, по самому ничтожному повод… нет, пусть и не самому ничтожному, но который и рядом не стоял с Карлушиной кончиной, ты так убиваешься! Как же тебе не стыдно, предательница!..

– Стыдно, стыдно, – на все лады запричитала Елизавета, сглатывая слезы и сопли. – Стыдно, стыдно, стыдно…

Подниматься она не торопилась, хотя колготки и юбка моментально промокли насквозь, а колени занемели от холода – сидела и сидела на грязной мостовой, спрятав лицо в ладонях. Вокруг нее стал собираться народ: его было не так много, как в случае возможного разбойного нападения на Вайнону Райдер или Кэтрин Зэту‑Джонс, но человека три проявили сочувствие и даже сердобольность:

Что же вы сидите, девушка, поднимайтесь! А то простудитесь, не дай бог.  

Телефон увели? Вот сволочи, совсем обнаглели!  

Телефоны на груди развешивать   – только провоцировать этих сволочей. Телефоны надо в сумке носить, подальше от посторонних глаз. Вы это имейте в виду на будущее.  

В милицию надо заявить, вдруг по горячим следам кого поймают!  

Я видел, они в подворотню свернули, возле кафе. Может, не ушли далеко… Вы пойдите, посмотрите.  

Подискутировав на тему сволочей, мобильных телефонов и аховой работы милиции еще минуты три, толпа рассосалась так же быстро, как возникла. А Елизаветины слезы неожиданно высохли, и на смену им пришел мрачный и совсем‑совсем нездоровый цинизм. Ну, конечно, будь она Вайноной, будь она Кэтрин‑Зэтой, праздные зеваки реагировали бы совсем иначе. Кое‑кто из них в мгновение ока переквалифицировался бы в заботливую и кроткую медсестру Флоренс Найтингейл. Кое‑кто – в Супермена, Бэтмена и Человека‑Паука. Сводный отряд мстителей выкопал бы двух бандитов из‑под земли, набил бы им рожи, вышиб зубы, сломал блудливые руки и преступные ноги – и торжественно вернул Елизавете утраченное. И давать идиотские советы насчет «посмотрите в соседней подворотне» никому бы и в голову не пришло.

И еще этот телефон…

Выходит, Карлуша был прав, когда видел в нем источник повышенной опасности?

Елизавета поднялась с колен только тогда, когда окончательно пришла к выводу: кража телефона произошла не просто так, это расплата за своеволие и непослушание. Она, как могла, оттерла грязь с юбки и пальто и выбросила в ближайшую урну коробку из‑под телефона вместе с зарядкой, шнурком и чехлом. Но настроение от этого не улучшилось.

Оно не улучшилось и в кафетерии, соседствовавшим с подворотней, где скрылся телефон. Туда Елизавета заглянула, чтобы вымыть лицо и руки и привести себя в относительный порядок.

– Вы позволите пройти в туалет? – вежливо спросила она у барменши.

– А здесь не проходной двор, – ответила та.

– Я знаю. Проходной двор рядом.

– Вот туда и идите, девушка.

У барменши была такая физиономия (харя, ряха, шайба, как выразилась бы Праматерь); такой длинный и узкий, похожий на дверную щель рот (сурло, хайло, как выразилась бы Праматерь), – что Елизавета поняла: никто и никуда ее не пустит. И не только ее. Непревзойденные красотки Вайнона и Кэтрин‑Зэта получили бы тот же ответ. И еще сто миллионов красоток вынуждены были бы стоять с Елизаветой в одной очереди, без всякой надежды прорваться за минные заграждения. Есть все же места, где шансы равны у всех! Эта мысль неожиданно развеселила ее и успокоила. И Елизавета посмотрела на жлобиху‑барменшу едва ли не с симпатией:

– Да мне только руки вымыть.

– Закажите что‑нибудь и идите мойте. Хоть руки, хоть что.

– Там просто человека убили… Ножом пырнули в сердце и еще, кажется, в печень. Я пыталась помочь, да где там… Он не дышит уже.

Сказав это, Елизавета и сама обалдела от собственной наглости. Взять и приговорить к смерти человека, пусть и не существующего, – это было слишком. И совсем не в ее стиле. В чьем тогда? Пирога и Шалимара? – нет. Праматери? – возможно, но не факт. Праматерь не стала бы прибегать к таким уловкам, она пошла бы напролом, и дверная щель барменского рта распахнулась перед ней, как обычно распахиваются все двери. И падают все замки. Так могла бы поступить подруга Бельмондо‑комика, или, скорее, подруга Бельмондо‑героя. А, может, это собственное Елизаветино ноу‑хау?..

– Убили? – оживилась барменша. – Да где же?

– В подворотне, за углом. Метров пять, не больше. Далее «скорая» с милицией еще не приехали.

– Вот кошмар… Минуточку подождете?

Елизавета и выдохнуть не успела, а барменша уже толкала входную дверь.

В маленьком тесном туалете она ополоснула лицо, смыла с вещей остатки грязи, а когда полезла в карман за носовым платком, обнаружила свернутые вдвое и совершенно незапланированные купюры – полташку и сотенную.

Купить в негостеприимном кафетерии чашку кофе, который наверняка окажется разбавленным, плохо сваренным, с желудями, с опилками, с крысиными хвостами, – нет уж, увольте!..

Столкнувшись с барменшей в дверях, Елизавета дружески ей подмигнула:

– Ну, что?

– Что ж вы врете, девушка! Нет там никакого тела.

– Быть не может! Значит, уже увезли.

Отойдя от кафетерия метров на двадцать, она принялась хохотать. Так же истерически, взахлеб, навзрыд, как плакала по утраченному телефону. Было в этом что‑то неправильное, неестественное; все из‑за Карлуши,  решила Елизавета. Он бежал от нее в черных джинсах и черной куртке в какую‑то недостижимую небесную подворотню. И совершенно не позаботился о том, что она будет делать одна. Не научил ее, как вести себя в горе, как пережить его достойно. Как продевать нитку печальных мыслей о нем в крошечное игольное ушко действительности. Пальцы у Елизаветы достаточно ловкие, у нее острые глаза, но нитка все равно не продевается. А значит, не удастся сшить два совершенно разных по фактуре полотна прошлого и будущего. Бархат и атлас. Гарус и габардин. Коверкот и кисею. Миткаль и органди  . Твид и эту… восточную, название которой Елизавета все время забывает, хотя оно очень красивое.

Сюзане  .

Да, твид и сюзане.

Сшить одежку для настоящего тоже не удастся.

Впрочем, Елизавета никогда и не шила одежку; и швейная машинка «Чайка», стоящая на шкафу в Карлушиной комнате, – неизвестно даже, в рабочем она состоянии или нет. И что теперь с ней делать? Вот странно, при жизни Карлуши судьба машинки нисколько ее не волновала, так почему так заботит сейчас?.. Через этот плебейский, недоношенный агрегат должно проявиться ее отношение к отцу. Она может выбросить ее и тогда – что?.. Она может ее оставить, найти ей более подходящее место, чем пыльный шкаф, и тогда – что?.. Что именно больше бы понравилось Карлуше, что он посчитал бы уважением к своей памяти, а что – надругательством над ней? Никаких особых инструкций для Елизаветы Карл Эдуардович Гейнзе не оставил.

Инструкциями ведает совсем другое существо, инопланетный дельфин ТТ.

Елизавета – растяпа. Взяла не тот диск! На том, который был нужен ей сейчас, как раз и шла речь о чьей‑то красиво зарифмованной смерти: в первой песне и еще в трех. В оставшихся пяти дельфин учился справляться с потерей своего спутника, заново восстанавливал утраченные в скорби особые свойства кожи. И ее обтекаемость, позволяющую двигаться вперед с минимальными затратами. Не душевными, физическими, потому что душевно ТТ затрачивается так, что никому и не снилось.

Диск, стоящий в плеере, – не про смерть и ее последствия. Он об обычных вещах. Может быть, не слишком обычных для Елизаветы, по для остальных – точно. Мотоциклетная любовь без шлема, ночь без города, город без дня, день без солнца, солнце без пятен, протуберанцев и короны, но тогда это уже не солнце, это – бывшее солнце, потухшая звезда. Тень потухшей звезды мелькает где‑то на заднем плане во второй и одиннадцатой песнях. Не совсем ясно, о чем идет речь – о человеке, дельфине или небесном теле, их контуры сливаются, накладываясь друг на друга. А ТТ во второй и одиннадцатой песнях много грустнее обычного, и в них есть предчувствие чего‑то, и небесное тело при этом исключается из списка – нельзя же всерьез грустить по нему!.. Во всех остальных песнях на диске ТТ задирается и провоцирует, перепрыгивает через турникеты в метро, стоит на руках на краю крыши, выскакивает из машин на полном ходу, чешет переносицу кончиком шведского десантного ножа «Моrа». Из всего того, что играючи проделывает ТТ, для Елизаветы доступно только «почесать переносицу», и не исключительным и раритетным шведским ножом, а обычным кухонным.

А она еще мечтала о дружбе с дельфином, с инопланетянкой! Наивная чукотская девочка!..

В четвертой по счету песне ТТ пьет виски.

Ста пятидесяти рублей, оставшихся у Елизаветы после бесславного похода за телефоном, на виски явно не хватит. Но можно купить что‑нибудь подешевле. Пивасик, который обычно берет Пирог. Джин‑тоник, который обычно берет Шалимар. Или даже водку, единственный из крепких напитков, который уважает Праматерь Всего Сущего. Но водку, как заведенный, пил и Карлуша. Интересно, если бы он увидел родную дочь с пузырем водяры в руках, он посчитал бы это уважением к своей памяти или надругательством над ней?..

Елизавета решила соригинальничать, оторваться от низменных вкусов Пирога с Шалимаром и от алкогольных предубеждений Карлуши и Праматери. В первом попавшемся магазинчике она приобрела пару алкогольных энергетических напитков и влила их в себя в первом попавшемся сквере.

Вкус у напитков был отвратительным: сладким, но с какой‑то гнилостной нотой внутри. Как будто эта паточная дрянь заговаривала зубы и хотела казаться лучше, чем есть на самом деле. Как будто она хотела прикинуться дорогущим шампанским или вином. Как будто она ехала в переполненной замызганной маршрутке (в подстреленном пальтишке, в колечке из меди, с журналом о красивой и богатой жизни в зубах) – и пыталась уверить всех, что маршрутка – лишь недоразумение. Чудовищное стечение обстоятельств, а на самом деле вот же она, вот! – трясет отретушированными сиськами и откляченным задом на обложке.

Энергии, паче чаяния, в Елизавете не прибавилось, зато в голове поплыл легкий туман, а образ города без дня и дня без солнца, напротив, стал проясняться.

ТТ , естественно, не имела в виду Питер, когда писала свои песни. Городов под стать ТТ не слишком много, если вообще такие существуют. Если вообще такие существуют – они являются частью ТТ, а не наоборот. Аксессуаром, любой из которых так не идет Елизавете и так охренительно смотрится на ТТ, будь то кольцо, браслет или медальон с японским иероглифом «дом на пустынном берегу». По зрелому, подстегнутому энергетическим напитком, размышлению, у ТТ совсем иная природа, чем у Праматери. В Праматери нет ничего рукотворного, животные и растения пребывают в восхитительном неведении относительно существования человека и всех бед, с ним связанных. В ТТ хи‑хи‑хи,   Елизавета не видела ее живьем и не может судить со всей определенностью, хи‑хи‑хи…  В ТТ с людьми тоже не густо. Но много всяких примет, с ними связанных; много всяких вещей, ими придуманных; они были здесь – и ушли, оставив после себя целые завалы. И ТТ мужественно разгребает эти завалы, сочиняя по ходу новую историю человечества. Переделывая механизмы игрушек; заново переписывая книги, в которых из всего текста сохранилось лишь название… хи‑хи‑хи,   вот было бы забавно, если бы ТТ стояла на краю крыши на руках, а Елизавета прогоняла бы передней эти телеги!..

Хорошо, что ТТ не живет в Питере.

Ей никогда бы не понравилась улица Красного Курсанта.

И Елизавета ненавидела эту улицу и чертов «второй или третий двор». И сегодня ей совсем необязательно было появляться здесь для проверки – жив ли Илья или он наконец оттопырился. Тогда зачем она приползла сюда, после трех часов бесцельных блужданий по городу, еще одной сисястой и жопастой энергетической банки, отягощенная переполненным мочевым пузырем, мыслями о Карлуше и целом мире, отражающемся в дельфиньей спине?

Затем.

Праматерь – ма‑ла‑десссс, Праматерь – форрр‑рэва! Фразы универсальнее не существует.

 

* * *

 

…Всякое «затем» имеет спою подоплеку.

Но мочевой пузырь удаляется сразу, выковыривается за скобки хирургическим путем, дело совсем не в нем, даже думать об этом смешно! Любой, самый отвратительный общественный сортир, любая зассанная подворотня, любой клоачный подъезд со шприцами и на славу потрудившимися гандонами куда предпочтительнее, чем высохший и мумифицировавшийся дом Ильи, хотя там чисто и сливной бачок никогда никого не подводил.

При ближайшем рассмотрении Елизаветино «затем» давно хотело почесать кулаки. Провести то, что в борьбе сумо называется «кимаритэ» – завершающий прием, который обеспечивает победу в поединке одному из борцов. Давным‑давно (во времена палеолита или во времена мятежной юности японского бога Такамикадзути) она мечтала стать необходимой несчастному Илье, хоть как‑то облегчить его страдания, заставить его скучать в свое отсутствие. Последний пункт выглядит чересчур эгоистично, такой себе технический сумоистский ляп, исамиаси или косикудакэ, дисквалификация за него не предусмотрена, но победа всегда отдается сопернику.

Илья – ее соперник.

Представить его стоящим напротив, на полусогнутых ногах, не так сложно, как кажется на первый взгляд. Дурацкая кепка козырьком назад легко трансформируется в традиционную прическу эпохи Эдо; халат – в пояс маваси. Что же касается сомнительных физических данных заморыша Ильи, то и здесь имеется решение. Если навесить на его скелет всех щенков и котят, которых Елизавета собиралась принести в разное время; все цветы, которыми она рассчитывала украсить его дом; если добавить ко всему этому шесть пудов ненависти, раздражения и желчи, которые генерировал в ней Илья, – перед Елизаветой‑дзёнокути предстанет весьма грозный противник.

Помощнее и повыше классом.

Дзюрё. Макуути.

А дзёнокути – фи! Начинающий борец, что‑то вроде армейской салаги‑первогодка, потенциальной жертвы дедовщины. Мыть, скрести, стирать белье старших товарищей, готовить для них еду – вот что от него требуется, а они при этом будут вести себя как оху  .крысы.

Илья‑дзюрё, Илья‑макуути – первый.

Давно пора было линять из этой шарашки.

Нет, она тянула до последнего, на что‑то надеялась, малахольная. Вдруг Илья изменит свое к ней отношение, вдруг она станет необходимой ему?

А это так же невозможно, как мелкотравчатому дзёнокути победить великого макуути.

В проклятом сумо такое, хоть и редко, но случается. И тогда мелкотравчатый получает свою кинбоси , золотую, мать ее, звезду.

«Кинбоси» – самое легкое слово из всех слов, которые Елизавете пришлось зазубрить в нелепой надежде на взаимопонимание с Ильей. Картинка на стене сбила ее с толку. Праматерь‑Акэбоно сбила ее с толку. Зубрить специально слова, которые и на языке‑то не помещаются, застревают в глотке, – такое Праматери и в голову бы не пришло, и в страшном сне не привиделось. У нее и с русским проблемы, фразы и отдельные их части то и дело падают навзничь вследствие атрофии мышц, и тогда им на помощь приходит ненорматив – румяный и здоровый, как санитар из дурдома. Японские иероглифы могли бы заинтересовать Праматерь только в качестве материала для коронок (старые давно пора менять), они чего, не годятся, Элизабэтиха? Нет? Ну и хер бы с ними.   С Японией тоже, потому что в мезозойском мире Праматери никакой Японии не существует. Она еще не придумана. И сумо еще не придумано. А между тем Праматерь уже Акэбоно.

Великий чемпион. Лучший из всех.

А Елизавета – никто.

Ты сам никто,   злобно подумала она, засовывая ключ в замок и с лязгом его проворачивая. Предупредительные звонки (два коротких, один длинный и снова два коротких) остались в далеком прошлом. В том самом прошлом, когда Елизавета еще надеялась, что Илья пошевелится, выползет из своего кресла, совершит хоть какое‑то движение, сделает шаг ей навстречу.

Не случилось.

И она стала открывать дверь сама. Сначала – очень тихо, стараясь, чтобы не звякнул металл, не скрипнули петли. Возле двери она аккуратно снимала ботинки и шла по коридору на цыпочках, не производя излишнего шума. Единственной целью этой предосторожности было желание застать Илью врасплох. Хоть краем глаза увидеть, что же он делает, когда никого – абсолютно никого! – нет рядом.

Не случилось.

Не случилось подсмотреть сцену в духе Босха или Брейгеля. Когда бесы, маленькие и побольше; уродцы, монстры, порождения больного разума, нечистой совести и разлагающейся плоти водят вокруг Ильи свои хороводы. Вливают в него через воронки странные вонючие субстанции, призванные разогнать и подбодрить его странную вонючую кровь.


Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 148; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!