От перевоспитания к кровавой резне 1 страница
Жан-Луи Марголен
Китай, Вьетнам, Лаос, Камбоджа
Пьер Ригуло
Северная Корея
Посвящается Жану Паскуалини, сконшвшемуся
9 октября 1997 года, поведавшему миру о зверствах китайской концентрационной системы.
Коммунистические системы Азии, если сравнивать их с подобными европейскими режимами, имеют три особенности. Во-первых, они порождены прежде всего стараниями партийных аппаратов своих стран, за исключением Северной Кореи, оккупированной Советами в августе 1945 года. Им удалось (это относится и к послевоенному Пхеньяну) установить собственные независимые режимы, привитые на древе их прошлого, вскормленные марксизмом-ленинизмом советского образца и сильно сдобренные национализмом. Этого не скажешь о Лаосе — налицо его полная зависимость от «старшего брата», Вьетнама.
Во-вторых, сейчас, когда пишется эта книга, упомянутые режимы все еще господствуют, хотя в Камбодже власть держится ценой огромных уступок.
И, наконец, никому не доступны пока центральные архивы этих государств, кроме тех, что разоблачают тиранию Пол Пота. Закрыты и архивы Коминтерна в Москве, хотя уже сошла со сцены первая коммунистическая система Азии.
Тем не менее потребовался десяток лет для того, чтобы понять суть этих режимов и их прошлого. Сейчас стало относительно легко посетить Китай, Вьетнам, Лаос или Камбоджу, проехать по этим странам и найти нужные материалы. Доступны важные источники информации, а кое-что уже тщательно исследовано: обзоры политологов, публикации в местной прессе, воспоминания бывших вождей, письменные свидетельства беженцев и диссидентов, записи устных рассказов участников событий. Словом, великие драмы, которые видела Азия, открыты нашим взорам, а руководство Пномпеня даже поощряет разоблачение ужасов режима Пол Пота, как и пекинское руководство — безобразий «культурной революции». Но на сегодняшний день пока неизвестно, что же происходило в упомянутых странах в высших эшелонах власти. Например, смерть маршала Линь Бяо в 1971 году, преемника Мао, им же назначенного, остается и сегодня тайной за семью печатями. Выборочное рассекречивание информации искажает картину, так как, с одной стороны, есть интересные и исчерпывающие материалы и монографии о «культурной революции» в уездах и провинциях Китая, но с другой — истинные намерения и побуждения самого Мао остаются загадкой. Почти не изучены «чистки» 50-х годов в Китае и Вьетнаме или «большой скачок». Режимы еще живут и не позволяют покушаться на их идеологические основы. Замалчиваются события, происходившие в огромных и самых смертоносных лагерях Западного Китая. Судьбы кадровых коммунистов и научно-технической интеллигенции, попавших в жернова репрессий, описаны сейчас подробнее, чем участь «маленьких людей» — самых мно-
|
|
|
|
|
|
Коммунистические режимы Азии: от «перевоспитания» к кровавой резне 431
гочисленных жертв произвола, и возникает иллюзия, будто этих людей не было вовсе! По-прежнему закрыта для внешних наблюдателей Северная Корея, последний бастион ортодоксального коммунизма, и до нас доходят только обрывочные сведения о том, что там происходит. Сведения, которые представлены в нижеследующих разделах, — приблизительны, и в будущем предстоит сделать дополнения и уточнения о численности жертв режимов.
Но когда речь идет о конечных результатах и методах коммунистических систем Азии, невозможно усомниться в истинном характере происходивших там событий...
ИСПРАВИТЕЛЬНО-ТРУДОВЫЕ ЛАГЕРЯ В КИТАЙСКОЙ НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКЕ
Kuma й: великий поход в ночь
Уничтожив вооруженного врага, подумаем о врагах скрытых, а они неизбежно поднимутся против нас не на жизнь, а на смерть: поэтому будьте бдительны. Не поставить вопрос ребром сегодня — будет смертельной ошибкой завтра.
Мао Цзэдун1
|
|
Тирания в коммунистическом Китае... Не была ли она копией опыта и методов работы «большого брата» — СССР эпохи Сталина, портрет которого еще в начале 80-х годов красовался на самом видном месте в Пекине?2 И да, и нет. Нет, потому что, на первый взгляд, в Коммунистической партии Китая не было явных массовых и смертоносных «чисток», и политическая полиция была сдержанной, хотя на заднем плане всегда маячила тяжелая тень ее беспощадного шефа Кан Шэна, вышедшего из партизан Яньани в 40-х годах и бессменно оставшегося на этой должности до конца своих дней в 1975 году3. Но решительно — да, если иметь в виду, исключая период гражданской войны, все лежащие на совести режима случаи насильственной смерти китайских граждан. И хотя нет еще строгих статистических данных, но, по серьезным оценкам, выявляются от шести до десяти миллионов явных, прямых жертв, включая сотни тысяч тибетцев. Кроме того, десятки миллионов «контрреволюционеров» провели долгие годы в исправительно-трудовых лагерях, а двадцать миллионов там погибли. Еще раз да, если прибавить к ним двадцать миллионов (а по другим подсчетам — сорок три миллиона), жертв периода 1959—1961 годов, который в этом смысле и в самом деле можно назвать «большим скачком», — жертв голода, лежащего на совести одного-единственного человека, Мао Цзэдуна, с его бредовыми проектами, а позднее — с его же преступным нежеланием признать свои ошибки и постараться сгладить губительные последствия голода. Наконец, если посмотреть на происходившее в Тибете — разве это не геноцид? Здесь в результате китайской оккупации на пять—десять жителей приходилась одна жертва. Отнюдь не притворным было удивление Дэн Сяопина по поводу массового избиения на площади Тяньаньмынь в июне 1989 года, когда погибли около тысячи человек: «Разве это резня? Это мелочь по сравнению с тем, что видел Китай совсем недавно!» Честное признание, не правда ли? А что подразумевалось под «недавними» потерями — прискорбные последствия ужасной гражданской войны (будто она не закончилась давным-давно, и с 1950 года не установился новый режим) или вообще продолжение зловещей истории государства: если не учитывать японскую оккупацию (при которой, впрочем, не было всеобщего голода), то придется переместиться в 80-е годы XIX века. Только там мы найдем убийства и голод, сравнимые по масштабу с теми, что видел недавно Китай. Но и тогда события не были столь планомерными, систематическими и всеобщими, как маоистские зверства. Этот период в истории Китая был исключительно трагическим.
|
|
|
|
|
|
История китайского коммунизма важна вдвойне. Во-первых, начиная с 1949 года пекинский режим контролировал более двух третей коммунистиче-
434 Коммунистические режимы Азии: от «перевоспитания» к кровавой резне
ского лагеря. После распада Советского Союза в 1991году и освобождения ряда восточно-европейских стран из-под гнета коммунизма эта доля приблизилась к девяти десятым, и стало еще очевиднее, что судьба разбросанных обломков «реального социализма» будет все больше зависеть от будущего китайского коммунизма. Во-вторых, с I960 года, после охлаждения советско-китайских отношений, к Пекину перешла роль «второго Рима» марксизма-ленинизма, а фактически это произошло еще раньше, в период Особого района Яньани (1935— 1947 годы)* после «Великого похода»", когда корейские, японские и вьетнамские коммунисты находили в Китае убежище и средства к существованию. Если режим Ким Ир Сена предшествовал триумфу Коммунистической партии Китая (КПК) и обязан своим существованием советской оккупации, то его выживание во время агрессивной корейской войны (ноябрь 1950 года) — целиком заслуга миллионов хорошо вооруженных китайских солдат-«добровольцев». Формы репрессий в Северной Корее во многом определялись сталинской «моделью», но из маоизма (который с момента существования Особого района Яньаня полностью слился с китайским коммунизмом) хозяин Пхеньяна взял «линию масс»: кадровую подготовку, тотальную идеологическую обработку населения страны и — как логическое продолжение — настойчивое «непрерывное воспитание», ставшее главным средством надзора за обществом. Слова Ким Ир Сена: «линия масс — это активная защита интересов трудящихся, их воспитание и перевоспитание с целью сплочения вокруг Партии, объединения их усилий и мобилизации всех на выполнение революционных задач»4, — это отголоски идей Мао Цзэдуна.
Влияние Китая на возникшие после 1949 года азиатские коммунистические режимы несомненно. После публикации воспоминаний перебежавшего в Пекин вьетнамского партийного руководителя Хоанг Ван Хоана5 стало известно, что с 1950 года и до Женевских соглашений 1954 года китайские советники курировали вооруженные силы и администрацию Вьетминя***, а тридцать тысяч пекинских солдат «на исключительно добровольной основе» поддерживали в 1965—1970 годах северо-вьетнамские силы в войне в Южном Вьетнаме. Победитель при Дьенбьенфу****, генерал Во Нгуен Зяп, в 1964 году прямо признал китайскую помощь: «С 1950 года, после победы Китая, наша армия и наш
* Особый район Китая — зона коммунистического влияния в результате прихода в Янь-ань китайской Красной армии (в частности её 4-го корпуса под командованием Чжу Дэ и Мао Цзэдуна — политкомиссара). В своих дневниках П. Владимиров, связной Коминтерна при руководстве ЦК КПК, командированный из Москвы в Яньань, пишет: «"Великий поход" свел воедино Красную армию на северо-западе Китая в конце 1935 года. На территориях, занятых прежде войсками маршала Чжан Сюэляна и местных милитаристов образовался Освобожденный район с центром в Яньани. Тогда в Яньань прорвалось около 25-ти тысяч бойцов и командиров — это всё, что уцелело в результате "Великого похода"» (П.П. Владимиров, Особый район Китая. 1942—1945. М., 1973, с. 10). Особый район включал в себя провинции Шэньси, Ганьсу, Нинся с центром в Яньане. (Прим. ред.)
** «Великий поход» (Северо-Западный поход) — 1934—1936 — перебазирование под натиском гоминьдановских войск основных сил китайской Красной армии из северных районов в Центральном и Южном Китае на северо-запад страны. (Прим. ред.)
*** Полное название: Вьетнам док-лап донг-минь — Лига борьбы за независимость Вьетнама, существовала с 1941 по 1951 год. Создана по инициативе Коммунистической партии Индокитая. (Прим. ред.)
**** Дьенбьенфу — город и уезд на Северо-Западе Вьетнама. В уезде в марте — мае 1954 года произошло решающее сражение, закончившееся победой Вьетнамской народной Армии над французскими войсками. (Прим. ред.)
Kuтaй: великий поход в ночь 435
народ смогли извлечь ценные уроки из действий Народно-освободительной армии Китая". Мы смогли воспитываться на военных идеях Мао Цзэдуна. И это стало важным фактором, определившим зрелость нашей армии, и способствовало нашим дальнейшим победам»6. Коммунистическая партия Вьетнама (КПВ), позднее переименованная в Партию трудящихся Вьетнама, в знак признательности Мао Цзэдуну вписала в свой Устав 1951 года следующие слова: «Партия трудящихся берет за основу идеи Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина и теоретическую мысль Мао Цзэдуна и будет опираться на них в ходе вьетнамской революции; они станут базой нашей революционной идеологии и путеводным маяком, указывающим направление нашей работы»7. «Линия масс» и их перевоспитание были поставлены в центр вьетнамской политической системы. Жестокие «чистки» в середине 50-х годов (чинь хуан) стали вьетнамским вариантом «реформы стиля работы» (шэн фен), состряпанной в Яньани8. Что касается красных кхмеров в Камбодже (1975—1979 годы), то и они получили мощное вливание в виде китайской помощи и, «творчески» переработав миф о «большом скачке», добились «успехов», которых не удалось достичь и самому Мао. Китайский и другие коммунистические режимы Азии опирались на проверенные временем воинственные традиции (менее укоренившиеся в Северной Корее, хотя Ким Ир Сен и хвастался своими вымышленными подвигами времен антияпонской партизанской войны), плавно перешедшие в перманентную милитаризацию общества. Показательно, что в этих странах на армию были возложены политико-репрессивные задачи, тогда как в советской системе эту роль выполняла политическая полиция.
Насилие как традиция
Всемогущего Мао Цзэдуна при жизни называли «красным императором». Все, что известно о его деспотизме, необузданности, своенравии, кровавых преступлениях и распутстве до последних дней жизни9, ставит его в один ряд с тиранами Поднебесной. И все же дикое насилие, возведенное в принцип при правлении Мао Цзэдуна, выходит далеко за рамки отнюдь не либеральной национальной традиции Китая.
Дело не в том, что Китай часто испытывал жажду крови, а в том, что религиозный вектор мироощущения народа приводил к этому состоянию. Две великие китайские нравственные системы— конфуцианство и даосизм —различны в плане идейных предпосылок примат рационального и общественного у Конфуция и опора на индивида и его интуитивно-чувственное иррациональное начало у Лао-цзы, проповедника Дао. Эти две важнейшие национальные «закваски» в разной степени присутствуют в каждом китайце. В кризисные моменты истории вторая нейтрализует первую, и самые обездоленные и растерявшиеся бросаются на носителей конфуцианского начала — просвещенную интеллектуальную элиту («пирамиду грамотных»), то есть государство. Разгорались восстания и крестьянские войны, инспирированные апокалиптическими и мессианскими сектами: движение «Желтых повязок» 184 года, майтрейис-тов в 515 году, восстание манихейцев в 1120 году под предводительством Фан Ла10, восстание «Белого лотоса» 1351 года, «Восьми триграмм» 1813 года и другие11. Движущая сила этих восстаний одинакова, в ней сливаются даосизм и на-
* Народно-освободительная армия (НОА) — вооруженные силы КПК. (Прим. ред.)
436 Коммунистические режимы Азии: от «перевоспитания» к кровавой резне
родный буддизм под знаменем Будды грядущего, Майтрейи, чье лучезарное и спасительное пришествие состоится ценой великого потрясения «старого мира», а верноподданные — государственная элита — должны способствовать исполнению этого пророчества и в ожидании свершения прославлять его. Прервутся старые связи, в том числе и семейные. Как свидетельствуют хроники династии Вэй 515 года, «и отец не узнавал больше сына, а брат брата»12.
Нравственно-этические принципы базируются в китайской традиции на уважении семейных уз; там, где они прерываются, поселяется вседозволенность. На место семьи приходит секта и полностью подчиняет себе человека. Тем, кто вне ее, уготованы мучения ада в загробной жизни и насильственная смерть на земле. Например, известны случаи (в 402 году), когда чиновников расчленяли на куски, заставляя жену и детей есть их мясо, а если те отказывались, расчленяли их самих. В 1120 году кровавая бойня унесла жизни миллионов человек13. Попирались все нравственные принципы; в одном воззвании (в 1130 году) утверждалось, что «убивать — людей значит выполнять буддийский закон14, дхарму»; убийство есть акт сострадания, и оно освобождает дух; воровство приближает всеобщее равенство, а суицид —это счастье на зависть всем. Чем ужаснее собственная смерть, тем возвышеннее воздаяние за мученичество. Как записано в источнике XIX века, «смерть от медленного расчленения человеческого тела на кусочки вознесет жертву на небо, и там она предстанет в пурпурных одеждах»15. И как не сравнивать далекие кровавые события с жестокостями, сопутствовавшими азиатским революционным движениям нашего века! Не стоило бы тратить время на описание этих чудовищных подробностей, но они помогают понять, почему восторжествовали новые режимы и почему сопровождавшее их насилие кажется нормальным, почти банальным явлением.
Государственные устои должны оставаться крепкими, а всеобщий порядок — незыблемым. Путешественники-европейцы, с опаской ехавшие в Китай в Средние века и в эпоху Просвещения, покидали страну, завороженные царившим в «древней империи» Великим Миром. Конфуцианство — государственная доктрина — в качестве официального учения преподавалось в школах и проникло в самую далекую крестьянскую хижину. Добродетель монарха считалась наивысшей нравственной ценностью. Моделью государственного устройства была семья. Провозглашенные в далекие времена вечные гуманистические принципы осуждали кровопролития, самой большой ценностью признавалась человеческая жизнь. Среди древних мыслителей, труды которых больше двадцати веков считаются каноническими, первым вспоминается китайский философ Мо-цзы (479—381 гг. до н.э.). Вот какими словами он осуждает агрессивные войны: «Если убийство одного считается преступлением, а многочисленные убийства во время нападения на другие государства восхваляются как благое дело, то где граница между добром и злом?»16. Философ и полководец Сунь-цзы (ок. 500 г. до н.э.) в своей знаменитой книге Искусство войны говорил: «Война подобна пожару: кто не захочет опустить меч, тот от меча и погибнет»17. Побеждать надо не числом, а уменьем, малой кровью, не затягивая войну: «Никогда еще не бывало, чтобы война продолжалась долго, и это было бы выгодно государству. Сто раз сразиться и сто раз победить — это не лучшее из умений <...>. Рано пировать тому, кто победил противника: придет время и обратится против победителя сила проклятий побежденных»18. Главная заслуга военачальника — сберечь войско, но нельзя допускать и истребления противника: «Пленение вражеской армии есть большее достижение, чем ее уничтожение. Не поощряй
Kumaй: великий поход вночь 437
убийство!»19. Это не только нравственное наставление, но и соображение целесообразности: кровопролитие и жестокость порождают у побежденного энергию ненависти и отчаяния, и, повернув ее против соперника, он может переломить события в свою пользу. Чтобы одолеть врага, «лучше сохранить государство противника в целости, чем стереть его с лица земли»20.
Вот типичное, опирающееся на конфуцианство умозаключение в духе великой китайской традиции: нравственно-этические принципы не формируются в сфере бессознательного, они зарождаются и живут в сфере деятельности, гармонично накладываясь на производительную общественную систему, которая, в свою очередь, стимулирует и охраняет нравственность. Другого рода «прагматизм» проповедовали легисты*, современники Конфуция и Сунь-цзы, считавшие, что государство должно утверждать свою силу террором, навязывая его обществу. Легизм проявил свою глубинную несостоятельность, когда его теоретики были в фаворе при династии Цинь, и постепенно сошел на нет в начале династии Северный Сун (9бО—1127 годы). Тогда немилость и ссылка в отдаленный район, не исключавшие помилования и возврата домой, были самым обычным наказанием для провинившегося мандарина. В 654 году при династии Тан была введена система, также карающая за умышленный проступок, но смягчающая наказание раскаявшемуся преступнику. Была отменена круговая семейная ответственность за участие в восстании; усложнилась и стала более тщательной процедура вынесения смертного приговора, упразднены самые суровые наказания и впервые введена система апелляционного суда21.
Произвол государства в отношении населения был ограничен. Китайские историки всегда с ужасом упоминают о погребении заживо четырехсот шестидесяти ученых и чиновников по приказу основателя Циньской династии Цинь Ши-хуанди (годы правления — 221—210 до н.э.). Этот бездушный и циничный монарх, взятый за образец Мао Цзэдуном, однажды приказал собрать и сжечь тома китайской классической литературы, он приговорил к смерти или к ссылке почти двадцать тысяч мелких землевладельцев, безжалостно бросил десятки, а может быть, сотни тысяч жизней на строительство первой Великой Китайской стены. При династии Хань (206 до н.э.—220 г. н.э.) конфуцианство снова вошло в силу, и империя долго не знала ни тирании, ни кровопролитий. Порядок стал твердым, законы строгими. Если бы не многочисленные мятежи и вторжения соседей, жизнь населения можно было назвать более спокойной и надежной, чем в других государствах, включая и большинство стран европейского Средневековья и Нового времени.
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 163; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!