Киевская княгиня Ольга и ее истинная роль в истории гибели ее мужа князя Игоря 2 страница
Обычай этот существовал у многих народов. В частности, в исландских сагах сохранились сообщения об этом обычае: «В то время, когда Норегом правил яр л Хакон, Эйрик был конунгом в Свитьод. […] Конунг Эйрик взял в жены Сигрид Суровую и был их сыном Олав Свенский. Так говорят люди, что этот конунг хотел расстаться с королевой Сигрид и не хотел выносить ее вспыльчивость и высокомерие, и стала она королевой над Гаутландом. А конунг потом взял в жены дочь ярла Хакона. Ему наследовал его сын Олав»{149}. Любопытно, что после смерти Эйрика к его богатой вдове, с которой он, правда, расстался еще при жизни, посватались Виссивальд, конунг из Аустрвега (с Востока, то есть из Руси), и Харальд Гренландец, конунг из Уппланда. «А она посчитала себя униженной тем, что к ней посватались мелкие конунги, а их самоуверенными, поскольку они посмели мечтать о такой королеве, и поэтому сожгла она тогда их обоих в доме одной ночью. И там же лишился жизни и благородный муж по имени Торир, отец Торира Собаки, который сражался с конунгом Олавом Святым при Стикластадире. И после этого поступка стали ее звать Сигрид Суровая». События эти произошли около 994/995 годов в Швеции. Исследователи неоднократно указывали на заметное сходство между этим мотивом в сагах и летописным преданием о древлянских послах, сватах князя Мала, сожженных по приказу Ольги в бане. Любопытно, что эта Сигрид, согласно сагам, была бабушкой Ингигерд, жены киевского князя первой половины XI века Ярослава Мудрого. Занятно и то, что в предании о Сигрид упоминается имя русского князя «с Востока» Виссивальда. Неясно, является ли сходство этих двух рассказов простым совпадением, мотив сожжения женихов в бане был заимствован одной культурой у другой. В связи с этим следует упомянуть об устном предании, бытовавшем на Псковщине и рассказанном в XIX веке П. И. Якушкину. Согласно этому преданию, к Ольге на перевозе сватался не Игорь, а некий князь Всеволод. Рассказ этот заканчивался тем, что Всеволод «отстал от Ольги», но «много она князей перевела: которого загубит, которого посадит в такое место… говорят тебе горазд хитра была»{150}. Параллель здесь с князем Всеволодом, сватавшимся к Сигрид, замечательная. Можно сделать вывод, что в представлении русских преданий Ольга была очень похожа на Сигрид как по своим поступкам, так и по своему положению. Таким образом, факт получения Ольгой в управление Вышгорода, вероятно, с согласия княжеского съезда, не желавшего ссориться с племенами Северо-Запада, может свидетельствовать о разводе Игоря и Ольги.
|
|
|
Выходит, у Ольги были достаточно «уважительные» причины для того, чтобы в конфликте русских князей с Игорем не поддержать киевского князя, а встать на сторону его противников. Кстати, учитывая положение Ольги как правительницы Вышгорода и их взаимные отношения с Игорем, вполне логичным кажется обращение древлян именно к ней. Сама манера их переговоров с Ольгой, их надежда на то, что удастся завершить дело миром (а если бы отношения Ольги с Игорем были нормальными, то у древлян не было бы причин надеяться на это), свидетельствуют о том, что они не думали, что это убийство Ольга сочтет преступлением, заслуживающим жестокой мести. Напротив, гибель Игоря могла разрешить конфликт, который назревал среди русских князей. Не случайно древляне назвали Игоря «волком», то есть изгоем, что было бы неверно, если бы он пользовался поддержкой в Киеве и в своей семье.
|
|
|
Теперь, кажется, все противоречия разрешены и представляется возможным изобразить события середины 40-х годов X века в следующем виде. Неудачный поход на греков подорвал авторитет Игоря в глазах других русских князей. Однако Игорь мог еще оправдаться тем, что все, кто не вернулись с ним на Русь после неудачного сражения у Иерона, погибли там или в последующих боях с греками. Брошенное им войско в составе дружины Хельгу продолжило борьбу, и в 945–946 годах остатки его с богатой добычей, захваченной в результате разорения Малой Азии и Бердаа, вернулись на Русь. Вполне возможно, что во главе этого войска стоял Свенельд. На Руси появилась серьезная вооруженная сила, еще более усилившая оппозицию Игорю среди князей. Теперь Игорь полностью себя скомпрометировал. К оппозиции присоединилась и Ольга — одна из жен Игоря, точнее, бывшая жена, происходившая из знатного северного рода и управлявшая Вышгородом. Не исключается, что она, при поддержке Свенельда, позднее ставшего ее помощником, и русских князей, совершила переворот в Киеве. Чтобы сохранить свое лицо хотя бы в глазах своей дружины, Игорь предпринял грабительский поход на древлян, но последние восстали и убили князя-«волка». Оказавшись во главе союза князей, Ольга все свои силы направила на восстановление пошатнувшегося единства Руси. Движение древлян было жестоко подавлено.
|
|
|
Все это построение основано на предположениях и на первый взгляд может показаться легковесным. Как быть, например, с полной трагизма летописной историей мщения Ольги древлянам за смерть мужа? Или с известием о том, что Ольга оплакивала мужа на его могиле, даже велела насыпать над ней высокий холм и приказала совершить тризну? С последним, впрочем, все просто. Ссылка на могилу Игоря, как и ранее на могилу Олега — традиционное замечание летописи. В окрестностях Искоростеня еще в XIX веке показывали холм — могилу Игоря. Раз есть холм, то, как рассуждал летописец, значит, была и тризна. Кроме того, согласно языческим поверьям, не погребенный подобающим его общественному положению образом покойник блуждал и тревожил других людей, прежде всего, своих близких. Поэтому Игоря могли и похоронить и оплакать даже его бывшие противники. Что же касается мести, точнее «местей», Ольги, то, возможно, летописцы «подчистили» ее биографию, превратив историю подавления выступления древлян в историю мщения киевской княгини за смерть мужа. Ведь, как показывают исследования летописи, рассказ об Игоре, Ольге и древлянах сложился в Вышгороде, резиденции Ольги.
|
|
|
Не следует забывать и о том, что летописный и житийный образ Ольги как бы двойственный. Так, в Повести временных лет Ольга представлена хорошей женой и матерью, любящей своего сына даже тогда, когда он издевается над ее христианской верой. Этот тип женщины был очень любим христианскими книжниками. Любили его и в народе. Именно поэтому в русских былинах так распространен образ матери героя — «честной вдовы». Исследователи обратили внимание на то, что в былинах «многоразумие» честной вдовы обыкновенно обуздывает буйные порывы сына, и в этом отношении предание об Ольге и сыне ее Святославе напоминает отчасти былины о Василии Буслаеве и его «желанной матушке, честной вдове Амелфе (или — Мамелфе) Тимофеевне». Как «любящая жена и мать» Ольга, став вдовой, жестоко мстит за своего убитого мужа. Правда, тут будущая святая несколько перестаралась и из-за образа «честной вдовы-христианки» неожиданно выступает совсем другой образ. Это образ жестокой и коварной мстительницы, женщины-воина, столь распространенный в кровожадных скандинавских сагах.
Двойственность образа Ольги ярко проявляется в сказании «Степенной книги» о первой встрече Игоря с Ольгой во время охоты{151}. Князь якобы охотился в лесах в окрестностях Пскова, увидел удивительного зверя и погнался за ним. Преследуя зверя, он оказался на берегу реки. Зверь исчез, но вместо него князь увидел на реке лодку, которой управляла сильная и ловкая девушка. Заблудившийся Игорь попросил перевезти его на другой берег и, усевшись в лодку, обнаружил, что девушка, а это была, как вы уже догадались, Ольга, — удивительная красавица. В князе взыграла кровь, и он попытался овладеть перевозчицей, однако встретил отчаянное сопротивление и весьма убедительное заявление, что девушка бросится в воду, если он не оставит своих домогательств. Князь был так потрясен, что немедленно влюбился в Ольгу и сделал ей предложение. Ольга здесь поучает Игоря как солидная мудрая женщина юношу, и именно своей премудростью, нравственной чистотой и силой она и покоряет князя. Премудрость — одна из главных летописных черт характера Ольги. И это не случайно. Христианин, в представлении летописцев, всегда должен быть мудрее язычника. Ольга как будто с рождения уже готовилась к тому, чтобы стать христианкой и, позднее, святой. Однако, как и в Повести временных лет, в житии Ольги из-за ее христианского образа прорывается совсем другой характер. Ольга во время встречи с Игорем изображена удалым гребцом. Игорь с первого взгляда принял ее за мужчину и только, присмотревшись ближе, обнаружил, что гребец — это красивая и мужественная девушка. М. Халанский отметил, что «по тону и стилю рассказа можно подумать, что автору жития был известен эпический мотив о встрече богатыря с богатыршей, поленицей, мужественной, как богатырь»{152}. И вновь Ольга здесь — богатырь, воин. Двойственность образа Ольги давно привлекла внимание исследователей, которую они объясняют смешением языческих и христианских черт в ее характере, эпической и агиографической традиций в ее описании.
Например, следует обратить внимание на то, что летописный рассказ о «местях» Ольги древлянам весьма символичен. Его символизм заключается в том, что каждая месть представляет собой скрытую загадку о смерти, которую Ольга загадывает древлянам. Древляне не то что не смогли их отгадать, но даже не замечали предлагаемых им загадок и были обречены на смерть. Всего княгиня Ольга в Повести временных лет задавала им четыре загадки подряд. В рассказе о ее первой мести древлянам за убийство ее мужа Ольга предложила древлянским послам заставить киевлян нести их в ладье. Ольга недаром убедила древлян именно лечь в ладье. Она по существу задала загадку древлянам об их похоронах (ладья с лежащими мертвецами — это погребальный обряд, достаточно вспомнить сожжение мертвого руса в описании Ибн Фадлана). Но древляне не поняли, решили, что им хотят оказать великую честь, вернулись на ночь в ладью, легли там и сами подтвердили приговор, будто они мертвы. Оставалось их действительно похоронить, что наутро и было сделано, хотя ничего не заподозрившие послы гордо сидели в ладье, пока их не бросили в яму и не похоронили заживо. Во второй и третьей местях также содержатся неразгаданные загадки — «баня» и «пир» могут также трактоваться как символы страдания и смерти. В третьей месте это видно особенно четко. Древляне спрашивают Ольгу о судьбе послов, которые ездили сватать ее за Мала. Ответ княгини: «Идут за мною с дружиной мужа моего». Все правильно: убитые ею древлянские послы действительно «идут» вслед за перебитым древлянами ближайшим окружением ее мужа. Ольга вовсе не пошла на примитивный обман, а ответила скрытой и довольно изощренной «загадкой». Особенно циничным выглядит языковое коварство Ольги в рассказе о четвертой мести древлянам. Она заявляет древлянам, повторяя с необычной настойчивостью: «Больше уже не хочу мстить, — хочу только взять с вас мало , заключив с вами мир, уйду прочь… Нет у вас теперь ни меду, ни мехов, поэтому прошу у вас мало : дайте мне от каждого двора по три голубя и по три воробья. Я не хочу возлагать на вас тяжкую дань, как муж мой, поэтому и прошу у вас мало. Вы же изнемогли в осаде, оттого и прошу у вас мало». К чему этот повтор: прошу мало, мало, мало… Если вспомнить, что древлянского князя звали Мал, то можно сообразить, что Ольга использовала каламбур и самую простую фразу превратила в загадку. Она снова не обманывала, добиваясь уже не мести, а гораздо большего. Ольга потребовала от древлян князя — предводителя восстания, в данном контексте — всей их независимости, которую и искоренила полностью{153}.
Повесть временных лет сообщает еще об одной хитрости Ольги — о том, как она во время посещения Константинополя «переклюкала» византийского императора. Ольга вообще склонна говорить «клюками» (загадками), в чем проявляется своеобразная характеристика, которую ей дает летописец, так как умение говорить «клюками», по мнению древнерусских книжников, было проявлением хитрости, лукавства, лживости и коварства{154}. Но это же умение, если им владел предводитель, ценилось дружинниками. По отношению к подобным женским качествам у мужчин преобладало опасение на грани страха, древнего языческого ужаса{155}. В целом женщина рассматривалась как злая, мрачная сила. Из уверенности в извечном коварстве женщин происходит и в целом отрицательное отношение христианской церкви к женщине как к соблазнительнице и греховному существу. На Руси убежденность в этом среди мужчин господствовала с языческих времен. В этом отношении любопытен рассказ летописи о появлении в 1071 году в Ростове во время неурожая двух волхвов (языческих жрецов), обвинивших в голоде женщин. Придя в город, они заявили: «Мы знаем, кто запасы прячет». Затем отправились по Волге и, приходя в каждый поселок, называли «знатных жен, говоря, что та жито прячет, а та — мед, а та — рыбу, а та — меха. И приводили люди к ним сестер своих, матерей и жен своих. Волхвы же, мороча людей, прорезали за плечами у женщин и вынимали оттуда либо жито, либо рыбу и убивали многих жен, а имущество их забирали себе». И только четкие действия княжеской администрации сумели предотвратить дальнейшее распространение влияния этих фокусников. В данном случае, перед нами любопытный пример перехода недоверия к женщине от язычества к христианству. Женщина же, говорившая «клюками», вообще казалась обязательной губительницей мужчины. Убеждение в этом было преодолено только, «как это ни парадоксально, в страшное время Ивана Грозного. Тогда-то на литературной сцене появилась незнатная дева Феврония, которая своими загадками уже привлекала мужчин, а не губила или ужасала их»{156}.
Хотя в истории расправы Ольги над древлянами симпатии летописца были без сомнения на стороне киевской княгини, изуверская жестокость княгини и ее потрясающее коварство не могли вызвать и не вызывали полного одобрения летописца, как не могли у него вызвать одобрения любые проявления коварства и хитрости женщины в отношении мужчины. То, что Ольга наделена в летописи чертами коварной губительницы, говорящей, как все они «клюками», вовсе не случайно. Что-то внушало древнерусскому летописцу в образе святой княгини страх. Вероятно, это было «второе лицо», неумело упрятанное под маску христианского благочестия. Впрочем, коварство Ольги проявляется не только в говорении «клюками». Судя по всему, в Древней Руси были достаточно популярны сказания, в которых Ольга выступает в роли непобедимой коварной невесты, невесты-губительницы. Даже в летописи вошли три подобных сюжета — сватовство к Ольге Игоря, Мала и императора. Сказочная невеста — «царевна» — персонаж сложный. В. Я. Пропп писал о ней следующее: «Те, кто представляют себе царевну сказки только как «душу — красную девицу», «неоцененную красу», что «ни в сказке сказать, ни пером написать» ошибаются. С одной стороны, она, правда, верная невеста, она ждет своего суженого, она отказывает всем, кто домогается ее руки в отсутствие жениха. С другой стороны, она существо коварное, мстительное и злое, она всегда готова убить, утопить, искалечить, обокрасть своего жениха, и главная задача героя, дошедшего или почти дошедшего до ее обладания, — это укротить ее… Иногда царевна изображена богатыркой, воительницей, она искусна в стрельбе и беге, ездит на коне, и вражда к жениху может принять формы открытого состязания с героем. Два вида царевны определяются не столько личными качествами царевны, сколько ходом действия. Одна освобождена героем от змея, он — ее спаситель. Это тип кроткой невесты. Другая взята насильно. Она похищена или взята против ее воли хитрецом, который разрешил ее задачи и загадки, не испугавшись того, что головы его неудачливых предшественников торчат на шестах вокруг ее дворца»{157}.
Ольга явно относится к типу коварных невест. Для древлян сватовство заканчивается плачевно. Еще Н. И. Костомаров отмечал, что эпизод с древлянскими послами, сожженными в бане, несколько напоминает русскую сказку о царевне Змеевне, которая заманивает к себе молодцев и сжигает их в печи. Униженным остается и византийский император. Только Игорю сопутствует удача. Но источники свидетельствуют, что Ольга досталась ему тоже непросто. В целом предание, вошедшее в состав «Степенной книги», очень символично (Игорь преследовал зверя, который находился на другом берегу реки, а, подъехав к воде, встретил Ольгу). Эта ситуация — «брак» — «охота» — встречается в фольклоре. Она воплощается в мотиве встречи героя с чудесным животным (лебедь или лань), которая превращается в девушку-невесту. Чудесная невеста, Ольга, далась Игорю, как и положено, не сразу. Не случайно князь сначала принял Ольгу за удалого, сильного мужчину, в чем, вероятно, проявился еще один былинный сюжет — о поединке с суженой. (На Псковщине рассказывали предание об Ольге, как о «сильной богатырке», переносившей с места на место огромные камни.) В конечном итоге Игорю не удается самому добыть Ольгу. Согласно летописям, ему ее приводит Олег, который, в данном случае, выполняет роль «волшебного помощника» героя. Однако женитьба на «коварной невесте-губительнице», «богатырке» Ольге не может принести Игорю счастья. Встреча Игоря и Ольги происходит на переправе, а переправа в фольклоре часто является символом смерти{158}. Девушка перевозит Игоря на другой берег, что делает его гибель неотвратимой, а Ольга оказывается причастной к смерти князя.
В связи с версией о причастности Ольги к гибели Игоря, особый интерес вызывают предания, собранные еще в 1890-х годах историком и фольклористом Н. И. Коробкой в Овручском уезде, где в древности жили древляне. Эти предания (особенно богато ими местечко Искоростень) повествуют об убийстве княгиней Ольгой своего мужа князя Игоря. В одном из них говорится о том, что Игорь купался в реке, а Ольга шла мимо с войском. Вид голого Игоря ей так не понравился, что она велела убить купальщика. Князь пытался бежать, но люди Ольги настигли его и убили. На месте его могилы Ольга велела насыпать огромный курган, так как, согласно легенде, Игорь был ее мужем. По другой легенде, Ольга убивает Игоря, не узнав его в чужой одежде. В северной части уезда Н. И. Коробка записал предание, повествующее о споре Игоря и Ольги, в ходе которого жена убила мужа. Другое предание рассказывает о семилетней осаде Ольгой Игоря в городе (причем Н. И. Коробка записал неподалеку от села, где услышал это предание, другое, сходное, которое называло этот город Искоростенем). После семи лет борьбы в осажденном городе Игорь решил вырваться из осады по подземному ходу, однако Ольга догадалась об этом и, когда Игорь вышел из подкопа его убили. В других преданиях Игорь и Ольга часто выступают во главе двух огромных враждебных войск{159}.
Эти сказания были широко распространены в Овручском уезде задолго до того, как до крестьян могла дойти информация, содержащаяся в опубликованных в XIX веке летописях. Крестьяне показывали фольклористу колодцы, из которых, якобы, Ольга пила, когда шла с войском против Игоря, или которые выкопали по ее приказу, водоемы, в которых княгиня купалась, после захвата Искоростеня, и, самое главное, огромные холмы, каждый из которых крестьяне ближайшего к нему села выдавали за курган, насыпанный Ольгой над могилой убитого ею Игоря. Ему показывали «Ольгину ванну», «Ольгину долину», «Игорев брод», «Ольгину гору», «Ольгин колодец» и т. д. О древности легенд овручских курганов свидетельствует то, что еще в 1710 году, когда В. Н. Татищев шел «из Киева с командой», при городе Коростене местные жители показывали ему «холм весьма великий на ровном месте близ речки», который назывался «Игоревой могилой»{160}. Следовательно, предания об «Игоревой могиле» существовали в этой местности самое позднее в XVII веке, а сложились, наверное, гораздо раньше.
В самом по себе существовании мест, которые предания связывали с каким-либо историческим персонажем, нет ничего удивительного. «За подобными примерами у нас ходить далеко не придется. Память независимого Великого Новгорода почти погибла в Новгородской Земле, но остались от его древней истории два лица, живущие в народных воспоминаниях: Марфа Посадница и царь Иван Грозный. К имени Марфы Посадницы примыкает все, что только имеет тень воспоминания о новгородской старине. Темное сознание о былой отдельности и независимости Новгорода выражается представлением, что когда-то там господствовала Марфа Посадница, богатая, сильная боярыня, или княгиня, которую победил и взял в плен Иван Грозный; каждую развалину, каждое древнее здание с первого вопроса о нем приписывают Марфе Посаднице: два развалившихся дома в Новгороде на Торговой стороне недавно называли домами Марфы Посадницы; ей приписывали построение таких церквей, которых она, разумеется, не строила; ей дают во владение такие местности, которыми она не владела; за нею признают такое могущество, какого она не имела. Подобно тому, плывя вниз по Волге, можно услышать, как народное предание разместило по берегам этой реки бугры Стеньки Разина: там, говорят, он останавливался с своею молодецкою дружиною обедать; там дожидался судов, плывших по Волге, чтоб их ограбить; там прятал награбленные сокровища, которые и теперь лежат за железными дверьми, за двенадцатью замками, заклятые и никому недоступные. Таких бугров могут указать целый десяток, если не более, потому что и новый, до тех пор непричастный имени Стеньки Разина, бугор легко превращается в бугор с этим именем, под влиянием фантазии рассказчика»{161}. И хотя предания о том, что Ольга убила Игоря, были разбросаны на расстоянии почти 150 верст, судить об их, если так можно выразиться, «достоверности» сложно.
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 211; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!