Между дьяволом и глубоким синим морем 9 страница
Гертруда выпустила из трубки клуб ароматного дыма. Спохватилась:
– Не возражаешь, если я тут покурю?
– Это твой дом, – улыбнулась Настя.
– Ну, – невнятно буркнула великанша, придерживая зубами кончик трубки и доливая в чашку чай. – Это не всех останавливает.
– Кого?
– Некоторых гостей. Бывает же, а? Ты их даже вроде не зовешь. А они припрутся, напачкают сапожищами, разлягутся на твоем диване, наплюют семечек. И еще будут тебе указывать, в какой одежде тебе ходить, какой температуры кофе им подносить и можно ли тебе курить в собственной гостиной. И что, я должна это терпеть?
Гертруда фыркнула и пыхнула трубкой.
– Нет уж. В моем доме ходим в тапочках, разговариваем вежливо, и вообще живем по моим правилам. Не устраивают правила – до свидания. Валите к себе домой и живите там по своим правилам. Каким хотите. Хоть в сапогах по постельному белью ходите и в занавески заворачивайтесь, мне наплевать. Извини, лапушка, что-то я сегодня нервничаю. Новости утром посмотрела. Так что, ты именно Чебурашку решила взять?
– Кого?
– Хо! Ты не читала эту сказку? – изумилась великанша. – Обожди, сейчас найду. Я ее как раз перечитывала недавно. Вот, возьми. А насчет Чебурашки подумай хорошенько. Зачем тебе столько возни? Странную зверушку для поднятия гражданского индекса я тебе могу и попроще подобрать. Сейчас чай допьем и пойдем во второй блок. В общем, первый я тебе так показала. Для расширения кругозора и избавления от некоторых иллюзий.
|
|
|
– Не надо, – сказала Настя.
– Чего? Избавления от иллюзий? Хо! Лапушка, это самое лучшее, что я могу для тебя сделать.
– Не надо зверюшек для поднятия индекса, – Настя поморщилась. Подумала, что великанша права. Что выглядит это именно так: пришла девушка не помочь бездомному животному, а подыскать себе средство для поднятия индекса. – Я возьму его.
– Ну, – Гертруда развела руками. – Я предупреждала. Апельсины не забывай ему давать. Он с ними спит в обнимку. Привык. Мне его так и подбросили – в ящике с двумя апельсинами.
– Подбросили?
– Хо! Думаешь, я выиграла его в лотерею? Или купила на аукционе? Лапушка, ты куда пришла? В питомник йоркширских терьеров или в приют брошенных животных? Брошенных, лапушка! Это значит, что бывшие хозяева, в лучшем случае, удосужились принести нежеланных младенцев…э… то есть надоевших питомцев мне под дверь и быстро смыться, стеснительно избегая встречи. А в худшем… Я тебе рассказала про вчерашнего пуделя? Ты видела детишек из первого блока, которых этот ублюдочный ветинспектор регулярно предлагает усыпить? Раньше люди хотя бы просто приручали, а потом вышвыривали своих питомцев из дома на улицу, а сейчас… Ты ведь, лапушка, смотришь телевидение и знаешь, что у нас теперь продвинутое современное общество, где все прежние отклонения считаются нормой, а норма, стало быть, превратилась в отклонение? Поэтому в соответствии с новой нормой мы сперва создаем уродов, неспособных даже существовать самостоятельно, а потом вышвыриваем их на улицу уже не просто мучиться, а мучительно умирать.
|
|
|
Дом для Чебурашки Настя устроила в большой картонной коробке, оставшейся от переезда. Постелила на дно одеяло, положила подушку, прикрепила в углу лампочку. Чебурашка постоял возле стенки, разглядывая новое жилище. Попробовал двинуться вперед, но сразу же упал мордочкой вниз и захныкал. Потом они приспособились – Настя взяла Чебурашку за лапку, а другой рукой придерживала со спины, прислушиваясь, куда он хочет идти. Так, уцепившись маленькой ладошкой за Настин палец, Чебурашка обошел свой новый дом. Потрогал подушку, покатал апельсин и наконец уселся под лампочкой, облокотившись о стену. На его страдальческой мордочке появилось подобие улыбки. Кажется, дом ему понравился.
По дороге на работу Настя занесла Чебурашкин паспорт в отдел регистрации.
– Дополнительная площадь нужна? – спросила паспортистка.
|
|
|
– Что?
– Ну, животное большое?
– А, нет, спасибо.
А потом Настя спросила на всякий случай:
– А если большое, вы даете дополнительную площадь?
– Девушка, – паспортистка оторвалась от компьютера, посмотрела на посетительницу со смесью брезгливости и снисхождения, – вы откуда свалились? Если нужна дополнительная площадь, животное изымается до тех пор, пока хозяин не переедет в подходящее помещение. Понятно?
– Еще как, – кивнула Настя.
Сообщение об улучшении гражданского индекса пришло уже на работе.
Игорь Маринович отловил Настю в коридоре. Быстро оглянулся, подхватил под локоть, увлек за угол, за аквариум с разноцветными рыбками.
– Поздравляю, душечка, – улыбнулся, дохнул приторным мятным ароматом. – Как вам Гертруда?
– Спасибо, все хорошо.
– Чудненько, – темно-карие глаза шефа смотрели взволнованно. Чуть кривоватая подводка на правом веке придавала взгляду комически-печальное выражение. Игорь Маринович вдруг показался Насте похожим на старого клоуна, который забыл переодеться после арены.
– Анастасия, услуга за услугу.
– Да?
– В следующую субботу мне нужна спутница. На одно… э… закрытое мероприятие. Я могу на вас положиться?
|
|
|
– Конечно, – растерянно согласилась Настя.
– Чудненько, – шеф подмигнул и выпустил Настин локоть. Распрямился, поправил прическу и обычной пританцовывающей походкой направился к своему кабинету.
Похожий на клоуна, выходящего на арену под аплодисменты зрителей.
Настя заметила, что с появлением Чебурашки ей стало легче жить.
Нет, все страхи, сложности никуда, конечно, не делись. И воспоминания об Индейце, о прошлой жизни и о Доме социальных сирот. И самый главный страх, что, если она не справится, если ее индекс упадет ниже минимума, ей не разрешат жить самостоятельно и заберут обратно, в дом сирот, откуда второй раз выбраться уже будет сложнее. И ощущение нелепого, дикого маскарада, костюмированной игры, в которую играли окружающие. На работе – Игорь Маринович и Верочка; соседи – женщины, закутанные с головы до пят в черные одежды, хмурые бородатые мужчины; в телевизоре – симпатичные молодые ребята с остроконечными ушами, которые серьезно говорили о праве своего этно-меньшинства на самоопределение и необходимости уважения давно сложившихся эльфийских традиций.
Настя часто засыпала в слезах. Почему-то именно по вечерам ей часто казалось, что Индеец никогда больше не придет. Не спасет ее, не выведет из этого жутковатого, вывернутого мира, где даже любимые Настины детские сказки пересказывают неузнаваемо и нелепо.
– …И вскочила Василиса Храбрая на коня, подпоясалась мечом и поскакала на поиски Ивана-царевича, которого унес Змей Горыныч… И отругала Ивана – мол, что ж ты, царевич, обижаешь Змея нашего Горыныча? Нешто он не имеет права на личное счастье потому, что не такой, как ты? Устыдился Иван-царевич. И поженились они все, втроем со Змеем Горынычем, и стали жить долго и счастливо.
– Поженились втроем? – удивленно переспросила Настя.
Взгляды воспитательницы и детей обратились на нее с одинаковым выражением осуждения и брезгливой снисходительности.
– Тебе что-то непонятно, деточка? – сладким голосом поинтересовалась воспитательница и фальшиво улыбнулась. В ее глазах был холод.
Насте стало неловко. Как новенькую, на занятиях в Доме социальных сирот ее определили в младшую группу. Но даже шестилетки смотрели на нее с превосходством, зная многие вещи, которые она не понимала.
– А… кто тогда у них был муж? – запнувшись, смущенно сказала Настя.
– Влада Ольговна, что такое муж? – спросил один из слушателей – то ли мальчик, то ли девочка, Настя не поняла. Младших воспитанников стригли и одевали одинаково, в образовании также исключая различия между мальчиками и девочками. Только в старших классах давали возможность выбора одежды и занятий, неявно поощряя в девочках развитие мужественности, а в мальчиках – женственности. Так детям было проще устроиться в дальнейшей жизни.
Двенадцатилетняя Настя со своей косичкой, бантиками, привычкой к платьям, готовке и вышиванию оказалась объектом насмешек и даже презрения.
– Мы не употребляем устаревших слов, деточка, – внушительно сказала воспитательница. – В следующий раз за это будут сняты баллы с твоего индекса. Запомните, дети, что я сказала.
Дети, улыбаясь, закивали. Каждый из них получал возможность заработать себе дополнительные баллы, если донесет о нарушении запрета.
Индекс гражданина присваивался, конечно, после совершеннолетия, но дети в Доме социальных сирот носили свои детские браслеты. Индексы вел учительский совет на отдельном сервере. Правила были примерно те же, что и во взрослом мире.
Неудивительно, что у Насти сейчас был такой низкий индекс гражданина, – в Доме социальных сирот у нее тоже всегда не хватало баллов…
Раньше, когда она думала, что Индеец никогда не придет, Насте хотелось умереть. Уснуть и больше не проснуться.
А теперь она думала – а как же Чебурашка? Кто будет его кормить? Если, предположим, Настя умрет во сне и никто о ней не вспомнит, Чебурашка тоже умрет от голода и жажды. Будет тихо хныкать, беспомощно дергать короткими лапками, но так и не сможет ни подняться, ни тем более выбраться из коробки. Представив себе эту жалостливую картину, Настя решила пока не думать о смерти. В конце концов, Чебурашке было еще хуже. Он не мог сам передвигаться, есть, пить. Не говоря о том, чтобы ходить на работу, разговаривать или найти себе новое жилье.
У него вообще не было никакого выбора.
А через неделю Чебурашка заговорил.
Настя уже привычно каждый вечер торопилась домой, покупала по дороге молоко, чтобы сварить зверьку свежую кашу. Больше всего он любил манную, но Гертруда советовала разнообразие, поэтому Настя готовила разные.
Усаживала Чебурашку на колени, кормила с ложечки, не торопясь, чтобы он успел прожевать. Поила сладким чаем. Чай ему нравился с лимоном – зверек потешно морщился, причмокивал и торопливо тянулся за добавкой.
Настя с ним разговаривала. Рассказывала про Индейца, про прежнюю жизнь до Дома социальных сирот. Чебурашка слушал с удовольствием, держался лапками за Настину руку, подрагивал большими ушами, смотрел пристально умными желтыми глазами. Больше всего ему нравилась история про то, как Настя потерялась в лесу, а Индеец ее нашел. Чебурашка замирал, сжимал в лапках Настин палец и следил за ее лицом, не отрываясь.
И однажды, когда Настя замолчала и сидела задумчиво, вспоминая, как было страшно и одиноко в лесу, и шевелилось и рычало в темноте что-то большое и жуткое, и она уже не верила, что снова увидит дом, Чебурашка крепко сжал маленькими пальчиками ее палец и вдруг отчетливо сказал:
– Потерялась.
Настя вздрогнула и ошарашенно посмотрела на него. Пролепетала изумленно:
– Ты говоришь?
Чебурашка молчал, только смотрел на нее грустными большими глазами.
– Ты почему не сказала, что он разговаривает? – спросила Настя у Гертруды, позвонив ей в тот же вечер.
– Что?! – изумилась Гертруда и некоторое время шумно дышала в телефон. Потом уточнила севшим голосом: – Ты имеешь в виду, осмысленно разговаривает?
– Ну, – замялась Настя, которая сама до сих пор не очень верила в происшедшее. – Более или менее.
Гертруда помолчала, потом сказала непривычно тихо и взволнованно:
– Ты понимаешь, что это куда хуже, чем могло бы быть?
– Что?
– А ты понимаешь, лапушка, что он в таком случае чувствует?
Джамиля Чебурашку испугалась.
Воскликнула:
– Шайтан! – и, подхватив длинные юбки, отпрыгнула от Насти со зверьком почти на середину комнаты.
Настя расхохоталась. Ей, пожалуй, впервые за все годы с того момента, как ее забрали в Дом социальных сирот, стало по-настоящему весело. Очень уж испуганное было лицо у Джамили, и с таким удивительно человеческим недоуменным выражением смотрел на нее Чебурашка.
– Ты что, телевизор не смотришь? Интернет не читаешь? – сквозь смех спросила Настя. – Правда, сейчас вроде как раз ограничивают самостоятельное проектирование животных…
– Муж не разрешает, – буркнула Джамиля.
Она все-таки согласилась выпить чаю, уселась на самый край табурета, неодобрительно косясь на Чебурашку у Насти на руках.
– Замуж тебе надо, – заявила она, отодвигая чашку. – И детей.
– Зачем? – удивилась Настя.
– Ребенка надо растить, а не с этим чудовищем возиться.
– Кому надо?
– Муса мой брат, знаешь? Поговорить просил. Ты ему нравишься. Нашу веру примешь, возьмет тебя замуж.
– Спасибо. А… – Настя замялась, отвела взгляд, – он мне тоже Интернет будет запрещать? А если меня с другим мужчиной увидят, камнями забьют насмерть? Как тех? – она коротко кивнула в сторону окна.
– Настья, – помолчав, хмуро сказала Джамиля, – тебе здесь плохо жить, да? Если тебе так не нравится в нашем Петроградском районе, почему не переедешь, ну, вот в Купчино. А?
– В Купчино эльфы, – вздохнула Настя. – Я не знаю, куда переезжать, чтобы… Джамиля?
– Да?
– А тебе самой так нравится жить?
Джамиля подняла голову, посмотрела пристально. Поджала губы. Тихо сказала:
– Меня не спрашивали.
Настя потянулась, взяла ее за руку, пожала легонько.
И тут поверх ее ладони легла маленькая лапка, и Чебурашка сказал, печально глядя в лицо Джамили:
– Потерялась.
Джамиля округлила глаза, охнула еле слышно:
– Шайтан! – и сползла с табурета на пол.
В субботу утром Игорь Маринович прислал Насте коробку с короткой запиской: «в семь ноль-ноль у подъезда». В коробке лежало длинное, совершенно роскошное платье. Тяжелый переливающийся шелк и кружево, украшенное малюсенькими жемчужинками. Настя немедленно примерила и долго смотрела на себя в зеркало, не узнавая. Она была похожа на принцессу из старых сказочных фильмов. Тех, где принцесу похищал Змей Горыныч, а храбрый принц ехал за тридевять земель ее вызволять из плена.
У подъезда ожидало такси с затененными стеклами.
– Анастасия, – позвал из салона приглушенный голос Игоря Мариновича, – поторопитесь.
Шеф был не похож на себя. Черный смокинг, бабочка на белоснежной рубашке, узкие отглаженные брюки, коротко стриженные приглаженные волосы. Без сережек и макияжа его лицо казалось незнакомым – мужественным и даже немного суровым.
Коротко кивнув и улыбнувшись, он натянул черную полумаску, поправил завязки на затылке и протянул похожую маску Насте – только золотистую, в цвет ее платья.
– Маскарад? – неуверенно спросила она.
– В некотором роде.
Это был самый настоящий бал. С дворецким в роскошной ливрее у подножия длиннющей лестницы, выложенной коврами. С блеском и сиянием сотен свечей, зеркал, подвесок хрустальных люстр, бриллиантов на обнаженных шеях, стразов в складках бархатных и шелковых платьев, шампанского в стеклянных бокалах. С волшебной музыкой настоящего оркестра – то завораживающе-плавной, то игривой, как вспышки пузырьков шампанского на языке.
– Игорь Мари…
– Игорь, – перебил шеф, улыбаясь. – И Настя. Да? Вот и хорошо. Попробуйте, Настенька, икру, сегодня она особенно хороша.
Игорь Маринович научил ее танцевать вальс. Оказалось, это не так уж и сложно. Теплые губы, пахнущие шампанским, шептали у самого уха: «раз-два-три», и Настя почти ни разу не сбилась.
Голова кружилась – от шампанского, музыки и вальса. Настя зажмурилась и вдруг представила, что вместо Игоря Мариновича рядом с ней Индеец. Счастье сейчас же затопило ее от макушки до пяток – искристое и сверкающее, как глоток шампанского. Настя улыбнулась и положила голову на плечо своему спутнику.
– Я не знала, что так бывает. Это как… как в старом фильме. Спасибо, – сказала Настя с благодарностью, когда они с Игорем уселись передохнуть от танцев за столик.
– Настенька, это тебе спасибо, – восхищенно улыбаясь, сказал шеф, – я знал, что именно ты будешь так чудесна здесь в этом платье. Такая девушка, как ты… таких почти не осталось… Видишь ли… тут как бы такой закрытый клуб, мы иногда устраиваем вечера, хотя это несколько как бы незаконно.
– Я никому не скажу, – перебила Настя. И смущенно попросила: – Можно будет еще когда-нибудь…
– Не только можно, а более того… – взгляд Игоря Мариновича стал пристальным и взволнованным. – Анастасия, ты выйдешь за меня замуж?
– Что? – изумилась Настя.
– Ну, то есть, – замялся Игорь Маринович, – формально это будет, конечно, не совсем так. Ты понимаешь, мне нужно думать о репутации и о своем индексе. Браки старых традиций сейчас совершенно невозможны для человека моего положения. Но у нас есть чудесный вариант. Змей.
– Кто?
– То есть формально он как бы эльф. Делал косметическую операцию на лице с посеребрением кожи, и что-то там не удалось – в общем, у него сейчас зеленая физиономия. Страшновато на первый взгляд, но потом привыкаешь. Если мы вместе с ним, Настенька, зарегистрируем семейную триаду, это будет просто великолепно.
– Правда? – слабо улыбнулась Настя. Хмель потихоньку рассеивался, захотелось зажмуриться от слишком яркого света свечей и люстр, приглушить слишком громкую музыку. – И поженились они все, втроем со Змеем Горынычем, и стали жить долго и счастливо, – пробормотала она. – И, правда, какое чудесное предложение…
– Гертруда, – попросила Настя, – а ты не возьмешь меня на работу? Ну, тебе же, наверное, нужна помощь с твоими зверями? Денег не надо, а едим мы с Чебурашкой немного, ну и если переночевать где…
– Хо, – удивленно сказала Гертруда, едва не выронив трубку изо рта. – Лапушка, у тебя же вроде есть работа? И квартира? И как его, этот ваш чертов индекс вроде уже на приличном уровне, ты говорила?
– Да ну его, – Настя махнула рукой. – И я, кажется, увольняюсь.
– Перед такими переменами в жизни надо выпить, – заявила великанша.
Залезла в буфет, позвякала там стеклом и выставила две пузатые бутылки.
– Виски? Коньяк? С теперешним общественным устройством скоро совсем не останется приличного алкоголя. Ты замечаешь, лапушка, что все летит в тартарары? Беда ведь, лапушка, в чем?
– В чем? – Сначала коньяк показался Насте слишком крепким, но потом она научилась, как велела Гертруда, растягивать каждый глоток, катать на языке, вслушиваясь в аромат. Потом прихлебывать терпким черным чаем. Получалось интересно, и даже разглагольствования Гертруды становились все более ясными и понятными.
– Видишь, что получилось из неплохой вроде бы идеи. Вот возьмем странность, отклонение от некой общепринятой нормы. С одной стороны, никуда не годится странности запрещать. Тем более за это наказывать, преследовать, травить и тем более убивать. Что мы при этом получаем? Правильно. Закоснелое, неразвивающееся традиционное общество, где все живут в страхе быть не такими, как все. С другой стороны, что мы получили сейчас, когда как бы странности разрешили?
– Что?
– Закоснелое, неразвивающееся общество с идиотскими странностями вместо умных, выверенных временем традиций. Общество, где все живут в страхе быть такими, как все. Верно? Тупик какой-то, да?
– Тупик, – вздохнула Настя. – Чебурашка сказал бы – потерялись.
– Потерялись. Но не тупик, – возразила Гертруда. Хлебнула коньяка. Зажмурилась. – А штука вот в чем. Люди как бы хотели сказать, что они уже умные и развитые. Изменили отношение к норме, понимают и уважают любую странность. А на самом деле? Мы не изменили отношение. Мы просто изменили норму. Теперь мы преследуем не панков и хиппи, а тех, кто не панк и не хиппи. Все, что складывалось веками и тысячелетиями, шлифовалось, отлаживалось, мы сломали и искорежили в один миг. Вместо того чтобы подобрать бездомного щенка и воспитать себе друга и помощника, мы создали нелепого Чебурашку, несчастного уродца, которого теперь надо кормить с ложечки, чтобы он не умер…
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 130; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!