Сакральное: экономика знака и система языка
Основой языковой формы является принцип обмена — это наблюдение было сделано в самом начале ХХ века в лекциях швейцарского лингвиста Фердинанда де Соссюра, которые уже после его смерти были опубликованы его учениками в виде работы под названием «Курс общей лингвистики». Соссюр представляет языковую единицу — знак — комбинацией означающего и означаемого, двух элементов, где означающее есть акустический или графический аналог предмета (дом, дерево, тарелка), а означаемое — его содержание или значение. Обе части языкового знака пребывают в неустойчивом состоянии и находятся в постоянном изменении — акустический формат и его наполнение постоянно корректируются, тем не менее знак не утрачивает своей цельности.
Означающее и означаемое находятся в состоянии постоянного обмена: акустическая форма оборачивается содержанием и наоборот. Фердинанд де Соссюр сравнивал формат языкового знака с листом бумаги, настаивая на его единстве и целостности, и с монетой, обращая внимание на связь языковой перверсии с монетарным обменом, где звучание или графема меняются на смысл. Несмотря на множество критических замечаний и многочисленные попытки формирования более сложных и разветвленных концепций по теории знака, наблюдения де Соссюра не просто формируют актуальную аналитическую систему — они легли в основу социальной теории ХХ столетия. Ролан Барт (Барт 1996), Жан Бодрийяр, Жак Деррида соотносили социально-экономические процессы общественной системы с обменным механизмом языка, усматривая в этих явлениях общий принцип и настаивая на том, что принцип бинарной перверсии может быть идентифицирован как основа цивилизационного сознания и цивилизационной системы в целом. И Барт, и Бодрийяр настаивали на том, что Соссюр и Маркс использовали сходные принципы: один — в анализе языковой формы, другой — в изучении социально-экономической модели. «На этой „классической“ стадии сигнификации все происходит совершенно аналогично тому, как действует проанализированный Марксом механизм стоимости в материальном производстве: потребительная стоимость играет роль горизонта и целевой установки в системе меновой стоимости — первая характеризует конкретную операцию, осуществляемую с товаром в ходе потребления… вторая же отсылает к способности всех товаров обмениваться друг на друга по закону эквивалентности…» — замечает по этому поводу Бодрийяр.
|
|
|
Подчинение цивилизационных систем принципу обмена или поиск структур, нарушающих эту схему, стали одним из центральных направлений социальной и языковой аналитики ХХ века. Короткий доклад Марселя Мосса «О Даре», сделанный в 1927 году и опубликованный в 1929-м, стал источником продолжительной дискуссии об обменных формах в социальной структуре, о возможности и невозможности их замещения и о системах, способных избегать принципа обмена. Мосс обращает внимание на то, что некоторые социальные институции (а он рассматривает ареалы Полинезии, Меланезии и северо-запада Америки) избегают системы и механизма обмена. Дар (а Мосс говорит и пишет именно о нем) предполагает разомкнутую систему — акт дарения не предполагает встречного эквивалента. Феномен потлача — тотального бессистемного расходования богатств и продуктов, фактически равного их уничтожению, является формой дара богам, не предполагающего встречного экономического движения. К слову, заметим, такое представление феномена дара, как явления, размыкающего меновую экономическую модель, не безусловно. Например, Адорно и Хоркхаймер в своей работе «Диалектика просвещения» обращают внимание на то, что Одиссей в гомеровском эпосе, принося жертву богам, совершает стандартную монетарную операцию, обменивая жертвенный дар на попутный ветер, хорошую погоду и удачу. Тем не менее дар — может быть воспринят как одна из форм размыкания эквивалентной экономики.
|
|
|
Заслуга Мосса — и это хорошо известный факт — заключается в том, что он обратил внимание на возможность существования вне-монетарных систем, систем, не предполагающих ни последовательного количественного исчисления, ни эквивалента. Сталкиваясь с феноменом неисчислимого (например, в системе сакрального или во вне-индустриальных обществах), аналитическая структура, построенная по принципу классической политэкономии, сталкивается с неразрешимым противоречием: системой, существующей вне потребительской иерархии, универсальных понятий и отношений, регламентированных через производственный принцип. Аналитический принцип, успешно справляющийся с идеей обмена (а к таковым можно было бы отнести классический марксизм), оказывается бессилен в описании ситуации, где эквивалентная система или принцип обмена утрачивают силу. Рациональная знаковая система с трудом интерпретирует механизм появления символических ценностей и проваливается в попытках описания механизма формирования ценностей вообще. Культура слова и знака обнаруживает свою беспомощность в изучении и попытках регламентации символического и сакрального. Рациональные механизмы, равно как и логические инструменты, оказываются несостоятельными в попытках изучения символических форм. Подлинность священного и сакрального ускользает от механизма регламентации, рациональная схема не способна проникнуть внутрь системы сакрального и не в состоянии обнаружить его суть, опираясь на привычные рационалистические методы.
|
|
|
|
|
|
Форма дара связана с идеей жертвенной мистерии — акт дарения не только рационален, но и оргаистичен — на это, в частности, обращает внимание Жак Деррида. Дар предполагает факт веры в то, что дарственная жертва будет принята и повлечет за собой встречное движение. Экономика дара ориентирована на то, что она актуализирует действие неведомых сил и, как результат, феномен дара основан на вере в неведомое. Система дарения построена не только на идее созидания, но и уничтожения — она подразумевает включенность деструктивного процесса в экономический механизм.
В этой конструкции божественное формируется не только как позитивное начало, но и как негативный посыл. Дар может быть принят или отвергнут: в этом смысле идея божественного противоположна идее дара. И вместе с тем фигура божественного противостоит идее сакрального. Божественное артикулировано — сакральное невматично. Словесное, вербальное, знаковое — отправная точка сотворения мира. Логос описывает уже созданное и, одновременно, сам является актом творения. Слово содержит в себе идеологию регламентации, оно устанавливает принципы и вектор деления: речь оформляет репрессивную неизбежность эквивалента. Слово и знак подразумевают идею единого начала и тем самым предполагают гипотетическую возможность его экономического обращения. Сакральное не предполагает возможность эквивалентного преобразования — божественное реализуемо в объектах и действиях. Признание божественного становится подчинением единому директивному смыслу. Монетарная экономика слова делает возможным обращение к божественному и одновременно — разрушает сакральное возможностью обнаружения и артикуляции. Тайное и секретное не имеют эквивалента в языке — рациональная система знака истребляет неясное, невидимое и бесформенное, священное обнаруживает себя в языке как непроизнесенное.
В системе священного обращение к речи — это обращение к профанному, мирскому, десакрализированному. Язык дезавуирует область сакрального, тем самым лишая его смысла: язык ничего не проясняет в понимании священного — он лишь нарушает его суть, загоняет в условные и искаженные рамки знаковой системы, которой сакральное не принадлежит. Противостояние сакрального и мирского связано не только с пространственной топографией — антитезой центрального и периферийного; или хронологической модальностью — противопоставленностью мифологического (сакрального) и обыденного времени, как на это обращал внимание, в частности, Элиаде. По отношению к сакральному профанное становится упрощенной моделью. Многие исследователи описывают обращение к сакральному в терминологии пространственного перемещения — как если бы переход к сакральному был равен вступлению в вагон метро, которое требует физической и ритуальной подготовки. Тем не менее спектакль перехода или обмена не является подлинной формой обращения, а лишь его показателем, маркером. Профанное не противоположно и не амбивалентно сакральному: обе системы представляют собой две разные версии одного и того же, сформированные разными средствами. Элиаде (там же), как и многие другие авторы, обращает внимание на то, что в традиционных культурах сакральное воспринимается как подлинное, а его связь с пространством Иного лишь поддерживает его репутацию как настоящего.
Проблема противостояния профанного и сакрального не так проста, как может показаться на первый взгляд. Контраст между профанным и сакральным интуитивно понятен, тем не менее принадлежность сакральному не предполагает ни превосходства, ни иерархического преимущества. На это обстоятельство обращал внимание еще Дюркгейм. Сакральное часто идентифицируется через противостояние профанному, но схема «сакральное то, что не мирское» кажется несколько примитивной, пустой и бесперспективной — она не описывает и не определяет явление, к которому обращается. «Отношение сакрального и профанного — это не поддающееся дальнейшему логическому анализу отношение абсолютной разнородности без всякого общего знаменателя», — пишет по этому поводу Сергей Зенкин.
Смешение, нарушение мирского и сакрального грозит опасностью и ставит под вопрос возможность существования и одного и другого начала. Священное уничтожает профана, целенаправленно или по незнанию нарушившего процесс неприкосновенности. Вторжение мирского истребляет сакральное, нарушая его целостность. В сходных категориях Левинас характеризует женское начало: это «…не борьба, не слияние и не познание». Обменный механизм, перверсия, экономика знака выступают по отношению к сакральному инструментом, переводящим его в состояние мирского и тем самым уничтожающим его. Сакральное оказывается одной из тех систем, которая не выдерживает монетарный принцип знакового обмена. Замкнутость, герметизм сакрального сродни платоновской Идее, а не Откровению или Слову.
Язык с его рациональной основой обнаруживает и провозглашает божественное, но уничтожает сакральное: священное ускользает от артикулированной власти языка. Идея Слова построена на вере в существование смысла — сакральному эти компоненты не нужны. Они не имеют никакого отношения к его проявлению и способны лишь исказить или нарушить его целостность. С точки зрения сакрального любой язык — идеология, выраженная в примитивном механизме называния и обозначения. Речь — низкая форма, уничтожающая многомерность и глубину сакрального. Язык отсылает к сфере священного, но никогда не способен охватить его целиком. Сакральное не нуждается ни в смысле, ни в инструментах выражения, и это равнодушие к внешнему референту, независимость от внешнего признания представляет сакральное как аристократический феномен. Сакральное противостоит идее эгалитарного, равного, доступного, манифестом которого является слово. Язык построен на идее общего эквивалента, изначально он — политический жест, обозначающий равенство создания понятия. Слово — политическая воля, декларативно цементирующая условную картину мира.
Несостоятельность сакрального с точки зрения знакового обмена приводит к его неустойчивой идентификации: у сакрального нет ни фиксированного значения, ни устойчивого содержания. Сакральное, как и женское, с трудом соотносится с системой универсального. Стандартизация или всеобщий характер системы, единообразие, гомогенность понятия — все это формы, не свойственные ни идее женского, ни системе священного. Сложность с определением сакрального возникает в том числе и по причине несоответствия монетарной системе знака: священное не воспроизводит ни точности товарно-денежной системы, ни определенности означающего и означаемого. Оно не конструирует ни смысла, ни продуктивности и не предполагает ни субъекта, ни адресата. Сакральное оказывается феноменом, который выпадает из сферы обмена, потребления и коммуникации, — и в этом смысле сакральное противоположно калькулирующему сознанию речи. Сакральное представляет собой до-языковую форму.
Другой вопрос, верно ли мы понимаем феномен языка. Речь принято идентифицировать с фиксированной формой, устойчивым смыслом и коммуникативной практикой. И в то же время нет оснований ограничивать очертания языка только этим ограниченным набором функций. При всей устойчивости механизм языка приблизителен — именно это формирует витгенштейновский вопрос о том, как устроено понимание. Язык и речь сохраняют в себе неидентифицируемый сегмент — элемент, который ускользает от распознания значения и смысла. Невидимая и неопределяемая компонента сохраняется как часть сакрального, как священная форма, которая рассредоточена в языке, но которая не подчиняется механизму знакового обмена.
Сакральное не только существует как противостояние потреблению, но и выстраивает принципиально иной механизм — оно находится и отталкивается от системы, где нарушен принцип прямого смыслового и монетарного обращения. Механизм потребления не предполагает сокрытого — идея обмена подразумевает очевидную явленность элементов. Сокрытое, замкнутое, герметичное — как в системе сакрального, так и в форме женского, не институциализируются знаковой системой. Системная попытка переноса женского или сакрального в систему фиксированных эквивалентов автоматически помещает их в иное поле действия — пространство, где неясность и герметизм женского и сакрального не имеют смысла.
Литература
Барт 1996 — Барт Р. Мифологии. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1996 [19 57].
Батай 1995 — Батай Ж. Психологическая структура фашизма // Новое литературное обозрение. 1995 [1935]. № 13. С. 80–103.
Бенвенист 1995 — Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. М.: Прогресс-Универс, 1995 [1996].
Бодрийяр 2000 — Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000 [1976].
Браудо 1961 — Браудо И. Артикуляция (О произношении мелодии). Л.: Государственное музыкальное издательство, 1961.
Булез 2004 — Булез П. Текучесть в звучащем становлении // Он же. Ориентиры I. Избранные статьи. М.: Логос-Альтера, 2004 [1958].
Васильева 2016 — Васильева Е. Идея знака и принцип обмена в поле фотографии и системе языка // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2016. Сер. 15: Искусствоведение. Вып. 1. С. 4–33.
Васильева 2013 — Васильева Е. Фотография и смерть // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2013. Сер. 15: Искусствоведение. Вып. 1. С. 82–93.
Витгенштейн 1994 — Витгенштейн Л. Философские работы. М.: Гно-зис, 1994 [1953]. Ч. I.
Дворжак 1978 — Дворжак М. История итальянского искусства в эпоху Возрождения. М.: Искусство, 1978 [1927]. Т. 1.
Деррида 2000 — Деррида Ж. О грамматологии. М.: Ad Marginem, 2000 [1967].
Дюркгейм 1998 — Дюркгейм Э. Элементарные формы религиозной жизни // Мистика. Религия. Наука. Классики мирового религиоведения. М., 1998 [1912].
Жирар 2000 — Жирар Р. Насилие и священное. М.: Новое литературное обозрение, 2000 [1972].
Зенкин 2009 — Зенкин С. Небожественное сакральное // Новое литературное обозрение. 2009. № 97. С. 324–333.
Зенкин 2012 — Зенкин С. Небожественное сакральное: Теория и художественная практика. М.: РГГУ, 2012.
Кайуа 2003 — Кайуа Р. Миф и человек. Человек и сакральное. М.: ОГИ, 2003 [1938].
Кристева 2003 — Кристева Ю. Силы ужаса: эссе об отвращении. СПб.: Алетейя, 2003.
Кристева 2004 — Кристева Ю. Разрушении Поэтики // Она же. Избранные труды. Разрушение Поэтики. М.: РОССПЭН, 2004.
Кристева 2005 — Кристева Ю. Изоляция, идентичность, опасность, культура // Вестник Европы. 2005. № 15. magazines.russ.ru/vestnik/ 2005/15/kri26.html.
Леви-Стросс 1984 — Леви-Стросс К. Печальные тропики. М.: Мысль, 1984 [1955].
Леви-Стросс 1999 — Леви-Стросс К. Неприрученная мысль // Он же. Первобытное мышление. М.: Республика, 1999 [1962].
Левинас 1998 — Левинас Э. Время и Другой. СПб.: Высшая религиозно-философская школа, 1998 [1947].
Левинас 2000 — Левинас Э. Тотальность и бесконечное // Он же. Избранное. Тотальность и бесконечное. М.; СПб.: Культурная инициатива: Университетская книга, 2000 [1961].
Ле Гофф 2001 — Средневековый мир воображаемого. М.: Прогресс, 2001.
Мондзен 2011 — История одного призрака // Сосна Н. Фотография и образ: визуальное, непрозрачное, призрачное. М.: Новое литературное обозрение; Институт философии РАН, 2011 [1993]. C. 156–180. Мосс 1996 — Мосс М. Очерк о даре. Общества. Обмен. Личность. М.: Восточная литература РАН, 1996 [1929].
Отто 2008 — Отто Р. Священное: Об иррациональном в идее божественного и его соотношении с рациональным. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 2008 [1916].
Соссюр 2004 — Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. М.: Едиториал УРСС, 2004 [1916].
Фрейд 1991 — Фрейд З. «Я» и «Оно». Тбилиси: Мерани, 1991 [1900]. Книга 1, 2.
Фрэзер 1980 — Фрэзер Дж. Золотая ветвь. Исследование магии и религии. М.: Политиздат, 1980 [1890].
Хайдеггер 1997 — Хайдеггер М. Бытие и время. M.: Ad marginem, 19 9 7 [192 7].
Хоркхаймер, Адорно 1997 — Хоркхаймер М., Адорно Т. Диалектика про свещения. Философские фрагменты. М.; СПб.: Медиум; Ювента, 1997 [1947]. С. 16–60.
Элиаде 1994 — Элиаде М. Священное и мирское. М.: Издательство МГУ, 1994 [1957].
Ямпольский 2012 — Ямпольский М. Сакральное и воображение // Новое литературное обозрение. 2012. № 118. С. 35–40.
Clement & Kristeva 2015 — Clement C, Kristeva J. Le féminin et le sacré. Paris: Albin-Michel, 2015.
Derrida 1995 — Derrida J. The Gift of Death. Chicago; London: The University of Chicago Press, 1995 [1992].
Derrida 1993 — Derrida J. Aporias. Stanford, California: Stanford Uni versity Press, 1993.
Fairfield 1994 — Fairfield S. The Kore complex: The myth and some unconscious fantasies // The International Journal of Psycho-Analysis. 1994. No. 75. P. 243.
Mondzain 1996 — Mondzain M-J. Image, icône, économie: Les sources by-zan tines de l’imaginaire contemporain. Paris: Seuil, 1996.
Tarot 2008 — Tarot C. Le symbolique et le sacré: Théones de la religion, Édi tions de la Découverte / M.A.U.S.S., 2008.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 168; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!